Кобра

По какой-то странной прихоти сознания у него в голове крутилась статья энциклопедии, посвященная этой стране, скорее всего, потому, что больше он об этой стране ничего не знал.
«Омывается Индийским океаном, - возникали в памяти обрывки фраз, бежали перед глазами, накладывались друг на друга, - Население: главным образом, африканцы Банту … африканцы, главным образом, придерживаются местных верований …» «Главным образом, африканцы или главным образом, придерживаются? – недоумевал он – почему-то это было очень важно понять, -  официальный язык - португальский, климат – экваториальный или тропический».

«Так, экваториальный или тропический? – задумывался он, но как-то вскользь, мимоходом, и тут же перед глазами возникали другие строчки, - Крупные реки: Замбези и Лимпопо».
- Лимпопо, Лимпопо, где гуляет гиппопо, - шептал он пересохшими губами и опять терял сознание.

Окончательно пришел в себя он от холода - промокшая одежда липла к телу ледяным компрессом. Был сезон дождей и мелкий дождик шел, не переставая, с листьев непрерывно стекали крупные капли.
- Вот тебе и экваториальный, вот тебе и тропический, - шептал он, стуча зубами, хотя может быть, это ему только казалось, будто он что-то говорит – звука своего голоса он не слышал, как не слышал и никаких других звуков – вокруг была ватная тишина.
«Контузия, - догадался он, - оглушило взрывом, когда этот раненый бур или кто он там из последних сил бросил гранату», – и стал методично ощупывать себя в поисках повреждений.

Вспомнились уроки тридцатилетней давности – он вспомнил даже усатого сержанта, который говорил им: «Придя в себя после контузии, тщательно ощупайте свои члены».
«Сколько шуток и смеха тогда  вызывали эти «члены»!» - даже сейчас он мысленно ухмыльнулся, продолжая ощупывать свою грудь, живот, сгибать и разгибать сначала руки, потом ноги. Повреждений, похоже, не было, по крайней мере, серьезных, кровотечения - тоже. «Значит, не ранен, - думал он, - значит, только контузия». 

Он перекатился на бок и попробовал подняться на ноги. Скоро ему это удалось и, стоя на дрожащих ногах, уцепившись за совершенно украинского вида «тын», возле которого он лежал, он впервые посмотрел вокруг осмысленным взглядом.

Вокруг была африканская деревня в джунглях – хижины на сваях и с тростниковыми крышами, окруженные зарослями бамбука, низкорослыми пальмами и банановыми деревьями, некоторые хижины огораживали невысокие плетни, очень похожие на классический украинский «тын» с лубочных пейзажей.

Рядом с ним, у «тына» лежал тот самый свихнувшийся бур, который неизвестно в кого и зачем бросил гранату. Бур был мертв, мертвы были и остальные лежавшие недалеко от него – солдаты правительственных войск и повстанцы, а Филина нигде поблизости не было видно.
«Где же Филин? – думал он, - Куда он подевался? Он ведь был рядом».

Дальше на улице деревни и за плетеным забором во дворе хижины тоже валялись неподвижные тела – даже отсюда, издалека было понятно, что и они мертвы. Тростниковая крыша хижины, несмотря на дождь, горела ярким бездымным пламенем. «Ракета, - механически отметил он, - прямое попадание».

«Надо что-то делать, действовать», - убеждал он себя, но не делал ничего, а продолжал, пошатываясь, стоять, ухватившись обеими руками за плетень. Видимо, в голове у него снова помутилось, потому что, как подошли эти двое, он не заметил – они просто сразу оказались рядом и что-то говорили ему, но звуков он не слышал.

Это были полуголые африканцы, один - в грязных шортах, второй - в набедренной повязке и кургузой джинсовой курточке. У обоих были русские автоматы.
«Главным образом, африканцы, - мысленно процитировал он энциклопедию и засмеялся, - главным образом, народности Банту, главным образом, придерживаются местных верований», - и продолжал смеяться, хотя ситуация к смеху совсем не располагала. «Истерика, - понимал он, - последствие шока», - но остановиться не мог.

