Проклятье Звёздного Тигра - глава 21

                ДЖИССИАНА


    Она подняла голову. Цепь зазвенела. Наверно, цепь была хуже всего - символ несвободы... рабства, вспомнила она слово из Дозвёздных книжек. Да, цепь значит рабство, владение человеком, как вещью. А когда вещь не служит, как хочет владелец, тот с ней не церемонится. Нельзя новую заказать - ладно, заставим работать эту. С помощью разных полезных инструментов... Она потянулась к кружке с водой. Как всякий раз, поставила назад: наверняка снова подмешал ту дрянь... и взяла опять. Как всякий раз. После применения «инструмента» пить особенно хотелось. Он специально делает это? Я уже поняла, уже слушаюсь, но он продолжает... чтоб я пила, хоть и знаю про гадость, которую он добавляет в воду?
    Инструмент для воспитания у «вещи» требуемого почтения к владельцу валялся невдалеке на полу. Небольшой цилиндрик, целиком умещавшийся в ладони; что-то там нажать - и вот вам, пожалуйста, орудие воспитания. Не впечатляет, с вялой иронией подумала она, на вид совсем не страшно. Ну, яркая штучка. Прежде в таких случаях использовали плётку. На ней сейчас была бы кровь. Куда эффектней.
    Крови от цилиндрика не было, зато боли хватало. Впрочем, сегодня это длилось недолго. Игры. Она спрятала кривую усмешку в кружке с водой. Я вижу его насквозь. Игры, чтобы подчинить, убить волю, сломать. Цепочка. Боль. Голод. Наркотик в воде, затем лекарство, от которого выворачивает наизнанку, а он смеётся и говорит... но ведь слова - тоже часть игры, почему же мне так хочется заткнуть уши?
    Как попала сюда, она не помнила. Семь дней назад; первый был просто мутной жутью, на второй её покормили немножко и объяснили, чего от неё хотят, и она сказала: да, я буду воровать для вас, только не надо больше бить меня, не надо, пожалуйста!.. думая: а теперь выпусти меня - и этому фарсу конец, а ты и поверил, идиот несчастный, что болью можно меня запугать?
    Она свернулась клубочком на грязном полу. Холодно. Он всегда будет отбирать одежду? В его игре есть ещё один миленький ход, пока мне везло, но скоро, сегодня, быть может... Я могу вынести всё, что он сделал, что он делает, но если он решит... если он... я не выдержу. Вот тогда я и вправду сломаюсь.
    В комнатушке не было окон; лишь врождённое чувство времени говорило ей, сколько прошло дней. На улицу он её вывел, но убежать не вышло. Он не поверил, конечно. Следил. И стоило попробовать... Она усмехнулась, чтобы не всхлипнуть. А вчера уже не пыталась. Да у неё бы и не хватило сил. Не до побега, если каждый шаг даётся с трудом, и даже дышать больно. Ну и дурочка. Сама виновата.
    А вот слух у неё тут необычайно обострился. Или там, за дверью, и хотели, чтобы она слышала?
    - Слишком маленькая. С детьми связываться опасно. Их обычно ищут, знаешь ли. И находят.
    - Эту искать не будут. - Смешок, который она уже знает. - Она из цветочников. Мне всегда везёт.
    - Пока много не откусишь, - возразил второй голос, молодой и незнакомый. - Поостерегись.
    - Не тебя же, - вкрадчиво заметил её мучитель. - Тебе-то зачем? И где бы ты был сейчас, если б не я?
    - Хороший вопрос. Ты уверен, что мне стоит обдумывать ответ?
    Снова смешок. Не очень он уверен. С кем ты там обо мне болтаешь? На приятеля что-то непохоже...
    - Ты держись меня, я-то друзей не забываю. А она невидимка, каких я сроду не встречал, точно. Сам чудом углядел. А славненькая птичка, - теперь смешок довольный. - Можно заодно и повеселиться.
    - Не знал, что ты занялся детишками. - Второй негромко хмыкнул. - Подыскать парочку трёхлеток?
    - Она не больно-то деточка! - Смеётся... но и злится тоже. Нет, они не друзья. Но ей не всё ли равно? Тот, второй, наверняка не лучше. Крысы, если друг друга и покусают, в милых котяток не превратятся.
    Беседа перешла в бормотание, затем утихла: парочка от двери удалилась. Я была права, думала она, безнадёжно глядя во тьму. Он планирует именно то, чего я боялась. Как мне отсюда выбраться, Лэй?!
    Полиция... Нет. Не для неё. Даже если бы он не пугал её историями о том, что делают с сенсами-цветочниками за воровство. Она всё-таки не цветочник (а он и поверил - не зря училась вешать лапшу сенсам!), и СБР, дорогие опекуны, быстренько бы вмешались: им огласка всего, с нею связанного, - как рыбке зонтик. Да, она могла бы позвать на помощь, когда её выпускали на «охоту». Но потом... Рейн. И уж тогда откроется всё: ложь, куча глупостей, самоуверенные планы - и финал: игра в дрессировку, побои, страх, унижение... и лицо Рейна. Его глаза - и она, сейчас. «Нет. Нет, ни за что».
    Вскоре пришёл он и принёс кусок чёрствого (нарочно, что ли, засушил?) хлеба; и долго развлекался, заставляя её двигаться к нему, пока цепь не натянулась и из глаз у неё не потекли слёзы, и просить, и выразительно вертел цилиндрик: не подчинишься - и не просто останешься без еды, а кое-что похуже. «Похуже» в итоге и вышло, как и в прошлый раз: просить у неё плохо получалось. А хлеб он оставил - там, куда не дотянуться. Ну и дурак, устало решила она. Вот умру от голода - и воруй сам, на здоровье.
