Город Счастье после заката

     1.
     Крутиться Олег начал с того самого времени, как старая система отпустила вожжи, народ воспрянул ото сна, появились первые кооперативы и надежды, а всё, что не очень хорошо лежало, стало предметом купли-продажи. День его начинался с телефонных звонков, и даже ночью продолжалась эта бесконечная и, казалось, бесплодная игра в испорченный телефон. Но он всё же удачно продал партию металла и продолжал сидеть на телефоне, пока не вышел на пару крупных сделок по нефтепродуктам, где деньги были другие, и партнёры были другие, и ставки в этой игре были значительно серьёзнее, чем вначале. Он это не сразу понял — увлёкся, затем, пришёл в себя, сбежал из зоны, на которой белым по красному было написано: НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЁТ! и стал вкладывать деньги в производство, появился партнёр — Женя, из бывших комсомольцев, и пошёл нормальный бизнес: запустили производство, сначала цех, потом заводик, несколько магазинов, и всё шло как положено — деньги отмывались, прибыль не показывалась, а сами они уже крутились среди местной элиты, где случайные люди были крайне редки.   
     А потом где-то в Греции исчез Женя с кругленькой суммой, чей комсомольский нюх безошибочно почуял в воздухе запах жаренного: ровно через месяц Олег оказался в своём кабинете один на один с тремя отморозками, а снаружи ещё пара, и показался он себе таким маленьким и беззащитным, так ему стало себя жалко до слёз, особенно когда один из них, худой, с изъеденным оспой лицом, смотрит своими бесцветными глазами как бы сквозь тебя — пронзительно и холодно, когда тот зажал его в углу и, для порядку двинув пару раз под рёбра, предложил отдать свой бизнес, и не стоит рыпаться, потому что ни Броня, ни Липа (почему-то он о себе говорил в третьем лице) церемониться с ним не будут. И он всё отдал, но не сразу, о чём потом сильно жалел: Липа по семье его проехал, отец Олега после беседы с ним схватил инфаркт, так и не оклемался старик.
     Сам Олег лёг на дно и крутился потихоньку, и слава Богу: меньше пыли — дольше будешь.
    
     2.
     Да. Так вот, дело было в Курганске, когда он и Игорь — его новый напарник по мелкому и довольно мутному бизнесу, в цепочках из четырёх-пяти фирм его участие в операциях пропадало, как твоя тень, когда солнце зайдёт за облака,  а деньги магически возникали из откатов и обналичек, на хлеб с маслом хватало, так вот, однажды они долго и как всегда бестолково отмечали очередную сделку. Началось все ещё утром, когда они ударили по рукам с редактором местной газеты и тут же, у него в кабинете, накатили поляну (коньячок, водочка, скромная закусь, ну и что, что с утра: на то оно и утро). Старые номера газет, какие-то книги, нагромождение столов, стульев, старых кресел…  В комнате пятеро: коренастый редактор, добродушный и жуликоватый, его главбухша — худая и длинноногая ночная подруга Игоря, сам Игорь, Олег, какая-то журналистка и, наконец, подруга всех редакций — некая Оля — высокая, немного раскосая блондинка, на которую после третьей рюмки Олег уставился тяжёлым и неподвижным взглядом. Ольга передёрнула плечами и спросила низким грубоватым голосом, мол, в чём дело? Он пожал плечами и, растерявшись, отвёл свой пытливый взгляд.
