Мефисто-вальс. Часть 2. Больной ребенок

 Мальчик умирал. Он лежал в кроватке в низкой палате больницы барачного типа. Всего несколько лет назад кончилась война, страна до сих пор точилась кровью, не до белокаменных палат.

     Болезнь поразила пятилетнее существо внезапно, как удар молнии. Врачи города Затона не знали, что лечить: одни утверждали – ребенок отравился, возможно грибами, другие настаивали на менингите, главврач считал – эпилепсия. Кто-то выдал экстравагантное предположение, что мальчика поразила неведомая инфекция: он за день до болезни порезал себе подушечку среднего пальца правой руки. Глаза мальчика закатывались и мать плакала от ужаса, встречая мертвый белый взгляд. Голова временами забрасывалась чуть не на лопатки, но не было даже намека на тошноту и, что более всего почему-то пугало медиков, – держалась нормальная температура. Врачи боялись ответственности и лекарства ребенку прописывали заведомо безобидные во всех отношениях, чисто символически.

     День шел за днем, мальчик медленно угасал, измученная и потерявшая надежду мать вдруг обрела тупую покорность и безразличие ко всему на свете. Вечером, сидя на стуле возле кроватки сына, тяжело придремала, но около одиннадцати ночи вдруг очнулась, ее словно током ударило. Мальчик сидел на постельке, сложив тонкие ручки с забинтованным пальцем на коленях, его чужой неподвижный взгляд будто примерз к лицу сидящей женщины. Матери ни с того ни с сего показалось, что у сына черные бездонные глаза, хотя он был голубоглазым и белокурым. Голову держал прямо и свободно, как ни в чем ни бывало.

     –Мы в больнице? – тихо спросил ребенок.
     –В больнице. Ты ложись.

     –Я належался. И я уже выздоровел. Пойдем домой.
     –На улице ночь. Куда мы пойдем? Ты ложись, ложись.

     –Не хочу.
     Он легко спрыгнул на пол и пошел по палате, осторожно заглядывая в другие кроватки.
     –Они все болеют? Бедные…

     Вошла сиделка, всплеснула руками, раскудахталась и, как мальчонка ни отбрыкивался, его уложили спать.

     Утром в детскую палату сбежались врачи со всей больницы. Посмотреть на чудо: маленького человечка, без посторонней помощи выпорхнувшего из готовой сомкнуть челюсти могилы. И чудо не в том, что выпорхнул, а в том, что не было на нем ни малейших следов той могилы. Кроме некоторой слабости, но она естественна: мальчик два дня ничего не ел. Выписали со скандалом, причем скандалил в основном мальчишка – не желал оставаться в палате ни одного лишнего часа.

     Рейсовых автобусов не имелось и в помине, мать и сын тихонько брели по запущенным улицам глухого Затона, часто присаживались отдохнуть на лавочках у чужих палисадников – мальчик категорически отказывался, чтоб его несли на руках.

     Чем ближе подходили к своей улице, тем в большее беспокойство приходил малыш. На перекрестке он совсем разволновался, забежал на середину ухабистой грунтовой дороги и замер, глядя на серую бревенчатую громаду клуба, он же кинотеатр. Потом взглянул вдоль улицы. По левую сторону перед домами росли высокие тополя, правая сторона еще не вся застроилась. В конце улицы высилась громадная скала, на ее макушке стояла радиостанция с двумя высоченными мачтами. Под скалой, собственно, и был затон, давший имя городку, там грузили на баржи руду. Руду добывали в городе Никеле, что километрах в двадцати от Затона.

     Плечи мальчика вздрагивали, мать заметила, что он плачет. Подошла, взяла за руку.

     –Пошли домой. Посмотри – совсем близко.

     –Там, где черемуха и дичка?.. – всхлипывал мальчик.

     –Там, там.