    Ей казалось, холод не даст ей заснуть, но пакостная штука в воде, похоже, не только мешала думать, но и усыпляла, и сон оказался неожиданно хорошим: там был лес, солнце, чей-то очень приятный голос напевал песенку - тихо-тихо, будто колыбельную, и мотив похож, спокойный, ласковый. А потом вдруг вмешался другой голос - потрясающе красивый, но она огорчилась: песня была бурей и огнём, и тихий покой раскололся под его напором, как дерево от удара молнии, и она проснулась.
    И страх проснулся тоже. «Что мне делать, Лэй?» Воспоминание криво усмехнулось в ответ: не знаю, я же не попадалась, помнишь? Думай. Рассуждай. Вряд ли ему нравится насиловать нечто грязное и полуживое в вонючей холодной каморке, или он бы уже делал это, верно? Значит, пока ты упираешься, и он даёт тебе наркотик... «И бьёт меня. А из холода и грязи меня легко и забрать на время. Нет, не то...»
    Тем не менее, то был единственный путь. Дверь медленно открывалась, а она думала: дразнит, ему нужен страх, а я буду дерзить, буду над ним смеяться. Лучше пусть бьёт, чем... ну, пока ещё лучше.
    Но вошёл не он. Этого она прежде не видела. Вроде молодой, но в темноте толком не разглядишь.
    - Молчи, - тихо бросил он, стремительно приблизился, разрезал цепь. Её больше ничто не держало, кроме слабости и наркотического тумана. Она не сводила с него глаз.
    - Идти можешь? - она мотнула головой: вряд ли. Голос, тот второй голос, да, точно. Враг её врага?..
    Он подхватил её на руки. Её тело рефлекторно рванулось, но он прижал крепко, прошипев в ухо:
    - Не дёргайся, или останешься здесь. Включай свою невидимость! - и выскользнул с нею за дверь. В коридоре никого не было. Где-то рядом, за стеной, слышались голоса, музыка, шум от еды и питья: бар работал вовсю. Вечер, отметил её внутренний счётчик времени. Удачно: этот тип там, с клиентами, - не помешает... вот только кому? И как он минует полный зал народу? «И зачем, зачем ему делать всё это?»
    До зала они не добрались. Он что-то нажал на стене, та раздвинулась, образовав узкую щель, и туда он толкнул девочку и протиснулся сам - без труда: упитанностью он не отличался. Снова коридор, пять минут быстрых шагов во мраке, под уклон, вверх, ветер с запахом моря... и флаер. А затем - полёт.
    Он устроил её на полу за сиденьем. Понятно: чтоб казалось - он в машине один. А машина... запах...
    - Выследит, - негромко сказала она. - По коду. Флаер-то его.
    Парень хмыкнул.
    - Код можно изменить или стереть. Откуда ты знаешь, чей флаер?
    - Запах псина... - она в отчаянии прикусила язык: мало ей «невидимости», теперь выболтала и это!
    - А ты чуешь? Круто. - Он усмехнулся: - Меня не бойся. Я не кусаюсь. И не ворую детишек.
    «Ага, ты воруешь флаеры, верно?»
    На площадке, где он посадил машину, стояло ещё три - довольно дорогие, но на вид не новые.
    - Проще было взять один из них, - заметила она, выбираясь на свободу.
    - И он бы сразу понял: ты ушла не сама. Спасибо за такое «проще». - Он пнул каблуком дверную панель, и они вошли в помещение, которое она сперва сочла гаражом, а затем, увидев маленькую плиту и откидную кровать на стене, решила: тут он и живёт. За неприметной дверкой обнаружилась ванная.
    - Иди-ка, помойся. Одёжка на полке. Под цвет глаз, извини, не подбирал. А размер вроде твой.
    - Ты всё заранее приготовил? - она застыла в дверном проёме. - И знал, как выйти... Ты вообще кто?
    - Ему? - уточнил он, сощуриваясь. - Никто, и уже давно. Что приятно. Тебе, думаю, тоже. Мойся.
    В тёплой воде она едва не заснула, но решительным усилием отогнала сон: нельзя. Опасно. Того она сразу раскусила, да и намерений своих он не таил. А этот - неизвестная величина. Но главное - зачем?
    Одежда и вправду пришлась впору, только джинсы пришлось чуточку подвернуть. Даже цвет был её - чёрный. Случайно, успокоила она себя. Или из осторожности: в чёрном проще быть незаметной. Она тихонько высунулась, не выключая воды, но простенькая уловка (ну, она и не надеялась) не сработала - парень, сидя у низкого столика, глядел на неё в упор. Джиссиана вернулась в ванную, закрыла воду и с безучастным видом встала у стены. Проскочить мимо него к флаерам не выйдет. «Пока. Ну, подождём».
    - Сядь, - он указал на кровать, - и поешь. Когда-нибудь летала ночью без кома? - Она растерянно кивнула. - Я тебя отвезти не смогу, мне ведь и жить ещё хочется. Придётся тебе самой. Да ты ешь, ешь. Я ничего туда не подсыпал. Насиловать и бить тебя не собираюсь. Поешь, поспишь, и до свиданья.
    Она чуть не подавилась глотком чего-то горячего и вкусного.
    - Ты дашь мне флаер? Сейчас?
    - Сейчас, - хмыкнул он, - нельзя. Тебе из города надо улететь, и подальше. А он не дурак, и уже тебя ищет. Вместе с флаером. И потом, сейчас ты заснёшь за пультом. Отдохнёшь пару часов, тогда и лети.
    - А он, - медленно сказала Джис, - сюда не явится? Ты там наследил.
    Её загадочный спаситель замер, не дожевав, и вдруг рассмеялся. Ему было лет двадцать, не больше.
    - Послушай, он же не Мэтр. Ты уж поверь: следов, заметных ему, я не оставляю. Он вообще мелочь. Крысёнок. А след псина берут тигры. - Он фыркнул: - И тигрятки. Как он тебя поймал, не понимаю.
    «Потому что я идиотка. Полная бестолочь, а не тигр».
    - Ты всё равно рискуешь. Он тебе про меня рассказывал. И ты его не очень-то любишь.
