Побочный эффект - глава 12

Глава 12.


С детства мечтаешь о невесомости, желая почувствовать себя птицей, но, попав в космос, обнаруживаешь, что состояние свободного падения — это (прежде всего) генетический страх организма в ожидании финала этого самого падения, который никак не наступит. По сути – это обычный закон физики: чем дольше падаешь, тем тоньше будет лепешка от твоего бренного тела, а посему душа все настойчивее и настойчивее желает покинуть оное.
Впрочем, если задуматься, то все наши детские мечты редко проходят проверку временем и чаще всего оказываются либо вредными, либо глупыми: десять порций мороженного в конце концов остаются недоеденными и дарят щедрый понос, а красавица из соседнего дома с годами превращается в роскошную телом стерву.
Человек взрослеет, и само это понятие подразумевает под собой необходимость, как я люблю говорить — "смотреть на вещи своими именами". Однако и тут мы вступаем в борьбу с самообманом — а значит с самим собой, и победы не будет никогда. Потратив жизнь уже на "взрослую" мечту, ты со временем обнаруживаешь, что очертания ее размыты, а к концу жизни окончательно убеждаешься, что все потраченное время на осуществление своих светлых планов не имеет ровным счетом никакого смысла, но жить при этом все равно почему-то очень хочется...
Вот, примерно, о чем подумал я в ту минуту, когда гиперзвуковой лайнер с гордым именем «Корбунар» вышел за пределы земной атмосферы, прекратил ускорение и мы оказались в невесомости. В этот волнительный момент кровь, привыкшая к земному притяжению, ударила мне в голову, застучав в ушах войлочными молоточками, а мой бедный желудок попросился наружу, и я кое-как разубедил его доброй порцией теплого шоколада,
Шоколад, сок, вода и трубка побольше – на случай рвоты, монитор в спинке кресла впереди сидящего пассажира, потолок, часть прохода слева, руки и ноги соседа справа – вот и все, что видно из шлема моего скафандра. В такое же, как и у меня, облачение бесстрашных космонавтов были одеты все пассажиры «Корбунара». Мой сосед по несчастью невольно оказался моим гидом, потому как у него это был не первый полет в космос. Его (как, впрочем, и мое) лицо было скрыто шлемом скафандра, и я не смог рассмотреть его, даже сильно нагнувшись и вывернув голову, а наши голоса были многократно искажены бортовой связью. Однако это обстоятельство нисколько не помешало нашей светской беседе, во время которой мой попутчик успел сообщить мне много интересного. Например, от него я узнал о голосовой связи, которой мы сейчас пользовались: оказалось, чтобы избежать всеобщей какофонии, наши реплики слышны лишь соседу по ряду и бортовому компьютеру — стюарду. При этом в случае катастрофы, если нас выбросит в открытый космос, у нас есть индивидуальные радиоголоса, громкость которых будет определяться расстоянием друг от друга.
— Совсем как в рассказе, — сказал я, дабы хоть немного поддержать беседу.
— В каком? — булькнуло мне в ухо.
— Не помню ни названия, ни автора, знаю лишь, что он был написан на заре освоения космоса. Там люди тоже попали в катастрофу и летят в открытом космосе примерно таких же скафандрах как у нас, переговариваются, сколько могут, и думают о смысле жизни: что успели, что не успели...
— И чем это все заканчивается? — спросил меня сосед, как мне показалось — с интересом, хотя искаженный голос совсем не передавал эмоции.
— Человек, от лица которого идет рассказ, сгорает в верхних слоях земной атмосферы, и это оказывается самым главным мгновеньем его жизни, потому что маленькая девочка на Земле видит падающую звезду и успевает загадать желание.
— Хм… – только и ответил мне мой сосед, и беседа ненадолго прервалась.
Организм постепенно смирился с тем, что падать ему еще долго, кровь постепенно отошла от лица, и я начал подавать первые признаки жизни. Правда, сотворить что-либо было, мягко говоря, маловато. Наши скафандры были буквально прикованы к своим креслам, и все, что я мог, это лишь переключать программы бортового телевидения да крутить головой в разную сторону. Без особого толку, кстати: для того, чтобы посмотреть куда-нибудь в бок, надо было сильно наклониться и здорово выгнуть шею внутри шлема… и все равно ничего толком не увидеть.
Да… самолетам летать намного интереснее. Можно встать, пройтись, пофлиртовать со стюардессой, посмотреть в иллюминатор, выпить что-нибудь покрепче, в конце концов. А тут – полная беспомощность помноженная на невесомость.
Хохмы ради, я решил проверить систему вытяжки, но едва я успел рассмотреть  шарик слюны, как его тут же засосал быстрый отток воздуха, а услужливый компьютер скафандра напомнил, где расположены трубочки с соком, какао и водой.
— Внимание! — заскрипел в моем шлеме такой же механический, как и у моего соседа, но более громкий голос командира лайнера. — Сейчас над Вашими головами откроется главный люк. Особо впечатлительных просьба включить солнцезащитный экран или закрыть глаза. Напоминаем, что полеты на наших космолиниях совершенно безопасны...
— Ну-ну... посмотрим, какие песни вы запоете после первой катастрофы, если, конечно, она произойдет не в этот рейс… — пессимистично буркнул я, и услышал булькающий смех моего попутчика:
— Сколько раз летаю, столько слышу эту шутку... Вы бы уж лучше подготовились к зрелищу...