     Женщины в его судьбе… Не станет же он объяснять ей свои сложные и запутанные отношения с ними, свои метания от случайных встреч, до преданности и полной самоотдачи той, которую через несколько месяцев будет искренне презирать. Не станет же он рассказывать этой длинноногой, что все женщины ему порой кажутся просто проекциями единого и неделимого женского начала, как и все мужчины — мужского, так что всё равно, с кем ты сегодня, ты ведь влюблён не в частность, а в суть, в Женщину, и какая тебе разница, что твоя подруга вчера спала с кем-то, она ведь принадлежит Мужчине. То ли оправдывая свои метания, то ли искренне веря, он часто так рассуждал про себя, но не будучи ни в чём последовательным, и ревновал, и сам переживал, когда изменял очередной своей подруге. Теория и практика у Олега сильно расходились. Единственное, что он знал точно, что не встретил пока ту, сложившись с которой, станешь единым и неделимым, и видел, как им пользовались, и позволял пользоваться, чувствуя, что всё это не надолго, а глаза его продолжали искать, останавливаясь на очередной проекции…
     В редакции народу прибывало, и Олег с Игорем решили тихо слинять, что бы уже спокойно бухать в привычной обстановке. И вот спускаются они по широкой грязной лестнице, но в холле на первом этаже распахивается дверь лифта и Оля, подруга всех редакций, привет ребята, можно я с вами, и Олега под руку так легко и непринуждённо. Алкоголь всё делает простым и ясным, он говорит себе и вслух O’K, добавляет: историческая парочка выходит — Олег и Ольга! и они втроём отправились  в «Лагуну» — вшивенькое кафе в центре Курганска, где правила бал толстая буфетчица Неля, о которой они знали уже всё: и что мужа нет, и что дочка оторви и выбрось — когда уже мучить мать перестанет…
     И они смело пошли вперёд по трупам бутылок, бахвалясь возможностью швырнуть на ветер сотню-другую, а к вечеру уже твёрдо решили, что им пора ехать в город Счастье, где живёт их муза Ольга, и само название которого как бы говорит, что, мол, вы тут ещё делаете? И вот эта троица отправляется в долгий путь длиною в четыре квартала: сначала по Советской, затем свернуть на Свердлова и… короче, минут через двадцать оказываются они в городском сквере: две аллеи жиденьких тополей, несколько лавочек и, конечно, Ильич в шинели — высоко над ними, очень высоко над ними, так высоко, что когда вблизи смотришь на него, закружится здоровая голова, не говоря уже о поддавшей.
     Тут с их подругой произошёл досадный казус. Справив в кустиках нужду, она обнаружила, что молния на брюках безнадёжно разошлась. И вот в этот прохладный апрельский вечер редкие прохожие имели счастье лицезреть сцену прямо-таки эротическую: Ольга лежит на лавочке, горілиць, блаженно глядя в небо, а два пьяных придурка склонились над нею и возятся с её ширинкой. Правда, на взгляд Олега более эротично выглядела её попка, когда она бегала в кустики. Наконец молния смирилась под их напором и стала на место. Олег в честь победы глотнул из открытой бутылки, Ольга потянулась своим длинным ладно сбитым телом, тоже сделала глоток и передала бутылку Игорю. Так продвинулись они к своему Счастью ещё на пару шагов и, неожиданно, оказались в опасной близости от статуи вождя.
     Волна юродства охватила их, они встали перед Ильичом, подняли руки в пионерском салюте и запели громко и нестройно: взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры дети рабочих…
     Но счастливое детство вдруг повеяло на них с высоты четырёх метров, пионерские лагеря вновь поманили романтикой и беззаботностью, когда ни Олегу, ни Игорю не нужно было изворачиваться ужом, носиться по стране в холодных вагонах, спать в нетопленных гостиницах при минусовой температуре, давать взятки направо и налево… Ольга же на миг снова стала наивной хохотушкой, и ей больше не нужно было подставляться всем этим лохам, чтобы прокормить себя и свою девочку… Они вдруг умолкли, Ольга истерично засмеялась, и смех её неожиданно перешёл в слёзы. Стало как-то трезво и неловко, пришлось снова пустить бутылку по кругу. Круглое лицо Игоря засветилось нагловатой улыбкой:
     — Что, на горшок потянуло?
     И всё стало на свои места: улица имени первого вождя пролетариата довела их до вокзальной площади и посадила в маршрутку…
    
     3.
     Маршрутку трясло на битой дороге, Олег постепенно трезвел и с удивлением обнаружил рядом с собою какую-то девушку, ах да, Ольга, его правая рука ищет что-то между её ног, обтянутых джинсами, она же безучастно смотрит в окно, поглаживая его ладонь своею.  И вдруг ему показалось, что они знакомы сто лет, что вот она — его долька, что они уже вот так ехали когда-то, это дежавю вызвало в нём тихую панику, он отдёрнул руку и насупился. Ольга же продолжала отстранённо смотреть в окно, за которым угасал свет апрельского солнца, и закат багровой полосой отчёркивал день прожитый, обещая неизбежный приход завтрашнего. Игорь мирно дремал на заднем сидении в обнимку с пакетом, где покоилась провизия вперемешку с алкоголем — добыча из привокзального гастронома: пара бутылок «Георгиевского», икра красная, рыбные консервы, солидный кусок буженины, шампиньоны польские маринованные, сыр нескольких видов, в том числе Дар Блюю, столь милый сердцу Игоря,  бутылка Стерлинга — для гурманов, хотя какая разница, чем сливы залить?.. В свободной руке Игорь крепко сжимал знакомую нам по скверу початую бутылку.
