После разрыва

         Было ли это отчаяние, она не знала, просто застыла, покрылась тонкой коркой льда и, казалось, так никогда и не оттает. Сначала всё шло как вчера, как позавчера, как в любой день их почти двадцатилетнего супружества: утром она проснулась около шести, и ей так хотелось ещё подремать, но за окном уже светало. Она вздохнула и сонная отправилась на кухню. Всё как всегда: за окном гугукала горлица, приветливо свистел чайник, дочка тенью проскользнула в ванную (снова пришла за полночь, а теперь в институт, и хоть бы что-нибудь сказала…) Всё как всегда, и только потом, когда осталась одна, ее остро и болезненно догнала вчерашняя мысль: «Почему со мной? А, впрочем, чем ты лучше других, не ты первая, и пусть он идет на все четыре, как-нибудь справлюсь…» Но это была неправда, она привыкла к его теплу, к тому, что он всегда рядом, как и он привык к ней, и когда заговорил об ЭТОМ, то руки его дрожали, она хорошо помнит, как дрожали его руки, как неестественно выпрямилось его длинное нескладное тело, и хотя и так всё было ясно, он ещё пытался что-то говорить, твердил, что, очень её уважает (ну да, ей сейчас особенно нужно его уважение), и пусть  простит его и не поминает лихом… (Бреши, бреши, дорогой.) Горячая волна гнева охватила её, пришлось прикрыть глаза и даже присесть. В висках стучало: «Позор, позор-то какой!..» Странно, но боль утраты была не так ощутима, как мысль о том, что ей будут сочувствовать люди, которых она в грош не ставит, что они будут копаться в её жизни, лезть туда, не сняв грязной обуви… (Бред, все бред.)
         Быстро раздевшись, она засунула свое окоченевшее тело под горячие струйки душа, и долго стояла под ними, прикрыв глаза и сложив руки на затылке, словно готовясь улететь куда-то в даль светлую. Потом, словно душа стала оттаивать, обмякла, и, осев на дно ванны, попыталась заплакать. Но слёз не было, только струйки воды тихо стекали по её щекам, заменяя простое бабье действо — оплакать свою долю, смыть боль соленною влагой и простить, коль любишь, если ещё надеешься на что-то… Но только струйки воды тихо стекали по неожиданно постаревшему, искаженному гримасой боли и отчаяния лицу.