Но вот в “потолке” появилась светлая щель, и, по мере ее расширения, я обнаружил, что это не потолок, а скорее пол — пред нами предстала она...
Земля...
Красавица нежилась в белоснежном белье облаков, подставив один бок Солнцу, а второй грела огнями ночных городов. Чем шире открывался люк корабля, тем реальней становилась иллюзия падения, ибо Земля была еще слишком близко, и организм, только-только привыкший к невесомости, увидав откуда он все же падает, вжался в кресло и приготовился к смерти.
Пришел страх, но в еще большей степени, чем жажда жизни, я испытал потрясающее, переполняющее теплом и светом удивительное чувство сопричастности к красоте и величию этого чудесного организма, даже здесь, в космосе, не оставлявшего пристальным вниманием своих детей. С пониманием глядя мне в глаза, рисуя в облаках символы вечных эпох и созерцая крошечный кораблик, вырвавший нас из ее плена, Планета прозрачно молчала, и в этом молчании было все — и легкая усмешка над  строителями Великой Стены, ценой неимоверных усилий нацарапавших-таки след на ее теле, и грусть над недальновидными бушменами, опаливших в огне своих охот целый континент, и горечь от гари городов, понастроенных здесь и там уродливыми оспинами на лице ея... А еще — была в этом молчании и великая любовь, подобно любви родителей, укоряющих своего ребенка за попытку побега из родного дома в далекую Африку, в тайне гордящихся его романтическими влечениями, и верящих, что с возрастом их несмышленое чадо станет разумней...
 Потрясение от своей Планеты было настолько сильным, что нет ничего удивительного в том, что до конечной точки маршрута нашего судна я летел молча, лишь изредка, короткими фразами, поддерживая монолог моего соседа, стараясь не нарушить то мистическое чувство, что подарила мне Земля.
На “Лунный Плот” мы подлетали со стороны Солнца, он был хорошо освещен и предстал пред нами во всем своем суперсовременном великолепии, однако не смотря на его фантастический дизайн, он не оказал на меня ровным счетом никакого впечатления по сравнению с тем, что я получил несколько минут назад.
Огромный (и уже потому – красивый) корабль ничем не напоминал остроносый лайнер звездных глубин, что выпрыгивают из таинственных недр гиперпространства на страницы фантастических комиксов. Более всего он напоминал гигантскую консервную банку, покрытую густой щетиной антенн, солнечных батарей и различных модулей неизвестного предназначения. “Плот” не имел порта приписки и был обречен своими конструкторами курсировать с земной орбиты на лунную и обратно. Ему никогда не было суждено приземлиться или прилуниться, но космический скиталец никогда не был одинок. И там, и здесь, его всегда встречала веселая ватага маленьких корабликов вроде нашего, они откровенно и даже по деловому флиртовали с ним, а после спарки веселые и довольные они возвращались в родной порт, оставив гиганту 385 тысяч километров одиночества.
Конечно и там, между Землей и Луной, ему будут попадаться крупные и мелкие сородичи, они будут говорить друг другу правильные слова, сообщать последние новости, но не дружны эти гиганты, не дружны — их масса и набранная скорость не позволят им тратить время на дорогостоящие объятия, и они полетят дальше своими орбитами, бросив друг другу через километры вакуума электромагнитные пожелания счастливого пути.
Мой космический сосед был далеко не молчун и, коротая время, с удовольствием рассказал мне, что появление этих кораблей вызвало массу споров в астрологических кругах, ибо для составления натальной карты гороскопа, как известно, необходимо знать  точное место и время рождения. И, если по первому вопросу было более менее все ясно: корабли, не рассчитанные для посадки ни на Луне, ни, тем более, на Земле, собирались непосредственно в космосе, и координаты корабля к моменту сдачи в строй узнавались просто, то вот время рождения вызывало интерес: какое время использовать? Международное время, указанное в акте сдачи-приемки, или время, соответствующее времени суток проекции корабля на Землю? Так же было не было единого мнения относительно того, какую систему астрологических "домов" использовать при этом и применима ли она вообще в данном случае. Так же остро стоял вопрос о влиянии планеты Земля на объект, рожденный в космосе. Стоит ли учитывать влияние этой планеты, а точнее – на каком расстоянии от земной поверхности это влияние вступает в силу...
Проведя время в познавательной и приятной беседе, во время которой я проронил лишь пару слов, мы как-то незаметно долетели до челнока, и его гигантское железное чрево поглотило наш лайнер. Прямо в креслах нас подняли через открытый люк, повернули-развернули, куда-то перекинули, и колонной по два повезли куда-то вглубь “Лунного Плота”. Нас понесло куда-то по длинному коридору, густо обклеенному рекламными плакатами, и связь между мной и моим астрологическим попутчиком прервалась.
Впрочем, ненадолго. По дороге мой болтливый сосед стал показывать мне какие-то знаки, пока я наконец не понял, что он хочет, чтобы я нажал кнопку на груди своего скафандра. Как оказалось – это был тот самый радиоголос, о котором он уже успел мне рассказать.
— ... Ну, наконец - то!.. — гаркнул мне в ухо напористый женский голос, едва я нажал на кнопку. – Что, громко? Крутите кнопку, на которую вы сейчас нажали… Так лучше? Ну вот, другое дело… Как вы собираетесь летать в космическом пространстве, не зная, где включается связь скафандра?