Один из негров, тот, что в курточке, снял с плеча автомат, правда, никаких агрессивных действий не предпринял, просто передал автомат своему спутнику, порылся в карманах, достал грязный, под стать куртке блокнот и карандаш и написал что-то.
- Следуйте за нами. Вертолет. – прочитал он корявую надпись по-английски и, спотыкаясь, побрел за африканцами. Один из них шел впереди, указывая дорогу, второй – довольно далеко сзади. Желания помочь ему они не выказывали.

Пока они дошли до широкой просеки в джунглях, в голове у него немного прояснилось и в конце пути он шел уже довольно уверенно, хотя все же два раза упал в жидкую черно-желтую грязь проселка.      

Когда они пришли на место посадки вертолета и сели на циновки под навесом из банановых листьев, он уже вспомнил все, что произошло с отрядом, точнее, вспомнил все события, но объяснить произошедшее не мог.

Сначала все поддавалось какой-то логике, если на войне вообще есть логика: и поездка в эту деревню для инспекции новой модели русской установки залпового огня, которая была на вооружении у дислоцированного здесь правительственного отряда, и нападение повстанцев на отряд, и завязавшийся бой, сначала довольно ленивый; потом повстанцы начали наступать, а потом прилетела эта «Кобра» и началось настоящее безумие, которое нельзя было ничем  объяснить, по крайней мере, он объяснить не мог.

Он знаками попросил у негра в курточке блокнот и написал:
- Кобра. Вертолет. Кто? Правительство?
Африканцы принялись сначала живо обсуждать вопрос между собой, потом владелец курточки написал:
- Не знаем. Это не наш. 
«А вы-то сами кто такие?» – подумал он, решил спросить, но потом передумал – лучше не знать, не его это дело и война не его.

«Это наверняка не солдаты правительственных войск, – рассуждал он, - у тех должна быть форма. С другой стороны, если это повстанцы, то почему они не прикончили меня сразу, а привели сюда – на мне ведь форма правительственной армии? А чей вертолет они сейчас ждут? Это тоже неясно. И вообще, почему вдруг за мной выслали вертолет? И кто вызвал вертолет?» Все было смутно и неопределенно. И весь этот абсурд начался, когда прилетела «Кобра».

Сначала появление «Кобры» выглядело вполне логично. Появившийся со стороны вдруг прорвавшегося сквозь тучи солнца и зависший над верхушками пальм огромный боевой вертолет они сразу восприняли как подкрепление и обрадовались.
- Смотри-ка, почесались в столице, - сказал ему по-русски Филин, - а то худо б нам было – вон повстанцы уже у второй заставы, - он показал на полуголые фигурки, перебегавшие невдалеке от укрытия к укрытию.

Приблизительно то же самое, очевидно, сказал по-португальски своему заместителю и командир их отряда и примерно так же реагировали на появление «Кобры» на своих языках находившиеся с ними на командном пункте южноафриканские и родезийские наемники – буры, как называл их Филин.

Однако почти сразу начались непонятные и страшные вещи. Разогнав пулеметным огнем повстанцев, «Кобра» вдруг выпустила две ракеты по правительственным позициям и тут же начала методично расстреливать правительственный отряд. Непрерывно матюгаясь и не спуская глаз с приближавшегося коричневато-зеленого брюха вертолета, Филин схватил его за руку и потащил за собой с командного пункта в блиндаж – укрытие. Заползая туда, он успел увидеть, как ракетным залпом вертолет накрыл командный пункт, где они с Филиным находились всего минуту назад.

Как он выбрался из блиндажа и оказался возле «тына», он не помнил, помнил только, что когда пришел в себя, все вокруг были мертвы – и солдаты правительственных войск, и повстанцы. «Теперь вот за мной не известно кто высылает вертолет. – удивлялся он, - Не слишком ли много чести для скромного переводчика?! И куда девался Филин?»
Он помнил, что Филин все время был рядом, а среди лежавших рядом убитых его не было.