    - Да, но доказать он не сможет. - Юноша снова наполнил её стакан: - Пей. От дури, которой он тебя кормил, это помогает. - Он помедлил. - Я имел с ним дело, когда был поменьше. Ну, на него работал.
    Джис молча глядела на него. Наркотик ещё туманил «видение», но... Сочувствие. Да. Он ей не врёт.
    - Меня он, правда, на цепи не держал, но каково от него зависеть, я знаю. Ты из цветочников? Ну и я был оттуда. Дурак с Потенциалом в большом красивом городе. А Академии боялся. - Он усмехнулся: - Цветам дороги нет, всё такое. Чушь собачья. Пробиться можно. У меня одна специя, ерунда, вот и сижу тут... с флаерами. Но с твоими талантами точно надо поступать. Ты, тигрёнок, тянешь на равновесника.
    Через два часа сна она вышла в ночную тьму и села во флаер, а ещё через час город остался позади.

                СНЫ И НОЧНОЙ РАЗГОВОР


    Ночь. Он глядит в небо. «Звёзды - брызги Мерцания Изначального». Как странно: лежать на траве, и быть больным и слабым, и принимать заботу вместо того, чтоб заботиться самому, и думать о звёздах - брызги Мерцания... «а как же ещё думать о звёздах?!» Влага на щеках... смешно, от горя никогда не лил слёз, а тут плачет от счастья. Счастье - трава, и покой, и болезнь, из-за которой он бездельничает, а за ним так трогательно ухаживают... Светловолосый юноша смотрит встревоженно. Ещё одна частичка счастья. Столь много потеряно (много? всё абсолютно!) - и неожиданно появилось новое. Так странно. Так захватывающе. Забудь, кто ты. Забудь, кем ты был. Звёзды - брызги Мерцания Изначального, а не миры, где люди убивают людей без причины, где все ненавидят всех, где умирают дети. Где затерялась твоя жизнь, твоя юность и любовь, всё ушло, выгорело дотла, память бесплодна, в ней нет даже боли... Забудь. «Забыть что? О чём я... он? Он-я-незнакомец. Кем, ради Мерцанья, я становлюсь во сне?!»
    Он лежит на крыше, нагретой солнцем. Хорошее место - уединённое. Никто его не найдёт. Сегодня ему повезло: он видел закат, и всё небо в звёздах. Песня внутри. Жаль, он не умеет петь... «Но я умею, я всегда умел!» А, всё равно голос подавать опасно. Он неохотно встаёт, бежит бесшумно, как тень, лёгкая стремительная тень... «Гневное женское лицо, откуда я знаю, что она мне никто, но я в её власти?» Ярость в голосе: опять шлялся наверху, не уймёшься, пока не налетишь на охотников, неблагодарная дрянь, ещё раз, и я сама тебя им продам, от них не сбежишь, они тебе покажут твоё место, маленький ублюдок! «Что это за слово? Я... он... совсем ребёнок, лет пяти, и она может так бить его... меня?!» Он молча лежит на кровати вниз лицом; ожоги ещё и ещё, она швыряет ремень на пол и уходит, грохая дверью. Хуже, чем обычно. Зато и часов наверху было больше! Боль - ерунда... но почему мне нельзя видеть звёзды?! И вдруг - словно далёкое эхо, нечто вроде колеблющихся очертаний мыслей-чувств: «нельзя видеть звёзды...» - и он, потрясённый, испуганный, счастливый - хватается за этот призрак кого-то и зовёт: «Кто ты, я слышу тебя, откликнись, почувствуй мне что-нибудь снова!». И в ответ - удивление-недоверие-восторг: «Ты настоящий?! Одиноко... друзья-звёзды-ветер-нельзя-стены-стены... Не уходи!»
    Девичий - или детский? - голос из густого тумана жалобно говорил: «Что мне делать? Холодно, я не вижу пути, и тебя я не вижу, что же мне делать теперь?». Голос был полон тёмного отчаяния, он рвался навстречу, страстно желая утешить и согреть, - но туман обратился стеной из ледяных шипов, и она раз за разом отбрасывала его назад, хищно впиваясь в тело, разрывая в клочья... а голос всё звал: «Иди ко мне, у меня нет никого, холод и пустота, ну почему же ты не идёшь!». А потом спокойно произнёс: «Я ненавижу и живу, чтобы убить. Ненависть - сила... и страсть. Ты разделишь её со мной и убьёшь, будем убивать, ты и я. Мы оба - смерть». И он встал и швырнул себя на стену, думая об одном: спасти любой ценой, что значит его крохотная жизнь в сравнении с ужасом, грозящим кому-то слабому и одинокому? И всё пылало вокруг, пылал он сам, и проклятая стена растаяла под натиском огня... но за нею была лишь Тьма, безбрежная и непроглядная, и никого, никого. И он понял, что опоздал, сотой доли секунды ему не хватило, пылинки на весах Судьбы, а Тьма вползла в пролом и захлестнула Сумрак. Мир стонал в страшных мучениях, безрассудно и впустую отданный им Тьме, а он даже не успел узнать, ради кого. Агония, боль, миллионы смертей... и среди них он горел - неуязвимый или просто ненужный даже и Тьме? - корчился от боли в собственном огне, палач и жертва, преступник и герой, беспомощный и всесильный, осуждённый вечно гореть, не сгорая, ледяным, прекрасным, бесполезным пламенем. Не ради счастья и тепла - нет, лишь ради призрачной памяти о них да невесомой надежды.
    ___

    Он проснулся, задыхаясь от рыданий.
    - Т-только не пустота, - слова с трудом отдирались от прыгающих губ, - и не... ненависть. Нет!..
    - Это сон, - Энтис крепко прижимал его к себе, - всего лишь сон, Вил, проснись, просыпайся, ну же!