     Какого хрена мы не взяли такси, вздохнул Олег и стал осматриваться вокруг. Впереди сидела стайка ребят, выплёскивающих избыток молодой энергии в шутках и постоянных взрывах смеха. Двое рабочих дремавших после смены, рядом, через проход, ещё один полусонный мужик лет сорока, который после очередного толчка резко провалился в проход и удержался, ухватившись за плечо Олега.
     — Извини, брат, — вяло пробормотал он, приходя в себя, — два дня уже без сна… Со смены еду. Я ведь, брат, гроз хренов. Ты в забое никогда не был, а? По твоей физиономии видно, что шахту не нюхал. Это дыра такая, понимаешь? А знаешь, брат, с чего она начинается? — спросил он вдруг, и Олег только сейчас обратил внимание на тонкую ниточку угольно пыли, вокруг синих тревожных глаз соседа. — Нет, брат, не знаешь. Пока ты натягиваешь робу, сапоги, перекидываешься шуточками, прислушиваешься к вечному трёпу: сколько заложили и с кем, или сколько пистонов вставил и т. д., ты еще не чувствуешь, как превращаешься в червя, жующего уголь… читал я об одном французском деликатесе — такие вкусные колбаски обжаренные в муке: специальные черви ползают по мясным тушам, подвешенным над тазом с мукой, а как нажрутся, падают туда, сами в муке обваляются, как мы в пыли, а от туда на сковородочку… вот и мы, лезем в забой и грызём уголёк, ебись он конём, а земля нас выжарит, как тех червей, и сожрёт потом нахрен… так вот шахта, брат, начинается с ламповой, с кислой вони, бьющей тебе в нос, но ты уже не думаешь о ней и подмигиваешь ламповой Маше, Саше, Вале, мол, ты мне хорошую подкинь сегодня, а то прошлый раз своих ног не разглядел, а потом ты стоишь в клети, и, прижавшись к другим, таким же как ты, проваливаешься вниз по бетонной трубе ствола, в темноте, фонарь выхватит бегущую струйку воды, обгоняющую клеть, и вот, наконец, шахтный двор, тут светло, сверху льёт вода, и запах сырости смешивается с запахом пыли — ты в огромном сыром погребе, но это ещё не всё, дальше ещё будет гак километра в три, иногда пешком, пока не доберёшься до лавы: щель меньше метра, напичканная металлом, а вокруг враждебное тебе нутро, готовое накрыть тебя метаном, опустить на тебя кровлю, придавив, как клопа, если что не так… было как-то метан пошел из забоя и загорелся,  но было его мало, то там вспыхнет, то здесь язычок синий пробежит, а мы как блохи по лаве на карачках скачем и фуфайками его сбиваем — смех и грех… короче отпашешь своё и всё в обратном порядке: по влажным выработкам к стволу и наверх, стоя как скот в товарном… потом снова ламповая, баня и расслабуха в пивной или ещё где. Только я, брат, не жалуюсь, это так, для общего развития... — сосед замолчал, но видно было, что это была только преамбула, что недоговорил он что-то очень важное для него.
     Олег слушал соседа внимательно. Алкоголь осел в нём глубоко и надолго, но это даже обострило его восприятие, помогло влезть в шкуру этого неглупого человека с тревожным взглядом.
     — Конечная, — неожиданно ворвался в его размышления грубый голос водителя, — вылазьте, хлопцы, а то в гараж завезу…
     В стояще маршрутке осталось четверо: спящие Ольга и Игорь, Олег и его сосед.
     Игорь проснулся, глотнул из бутылки и, поведя осоловевшим взглядом вокруг, протянул бутылку соседу: выпей за наше! Тот сделал глоток и передал Олегу, который с отвращением взглянул на неё, но всё-таки пригубил и передал дальше — ещё сонной Ольге.
