Мефисто-вальс. Часть 4. Музыкальная школа

 В музыкальной школе лениво дорабатывали последние дни, ученики почти поголовно разбежались, кто по деревенским бабушкам, кто в пионерские лагеря. Появление крохотного белокурого и голубоглазого мальчугана явилось неожиданным развлечением.

     –Тебе чего, малыш?
     –Научите меня играть на скрипке.
     Дружный хохот.

     –Научите!! – мальчик топнул ногой, глаза его сверкнули недетской яростью.
     Смеяться перестали.

     –А скрипка у тебя есть?
     –Нет. Я научусь, тогда мама и папа купят.
     Пожилая женщина взяла ребенка на руки.

     –Пошли. Дам тебе поиграть на скрипке.
     Руслан обнял ее за шею.

     Мальчик оказался на редкость понятливым: мгновенно усвоил постановку правой руки и внимательно следил за смычком, нежные пальчики левой разъезжались по гнусавым жильным струнам. Он упрямо сдвигал брови и через час начирикал все же крохотную пьеску из четырех нот. Потрясенная скрипачка потащила вундеркинда в учительскую, там мальчишка гордо и без малейшего смущения обнародовал свои достижения. Педагоги изумленно переглядывались.

     –Да ты чей, мальчик?!
     –Ничей.

     А ничейного мальчика искала милиция. И нашла довольно быстро, благодаря сообразительности одного молодого милиционера: до войны он учился в музыкальной школе, учился на скрипке, учился у той самой скрипачки, к которой всей душой прилепился маленький Руслан. Молодой человек сопоставил причину вчерашней ссоры мальчика с отцом с его сегодняшним исчезновением, поправил милицейскую фуражку и двинулся в музыкальную школу.

     –К вам не заходил мальчик, беленький, голубоглазый, пяти с половиной лет, под левым ухом родинка?
     –Этот? Он у нас скрипач! А где родинка? А, вот она!

     –Скрипач! Тебя родители потеряли. Мама с ума сходит, а он на скрипке играет. Пошли со мной.
     Руслан вцепился в свою учительницу, лицо его исказилось.

     –Не пойду.
     –Но, но!

     –Не пойду!
     Женщина вновь взяла его на руки.

     –Пойдем. Я с тобой. Ты будешь играть на скрипке.
     На улице Руслан попросил опустить его на дорогу:

     –Я сам. Тебе тяжело меня нести.
     –Не тебе, а вам, – важно поправил милиционер. Он почтительно и немного трусливо, по старой памяти, улыбался своей бывшей строгой учительнице.

     –Вам.

     В отделении милиции мать закатила скрипачке скандал, та расплакалась и ушла. Милиционер кое-как утихомирил разбушевавшуюся женщину.

     Дома отец схватил ремень и отстегал сына, мальчик молча вырывался и пытался укусить истязателя за руку, ни одной слезинки выбить из него не удалось. Отец отшвырнул ремень и ушел из дома, ругаясь почем зря.

     Руслан забился в дальний, заросший бурьяном, угол огорода и просидел там до вечера. Ужинать отказался.

     –Ничего, голод не тетка, – бурчал отец. – Все равно жрать захочет. Скрипка ему понадобилась…

     Но на утро мальчик отказался завтракать. Только воды попил. Когда отказался обедать, его попытались накормить насильно, но он отбивался руками и ногами.

     –Я за себя не отвечаю! – заорал отец, плюнул и, от греха подальше, снова ушел из дома. Мать плакала, бабушка охала и кашляла, маленькая сестренка уросила.

     Странное существо – человек!.. Ребенок хочет учиться музыке, хочет до слез, посоветуйтесь с педагогом, купите копеечный инструмент, что вам убудет? Нет. На третий день (Руслан снова отказался от еды) его повели в больницу. К невропатологу.

     Врач выслушал мать (бабушка караулила внука) и выразил желание побеседовать с глазу на глаз с пациентом. Мальчика завели в кабинет и посадили на стул.

     –Ну, – врач наклеил на губы мармеладную улыбку, – какое у нас сейчас время года?
     –Начало лета. Июнь. Потом июль и август. В сентябре время года изменится. Будет осень. После осени – зима. А ты задаешь неправильные вопросы: ребенок моего возраста может и не знать термина время года. Вот. Сначала задашь дурацкий вопрос, а потом запишешь… – Руслан ткнул пальцем в раскрытую конторскую книгу, – …запишешь, что ребенок – дурачок. И будешь его поить разной дрянью.

     У врача отвисла челюсть, он шлепнулся на свой стул, лицо посерело, глаза обессмыслились.

     –Ты попроси моих папу с мамой, чтоб купили мне скрипку и смычок, я хочу учиться. А то я вот попросил, а они меня к доктору потащили. Или ты такой же тупорылый, как и они?
     Врач хватал ртом воздух, махал рукой в сторону двери, показывая, чтоб мальчик вышел, а когда тот приоткрыл дверь, прохрипел:

     –Маму!.. Позови!..
     Вошла мать. Врач хватался левой рукой за правую сторону груди.