Да, мой сосед оказался женщиной, причем весьма коварной. Она не только заморочила мне голову своей астрологией, но и тщательно скрыла свой пол, избежав в разговоре слова женского рода.
Я почувствовал себя обманутым:
— Думаю, что провидение упасет меня от этой участи... — пробурчал я сухо.
— Провидение... упасет ... участи... вы, часом, не писатель?
— Нет, что вы... — начал было я, и тут где то внутри у меня что-то профессионально булькнуло, и я в долю секунды осознал, что со всеми этими сборами, получением билетов, оформлением визы, тестами, прививками, заполнением документов, получением визы, паспортным и таможенным контролем, я не успел задуматься о самом важном — моей легенде.
— Я... если можно так выразиться... гм... — в мозгу у меня что-то снова профессионально щелкнуло, и я вальяжно изрек:
— …автоскульптор.
— Создаете дизайн автомобилей?
— Нет. Автоскульптор. Старинная профессия, сейчас почти вымершая. Создаю скульптурные композиции из автомобилей, поездов, самолетов и прочего, что отслужило свой срок, — понес я уверенно, вспоминая речь и манеры одного моего давнего клиента.
— Как интересно… чего только люди не придумают для того, чтобы хоть чем-то заняться… А на Луну зачем? За вдохновением? — она явно улыбалась.
— Нет, зачем же. Вдохновения у меня и на Земле достаточно, но на Луне — другое притяжение, а значит больше возможности для масштабного творчества... Одним словом, мне нужно встретиться кое с кем для обсуждения вопроса о создании пирамиды Хеопса из обломков цивилизации... Как говориться: где человек, там и мусор, а мусор как раз и является моим материалом.
— Вы техновандал? — спросила она с интересом, и я почему-то вспомнил, о чем успел забыть за эти сутки: последние слова андроида из “РОБОЛИИЗАТОРА”, который перед тем, как я ударил его электробитой по голове, зло скривился и мрачно, без пауз, изрек: “Умри сегодня ты, а завтра я!”.
— Нет, я не техновандал, но понимаю их философию и поэтому немного им симпатизирую... — сказал я, при этом чувствуя, что и сам начинаю верить в то, о чем сейчас говорю.
— Еще бы! — сказала моя спутница и рассмеялась, — Чем больше вандалов, тем дешевле ваши расходные материалы!
Мы начали было посмеиваться над этой шуткой, и я уже собирался сказать что-нибудь ей в ответ, как вдруг громкий волевой голос вклинился в нашу беседу, и на интерлекте беспрекословно приказал нам соблюдать радиомолчание.
"Разорался, зануда!" — проворчала моя спутница нагло, и даже вызывающе, однако связь все же отключила.
Впрочем, мы уже прибыли: среди бесконечных коридоров, шлюзов и лифтов, которые мы успели проехать, путь наших кресел остановился в зеленом отсеке, где мы попал в руки стюардов, одетых в более легкие скафандры. Нас развезли по разным каютам, причем мою соседку – в каюту напротив, как это, очевидно, и было предусмотрено еще на Земле.
Бортпроводник ввез мое кресло в каюту, помог мне снять скафандр и одеть новый, более легкий, ярко-зеленый костюм пассажира первого класса. После этого я услышал лекцию о безопасности полетов, большая часть которой была посвящена бытовым вопросам пребывания в космосе: двойной принцип действия липкой и магнитной подошвы моей обуви, правила пользования туалетом и кроватью, основные методы приема пищи в невесомости, и многое другое.
Наконец стюард вышел, и я остался один, зависнув посредине каюты. Было очень странно. Невесомость – не самое приятное чувство. Благодаря капсуле, которую дал мне бортпроводник, когда учил меня есть и пить, тяжесть в голове прошла, однако носоглотка была как будто бы все еще  заложена, да и вены на шее были хоть и не так сильно, но все еще набухшими.
Я осторожно сделал кувырок, и мне показалось, что это не я сделал кувырок, а каюта сделала сальто вокруг меня. Впрочем, скорее всего так оно и было. Жидкость во мне осталась там же, где и была, значит я в это время был на месте, а вот каюта как раз переместилась.
Я бы с удовольствием самостоятельно продолжил осторожное изучение космоса, однако тут неожиданно включился монитор на стене моей каюты, и симпатичная стюардесса предложила мне обучающую программу “Поведение в невесомости”. Не долго думая, я немедленно принялся за ее воплощение. Следуя рекомендациям красотки, как можно осторожней я оттолкнулся от пола… Первый удар судьбы пришелся на шлем, второй — на пятую точку, третий, четвертый, пятый... изображение  мелькнуло у меня перед глазами и отправилось в свободный полет, а голос стюардессы казался настолько далеким от реальности, что скорее напоминал пение ангела. Я болтался по моей кабинке достаточно долго, но в общем-то было не больно. Все помещение было отделано ворсистым материалом, по жесткости напоминавшим татами. Поэтому когда я набирал слишком высокую скорость, опасную для здоровья, энергия ударов моего тела заставляла ответную ткань скафандра — так называемую "лепучку" — приклеивать меня к “стене”, “потолку” или “полу" — как уж повезет. Урок не прошел даром, и уже через полчаса я, во-первых: научился висеть на одном месте (почти неподвижно), во вторых: летать со скоростью, не превышающей скорость ходьбы (или легкого бега), в третьих: научился ходить по палубе (корабля во время качки).