Вдруг неожиданно поднялся сильный ветер; он расшатывал навес, под которым они с африканцами сидели, и грозился завалить его им на голову. Он с трудом поднялся, вышел из-под навеса и посмотрел туда, откуда дул ветер.
«Пень глухой, - мысленно посетовал он, - даже вертолет не услышал»
В дальнем конце просеки над узорчатыми вершинами африканских акаций на фоне синевато-черных туч возникли два вертолета: Ми 8 – рабочие лошадки современной локальной войны.

Он обернулся к своим спутникам, но их уже нигде не было видно.
«Наверно, это были повстанцы, - опять подумал он, - но почему они меня не тронули и привели сюда, на место посадки вертолета? Не могли же они вызвать правительственный вертолет? Может, это были не повстанцы, но если не повстанцы, то кто? И почему они ушли, не дождавшись?»  Вопросов было много и ни на один из них у него не было ответа.

Между тем вертолеты сели на просеке неподалеку. У одного из них открылась дверь и по металлической лесенке стали спускаться солдаты. Оказавшись на земле, они развернулись в цепь и начали осторожно двигаться в сторону деревни, из которой он только что пришел. Второй вертолет дверь не открывал, его винты медленно вращались, а спаренные носовые пулеметы, двигаясь по плавной дуге, ощупывали окрестность.

«Ожидают атаки повстанцев», - решил он. Он по-прежнему стоял возле навеса, держась за стойку из бамбукового ствола – поток воздуха от вертолетов навес выдержал – и наблюдал за действиями солдат.

«Почему они на меня не обращают внимания, - удивлялся он, - на мне ведь форма правительственных войск?» – и как будто в ответ на его невысказанный вопрос от цепи отделились трое – офицер и два солдата и осторожной трусцой, поводя стволами автоматов, побежали в его сторону.
- Военный советник. Русский. – крикнул он по-португальски, когда они подбежали достаточно близко – это была единственная фраза на португальском, которую он узнал за все свое пребывание здесь.

Они осторожно подошли еще ближе, держа его под прицелом своих автоматов, и молодой светлокожий офицер – поручик, вроде, насколько он разбирался в их знаках различия – начал что-то ему говорить. Он показал пальцами на свои уши. Офицер замолчал, потом поманил его рукой, как собаку, – мол, иди за мной – и пошел назад к вертолету. Он пошел за офицером, а за ним, продолжая держать его под прицелом, пошли солдаты. Так они дошли до вертолета, поручик поднялся по лесенке до двери, обернулся и опять поманил его рукой, он стал подниматься в вертолет, за ним поднимались солдаты.

В вертолете было полутемно и сначала он почти ничего не различал, но потом глаза привыкли и он увидел, что вертолет почти пуст: кроме солдат, которые его привели, в нем были только пилоты и пулеметный расчет. Он опустился на железную скамью, тянущуюся вдоль борта, закрыл глаза и, видимо, опять впал в забытье, потому что, когда он открыл глаза, возле него сидел какой-то другой офицер, постарше, с ярко выраженными негроидными чертами лица, а не тот молодой светлокожий поручик, который его сюда привел, и протягивал ему кружку с чаем.

- Спасибо, - сказал он по-английски, схватил кружку и стал жадно пить горячий чай, в который был щедро добавлен местный ром. Допив чай до последней капли, он сказал офицеру:
- Я ничего не слышу – контузия. У вас есть блокнот? Принесите блокнот и чем писать.
Офицер ушел к летчикам и скоро возвратился с блокнотом и ручкой. Сев рядом с ним, он написал по-английски:
- Что произошло? Где полковник Филин?
«Значит, они знают про нас, про Филина и про меня, знают, что мы должны быть в этой деревне, - думал он, - они не случайно сюда прилетели на выстрелы».

Он взял блокнот, подумал: «Не так просто описать все это в нескольких словах» и написал:
- Неизвестный вертолет типа «Кобра» уничтожил огнем весь дислоцированный в деревне отряд, а также атаковавших нас повстанцев. Полковник Филин, должно быть, тоже погиб, – и тут же ему пришло в голову, как дико и неправдоподобно это, должно быть, выглядит со стороны: какой-то вертолет прилетает неизвестно откуда и, не разбираясь, кто есть кто, уничтожает всех подряд.
 
