Оглядываясь в прошлое

ВАЛЕРИЯ ПОЛЯКОВА - ПЕРВОЕ МЕСТО В ДВАДЦАТОМ ЮБИЛЕЙНОМ КОНКУРСЕ ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ

Мамочке моей, Ольге Петровне Сальковой, посвящаю…

Мне было восемь лет, когда у моих родителей родилась третья дочь. Я была старшей. Трудное это было время, тридцать третий год…. В сегодняшних учебниках истории это время значится как     «голод в Поволжье». А мы и жили в Поволжье. Я хорошо помню, как мать, уходя на работу в колхоз,  нажевывала  хлебный мякиш, заворачивала его в тряпочку, и этой так называемой  соской я должна была кормить новорожденную сестренку. А еще мне нужно было натереть на грубой терке картофельные очистки, их мать замешивала в  отруби и пекла хлеб. Страшный это был хлеб, но так жадно, как мы ели его, я не ела ничего в своей жизни.
 Через год в нашем селе случился пожар. Сгорело все село. А мать, надорвавшись на пожаре, в ночь умерла.  Отец, работавший тогда механиком на каком-то судне, отвез нас, трех девочек, к своей матери.  Бабушка нас, сироток, жалела. Но справиться с нами ей было трудно. Младшая, годовалая Аня, была рахитиком, мучилась животиком, не могла стать на ножки.  Средняя,  семилетняя Клавка, росла озорной, хулиганистой, и никак не хотела учиться. Уходила в школу, а потом соседи кричали бабушке: «Вон ваша Клавка, опять гуляет в рощице». Бабушка гнала меня «повлиять» на Клавку. Я «влияла» - брала прут и гонялась за визжавшей  Клавкой. Самой мне учиться практически не пришлось. Бабушка  все время болела, нужно было кому-то заниматься хозяйством.
Мне было двенадцать, когда умерла бабушка. Перед смертью она вручила мне ключ от своего сундука: « Ты старшая, все, что в сундуке, твое. Будет трудно – продавай. Прокормитесь». Но после смерти бабушки дед попросил у меня ключ-  взять бумаги. Ключа он мне не вернул. Да и сундук вскоре из дома исчез – дед перевез его к своей сударушке. Как мы выжили – не знаю. Иногда  отец привозил пару мешков картошки и крупу  и снова исчезал на пару месяцев, иногда  дед завозил  кулечек муки, иногда подкармливали соседи. В детдом  я девочек не отдала. Выжили!
В четырнадцать лет я пошла устраиваться на работу. Соседка рассказала, что в больнице  требуется санитарка. Меня долго не хотели брать – была мала ростом. Но рабочие руки были нужны любые. Взяли. Правда завхоз Федор Иванович долго ворчал : «Кого взяли –то , робёнок ведь, робёнок!». Делать приходилось все : стирать бинты , таскать воду в ванну и мыть больных, убирать в палатах, разносить еду для больных. Тяжело было. Но и с  едой стало проще. Я получала зарплату, да и в столовой подкармливалась. Иногда и девочкам что-нибудь принести могла.
Мне было шестнадцать, когда началась война.  Больница стала госпиталем. Самое страшное моё воспоминание – как я вытаскивала из  Волги трупы ( после бомбежек их было очень много, вода порой была красной). Грузила трупы как дрова в грузовик штабелями. А потом садилась сверху и ехала к госпиталю, согревая ладошки, зажав их между коленками. Когда сегодня мои дети спрашивают, было ли мне страшно, отвечаю: «Нет, мне было тяжело, силенок не хватало тащить и грузить  безжизненные тела. А вот вспоминать - страшно!»
А потом случилась беда. При инвентаризации недосчитались одних портков и  двух простыней. Обвинили в краже меня, мол, беднее всех. Но я портков и простыней не брала. А отвечать пришлось. Чтобы избежать суда мне предложили внести деньги. А где их взять? Я  понесла на продажу последнее, что оставалось в доме от бабушки – швейную машинку. Дотащила до края деревни и обессилела, тяжелая была машинка. Сижу и реву. Проходила мимо соседка, расспросила. И «помогла»: притащила из дома портки мужа и простыни. И ни копейки больше. Деваться было некуда , согласилась отдать машинку . Из госпиталя уволили по собственному желанию. И на том спасибо! Потом работала и сварщиком, и на лесопилке.  Девочки подросли. Клавка уехала учиться в ФЗО? Аня  училась в школе, стала крепче, серьезнее. Настоящая помощница. Конец войны был для нас не просто праздником! Это начиналась другая жизнь. Я помню, как мы  выскочили на улицу, обнимались и целовались, плакали и пели песни, как накрыли  между домами столы, как плясали и снова плакали.
Сегодня, оглядываясь в прошлое, я удивляюсь собственной выносливости и живучести  моих сестренок. Голодали, мерзли, уставали. Но ведь выжили!
Как сложилась моя жизнь после войны? Всяко! И хорошее было, и плохого хлебнуть довелось. Но это уже другая история.