Но чу... Мне, в то мгновенье неподвижно порхающему посреди каюты, явился Экран, и вот, был на нем Командир, и была фуражка на нем, аки венец победоносный с кокардой как бы золотой, и сказал мне сей Царь, что приветствует он меня на корабле своем и правит он его немедля в открытый страшный океан до далекой Атлантиды, и укреплял он веру мою, дабы я не страшился, ибо судно сие ладное, и витязи на нем искусны и свирепы...
Я медленно летел спиной к потолку, но, не услышав ни гула, не почувствовав какого либо дрожания корабля, понял, что мы действительно летим. Моя скорость начала замедляться, а потом и вовсе изменила свой вектор: теперь я медленно летел в обратном направлении к полу. Это было очень тонко, и очень в меня проникло: я, не шевелясь, медленно долетел до пола и “плюхнулся” на него животом.
— О... для новичка вы делаете значительные успехи! — донесся откуда-то сверху голос стюарда.
От неожиданности я сделал резкое движение руками, и взмыл под потолок, не оправдав тем самым заслуженной только что похвалы. Рука моего гуру, украшенная модной татуировкой, поймала меня, когда я летел обратно к полу. Поставив меня на ноги, матрос передал мне, как он выразился, “подарок с Земли”.
Я где-то расписался и получил в замен желтую посылку. Стюард грациозно, словно на Земле, покинул мою каюту, а я, раскрыв коробку, получил еще один подарок сегодняшнего дня: Маску.
Предмет компьютерной роскоши ярко блестел, чуть ли не светился. На его зеркальной поверхности как на елочной игрушке отражалось мое лицо с улыбкой от уха до уха... что было почти правдой. Я водрузил его на голову и Маска автоматически включилась, передав мне краткую видеозапись. На ней Пахаринна, сидя в той же комнате, где я видел ее в последний раз, но не за столом, а на диване с примостившимся рядом милашкой Тубусом, желала мне счастливого пути. Посылая мне в дар эту Маску в надежде, что она поможет моему расследованию, моя милая клиентка выражала надежду, что по возвращении с Луны я привезу не только хорошие впечатления, но и добрые новости. После этого на экране выскочила надпись, сообщившая мне, что данный файл уничтожен. Что-ж, весьма разумно и предусмотрительно.
Теперь было чем заняться. Как ребенок с новой игрушкой, я стал возиться с Маской, не замечая ничего вокруг. Обучающая программа маски быстро и доходчиво объяснила мне, как пользоваться этим компьютером, используя только глаза и губы, одновременно подстраиваясь к моим параметрам. Скоро я смог пользоваться приближением и удалением, панорамной, боковой и тыльной видимостью, общаться с бортовым компьютером и через него — выйти в интернет и многое другое, о чем я пока мог лишь догадываться. Но больше всего меня порадовал обычный артикулятор речи или, по простому — “губошлеп”, позволявший не говорить, а имитировать слова губами, как это делала Пахаринна во время нашей первой встречи. Сколько я видел людей, которые пользовались этой штукой, но сам попробовал ее впервые. Переговорив вложенными в него голосами различных артистов, певцов, проповедников и роботов из мультфильмов, я добрался до голоса нынешнего президента:
“Товаищи! В пееживаимый кьитический момент, будущее автоскульптуы зависло в бесконечности космоса! Но истоия дает нам пгаво смело бъосить вызов бездушной пьиоде, и заявить о своем намееньи постъоить на Луне новое чудо гения человеческой цивилизации, новое чудо света — пиамиду Хеопса из аъитетных обломков бензиновых автомобилей, символизиуя тем самым пьеемственность и связь вьемен!
  Мы, ешившись на этот айхиотчаянный шаг, веим, что постъоив этот исполин человеческой мысли, мы осуществим заветную мечту всех пьедыдущих поколений землян — отныне не только вьемя будет бояться пиамид, но и пъостханство, товаищи! У-а, товаищи, у-а!”
— А вы и вправду скульптор, — услышал я знакомый голос, едва закончив паясничать. — А я, признаться, поначалу подумала, что вы меня обманываете...
К этой минуте ускорение корабля снова притянуло меня на пол, но на этот раз уже к верху лицом. На сей раз я не стал делать резких движений, и повел себя совсем как опытный космонавт: включение пальцами ног магнитных бот, легкий толчок локтями — и вот я уже с агрессором лицом к лицу.
Изменения, которые произошли за это время с моим недавним попутчиком, были разительны. Из мужчины с металлическим голосом, подвинутым на астрологии, он в итоге оказался красивой дамой лет 20–25, с открытым лицом и выразительным, я бы даже сказал — наглым взглядом и обезоруживающей улыбкой. Волосы средней длины цвета окисленной меди в нарушение инструкции не были спрятаны под шлем, а колыхались в невесомости, словно красные водоросли.
— Ложь — огужие дуаков! — парировал я, — а мой инстгумент — автоген и подъемный кхан... Да что вы там встали... Входите, милочка, входите!...
Она, рассыпаясь в извинениях, прошла в мою обитель, поясняя, что дверь была не заперта, а звонок я не слышал, что было правдой, ибо в процессе настройки губошлепа я сделал у себя в наушниках голос клона Ленина очень громко и с эхом — как на трибуне Мавзолея.