     Так компания и вывалила из маршрутки в расширенном составе: сосед Олега вышел вместе с ними, и не ушёл, а как-то отстранённо поглядывал по сторонам: так пчела, залетевшая в чужой улей, медленно, почти незаметно передвигаясь вперёд, ползёт по лотку, пока не пропитается новым запахом и местные пчёлы не признают её своею. А через пару минут Игорь уже братался с новым попутчиком, говорил, мол, Серый, друг, пошли бухать с нами. Ольга взяла Олега под руку (да было же уже всё это, было сто лет назад!), Игорь с Сергеем шли за ними, о чём-то говорили, Игорь горячился и обещал этим ****ям яйца поотрывать, что этой мрази в Счастье, нахуй, не жить…
     Город Солнце тихо погружался в темноту, а от просыпающейся весенней земли тянуло прелью, предвещая скорое тепло, зелень, сирень, черёмуху… Стоящие у ночных киосков тихие алконавты провожали нашу компанию молчаливыми взглядами, лишёнными даже тени любопытства. За киосками виднелись обшарпанные пяти- и девятиэтажки с выбитыми стёклами грязных подъездов, пропитанных запахами гнили, затхлости и мочи. В одно из таких зданий и вошла наша компания.
    
     4.
     Обычная девятиэтажка с тёмным подъездом, и грязным заплёванным лифтом. Третий этаж, однокомнатная квартира: журнальный столик, два ветхих стула и кровать, покрытая фланелевым одеялом, маленькая кухня почти без мебели. Стены в комнате без обоев, размыты под побелку, но так и не покрашены, зато на одной из них крупно, в стиле граффити, написано SIC TRANSIT. GLORIA I MUDAK.
     Игорь шумно вывалил провизию на стол, Сергей принялся нарезать колбасу, сыр, открывать консервы…
     Пока они там возились, Олег торчал на кухне и тихо покачивался на волнах кира. Ольга куда-то исчезла, и любопытства ради он принялся открывать шкафы, ящики, холодильник… Из съестного обнаружил картошку и охлаждённую бутылку уксуса. Когда она вошла, он с недоумением рассматривал эту бутылку, не зная, что с ней делать. Ольга подошла, забрала уксус, поставила назад в холодильник и встала напротив него, упрямо глядя своими слегка раскосыми светлыми глазами. Олег осматривал её с любопытством: она успела переодеться и побывать в душе, её длинные ноги, едва прикрытые махровым халатом, казалось росли от плеч. Дежавю продолжалось. Было, всё было, да быльём поросло, подумал он, и в его слегка затуманенном сознании,  Ольга превратилась в ту самую Женщину, к которой он так хотел прилепиться душой и телом отныне и навсегда, и он шагнул к ней и распахнул халат: стройное тело, высокая грудь, Весна Боттичелли, пришло на ум банальное сравнение, Ольга же, продолжая спокойно смотреть на него, раскрыла руками свой розовый цветок, прекраснее которого, как ему показалось,  не создавала природа, у него перехватило дыхание, в груди что-то бешено заколотилось, словно просясь наружу, на мгновение он замер, любуясь им, фиксируя в памяти его совершенные линии и влажную сердцевину, затем стал медленно и нежно ласкать, не торопя события, пространство и время исчезли, он больше не думал ни о той, что ждала его дома, ни о том, что рядом кто-то есть… и когда во входную дверь позвонили, он не отвлёкся от своего занятия.
     Было слышно, как Игорь открыл, как он разговаривал с какими-то девчонками. Здравствуйте, а Оля где? На кухне. Те заглядывают в услужливо приоткрытую Игорем дверь и, отпрянув, извините, мы завтра зайдём. Да что вы, девочки, пойдёмте с нами за стол, на всех хватит.  Но те испуганно прощаются и уходят, входная дверь хлопает и всё тактично умолкает…
     Когда они вошли в комнату, стол был накрыт, гранённые стаканы наполовину наполнены прозрачной жидкостью, одинокая лампочка без плафона светит ярко и весело, жизнь продолжается, господа присяжные, Оля, за тебя! Игорь пьёт залпом и кряхтит от удовольствия, Олег как всегда пьёт мелкими глотками и кривится, Сергей тоже выпивает залпом и не закусывает, время течёт тихо и незаметно, мальчики! несмотря на поздний час, Ольга энергична и весела, в отличии от мрачного Сергея, а теперь обещанное купание. Олег вспоминает, что для полного счастья в Счастье есть ещё ТЕЦ и теплый ставок, Ольга говорила о нём где-то между Лагуной и вокзалом, время позднее, но это их время, они быстро собираются и по тёмным пустынным улицам, мимо ночного киоска, у которого ещё сидят на корточках несколько алкашей, провожающих их своими воспалёнными глазами-пельменями, мимо местного сквера, в который даже днём, наверное, ходить страшновато, вдоль какого-то длинного бетонного забора, преодолевая холодный апрельский ветер, они добираются, наконец, до места своего назначения, пустынный берег, тускло освещённый луною, лунная дорожка, и всё тот же колючий ветер, но в воде, как в материнской утробе, тепло и уютно, Ольга обнимает его, и снова Олега пронзает острое желание, как тогда, на кухне, и он, наконец,  берёт её впервые прямо здесь, в теплой воде, испытывая радость свободного и дикого зверя во время гона…
    
     5.