    Он смотрел так тревожно... Вил вспомнил, что выпросил всего три дня, и одного уже нет, и вскочил, чтобы убежать подальше и выплакаться в одиночестве. Энт удержал его легко, как крохотного ребёнка, уложил вновь и лёг тоже, обнимая его одной рукой; и ухитрился укрыть их обоих - не своим широким плащом, тот был на девочке, - а его, стареньким, чересчур узким для двоих. Вил уткнулся в друга, изо всех сил стараясь не дрожать. «Забыть. Я должен забыть те сны. Думать только о том, что он рядом...»
    Заснуть он больше не посмел. И Энт всю ночь дёргался и что-то шептал, а потом встал с рассветом и поднял суету на весь лес, готовя очередное лекарство. А она спала себе и спала. Даже позавидуешь.
    Бурая студенистая штуковина пахла очень странно, но Энт сказал, всё верно, и часть лечения в том и состоит, чтобы она дышала этим запахом. Она и вовсе не дышала - но объяснять Вил не стал. Орден славится тайнами, и вид у Энта уверенный... вдруг получится?
    Резкий запах растёкся по полянке и упорно не желал выветриваться. А она упорно не желала от него просыпаться. Вил украдкой попробовал - и едва сдержался, чтоб не кинуться к воде, визжа, как свинья в капкане: во рту будто огонь развели. А тем временем Энт толковал, что снадобье используют редко, уж слишком вкус неприятный, и если б не крайний случай, он бы никогда... Неприятный! Он прятал лицо, чтобы Энт не заметил выступивших слёз. А она и ресничкой не шевельнула.
    Энтис, мрачный и неприступный, застыл на камне у озера, как изваяние. Вил вовсе не был уверен, что сейчас подходящее время для откровений, но второй день из трёх шёл к концу...
    - Энт, - тихо позвал он, садясь на землю у его ног. - Я боюсь, никакие травы не разрушат сети Чар.
    Его друг не шевельнулся, не поднял головы.
    - Давно знаешь?
    - Ну... сразу, как её увидел.
    - Прочная? - глуховато спросил Энтис.
    - Я не пробовал её на прочность.
    - Для чего?
    Вил растерялся: он ожидал совершенно других вопросов.
    - Мне-то откуда знать? - он пожал плечами: - Убить вряд ли хотели, способ уж больно дурацкий.
    Склонённое лицо юноши потемнело и напряглось.
    - Зачем её убивать?!
    - Ну да, непохоже. Убили бы попросту: нож в сердце и в землю поглубже. И легче, и надёжнее.
    - Боги! И об этом ты говоришь так равнодушно!
    - Говорить я по-всякому могу, на то я и менестрель. Хочешь, могу поплакать. А отучить всех в мире людей злые дела творить - не умею, верно. Это и Орден твой пока не сумел!
    - Ты хотел уйти и оставить её там, - безжалостно напомнил его друг.
    - Я ушёл бы, если б хотел!
    Энтис положил руку ему на плечо.
    - Прости. - Он вздохнул: - Наверно, ты был прав, у людей жестокость в крови. И я от боли слишком часто делаюсь жестоким... Вил, но зачем кому-то причинять ей зло?! Я просто не в силах представить!
    - Представить-то нетрудно. Какой-то Магистр на неё рассердился. Тебе важна причина, Энт?
    - Почему Магистр?
    - Сеть искусная. В Джалайне ведь сильный Магистр, Луч... а вот выходит - даже он её не заметил.
    - Я могу пойти к нему и спросить, - предложил Энтис. Вил поднял глаза и внимательно оглядел его: худенький мальчик в рваных штанах, руки с обломанными ногтями, криво обрезанные волосы, густой загар бродяги... Он подавил острое желание расхохотаться и сдержанно ответил:
    - А он может попросить тебя не лезть в дела Вэй. Если без него тут не обошлось.
    - О... вот как. - Энтис недобро сощурился. - Звезда уничтожила Чар-Вейхан в Багровые Годы, да?
    - По легенде. - Вил кашлянул. - Кто ж знает, как по правде было. Легендам не всегда верить стоит.
    - Мне сразу не верилось, что на неё смотреть опасно. Я уже неделю смотрю - и не изменился. А ты?
    - Я? - он нервно усмехнулся: - Сны пошли - прямо спать страшно. Вдруг из-за неё?
    «Ну всё, - думал он, - мне конец. Добрались!» Но Энт опять спросил совсем не то:
    - А тот Магистр не узнает, кто её оттуда забрал? Ему легко нас отыскать?
    «Вот вам и наивный мальчик! Прямо в яблочко...» Вил пожал плечами и зевнул.
    - Я старался следов не оставлять. А может, ему и наплевать, где она.
    Его друг гневно сверкнул глазами:
    - Наплевать?!
    - А чего ему беспокоиться? Ты вон сколько вокруг суетишься, а сеть на месте.
    Энтис отчётливо произнёс два слова из выразительного лексикона портовых ночлежек Ахейрида.
    - Хуже, - хмыкнул Вил. - И травки её не будят, а время-то идёт. Её в Замок надо, Рыцарь, и поскорее.
    - Но и в Замке лечат только травами, Вил. У нас нет иных способов врачевания.
    - Все болезни меняют вид тени Чар. Вдруг я ошибся, Энт, я ж не совсем вейлин! А в Замке, глядишь, и найдутся записи о похожих случаях. Ведь сам-то Орден без целителей Вэй обходится!
    - Но иногда дорогой ценой, - пробормотал Энтис. - Мне кажется, Орден ей не поможет.
    - Кажется? - Вил нахмурился. - Надо проверить. Ты в Ордене не лучший целитель, верно? Книги не все читал, сам же признался! - с внезапным ожесточением напомнил он. - Твоих знаний тут мало.
    Он прямо-таки подсказывал другу вопрос! Но Энт упорно не желал слышать его подсказок.
    - Мало и всех знаний Ордена, Вил. Разорвать сеть Чар сумеет только Вэй. Не в Замке же его искать.