Офицер прочитал, удивленно посмотрел на него и написал свой очередной вопрос:
- Чей вертолет?
- Повторяю, - написал он в ответ, - вертолет неизвестный, без опознавательных знаков, американский боевой вертолет с тяжелым вооружением, тип «Аэрокобра».
Офицер еще раз удивленно на него посмотрел, собрался было написать что-то еще, но тут в вертолет стали вносить убитых и он застыл с ручкой в руке.

Убитых было много, очень много - он только сейчас это осознал. Видимо, в этой деревне был большой отряд – рота, а может, и больше. Мертвых вносили на плащ-палатках и клали рядами в глубине вертолетного чрева. Насколько он смог разглядеть в полутьме, Филина среди убитых не было. Он начал было считать тела, которые проносили мимо него солдаты, но, досчитав до двадцати пяти, сбился, а убитых все несли и несли. Потом он снова отключился от действительности, но, видимо, на этот раз не потерял сознание, а просто заснул – подействовал чай с ромом.

Проснулся он от рева вертолетных двигателей. Вертолет взлетал. Он повернулся к сидящему рядом с ним, собираясь сообщить, что он вновь обрел слух и можно взять у пилотов наушники и поговорить через систему внутренней связи, но вместо офицера, который поил его чаем, рядом с ним теперь сидел мрачный капрал, лицо которого покрывала ритуальная племенная татуировка. Капрал покосился на него и поправил лежащий на коленях автомат. Он отвернулся – разговаривать без наушников было невозможно. Скоро, через час с небольшим жуткого шума и немилосердной вибрации, вертолет приземлился в столице.

«Вот она, война двадцать первого века, - думал он, стоя под душем в своем номере в столичной гостинице «Сантана», - всего пару часов назад ты умирал от холода и страха в джунглях и вот уже моешь голову ароматным шампунем в номере комфортабельной гостиницы».

С военного аэродрома он попросил отвезти его прямо в гостиницу. Правда, тот капитан, который поил его чаем, предлагал госпиталь, но он отказался – знал, что быстрее придет в себя в привычной обстановке своего номера - и спросил у капитана про Филина.
- Мы не нашли полковника Филина, - ответил тот на четком, идеально правильном английском, который так не вязался с его негроидным обликом, - ни живого, ни мертвого.
 
Он чувствовал, как горячая вода буквально возвращает его к жизни – ушли дрожь и слабость в ногах, головокружение и тошнота. Из-под душа он вышел почти здоровым, только немного болел затылок, зато страшно хотелось есть.

Он с удовольствием надел чистые белые брюки из легкой ткани и простую черную футболку, сунул ноги в легкие туфли и пошел в ресторан. По дороге он занес портье пакет со своей грязной формой и попросил почистить к утру. Утром начнутся допросы и надо быть готовым хотя бы физически.

Был ранний вечер и гостиничный ресторан еще только начал заполняться, поэтому ему удалось занять свой любимый столик у окна с видом на город и океан. К вечеру тучи рассеялись и красное закатное солнце залило город и океан нежным золотистым светом – океан стал похож на чешую диковинной золотистой рыбы, а в городе дома отбрасывали глубокие черные тени с золотой каймой.

Ожидая официанта, он смотрел в окно и думал о своей необычной жизни, о том, что в очередной раз избежал сегодня казалось бы неизбежной смерти. Не в первый раз он убеждался, что есть, наверное, у него какой-то ангел-хранитель, уж слишком невероятными были все эти случаи его спасения «от смерти неминучей», но в бога он не верил и оснований для того, чтобы спасать именно его, не находил.

«Филина жалко», - думал он. Ему нравился веселый русский полковник, им хорошо работалось вместе.
«Работалось и отдыхалось, - уточнил он, вспомнив их застолья и бесконечные споры о России, о войне, о литературе, - Хорошим человеком был полковник – добрым, справедливым, храбрым».
«А он ведь спас мне жизнь, - вдруг осознал он, - Ведь это он в этот раз был моим ангелом-хранителем».         