—  ... Вы знаете, мы с вами прибыли очень вовремя — перед самым отлетом, на последнем гипере. А то знаете, как бывает – прилетишь на «Плот», а чей-нибудь рейс задержится и ты торчишь как метеоспутник на околоземной орбите. Из каюты выйти не дают – ужас! — щебетала моя очаровательная попутчица, пока я возвращал Маску в нормальное положение. Первым делом я убрал «губошлеп», избавился от панорамного обзора, и нажал кнопочку «Информация», на которую прежде не обратил внимания – теперь она замигала.
— И долго приходилось ждатьььььь… — спросил я для приличия, потому как прежние злоключения моей спутницы в эту секунду меня совершенно не волновали.
Я даже растерялся. Услужливая Маска, едва я нажал на «Инофрмацию» (подводишь курсор, мигаешь правым глазом) немедленно выдала мне то, к чему я совершенно не был говтов:
«Марина Макаревич, урожденная Стрепет, сестра Кирилла».
Очевидно Пахаринна, прежде чем подарить мне Маску, накачала ее всякой полезной информацией.
Вот это да! Весь полет бок о бок лечу с родной сестрой моего подопечного, и не только этим не воспользовался, но даже и не познакомился с ней. Впрочем, все еще впереди, но все равно как-то не очень профессионально... Кстати, то, что мы оказались соседями и по «Корбунару», и по «Лунному Плоту» – тоже дело рук  Пахаринны, ведь это она бронировала мне билеты.
Что-ж, очень мило с ее стороны – познакомить нас. Не знаю, насколько это поможет нашему заданию, но лишним это точно быть не может.
— ... Хотя, признаюсь вам честно, культурная часть нашего вояжа не вызывает у меня восторга ... – донеслось до меня, и я понял, что я успел утерять нить разговора. Я представил, как выгляжу сейчас со стороны, и увидел, что гляжусь я весьма глупо и невежливо: лицо скрыто, мои ноги незаметно для меня оторвались от пола каюты, и я парю посреди нее в «позе зародыша». Надо бы снять Маску и мимикой дать понять, что я слушаю мою гостью, однако вместо этого я лишь попытался вернуться в «стоячее» положение.
— Отчего же?... – произнес я, придав голосу нотки удивления и для верности кивнув головой.
Как я понял после – мое поведение в условиях невесомости были вполне типичны для новичка. К тому же моей новой знакомой был нужен не собеседник, а слушатель: 
— К моему сожалению, я так часто летаю на Луну, что знаю наизусть весь репертуар зоны отдыха, – вздохнула она, а я тем временем как губка впитывал информацию из Маски: "26 лет"...
—  Конечно, на «Плот» пытаются пригласить разных исполнителей, однако полетав с мое, вы заметите, что это одни и те же лица, просто их меняют из рейса в рейс...
“Владелица гостиницы “Луи Армстронг“... это я знаю.
— Правда, будет выступление «Ваятелей», однако я думаю, что…
“Образование высшее астрологическое”... понятно.
—  ... их концерт в акустическом варианте не будет столь эффектным...
Два года за мужем, детей нет… Ого! Она адепт электронной религии…
— Поэтому лучше не портить впечатления о них до Луны...
И тут я вдруг понял, что занимаюсь довольно опасным делом: чем больше сейчас я узнаю о ней, тем легче будет “засветить” себя избыточной информацией — намного проще самому со временем расспросить ее обо всем интересном.
—  Одним словом, мой вам совет: развлекайтесь самостоятельно.
—  Надеюсь, вы мне в этом поможете — наконец-то подхватил я беседу.
— Уууу... — грустно протянула она. — Я-то думала, что вы, творческий человек, поможете бедной женщине избавиться от скуки полета, придумаете какое-нибудь приключение, а вы только тем и заняты, что делаете вид, будто разговариваете со мной, а на самом деле — влезли сейчас в бортовой компьютер и пытаетесь выудить там побольше информации обо мне... Снимите Маску, ПЕТРОВСКИЙ!!!
Смысл последней фразы был двояк: с одной стороны — меня упрекали в том, что я нарушаю приличия, разговаривая с ней в Маске; а с другой — признание того, что и она уже успела поинтересоваться у компьютера о моей персоне.
— Я же должен был выяснить, кто летит со мной по соседству, – сказал я с улыбкой, снимая Маску.
— И что же вы успели узнать?
— Почти ничего — кроме имени.
— Вам там дали неверную информацию: я лечу инкогнито, Стрепет — это моя девичья фамилия.
— И какая же настоящая?
— Это не важно… — улыбнулась она. — Будем считать, что Стрепет – это и есть моя настоящая фамилия.
— Очень приятно. Можете звать меня просто Макс.
— Идет, тогда я для вас — Мэри... – сказала она, и с этой секунды я угодил в какую-то ловушку времени.