    - А пока ты ищешь, мне с нею сидеть и биров отпугивать? А коли он всё-таки решит сюда заявиться, как быть? Магистр-то зверь пострашнее бира.
    «Ну, всё. Хватит тянуть. Он не спрашивает - ладно, я скажу, не дожидаясь вопроса!»
    - И лечить её силой Чар я не могу, Энт.
    - Да, конечно, но я думал, мы вместе пойдём. Один я прямо к этому мастеру сетей и забреду в гости!
    Вил ошеломлённо молчал. Вот он это и сказал - и в ответ всего лишь «да, конечно»?!
    - А её тут не оставим, само собой. - Друг просительно заглянул ему в глаза: - Ты пойдёшь, правда?
    - Тебе понравилось таскать её на руках? - он едва слышал себя.
    - Мы её в Эверн отнесём. И заодно лошадей там попросим, на время.
    - Вот Эверлен-то порадуется. Кстати, рваная тряпка вместо штанов тебе очень идёт. Девочки оценят.
    - Кому не нравится, - беспечно отозвался Энтис, - пусть не смотрит. Ну, завтра утром?
    Вил тихонько насвистал мелодию, которую Энт играл на флейте в его день рождения.
    - Чар-Вейхан. - Он растёр в ладонях травинку. - Просто я слово вспомнил тогда... из-за цвета волос.
    - В ней и кроме цвета есть что-то странное. А с её волосами у тебя здорово вышло. Красиво.
    - Я маме волосы мыл и расчёсывал, они длинные у неё были. И косу заплетал... - он прикусил губу. «Не смей, идиот! Он терпеть не может слёз!» - Энт, помнишь, я сказал - песни Джалайна зовут к Лучу Тренту? Сеть из Кружев была ледяная, беззвучная, но она звала тоже. После-то я решил, что он сам её сплёл, или был бы там раньше нас. Но тогда, рядом с немой ледяной сетью... я ждал его. Думал, сейчас появится, услышит меня - и всё. Огненная Башня, допросы... Исход-то без Магистра! А потом смерть. Или Башня - навсегда. Ну, или бросить Вызов, но я ж совсем не готов с Лучами сражаться...
    - Я мог бы тебя защитить.
    - Ничего б ты не мог. Орден из-за тебя законов нарушать не станет. По закону, если узнал о ком-то с открытым Даром и Звезде не сообщил - значит, утаил опасность для Поля. Звезда об этом вечно шумит: преступление, чуть не измена Тефриану! Ещё сам бы в беду угодил. Рыцарь - и за Вэй заступается!
    - Весело, - протянул его друг, пристально рассматривая потускневшую монетку на его груди.
    - Я знал, ты захочешь уйти, когда поймёшь.
    - А я не хочу. - Энтис взглянул ему в глаза. - Звезда не способна мне навредить. За меня не бойся.
    - Спасибо, что разрешил. За себя-то можно? - Вил криво усмехнулся. - Я всегда глупею с перепугу. Я не хотел обманывать... ну, про Чар-Вейхан. Случайно вышло. Прости.
    - Рассказать легенду вместо объяснений - это никакой не обман.
    - Жалко, я вскрикнул. Вылез бы молча на тропу из кустов, и шли бы себе дальше...
    - Ты правда жалеешь?
    - Нет. - Вил намотал на палец прядь волос. - И да. Но я бы вернулся. Лучше жалеть, чем вспоминать.
    - Да. Вот потому мы и друзья.
    - Мы друзья потому, что кому-то хотелось сбежать из дому, а я подбросил предлог. Скажешь, нет?
    - Ты дошутишься, - со вздохом пообещал Энтис. - Давно степной мяты не пробовал?
    - Зато, - серьёзно сообщил Вил, - я сегодня попробовал твоё лекарство. Мята после него - конфетка.
    - Ещё бы! Я ведь предупреждал!
    - Ага, тогда я и пробовал.
    Энтис поднёс руку к губам и захохотал так, что из глаз потекли слёзы. Вил сощурился:
    - И ты? - его друг кивнул, давясь смехом. - Значит, мы потащили в рот эту гадость одновременно?
    В конце концов и он досмеялся до слёз, а Энт и вовсе уже тихонько стонал, спрятав лицо в ладони. Вообще-то Вил думал, что их веселье подозрительно напоминает истерику.
    - Ну вот, - остаток смеха вышел неожиданно печальным. - Я просто трус, и всё...
    Юноша рывком поднял голову. Его брови негодующе сдвинулись.
    - Трясины, мне надоело это слушать! Ты же знаешь, это неправда, так зачем то и дело её повторять?!
    - Ты не видишь, - тихо возразил Вил, глядя в траву.
    - Вижу, я не слепой. Но ты не ушёл. Не замер, как кукла, - в его тоне мелькнула горечь. - Ты говорил - трус позволяет страху указывать путь. Ты не позволяешь. Не знаю, себе или мне ты лжёшь, но хватит!
    «А Заповедь Истины, Рыцарь? Я пытаюсь быть честным с тобой - а ты затыкаешь мне рот?»
    - Я ж не сказал сразу, что возня с травками впустую.
    - Ты сомневался, - убеждённо заявил Энтис.
    - На волосок. - Вил куснул губу. - Я именно и замер, как кукла! Ты пойми, её душа будто в цепях... может, ей страшно, больно... а я даже не попытался ей помочь!
    - Ты и не смог бы.
    У Вила было чувство, словно его ударили... нет, словно он ждал удара, а его поцеловали со смехом.
    - Сеть сплёл Магистр. А ты кто? - Энтис ловко отправил камешек скакать по поверхности озера. - То был не страх, а здравый смысл. Глупо терзаться, что не полез в бой, если заранее ясно, что проиграешь.
    - Глупо?! - вдруг вскипел Вил. - А разбойников ты помнишь?! «Я трус, я не Рыцарь»! Тогда-то про всякий там здравый смысл и слушать ничего не хотел, а теперь вон какой умный!
    Второй камешек, булькнув всего раз, ушёл под воду.