Подошел официант и он подумал было заказать водки и помянуть Филина, но передумал – мертвым он его не видел, а  на войне разные чудеса случаются, и вообще лучше не пить после контузии, и заказал бифштекс с салатом и бутылку местной минеральной воды «Ньяса».

Он ел, наблюдая, как в океан садится солнце, окрашивая волны то в золотой, то в красный, то в лимонный цвет. Скоро оно совсем скрылось под воду, послав на прощанье широкий ярко-зеленый луч.
«Зеленый луч, говорят, к счастью, - вспомнил он, - Впрочем, это в наших широтах к счастью, а здесь зеленый луч – дело обычное», - подозвал официанта, расплатился и пошел к себе.

Спал он крепко, без сновидений. Утром проснулся бодрый, с удовольствием принял душ и с удовольствием позавтракал. Только с формой получилась накладка – не почистили ее к утру. Портье извинялся и бормотал что-то про какие-то прокладки. Он не понял, что за прокладки, но переспрашивать не стал. Пришлось надеть парадный гражданский костюм и вышло, пожалуй, еще лучше – в этом костюме он себе нравился больше, чем в форме и, кроме того, костюм подчеркивал его гражданский статус, а это было в его положении не лишнее. Когда за ним пришла машина, он был уже готов ко всему или почти ко всему.

Раньше, в молодости его огорчала эта его способность быстро восстанавливаться физически и психически, казалась признаком бесчувствия и эгоизма.  Давным-давно в Дамаске его, тогда совсем еще мальчишку, лейтенантика-стажера заставили присутствовать при смертной казни и сразу после казни, когда перед глазами еще стояли судороги повешенных, он был уверен, что никогда больше не сможет жить так, как прежде, не сможет есть, пить, смеяться, как прежде, но уже на следующий день и ел, и пил, и смеялся.

Много всяких ужасов довелось ему пережить и повидать с тех пор, но он по-прежнему быстро восстанавливался, отбрасывая их в глубины сознания, откуда они иногда возвращались, и тогда он просыпался среди ночи с криком, заново эти ужасы переживая.

Привычной дорогой машина привезла его в местное министерство обороны, но не в знакомую его часть, где у них с Филиным был кабинет, а в другое, незнакомое крыло. Дежурный привел его в просторный кабинет, где за столом сидел пожилой офицер в чине полковника, доложил о прибытии и вышел, плотно прикрыв за собой высокие, обитые кожей двери.

- Прошу вас, господин Мирамар, садитесь, - сказал полковник на превосходном английском, указывая на стул перед своим столом, - Меня зовут Амилькар Кабрал, я - следователь Военной прокуратуры, мне поручено расследование событий в деревне, - он назвал деревню, откуда его вчера привезли на вертолете и где произошли все эти действительно странные даже для войны события.

Он молчал – не говорить же в ответ «Очень приятно!» или «Рад знакомству!» - и молча разглядывал полковника: его почти европейское лицо с аккуратно подстриженными усами военного образца, элегантный мундир. «Вот этому идет хороший английский», - подумал он.

- У меня есть к вам несколько вопросов, господин Мирамар, - продолжал между тем полковник Кабрал.
- Позвольте сначала я задам вам вопрос, - перебил он полковника, - Это очень важно. Полковник Филин жив?
- Не известно, - ответил полковник, - Среди убитых его не обнаружили. 
- А искали хорошо?
- Поиски проводил тот отряд, который забрал вас.
- И все?
- И все, больше никого на его поиски не посылали.
- Этого мало. Он мог укрыться в джунглях. Мог лежать раненый где-нибудь и его не заметили. Надо послать на поиски специальный отряд. Я могу показать, где мы с ним были во время налета. Может быть, там есть поблизости блиндажи, землянки. Надо все проверить.
- Мы планируем послать людей, - полковник пожевал губами, - но пока в этом районе слишком опасно, пока не прояснится вся эта история с «Коброй». Ваша информация может нам в этом помочь, – он помолчал и продолжил официальным тоном, -  Я начинаю официальный допрос. Назовите свое имя для протокола.