Часы и дни полета, события, что произошли со мной, мелькали, словно кадры в старинном киноаппарате, сливаясь в некий захватывающий фильм, к которому забыли написать сценарий. В этой мешанине случаев и встреч мне лишь изредка удавалось хоть немного запомнить что-либо. Ну да… Мы вышли из моего номера и Мэри повела меня в стриптиз-бар, но мне не понравилось и мы пошли тогда… нет… не так. По-моему, в первый вечер мы просто пошли в бар «Объект Х» и поспорили на тему: «Кто больше выпьет виски». Да, все верно – мы в тот вечер сильно налакались, и под занавес Мэри отвела нас в кабинки, где можно было блевать в специальные(!) устройства (которые, впрочем, мало отличались от обычных писсуаров). Тогда, помню, я поймал себя на мыли, что рвота в невесомости проходит намного ярче и в то же время приятней, чем на Земле. А потом мы… нет, на следующий день… или через день?... ходили на концерт «Ваятелей», который, к счастью, не оправдал ожидания Мэри, и прошел «на ура». Марсиане то по одиночке, то дуэтом или трио, а то и все вместе, мило отпели песни своей планеты, искусно подыгрывая себе на гитарах. Ребята тонко чувствовали аудиторию и публика весь концерт смотрела на них, как кролик на удава. Зал то притихал, едва не плача под душераздирающую песню про Люсю, что первая пойдет собирать цветы в поле за рекой, то хохотал, как обкуренный подросток, под песню о бюргерах Карле и Фридрихе, которые пошли обмывать свою новую книгу под названием «Капитал»…
Вот, пожалуй, и все, что я мог вспомнить о путешествии на Луну более-менее отчетливо. Но была Маска, которой я то и дело давал команду на видеозапись, а сам опять терялся в этой новой реальности, где люди, вырвавшись из земных хлопот, убивали свое время, пускаясь в самые разнообразные развлечения. Викторины, конкурсы, эстафеты, смотр талантов, занятия по гимнастике в невесомости – все было для меня в новинку. Я бы, наверное, не увидел бы и половины культурной программы нашего полета, однако Мэри прекрасно знала что-где дают, и где сегодня можно было бы скоротать часик-другой нашего бесконечного путешествия.
Вот только ей все это было не интересно. Почти каждое мероприятие хозяев «Плота» она умудрялась высмеять и предать обструкции, при этом не скупясь на выражения. Так, однажды я имел неосторожность предложить ей сходить на курсы по китайской каллиграфии, на что она рассмеялась мне в лицо и сказала, что если я так желаю с головы до ног быть заляпанным дерьмом, то лучше подождать до Луны, там хоть можно отмыться.
— Постой… — сказал я, тыкая пальцем в объявление — Здесь же написано: «На занятии используется самоуничтожающаяся краска…»
— А знаешь, чем она пахнет? – спросила меня Мэри, и я решил не уточнять.
После таких случаев я чувствовал себя виноватым в том, что она вынуждена таскаться со мной по кораблю. Я ей как-то попытался сказать об этом, но она, обреченно махнув рукой, перебила:
— Забей… У меня все равно нет никакого желания сидеть в каюте и читать книги по астрологии. Лучше уж с тобой – так я хоть немного чувствую себя хоть кому-то нужной, да и на тебя интересно посмотреть…
Так мы и жили. Договаривались о том, что проснемся в одно и то же время, «утром» шли на завтрак, во время которого Мэри планировала наш сегодняшний «день», который неизменно оканчивался попойкой.
Я, конечно, делал слабые попытки не терять времени зря, но получалось это плохо. За время полета я несколько раз попытался выведать у Мэри происхождение рода Стрепетов, но всякий раз получал один и тот же лаконичный ответ: “Наш прадед запретил нам говорить об этом»… Видимо, это и в самом деле была их «тайна рода», ну да ладно. У меня уже была версия о покушении, которую я ухватил в замке Стрепетов, и пока я держался ее обеими руками.
Все, что я успел сделать полезного по дороге на Луну – так это шапочно познакомиться с Романовым да некоторыми «Ваятелями». Зубило, барабанщик группы, так здорово перемещался в невесомости, что произвел впечатление даже на видавшую виды Мэри. Что же касается Романова, то он оказался человеком чрезвычайно компанейским, и, соответственно, склонным к пьянству. Когда Мэри нас представила друг другу, он был уже изрядно пьян, отчего в конце концов мы с Мэри убежали (то есть незаметно отлетели) от него, потому как не хотели повторять историю с виски.
Впрочем, в тот раз мы пили не виски, а кальвадос, которым угощал нас Майкл. Постоянно шутя и балагуря, он, как заправский разведчик, то и дело стрелял своими узкими глазками по углам бара, выискивая кого-то. Увидав молодую особу или кого-нибудь из знакомых, он говорил, что сейчас придет, поправлял свои волосы цвета майской зелени и оставлял нас на несколько минут, за которые мы с Мэри и Зубилом только и успевали обсудить то, что он успел нам наговорить. Потом Романов возвращался, мы выпивали еще по глоточку, и все повторялось сначала.
На мое счастье он и Мэри давно не виделись, и речь сама собой зашла о покушении на ее брата, свидетелем которой оказался Майкл:
“Ё... сижу я в кайфе (ха!)... то есть в кафе (ха!-ха!)... вижу тачила твоего брата подваливает... то есть это моя тачила, он у меня ее в “храп” выиграл... (ха!-ха!-ха!) ну да ладно, ужо отыграюсь! (ха-ха!)... Так вот, сижу я в этом кафе в полном кайфе, никого не трогаю, вот, и тут вижу: к этому гадюшнику на колесиках негр подваливает, х...як — одному из наших ногой по яйцам, другому по репе — и, главное, пушка в руках... ё!!! Ну, думаю — приплыли... сейчас он всех перестреляет, нах... И тут твой Джон выкатывает свое орудие нев....бенное как даст этому кексу промеж глаз!!! Тот брык... с копыт так и слетел (ха!)… Хотя смешного мало… Я как увидел, как негру полбашки снесло… тут... реально чуть не сблевал: прикинь, не в кино, не в игрухе, а наяву: брык... и п...ц...” — короче говоря, рассказ Майкла был красочным и эмоциональным, но, увы, он не поведал мне ничего нового.