    - Не сравнивай. Дома я играл без оружия против трёх мечей. Я мог победить, ты уж поверь. - Энтис помолчал. - Настоящий страх - когда Рыцарь превращается в беспомощного ребёнка, которого сейчас изнасилуют и убьют большие злые дяди. А кто-то из-за него попадает в беду на всю жизнь. - Он с маху забросил в воду камень с кулак величиной. - А ты зовёшь себя трусом, потому что не сразился с Лучом. Вил, ты хоть раз припомнил, что ты-то не Магистр и не Луч? Ты вообще об этом иногда вспоминаешь?
    Вил кусал губы и думал, как полезно уменье не краснеть. Каждый день пригодится.
    - Ты не трус, Вил. Ты просто слишком гордый. Ты всегда таким был. Как тот, кто на самой вершине.
    - Я всегда был на самом дне! - он дёрнул прядь волос. - Это смешно, Энт. Нелепо.
    - Опасно - да. Смешного я тут ничего не вижу.
    - Всему Тефриану известно - нет людей более гордых, чем Рыцари Света!
    - Они не понимают. Мы лишь знаем себе цену, гордость тут ни при чём. Если враг наверняка лучше меня владеет мечом, я не стану открыто звать его в бой: глупо, самонадеянно и бесполезно.
    - Глупый и самонадеянный? Ну в точности мои мысли...
    - Перестань, - поморщился Энтис, - я не о тебе. Ты-то умеешь быть осторожным, ты же не притащил сюда того Луча. А с твоей удивительной отвагой мог бы и всю Звезду свалить нам на шею!
    - Ты считаешь, что я непроходимый дурак, - уныло заключил Вил.
    - Вовсе я так не считаю. Просто нас не учат безоглядной храбрости. Орден создан для служения, и его дети не могут позволить себе быть гордыми. А Чар-Вэй всегда были высокомерны и горды.
    - Я менестрель! - отчаянно напомнил Вил.
    - У тебя сердце Чар-Вэй. Ты никогда не сможешь стать чем-то другим, с минелой или на троне.
    - Это плохо? - пробормотал Вил. «Почему я говорю такие глупости таким несчастным тоном?»
    - Плохо быть беззащитным. Всякая дрянь в трактирах, а теперь ещё Магистры... Но я ведь с тобой.
    - Пока.
    - Я никуда не тороплюсь.
    - Жалеешь, да? - он попытался усмехнуться, но губы словно замёрзли. - Не надо мне твоей жалости.
    - Вот-вот, а я о чём... Наверно, гордость-то и уводит Вэй во Тьму: все чувства умирают - кроме боли, когда кто-то смотрит на тебя свысока. И одно желание: сбросить вниз и занять его место.
    - Можно встать рядом, - почти робко предложил Вил.
    - Нет. Чтоб сравняться с тем, кто унижал и мучил тебя, надо унижать и мучить других. Пока кто-то сильнее тебя, кого ты не смеешь тронуть, это для гордости будто кнут. И вверх: вейлин, Магистр, Луч, Верховный. А потом? Что ещё нужно его гордости, чтобы унять боль? Что может причинять ему боль?
    «Орден», подумал Вил. И поёжился, смутно ощутив прикосновение чего-то мрачного и неизбежного.
    - Орден, - тихо сказал Энтис. - Он должен ненавидеть Орден. Всем сердцем. А какое у него сердце?
    - Не выдумывай глупостей! Ты просто его не любишь.
    - Я просто его боюсь.
    Вил безжалостно теребил злосчастный локон. Энтис обхватил пальцами колено и смотрел на озеро.
    - Ты в седле умеешь держаться?
    - Наверно, умею. Вот попробую, и узнаем... Энт, её сеть слышна. Тут, в дикой земле, может, и нет. А Эверн - в Поле. Понимаешь? Эверлен её не защитит. Только в Ордене никакой Вэй до неё не доберётся.
    - И никто не разрежет сеть, - проронил Энтис, не глядя ему в лицо.
    - Разве Великая Тайна не разрывает нити Кружев?
    - Я её не знаю, - бесцветным голосом напомнил Энтис. - Я никогда не слышал, чтобы ею лечили.
    - Ладно, - кивнул Вил, сразу теряя всякий интерес к Великой Тайне. - Зато из Замка он её не заберёт.
    - Целителя Чар-Вэй я позову в Тень Ордена?
    - Ну... вынесешь её из Замка, пусть за Чертой лечит... Послушай! - он оживился. - А тебе и звать не придётся, без тебя позовут! Это ж какая заноза Звезде в задницу - Орден Магистра на чём-то недобром поймал! Твоему лорду Мейджису стоит пальцами щёлкнуть - и сам Верховный бегом прибежит, да ещё извинится, что промедлил! А заодно и люди припомнят, зачем им Орден. - Он усмехнулся: - Прямо как в легенде: Рыцарь девушку от злого вейлина спас! Уж тогда конец болтовне про глупые Заповеди... - он осёкся и озабоченно вгляделся в лицо друга: - Что я сказал не так? Что-то обидное? - он виновато повёл плечом: - Не хочешь - не объясняй. Но тогда не сердись, если опять ляпну глупость. Сам я не пойму.
    - Ты не сказал ничего глупого. - Энтис вздохнул. - Всё очень правильно. Не надо так делать, Вил.
    Вил вытаращился на него во все глаза, в полном недоумении от этого вывода.
    - Почему?!
    - Не надо.
    Несколько минут оба внимательно разглядывали звёздные узоры на тёмно-синем ночном небе.
    - А Заповедь Истины тебе велит всё-всё вашим Лордам выкладывать? И что делал, и где... и с кем?
    - Промолчать и солгать - вещи разные. Я могу никому не отвечать на любые вопросы, если не хочу.
    - Под кнутом?
    Энтис больно стиснул его плечо.
    - Никогда так не говори! В Ордене людей не пытают! Только если сам решил, что виноват и должен платить, тебе могут сделать больно, а если не хочешь, никто не посмеет на тебя даже замахнуться!