     –Сердце, знаете, пошаливает… То есть… – он проворно переменил руку. – Да, сердце… Послушайте, а почему вы не купите ребенку скрипку?! Он учиться хочет. У него задатки гения. Тупорылый… Это что имелось в виду?.. Свинья?!

     –Что?..
     –А?!! Это я так, мысли… Купите мальчишке скрипку и не морочьте ни себе ни людям голову. Он абсолютно здоров. Очень умный мальчик. Упрямый? Так это, может быть, и хорошо.

     Скрипку Руслану купили. То есть – купила. Скрипачка. Матери, после учиненного скандала, идти в музыкальную школу не хотелось, отец категорически отказался участвовать в дурацком музыкальном предприятии, так что, охая и кашляя, потащилась с внуком бабушка Оля. Оскорбленная до глубины души скрипачка при виде двух сирот – старой и малого – забыла все обиды, разузнала, где они живут, сказала, что будет сама раз в неделю приходить утром в клуб и заниматься с ним, сказала, что денег никаких не возьмет. Руслан вдруг прижался к ней и заплакал, затеяла вытирать глаза и учительница, за ней раскисла обычно суровая бабушка Оля.

     Если отец уходил из дома по своим делам, юный музыкант забирался в его крохотную темную фотолабораторию и что-то там пилил на своей крохотной скрипочке, никто не интересовался – что. А если нет – с утра пораньше пробирался в клуб, а уж там укромных уголков – пруд пруди. Бабушка Оля, благодарная Богу за относительно благополучное завершение семейной неурядицы, контрабандой увела внука в церковь и он исправно отстоял литургию, крестился, разглядывал ветхие иконы с ликами святых и любовался теплыми язычками горящих свечей.

     Будучи атеистом, зять отрицал Иисуса Христа с его Царством Божиим и запрещал бабушке запудривать мозги его детям. Впрочем, есть ли атеисты вообще? Ибо зять, отрицая Иисуса, весьма почитал бога по имени Маммона (хотя тот его в грош не ставил), а также богиню Астарту, более благосклонную. Благодаря упомянутой благосклонности в семье царили перманентные скандал и драка. Если говорить правду, благосклонность Астарты имела дефективный характер и неприятный душок: благосклонна она была не ради личных достоинств всякого рода зятьёв, а из за жестокости отгремевшей войны, уложившей миллионы солдат. По ночам среди тел павших всегда бродят мародеры…

     Первая брешь в папашином неприятии скрипичного искусства образовалась в начале сентября, во время очередного застолья. Кто-то из гостей вспомнил о литературных талантах сына хозяина дома и заявил, что наслышан и о музыкальных. Пришлось звать будущую знаменитость к столу. Как ни странно, знаменитость охотно приняла приглашение и явилась во всеоружии.

     Гости изготовились услышать нечто вроде «Жил был у бабушки серенький козлик», но скрипач врезал смычком на всех четырех струнах соль-мажорный аккорд и заиграл «Гимн Советского Союза». Вид при этом имел до того большевистский, что гости, хотя и подпившие, невольно встали. Дождались конца «Гимна», но сесть не успели: «Гимн» без малейшей паузы зазвучал сначала. И лишь на третьем круге тот самый гость, что накликал беду, сообразил, что проклятый мальчишка над ними издевается. Будучи не то более образованным, не то менее пьяным, чем остальные, гость бдительно слушал музыку и захлопал в ладоши и заорал «браво» на долю секунды раньше, чем Руслан успел затянуть мелодию в четвертый раз. Остальные гости подхватили аплодисменты и поспешно попадали на свои седалища. Не то змееныш мотал бы свою канитель до полного и всеобщего протрезвления.

     Довольным, как слон, остался один папаша и когда сын насел на него:
     –Сфотографируй эти ноты и напечатай – мне и учительнице. Она со мной бесплатно занимается, – ноты переснял, отпечатал два экземпляра – один Руслану, другой и фотопленку – скрипачке.

     Кроме того, его самолюбие сладко щекотал вдруг вспыхнувший интерес наследника к фотографии, которого, наследника то бишь, он угрожал сделать профессором этого великого искусства. И угроза имела реальные шансы исполниться: ушлый мальчонка с поразительной быстротой выучился печатать, проявлять, фиксировать, промывать и сушить фотоснимки, отцу оставалось только переснять ноты на пленку и проявить ее, да развести проявитель и закрепитель для бумаги.

     Если бы он соображал в музыке, то задумался бы, зачем малыш, которому еще не исполнилось и шести лет, печатает себе «Рондо-каприччиозо» Сен-Санса и «Концерт» Глазунова. Но папаша соображал в музыке чуть более водовозной клячи и пребывал в эйфории, наблюдая успехи сына в фотографии.

     Доволен остался и Руслан: никто больше не мешал ему заниматься своими делами, очень довольна оставалась и скрипачка – для нее фотокопии нот представляли большую ценность. Да и мальчика она полюбила всем сердцем, как и он ее.

     Мать Руслана, чрезвычайно упрямая и злопамятная, так с нею и не помирилась, но музицированию сына не препятствовала, скорее всего потому, что оно ее не интересовало.