Вот, пожалуй, и все, а вообще же весь полет на Луну я потратил впустую. Как настоящий детектив я был должен, не теряя времени, задавать «глупые» вопросы, втираться в доверие, хитрить и разнюхивать, как это подобает профессиональной ищейке. Одним словом – мне надо было выполнять свою работу, которую обычные смертные называют "грязной" и для которой, собственно, и нанимают частных сыщиков. Я же, уповая на длительность командировки, откровенно бездельничал, как не бездельничал с детства. Полет превратился в «работу по игре в праздник», и я уже ничего не мог с собой поделать, к тому же большую часть моих мыслей и поступков я посвящал Мэри.
В конце концов случилось то, что должно было случиться.

Это было где-то на третьи или четвертые сутки нашего полета: точнее помнит моя Маска. Знаю лишь, что перед этим нашим приключением я в очередной раз проснулся на борту "Лунного Плота", и, "поутру" зайдя в гости в ее 12-ю каюту, обнаружил Мэри в угнетенном состоянии духа. Когда я спросил ее, в чем дело, она, с присущей ей прямотой, поведала мне о "скотском чувстве от этого постоянного космического веселья, в котором уже надоело находиться, и вообще — скорее бы обратно на Землю"…
Я прекрасно ее понимал, хоть и не разделял эти чувства. Ей-то все это было не в диковину, и все наши похождения она рассматривала скорее через фильтр моих ощущений, так сказать: моими глазами. (Причем часто — в прямом смысле этого слова: одев свою Маску, она просила соединить ее с моей, и, включив картинку с моих камер, видела то, что видел в этот момент я, с живым интересом слушая мои комментарии по поводу происходящего). Я же находился в диком восторге от перелета, предвкушая прибытие на Луну, а потому каждый день был, что называется, «в ударе».
В то утро Мэри попросила, чтобы я не обижался, но на сегодня ей ничего не хочется и потому она не сможет составить мне компанию. Когда же я вышел из ее каюты, прикидывая, куда бы мне пойти, то неожиданно понял, что настолько привык к ее обществу, что уже и не представляю свое пребывание на «Плоту» без Мэри.
Постояв с минуту в коридоре, я вернулся обратно. То, что я задумал, был поистине гениально, а потому…

Свидание в «старых» скафандрах из гипера было назначено на палубе пассажиров третьего класса, куда мы прилетели поодиночке без опоздания. Оттуда я повел Мэри по служебным коридорам корабля, которые перед этим как следует изучил. Странно, Мэри не задала мне ни одного вопроса, хотя, конечно же, догадывалась о том, что я задумал. Она не проронила ни слова до той самой минуты, пока мы, наконец, не втиснулись в узкую шлюзовую камеру аварийного выхода, все скудное освещение которой составляла нервно мигающая желтая лампочка.
— Тебе не страшно? — спросила она.
— Страшно.
— Мне тоже… — произнесла она и надавила на рычаг.
Пшикнул воздух, и шлюз открыл свое бесконечное зево, украшенное огромными звездами. Бездна, заглянув нам в души, позвала в свои объятья, и мы, взявшись за руки, не сговариваясь, одновременно прыгнули в нее.
Я выбрал шлюз корабля с противоположной стороны от Солнца, поэтому мы видели лишь два светила, которые были примерно одного диаметра: белокуро-голубая Земля, ночные города которой тускнели, как слабые звезды, и серебряная Луна, на которой уже можно было отчетливо увидеть кратерные блюдца.
Мы взлетели над заросшей улитками локаторов и тиной антенн поверхностью корабля, и стали плавно от нее удаляться, продолжая держать за руки друг друга, что добавляло нашей «прогулке» определенный интим (хотя со стороны это, скорее всего, напоминало свидание двух толстячков-уродцев).
Где-то там, внизу, компьютер забил тревогу, и кто-то кого-то ругает последними словами, но здесь мы были далеки от мирской суеты — была только ночь, вечность и пустота. Наши радиоголоса были включены, но ни я, ни Мэри не нарушали тишины космоса довольно долго, пока вдруг мы не увидели мелькнувшую где-то вдалеке вспышку света.
— Метеорит... — произнесла Мэри как-то холодно, и мне потребовалось целое мгновение, чтобы почувствовать степень риска, которой мы подвергали себя.
Почувствовать, не понять — ум прекрасно был осведомлен о ничтожно малой вероятности такого события, как смерть от метеорита, а вот чувства — они живут по своим законам. Особенно – если это страх смерти от мааааленькой невидимой крошки, что быстрее пули летит сейчас где-то в космической тьме точно в тебя. Эту детскую беспомощность перед Космосом можно было сравнить разве что с чувствами человека, что стоит на краю небоскреба – случайный порыв ветра, и…
— Я давно мечтала об этом, но все никак не могла решиться, – сказала Мэри, прервав мои мысли о бренности жизни. – Когда ты мне в лайнере рассказал о космонавтах, попавших в катастрофу, я чуть с ума не сошла — мне бы тоже хотелось окончить жизнь вот так — быстро и красиво, как звезда, падающая с неба и дарящая людям надежду. В тот момент я решила, что обязательно отыщу в интернете этот рассказ Бредбери и обязательно с тобой познакомлюсь.