    «Да, как же! На меня ты очень даже смеешь замахиваться. И не только... Я, конечно, не Рыцарь, но кто-то в твоём Замке вполне может подумать, что ведь и ты пока ещё не Посвящённый Лорд!»
    - Тогда тебе не обязательно меня втягивать, Энт. Пусть думают, будто ты один её нашёл. Просто не рассказывай им про сеть. Вот, спит девочка, а разбудить не сумел. И всё.
    - А верно, я мог узнать о сети только от Вэй... Но, значит, я и Магистру не должен о ней говорить?
    «Потрясающе. Оказывается, и ты можешь иногда работать мозгами? Зато я совсем разучился… надо ж было вообразить, что ты не хочешь тащить её в Замок из-за меня!»
    - Если ты ни за себя, ни за меня не боишься, - медленно произнёс он, - отчего же тогда «не надо»?
    Энтис в ночи, мерцающей сотнями звёзд, казался бледным, потерянным и больным.
    - Энт, ты должен сказать. Мой Дар из-за тебя ведь проснулся. - То был удар ниже пояса. Его от себя тошнило. - И это мне светит Огненная Башня и веселье похуже Ступеней. Не тебе.
    Друг на него не смотрел.
    - Я знаю.
    - Тогда отвечай.
    - Ладно, я отнесу её в Замок. - Энтис глянул в небо: - Скоро рассвет. Давай поспим хоть немножко.
    «Вот я его и заставил. Мне бы радоваться, правда? Энт, мой Рыцарь… последнюю ночь ты рядом. Я видел, что захожу слишком далеко, почему же я шёл? Кто будет защищать меня от снов?»
    Он стоял у останков костра, глядя, как Энтис встряхивает и бросает на мох лохмотья, оставшиеся от одежды, и пальцами босой ноги ворошил остывшую золу.
    - По-моему, здесь нужен Этаррис, Энт. Луч Этаррис Сальвье.
    - Всадник-из-Бури? А я о нём и думал. Я же в лицо его одного знаю.
    Вил удивлённо поднял брови. Энтис объяснил:
    - Я его видел на Провозглашении - десять лет назад, когда двадцать три с половиной века отмечали. К нам тогда многие приехали: все Лорды Трона, и куча сьеров, и кое-кто с Вершины, и Этаррис тоже - единственный из Звезды. Хотя отец всех Лучей приглашал зачем-то. Я хорошо помню, они с мамой гадали: то ли никто не объявится, то ли «пришлют нашего дорогого соседа». Так папа сказал.
    - Про Трента, наверно, - вставил Вил, зябко вздрагивая и обхватывая плечи руками.
    - Мама на это: «Уж ему-то не отвертеться, бедному мальчику», а отец отвечает: «Зато он умеет со вкусом одеваться и выглядеть любезным, на него хотя бы смотреть приятно». Они смеялись, но глаза у них были невесёлые, и она ещё сказала - можно дорого заплатить за шаг на семь веков в прошлое. Я не понял, поэтому и запомнил. Какое прошлое, почему мальчик... Разве Магистры молодые бывают?
    - Трента она мальчиком назвала? Это она пошутила... - Вил покачался с носка на пятку. - Если он не совсем уж старик, он мог её желать... понимаешь? Тогда он сделал это за то, что она не согласилась.
    - Вот скотина! - с чувством прокомментировал Энтис. - А старый или нет, им неважно. Всадник-из-Бури был с такой красавицей, все глаз с неё не сводили, а ему, говорят, лет триста. А почему ты решил, что она не согласилась? Неужели кто-то может отказать Магистру и Лучу?
    Вил грациозно опустился на мох в свою любимую позу - ноги скрещены, ладони лежат на коленях. Даже после возни с травами, рассеянно думал Энтис, руки у Вила чистые, и ногти не обломаны, как у него, и грязи под ними совсем нет, и как это у него получается, непонятно...
    - Наказывают, - сказал Вил, - именно тех, кто сопротивляется. А она, похоже, умеет сопротивляться. В ней нет покорности. Этаррис наверняка поможет. Я слышал, он красивых девочек очень даже любит.
    - Красивых, - повторил юный Рыцарь, задумчиво взирая на девушку. - А она красивая, Вил?
    Его друг взглянул на него с явным недоумением.
    - Да, конечно. Очень.
    ___

    Энтис сидел на краешке постели, обняв колени руками. Вил заснул, едва лёг... счастливчик. А он всё смотрел на девочку, чья судьба так властно ворвалась в его собственную - а он даже не знает её имени! «Яд Чар-Вейхан обращает в рабов навеки...» Он должен расстаться с другом, должен вернуться, и что с ним будет?.. но выбора у него нет. А что ему придётся сделать потом, когда она проснётся?
    «Перестань. Это просто старая легенда... и он сам в неё не верит.
    Почему он сказал, что она очень красивая? Мы ведь, кажется, покончили со сказкой о Чар-Вейхан?»
    Его никак не оставляло неприятное чувство: сегодня он очень близко подошёл к обману. На волосок от нарушения Заповеди Истины. Вилу или себе почти солгал, он не понимал. А вот тревога оставалась.
    «Вил убеждал меня, как Рыцарь. Забота о чести Ордена и неприязнь к Звезде. И он был прав, прав во всём. В отличие от меня. Ему надо было родиться в Ордене... а мне, может, хватило бы и дороги?»
    Звёзды побледнели, небо из густо-синего превратилось в нежно-голубое: близился рассвет. Энтис уткнулся лбом в колени. Лица будто нарисованы на внутренней стороне век: лицо девушки, лицо Вила. Интересно, какие у неё глаза? Карие, серые, голубые? Или ярко-синие, как полуденное летнее небо? А может, чёрные и блестящие, словно глубоко внутри горит таинственный ледяной огонь...