Насколько подозрительно выглядит в глазах местных властей его роль в этой истории, он осознал, лишь когда прочитал у себя в номере протокол допроса. Сначала он никак не мог понять, что значит «С», и это его почему-то раздражало, но потом до него дошло, что это значит «Следователь».

С.: Я начинаю официальный допрос. Назовите для протокола свое полное имя.
Х. М.: Хуан Мирамар
С.: Вы русский?
Х. М.: Мать - русская, отец – испанец.
С: Как звали вашего отца?
Х. М.: Эдуардо, по-русски Эдуард.
С.: По русской традиции ваше полное имя Хуан Эдуардович Мирамар, правильно?
Х. М.: Да.
С.: Сколько Вам лет?
Х. М.: Пятьдесят восемь.
С.: Вам не кажется, что по возрасту вы, мягко говоря, уже не подходите для должности военного переводчика?
Х. М.: Начальство мной довольно.
С.: А Вам не тяжело?
Х. М.: Нет. У меня хорошее здоровье.
С.: Вы работаете ради денег?
Х. М.: Не совсем, хотя деньги тоже не лишние.
С.: Что же еще тогда привлекает вас в этой работе?
Х.М.: Впечатления. Я писатель.
С.: Вы пользуетесь известностью у себя в стране?
Х. М.: Нет, мои книги мало кто знает. Я пишу для близких мне по духу людей.
С.: Вы пишете под псевдонимом.
Х. М.: Нет, под своим настоящим именем: Хуан Мирамар.
С.: Хорошо. Вернемся к вашей работе в нашей стране. Кто вас нанял?
Х. М.: РОЭ, отдел переводов.
С.: РОЭ – это Рособоронэкспорт, правильно?
Х. М.: Да.
С.: Кто вас рекомендовал?
Х. М.: Полковник Филин.
С.: Вы были с ним знакомы до этого?
Х. М.: Нет.
С.: Почему же он вас рекомендовал?
Х. М.: Я хороший переводчик.
С.: Несмотря на возраст?
Х. М.: Филин справедливо говорил, что молоденькие девочки хороши для других занятий, а здесь нужен опыт.
С.: Ладно. Обратимся ко вчерашним событиям. Расскажите, что произошло.
Х. М.: Мы с полковником Филиным  выехали в эту деревню для инспекции новой модели русской установки залпового огня, которая была на вооружении у дислоцированного там отряда, потом отряд атаковали повстанцы, завязался бой, повстанцы начали наступать, а потом прилетела  «Кобра» без опознавательных знаков и стала методично истреблять всех, кто был в деревне – и повстанцев, и ваши войска.
С.: Кобра – это тип вертолета?
Х. М.: Да. Это штурмовой вертолет производства США, тип «Аэрокобра», оснащенный спаренными пулеметами, 100-мм скорострельной пушкой и ракетами типа «воздух-земля». Его огневая мощь очень велика и он практически неуязвим для огня с земли.
С.: То есть «Кобра» методично расстреляла всех, кто был в деревне?
Х. М.: Да, расстреляла или сожгла ракетами.
С.: Кроме вас?
Х. М.: Выходит, что так. И Филина, если он жив.
С.: Скорее всего, он погиб. Остаетесь вы. Как вы думаете, почему вас не тронули?
Х. М.: Случайность. На войне это дело обычное.
С.: Предположим. Скажите, кто вызвал наши вертолеты после атаки «Кобры»?
Х. М.: Не знаю. О том, что прилетят вертолеты, мне сообщили какие-то двое неизвестных. Точнее, написали об этом в блокноте и привели на посадочную площадку. Я был контужен, ничего не слышал и плохо соображал.   
С.: Что за неизвестные?
Х. М.: Неизвестные есть неизвестные. Двое африканцев с автоматами Калашникова.
С.: Повстанцы?
Х. М.: Похожи на повстанцев.
С.: Если это были повстанцы, то почему они вас не тронули: не убили, не взяли в плен?
Х. М.: Не знаю. Меня самого это удивляет.
С.: Во время пребывания в нашей стране у вас были какие-нибудь контакты с представителями Народного Фронта?
Х. М.: Нет.
С.: А у полковника Филина?
Х. М.: Насколько мне известно, тоже не было.
С.: Допрос на сегодня закончен. Мы продолжим завтра в то же время.