     Потом они грелись у костерка и привычно пускали по кругу бутылку, а когда пообсохли, вернулись к Ольге, поджарили картошку с салом и луком, и вот они снова сидят за столом, разлили водку, и только тогда Игорь спросил у Сергея, что тебя, грызёт, брат? на ходу подхватив его манеру общения, да так, ничего… Ладно, выкладывай, тут все свои.  Девочка, прошептал тот едва слышно, так что пришлось напрячь слух, что бы услышать. Дочка у меня в последнем классе, тихоня, пацанов сторониться, такие вот и попадаются… Две недели, две чёртовы недели места себе не найду. Его синие чистые глаза ещё хранили след бывших улыбок, но боль уже проступила на лице вытянутыми в нитку губами, он на минуту остановился, как останавливается в отдышке нетренированный бегун, так и не успевший на остановку, и, задыхаясь, смотрит вслед уходящему автобусу. Короче, они бандой её трахнули, как хотели: на улице в машину затащили и к себе на хату, я всё разузнал, но это потом, а сначала, когда они её из машины выкинули, ну, после того… девять подонков на одну, тут и одного хватило бы, а потом как мешок кинули на обочину, я уже в больнице её увидел: молча слёзы текут, я тоже, чего стыдиться, ком к горлу подкатил, сжало как удавкой, до сих пор не отпускает… две недели… я всё разузнал потом, а сначала в милицию, как положено, заявление, есть свидетели, ни хрена, у тех всё схвачено! всё вась-вась, промурыжили несколько дней, потом дело закрыли, мол сама с ними добровольно и по взаимному. Эти отморозки на Бронислава работают — он пол Курганска держит под собой, у них Липа за главного. При этом имени Олег вздрогнул, резко трезвея. Липа здесь, в Счастье? Да уже третий год здесь богует, он же местный.
     Круг замкнулся. Липа здесь, и он здесь, и отец с ним всегда, куда бы он ни ехал… Олег почти протрезвел, но хмель, который вёл его этой ночью, хмель, подаривший ему хоть на время кураж и свободу, всё же оставался с ним. 
     — Так Липа здесь, — пробормотал он и, схватив Сергея за руку, заглянул ему в глаза, — ты знаешь, где он?
     — Я же говорю, я всё разузнал, только потом, сначала я пытался по закону, но нет, вот тогда я их хату выследил… За товарной станцией на Красном городке, двухэтажный дом, он стоит немного особняком, дом с балконом.
     Точно, я знаю этот дом, это их малина.
     Ты там бывала?
     Это другая история...
     Я не только всё разузнал, но кое что уже и предпринял.
     ?.. ?.. ?..
     Я боялся, но я это сделал — достал аммонал… а сегодня они бухают на той малине, всю ночь бухать будут, у них поминки: Сяву девять дней, как завалили.
     Олег вздрогнул и посмотрел на Сергея взглядом фанатика-шахида.
     В комнате стало тихо, и в этой тишине шел немой разговор скрещивающихся и уходящих от встречи глаз, пока к руке Олега, лежащей на руке Сергея не протянулось две других руки: мужская и женская.
    
     6.