    Он взглянул на друга... и замер: над Вилом стоял зверь. Огромный, лохматый, чёрный. Нос зверя шевелился, издавая негромкое сопение, висящие лопухами уши слабо подёргивались. Зверь поднял морду и посмотрел на него долгим изучающим взглядом - совсем не звериным! Круглые жёлтые глаза без зрачков словно читали его. Он хотел зажмуриться, но не мог. Он вообще не мог пошевелиться. Он ощущал себя, и Вила, и девочку, и всё вокруг чем-то вроде сна - всё, кроме зверя с янтарными глазами (должно быть, потому, что зверю и снился сон). Тот, кто всегда шёл, куда звали желания сердца, вдруг оказался пленником чужой воли - в полной зависимости от существа, которое даже не было человеком! Нет, гнева он не испытывал: пугающее чувство несвободы захватило его целиком, сковало и тело, и разум. Он не сдвинулся бы с места, даже если бы зверь подошёл и сомкнул челюсти на его плоти.
    Зверь оскалился, зевнул и облизнулся, недвусмысленно давая понять, что не прочь перекусить. А на завтрак, кажется, выбрал Вила... Энтис перестал дышать. Пасть, полная белоснежных зубов, которая запросто могла откусить голову целиком, раскрылась над Вилом... и тут зверь посмотрел на Энтиса и подмигнул. Кричать у него не было сил; он хрипло втянул воздух сквозь зубы, издав нечто среднее меж писком мыши в кошачьих когтях и сдавленным рыданьем. Зверь вывалил алый язык и улыбнулся.
    - Ух ты! - ясно и безмятежно прозвучал голос Вила. - Какая псина!
    Наваждение рассеялось. Чёрный пёс плюхнулся на траву рядом с Вилом и принялся старательно его облизывать. Больше всего ему приглянулось лицо, но Вил проворно вздёрнул голову, и псу достался только подбородок. Зато руки и грудь были в его распоряжении, и он усердно ими занялся, положив на Вила передние лапы - то ли для удобства, то ли на всякий случай, чтобы не сбежал. Вил и не пытался сбегать - ласково трепал густую шерсть и смеялся. Энтис мог думать только об одном: не расплакаться.
    - Ах ты, собачища! - ворковал Вил, нескрываемо наслаждаясь сюрпризом. - У, какой здоровенный, прямо бир! И зубы - покажи-ка зубы! - молодец, хороший пёсик... не зубы, а кинжалы! Загрызёшь бира, а? С этакими зубами никакой бир не страшен! Энт, глянь, не глаза, а чистый мёд! - и, желая облегчить другу рассматривание глаз, обеими руками поднял собачью голову и повернул к Энтису носом. Глаза, кстати, зверюга закрыла. В отличие от пасти. Та, как нарочно для него, широко распахнулась.
    - Красивый, правда? - Вил говорил с такой гордостью, словно пёс принадлежал ему с рождения. - Я всегда хотел... Энт? Что с тобой?
    Он отпихнул пса, стремительно скользнул к озеру и обратно, протянул другу котелок с водой:
    - На, выпей. Ты совсем бледный... Опять плохой сон приснился?
    Энтис трясущимися руками взял посудину, сделал крохотный глоток и опрокинул котелок себе на голову. Вил тревожно хмурился, а пёс разглядывал Энтиса с тем же интересом, с каким сам он осенью разглядывал всякую живность в зверинце Ахейрида. Ему казалось, что янтарные глаза смеются.
    - Откуда в лесу собака? - чуть не заикаясь, выдавил он. Вил пожал плечами:
    - А я знаю? Его спроси. - Пёс звонко клацнул зубами, будто уразумел вопрос и согласен отвечать. - Ты видел? Всё понимает! Собаки, они умные, не глупее нас с тобой. Понимаешь нас, да?
    Пёс сощурился и кивнул. Вил восхищённо засмеялся и прижался щекой к лохматой шкуре.
    - Ответил! Он, наверно, из деревни сбежал... Энт, мне не нравится, как ты выглядишь. Ты, случайно, не заболел? - и приложил ладони к его вискам. Энтис вздрогнул, ощутив призрачное ледяное «изменение» - уже привычный, но отнюдь не более приятный, чем в первый раз, признак оживающих мелодий Чар.
    Пёс распахнул пасть и молниеносно прошёлся языком по его лицу. Он вскрикнул, а негодный зверь тотчас отпрыгнул, лёг и преданно уставился на Вила с таким видом, словно Энтиса тут вовсе не было.
    - Чёрт, - пробормотал он, яростно вытирая лицо рукавом. В глазах Вила плясали озорные смешинки:
    - Он так знакомится. Меня тоже всего обслюнявил. Да ладно тебе, это полезно. Собачья слюна раны заживляет. И в трактирах часто собакам дают тарелки вылизывать. Ты же с них ел, и ничего, не умер.
    - Они после собак их не моют?!
    Вил невинно взмахнул ресницами.
    - А зачем? После собачек и так всё чистое... Да шучу, шучу. То есть, в городах-то, может, и моют...
    Пёс неторопливо обошёл вокруг девушки, тщательно, с сопением и пофыркиванием, её обнюхал и во весь рост растянулся у неё под боком. Огромная ушастая голова зверя коснулась девичьей головки.
    - Прямо на неё плюхнулся! - заволновался Энтис, порываясь вскочить. - Раздавит же, такая туша!
    Вил с неожиданной твёрдостью удержал его на месте.
    - Он рядом лёг. Пусть лежит. Он тёплый, а её надо согреть. - И, нажав на плечи, опрокинул друга на мох: - А тебе надо отдохнуть. Может, песнями Чар тебя усыпить? Ну-ну, не дёргайся, - он усмехнулся. - Сам сейчас заснёшь. Только плащ с меня не стягивай, ладно? Ночью холодно, а ты весь укутаешься и мне даже краешка не оставляешь...
    Энтису снился чёрный лохматый пёс: фыркал и насмешливо подмигивал круглым янтарным глазом.