Он положил листки с протоколом допроса на журнальный столик и вышел на балкон покурить, плотно притворив дверь в комнату. Если этого не сделать, москиты, живущие в листве огромных акаций, проникнут в номер и не дадут спать. Он вспомнил, как в день приезда сюда вышел на балкон и долго любовался открывавшимися с балкона экзотическими картинками: верблюды в гуще городского транспорта; идеально сложенные черно-синие воины масаи в накидках из львиных шкур; четкие силуэты грифов на крыше стоящего напротив католического собора. Ночью он, конечно же, не мог заснуть – крутился, чесался, чертыхался, а где-то часа в три в номер постучался Филин с бутылкой водки и банкой рижских шпрот. Они до утра пили эту водку, закусывая шпротами и бананами, которые нашли в холодильнике. С той ночи и началась их дружба.

«Как жалко, что Филин погиб, - сокрушался он, - С ним все было бы проще – его местные уважали. А так не понятно, что меня ждет – еще в шпионаже обвинят в пользу повстанцев, недаром Кабрал спрашивал про наши контакты с Народным Фронтом».

Как только он вернулся в комнату, в дверь номера постучали –принесли его форму. Принес сам менеджер с извинениями и обещанием компенсировать убыток.
- Ничего, - сказал он, - не стоит так переживать и не надо ничего компенсировать – форма мне, скорее всего, больше не понадобится. А в чем там дело, кстати?
- У нас новая прачка, - оправдывался менеджер, - молодая еще, неопытная. Не заметила прокладки, стала гладить прямо по ним, а они то ли расплавились, то ли химия там какая. Смотрите, что получилось.

Он взял в руки форму – на плечах и на спине оливкового цвета гимнастерки появились рыжевато-коричневые полосы.
- Это там, где прокладки, - сказал менеджер, - Пощупайте: там прокладки.
Он провел рукой вдоль одной из полос – под ней прощупывалось едва заметное утолщение, как будто под ткань было что-то подложено с изнанки, но и с изнанки ничего не было заметно.

«Странно, - подумал он, но тут же себя одернул, - Какая мне разница?! Может, это местный дизайн такой», – и опять сказал менеджеру, – У меня никаких претензий нет, - тот, не переставая извиняться, вышел из номера.
«Надо было отдать менеджеру, чтобы выкинул или отдал кому, - спохватился он, когда тот ушел, - Впрочем, пусть будет – как никак, армейское имущество». Форма осталась лежать на кресле.
Однако настоящее значение своей испорченной формы он случайно понял только после обеда.

Пообедав, он опять сел на балконе, закурил и стал смотреть вниз на улицу, где полицейские вели колонну пленных повстанцев. Изможденные полуголые дикари были связаны друг с другом железной цепью, приваренной к железным кольцам у них на запястьях.

Он смотрел на эту скорбную колонну, надо признаться, довольно равнодушно – успел он привыкнуть к таким сценам и думал, что не его это война и что никак он не может считать своими врагами этих дикарей, скорее уж, врагом для него был сейчас лощеный полковник Кабрал, и вдруг вспомнил других заключенных – узников образцовой американской тюрьмы «Эль Кондор» – румяных и упитанных, гуляющих парами и в одиночку в огромном парке без всякой охраны.

Но охрана в этой тюрьме была, незаметная, но суровая. Заключенных охраняли пятна невидимой краски на тюремной одежде – по этим пятнам надзиратели всегда знали, где они находятся, и по этим пятнам их находил, если надо, лазерный прицел снайперской винтовки.

«Так вот зачем у меня эти прокладки на форме! – вдруг осенило его, - Так вот почему меня «Кобра» пощадила!»
«Но кому это было надо и зачем, и почему именно меня?» -  сколько он ни ломал себе голову, но на эти вопросы ответить так и не смог.
А вечером позвонил Филин.