     Пустое пространство вокруг них тонуло в ночном мраке, их подхватил поток воздуха, и стремительно нёс куда-то, подбрасывая и качая на своих волнах… Их второй выход — типичная сцена из немого кино: шли бесшумно, переговаривались лаконичными и выразительными жестами, обойдя ночной киоск, что бы никто их не приметил, двинули к товарной. Впереди шёл Сергей, неожиданно ставший лидером, за ним  Олег, потом Ольга, замыкал цепочку Игорь с неизменной бутылкой, только через два квартала он заметил, что она пуста, выматерился и кинул в кусты, слегка вспугнув тишину. Дальше шли молча, гуськом, и Олегу всё казалось, что они идут кругами, даже не идут, а летят, несомые ветром, а тот двухэтажный дом их ждёт на дне гигантской воронки, и они никогда не доберутся до него. Всё в жизни бывает в первый раз, котят топят для их же блага, для их же блага, и ты топил, но в  висках стучало: самосуд, и ему давно уже, почти сразу, хотелось прекратить этот безумный полёт, но он онемел с той минуты, как услышал имя Липа, а воздух нёс их вперёд упругой волной и, в конце концов, они оказались у товарной станции. Неожиданно Олегу вспомнилось, как в юности он сел за руль Явы, приятель объяснил ему, как перевести скорость на первую, как сжать сцепление и потихоньку подкручивать газ. А как остановиться? Да ты не заведешь, но он завёл и поехал по дороге, тихо так, со скоростью пешехода, а зверь, на котором он сидел, подчинялся любому его желанию, молодец, отлично! — друг шёл рядом, держа его за седло, но на повороте мотоцикл слегка занесло, он непроизвольно сжал руль и, газанув, помчался среди деревьев… только бы не врезаться, вертелось в голове, и он нёсся по лесу настоящим рокером, оставив далеко позади друга с его: брось руль, брось руль! озверевший механизм усмирился лишь когда Олег завяз в песке и свалился набок. Он тогда отделался лёгким испугом и небольшим ожогом. Правда был ещё шок: полдня он просидел на лавочке в ступоре. А теперь он оседлал другого зверя и не знал, куда тот его занесёт?..
     Стойте, пришли, прошептал Сергей. Они оказались шагах в двадцати от этого дома, в темноте пронзительно холодной апрельской ночи, а со второго этажа, из-за балконной двери, из ярко освещенной комнаты вырывался шум пьяной компании, громкая рванная музыка и мат…
     Я всё подготовил,  скороговоркой шептал Сергей, здесь, за кустом пульт, балкон я заминировал прошлой ночью, а ещё под машиной, у них она всегда там, за домом, я место подобрал, там тоже заряд не дай бог, рванёт на славу, короче будем ждать, когда они на балкон выйдут, тут контактики и замкнём нахрен, а кто рванёт к машине, и того поджарим, что барана на вертеле, никто не уйдёт.
     Вдруг дверь открылась и на балкон вывалило четверо здоровых бритоголовых парней, они закурили и продолжили свой базар, слов было не разобрать, а их тёмные силуэты воронами застыли у перил. Чёрные птицы печали,  подумал Олег и посмотрел на Сергея. Все четверо сбились в кучку за кустом, и Сергей, держа в руках какую-то небольшую коробку, продолжал говорить что-то, но последние слова его звучали как-то неубедительно и немного наигранно, а руки дрожали мелкой почти незаметной дрожью. Да он же хочет, что бы его остановили, подумал Олег и посмотрел на Игоря. В слабом отсвете было видно круглое лицо напарника на котором уже не играла нагловатая ухмылка, оно посуровело и напряглось, как у охотничьей собаки, напавшей на след, но о чём он думал, Олег не мог понять. Ольга же прилипла к Олегу, нашла его пальцы, сплела со своими и непроизвольно сжала до боли. Она тоже ознобно дрожала.
     Сейчас они докурят и уйдут, долго стоять — яйца отморозят, прошептал Игорь, и в тишине, нарушаемой только отдалённым шумом пьянки, было слышно его учащённое дыхание. Никто ему не ответил, каждый прислушивался к себе, к крови, стучащей в висках, к своим невесёлым мыслям, и пытался найти решение, единственно правильное решение, и мысль каждого теннисным шариком металась между двумя полюсами, и они смотрели друг на друга, что же мы ждём да жми же Серый на чёртову кнопку и кончай с этой швалью… а потом, что будет потом, когда закончится эта бесконечная ночь, из которой никак не выбраться, не пробиться к свету, но, предположим, что она возьмёт и закончится в один прекрасный момент, и вот тогда… что будет тогда, если этой ночью фейерверк, который мы устроим, всполошит эту чёрную стаю, поднимет её в воздух и разметёт по земле… что тогда будет с нами, пережившими эту бесконечную ночь и вырвавшимися на свет Божий?