— Нашла?...
— Нашла... и, как видишь, познакомилась.
К этому времени различие в силе и направлении наших скоростей уже взяло свое, и нас развернуло так, что Мэри оказалась «сверху» меня. Мы попытались выровнять наше положение, но лишь усугубили его, и в итоге оказались спиной друг к другу. Почувствовав, что наши руки вот-вот расцепятся, мы одновременно произнесли что-то вроде “прости-прощай” и остались в одиночестве. Не считая вечных звезд, мне достался кусочек Луны и корабля, которые небыстро поворачивались в пространстве, а потом исчезли и они, и я. Я словно растворился во вселенной. Где-то плыл корабль, Луна, Земля, звезды… Какие это все же пустяки, по сравнению со вселенской пустотой. Я вспомнил о том, как жил все эти дни на «Плоту» — и мне стало стыдно. В космосе нет место эмоциям. Лишь арканы Истины, пугающие еще больше, чем вакуум, одиночество, беспомощность и метеоры способны выжить этой трансформирующей пустоте... Жаль, что нет подобных экскурсий — после них вся восторженная публика «Лунного Плота» вряд ли бы веселилась так усердно и беззастенчиво.
Наконец, после бесконечных мгновений одиночества, показалась Мэри. Ее скафандр, тускло тлея в лунной тоске, закрывал от меня Землю. Она плыла в пол-оборота ко мне правым боком, и ее разворачивало так, что через некоторое время она должна была увидеть меня, летящего вверх тормашками на фоне Луны.
Наконец, она заметила меня и, словно робот из детского мультика, помахала мне рукой. Я ответил ей тем же и, наконец, нарушил молчание:
— Я видел Луну!
— А я — Землю, она уже очень маленькая, а Луна теперь очень большая и я ее тоже прекрасно виж... — она не договорила и внезапно умолкла, и это перепугало меня до ужаса, снова заставив вспомнить о метеорах.
— Что случилось?
— Нас бросили... — отрешенно произнесла она.
Как раз в этот момент снизу от Мэри я увидел большое космическое тело, похожее на серую акулу. Разглядеть я ее не успел, помешал скафандр, да и акула летела довольно быстро.
— Бросили? – спросил я, пытаясь повернуться так, чтобы посмотреть на то, что же все же приближается к нам.
— Да, корабль… он вроде как остановился, и мы теперь летим одни.
— Никто тебя ни бросил, и бросить не мог, — услышал я новый голос во вселенной. —  “Лунный Плот” совершает запланированный маневр по снижению скорости…
... Гибкие хваты, похожие на щупальца некоего робота-осьминога, втянули нас в шлюз того самого “большого космического тела”, которое при своем приближении оказалось небольшим космическим ботиком. Кроме нас, на «акуле» был всего лишь один человек, лицо, фуражку и кокарду которого прекрасно знали все пассажиры корабля.
— Вы совершили непростительную ошибку, и теперь мне трудно переоценить катастрофичность ее последствий, — официозно-холодно произнес командир “Лунного Плота”, едва мы открыли забрала своих космических доспехов.
Капитан был молод, я бы сказал – слишком молод для командира такого огромного судна: ему едва ли перевалило за тридцать. Однако вполне возможно, этот пост ему доверили именно потому, что внешне он железно соответствовал обывательскому представлению о том, как должен выглядеть «настоящий капитан корабля». Холодный взгляд воли голубых глаз, массивный мраморный подбородок, тонкий прямой нос – все это придавало его лицу мрачную спокойность и уверенность в себе. Добавьте к этому строгую черно-белую униформу – и вот вам настоящий звездный герой. Глядя на него могло показаться, что ты уже видел этого героя в каком-нибудь сериале про «Альфа-Центавру» – настолько хоризматично и правильно выглядел наш капитан.
Однако все это космическое великолепие не произвели на Мэри ровным счетом никакого впечатления:
— Послеееедствий... — передразнила она его. — Ты по-русски сказать можешь: «Кирдык вам, господа хорошие»…
— По международным правилам космической перевозки пассажиров... – продолжал кэп, перебросив взгляд с меня на Мэри.
— ... ничего ты нам не сделаешь...
— ... я должен занести Вас в «черный список» лиц, отстраненных от космических полетов...
— ... а почему ты полетел спасать нас в одиночку?
— … и при первой же возможности отправить вас обратно на Землю.
— Да? А если я – селенитка? Кстати, твое начальство Земле знает, что у тебя на “Плоту” чрезвычайное происшествие?
Капитан ничего не ответил, снова пристально посмотрел мне в глаза, да так, что мне от чего-то стало стыдно. Если разобраться – я в самом деле учудил безрассудную выходку, достойную самого сурового наказания.
— Селениты и люди, летящие на постоянное место жительство на Луну, в таких случаях так же пожизненно отстраняются от космических полетов, — веско сказал кэп, развернулся и улетел в пилотскую кабину.
Едва за ним закрылся шлюз Мэри, игриво улыбаясь, наконец сказала то, что мне давно было известно:
— Ну вот, Петровский, прошу любить и жаловать: это мой муж ...