Бурный Тихий Дон. Главка 4

                4
   
    Кем же он был, автор «Тихого Дона»? Рапповцы, не имея тени таланта, но имея безошибочное классовое чутье, высмотрели не только каренинские уши. Как дворовые красные псы, они сразу учуяли белого волка: «подпевает кулакам», «нравится белогвардейцам», «дворянский эпигон». Всего три примера, подобных которым в романе несть числа. Расстрел Бунчуком Калмыкова и убийство Подтелковым Чернецова оставляют явное впечатление сочувствия к жертвам. В пятой части в главе 21 красногвардейцы изображены как откровенная банда грабителей и насильников. Третья книга стр. 403. Вот как характеризуется Мишка Кошевой дедом Гришакой: «Весь в батю пошел! Энтот, бывало, за добро норовит г… заплатить, и ты, стало быть, таковский?» А бессудная рубка в капусту беззащитных офицеров «молодцами» Подтелкова? Между прочим, Подтелков повис по какому-никакому, но суду! Кого уж тут надуешь Гаранжами, Валетами и Штокманами!..

    Рапповцы оборвали публикацию «Тихого Дона» и в своей парторганизации завели специальное «Дело» на беспартийного Шолохова. Да и в самом деле, разве, читая Пушкина, Тургенева, Толстого, трудно догадаться, что сии авторы – дворяне, не обремененные никакой профессией, кроме писательской? Прочитав «Моби Дика», трудно ли догадаться, что автор ходил в море бить китов? Что Чехов и Булгаков врачи и театралы? Что «Житейские воззрения кота Мурра» могли быть написаны только музыкантом, каковым и являлся Гофман? «Тихий Дон» – неразрывно связан с биографией автора, за каждую страницу заплачено кровью писателя. Конечно, нельзя понимать роман как примитивную автобиографию, это порочный метод, но узнать о писателе из его творений можно очень много.

    С судьбой автора «Тихого Дона» неразрывно связана судьба Михаила Шолохова, обвинение его в плагиате. Был поддельный «Дон Кихот». Горят негаснущими маяками безымянные «Илиада», «Одиссея» и «Слово о полку Игореве». Но второй такой грандиозный плагиат, какой приписывается М. Шолохову, автору статьи неизвестен. Просто М. Шолохов разделил судьбу Вильяма Шекспира, не бог весть какого актера не бог весть какого театра, за именем которого скрылись высокородные «любители» драматургии и поэзии. Тогда было стыдно ставить свое имя на обложках «Гамлета» или «Короля Лира», ну а в нашем случае ставить свое имя на обложке «Тихого Дона» было опасно для здоровья – к стенке могли поставить. Если мы примем эту версию, то все загадочные обстоятельства решаются крайне просто. Начнем с 1922 года, когда М. Шолохов поехал в Москву поступать на рабфак. Не поступил! Не приняли! Через четыре года этот человек напишет роман века, где блеснет огромными познаниями в военном деле, в казацком быте, литературе, музыке, не говоря уже о чисто литературном гении, а пока его по необразованности не взяли на рабфак!.. Он где-то учится? Пополняет знания? Нет, работает грузчиком, каменщиком, счетоводом. В 1923 году публикует два фельетона. Что интересно: «Когда сын начал писать, отец был огорчен, так как считал, что без основательного образования бесполезно надеяться на успех». (А. В. Кулинич, «Михаил Шолохов»). В 1924 году М. Шолохов женится на Марии Громославской и возвращается на Дон. Образование закончено. Но некто, неведомый гений, впрочем, известный и самому М. Шолохову и, что важно, его отцу, заметил не блещущего талантом юношу с претензией на писательство, и в 1925 году выходят «Донские рассказы», предшественники «Тихого Дона». Почему в 1925, а не раньше? Потому, что в 1925 году умер отец М. Шолохова, который не позволил бы сыну впутаться в темное и опасное дело – публиковать под своим именем чужие рассказы, произведения изгоя. По-видимому, сразу же началась лихорадочная работа над «Тихим Доном». Гражданская война закончилась совсем недавно, и едва ли к 1925 году роман был готов. Именно в лихорадке работы была допущена крупная неосторожность – обнародование чересчур молодым начинающим писателем сразу трех книг огромного романа. Ясно, что автор отчаянно спешил с публикацией, либо опасаясь ареста, либо не надеясь на свое здоровье – он мог страдать от старых ран, или вообще был инвалидом. Последним обстоятельством можно объяснить и то, почему автор не скрылся за рубеж, не опубликовал роман там. Вспомним, что у Григория Мелехова к концу его горестной эпопеи болело сердце.

    Спешкой (и безнадежностью!) можно объяснить и то, что в канву романа вошло большое количество сырого материала о подлинных событиях того времени. Замысел мог быть таким: собственно романическая (и даже романтическая!) линия, где автор в принципе не обязан подсчитывать годы, определяющие родословную его героев (см. А. Г. Макаров, С. Э. Макарова «К истокам «Тихого Дона»», «Новый мир» №№ 5, 6, 11, 1993 год), должна была органично переплетаться с линией чисто исторической. Романтическая линия в ее изумляющей цельности и красоте была создана, но исторический материал заведомо не мог быть обработан: он требовал кропотливой исследовательской работы, поиска новых документов, опроса свидетелей и очевидцев, что было безусловно невозможно. Понимая это, автор вынужденно включил его в публикуемый текст со всеми противоречиями и неувязками. Естественно, что стилистическая пестрота бросалась в глаза и авторы упомянутой статьи в «Новом мире» сделали однозначный вывод: это Шолохов безобразничал.

    В. М. Литвинов в работе «Вокруг Шолохова» пишет: «Это роман, где зияют явственные лакуны, утраты, несовместимые связи и прямые подтасовки». Роман создавался на той, «белой» стороне, а публиковать его надо было на «красной», в журнале «Октябрь». Понятно, что автору приходилось буквально уродовать свой замысел, совать в текст благородных комиссаров и пламенных агитаторов. Отсюда и пресловутые два пласта: один, первоначальный, отражал подлинный замысел автора, другой, наносный, отражал вынужденные уродства, произведенные ради его опубликования на родине-мачехе. Белого кобеля в красный цвет перекрасить оказалось невозможным, но наляпать на него красных пятен удалось, вот вам и навязчивые «очередные всплески большевизма Григория». Впрочем, если присмотреться, все эти «всплески» декларативны и малосерьезны. О службе Григория у красных сказано поразительно мало, фактически ничего: короткое и полуюмористическое сообщение Прохора Зыкова. И это все!

    Не исключено, что ляпать красной краской по белому тексту романа было поручено не кому иному, как Мише Шолохову, таким образом он, возможно, является соавтором.

    Но если при тщательном анализе можно отделить наносное от коренной породы, то восстановить изъятое – нельзя. Особенно жестокая утрата – конец романа, все главы восьмой части, кроме первых трех. На третьей главе обрывается «Тихий Дон», а с четвертой автор вынужден сунуть голову в ярмо соцреализма, чтобы спасти великую книгу. Хронология – увлекательнейшая вещь! Посмотрим: в 1932 году «Октябрь» опубликовал окончание третьей книги «Тихого Дона» в №№ 1-8 и в № 10 и одновременно «Новый мир» опубликовал первую книгу «Поднятой целины». Далее следует перерыв в пять лет, «создавалась» четвертая книга «Тихого Дона», и в «Новом мире» в №№ 11-12 за 1937 год и в №№ 1-3 за 1938 год была опубликована ее седьмая часть. А на мучительно трудное «создание» восьмой части ушло еще почти два года. Здесь много загадочного, но пока ограничимся одной восьмой частью. Двадцатидвухлетний неопытный писатель шутя кропает три книги гениальной эпопеи, но в расцвете сил, опыта и таланта (33 года) мучается два года над одной частью! Причем часть эта ни художественно, ни сюжетно не является творческой находкой относительно остальной канвы текста, в ней нет ничего, что оправдывало бы многолетнюю работу. А. В. Кулинич: «Автор перерабатывал конец «Тихого Дона» 6 или 7 раз, и для многих литераторов, читателей и критиков финал оказался неожиданным». Критик Ю. Лукин: «Конец романа необычайно сложен и в то же время ошеломляет очевидной, исключающей все другие варианты, верностью решения».

    Ничего автор не перерабатывал и ничего неожиданного в финале нет, хотя он и «перемагничен» на 180 градусов, а «очевидная, исключающая все другие варианты, верность решения» просто чепуха, вернее – соцреализм. Финал романа был готов (возможно в черновике) еще в те баснословные времена, когда можно было взять и ахнуть по читающей публике сразу тремя книгами романа века, а если и было что-то неожиданное, то горькой неожиданностью явилась для автора большевистская действительность, и он написал второй вариант финала, с которым М. Шолохов и сидел, оглядываясь, не примет ли в конце концов советская власть человеческое лицо. Помните его многозначительную информацию о предполагаемом окончании романа в 1931 году (между прочим, это было обещано еще в 1926 году, подготавливалось общественное мнение!) и сообщение в конце 1931 года: «…я его за малостью не кончил…» Вот этой малостью и являлась неприемлемая восьмая часть «Тихого Дона». Увы, звериный оскал власти только крепчал, напитанный озерами и реками крови. В первых трех главах восьмой части явственно видны следы первого варианта финала. Автор сделал книксен советской власти, нацепив на Григория буденновские звезды, кое-как реабилитировал подонка и палача Мишку Кошевого: тот явно занял мудрую позицию взаимного примирения и возвращения к мирному труду. О «красном» Григории говорит: «–Давно бы надо ему нацепить ее…» (красную звезду). О гибели Петра Мелехова Кошевой рассуждает: «Он бы тоже меня убил. Не для того мы на энтих буграх сходились, чтобы нянькаться один с другим! На то и война». Кошевой женится на сестре «белого» Григория, испытывает явную нежность к его сыну. И потрясающая деталь: Ильинична дарит Кошевому новую рубаху, заботится, чтоб он хорошо поел, хотя и помнит, что это – убийца ее сына. Нетрудно продолжить эту логическую линию: кончается война, примиряются бывшие противники, и те, кто еще недавно стрелял друг в друга – мирно пашут рядышком благословенную донскую землю… Но иллюзии рассеялись самое позднее в 1929 году, когда началась коллективизация, а скорее всего – гораздо раньше, так как в 1928-29 годах фигурируют только три книги, четвертая, видимо, пошла на переработку, ибо товарищ Сталин и свора красных литературных босяков не потерпели бы такого благостного финала. Они жаждали крови, и автор поставил героя к стенке. Заметьте, как резко меняется характер Кошевого в первых же строках четвертой главы, как меняется его отношение к труду; вспыхивает непримиримая злоба к Григорию, подсчеты, кто сколько крови пролил, угрозы ЧК, сожаления о «преждевременно» начатой мирной жизни. Дальше уже дело техники, довольно незамысловатой. Вместо торжественного, но окрашенного грустью из-за напрасно пролитой крови, финала, мы имеем узкую, как лисья нора, последнюю, бандитскую эпопею Григория Мелехова, не финал, а концовку романа.