Чеченец

     С этим человеком я познакомился в Москве.  Приехал туда для встречи с однополчанами и ожидал в холле гостиницы своих товарищей. Он тоже приехал, в числе других делегатов из Чечни,  для участия в параде Победы на Красной площади, вместе с другими участниками Великой Отечественной Войны.
     Когда я вышел в холл, он сидел там один и о чем-то думал, время от времени, поглядывая на входную дверь. Видимо тоже кого-то поджидал.
     Я узнал его по телепередаче на ОРТ в Новостях, транслировавшихся накануне.  Показывали группу чеченцев в автобусе, которые ехали в Москву для участия в параде Победы. Я даже, как-то невольно, запомнил, как его зовут, потому что его о чем-то спрашивали и прозвучал его голос.
     Это был высокий, когда-то стройный, а ныне скорее можно сказать "худощавый" мужчина лет под восемьдесят. На груди множество наград, свидетельствующих о воинской доблести в годы Великой Отечественной войны.
-"Вы – Усам Сулеманович Мадаев?" – спросил я его, пытаясь завязать разговор, - "я видел Вас вчера по телевизору".
-"Да, - охотно отозвался старик, - приехал в Москву из Чечни с другими ветеранами Великой Отечественной войны ".
Разговор шел довольно гладко, и я много узнал о нем и его семье.
-"На фронт я ушел вскоре после начала войны. О том, что мои родные и земляки высланы в Казахстан, узнал там, на фронте, когда получил письмо из Усть-Каменогорска. Ну, а подробности стали известны уже в Казахстане, после окончания войны. Вернуться на родину предков не могли мы еще очень долго".
     Он вздохнул и сгорбился от горьких воспоминаний, но продолжал свой рассказ, периодически замолкая и вздыхая:
-"Бросили родные сакли в ауле над Аргуном, посаженные предками чинары и все, что нажито было нелегким трудом. Но, ведь время было такое, что возмущаться было нельзя – себе дороже. Приходилось приспосабливаться к жизни, к судьбе. Многие  родные и знакомые", - с легким акцентом говорил чеченец, - "до Казахстана не смогли доехать. Умерли дорогой от холода и голода. Детей-то у каждой женщины много было. Большие у нас семьи. Вот и приходилось малышей на руках держать, другие, что постарше за подол держались, а вещей и продуктов, сколько разрешалось взять на каждого, не могли унести. Да и поезда в войну шли подолгу, не то, что сейчас…
     Теща моя рассказывала обо всем, что было тогда… ей было больше ста лет, когда она умерла. Но вспоминать все это не хочется – больно! Ох, и озлобило это людей тогда, ведь у нас и сейчас кровная месть нет-нет, а дает о себе знать, да и законы адата живы по-прежнему. Правда больше словами все заканчивается, угрозами, чем конкретными действиями. Да, ведь кто как воспринимает эти обычаи.                И никуда от них не денешься, если живешь у нас", - посетовал он и на то, что было, и на то, что есть.
-"А дети у Вас были, когда на фронт уходили?" – спросил я старика о его семье.
-"Нет. Дети родились после войны. Старшие в К;азахстане. Сын Умалт – в 1953 году, дочь Лайла – в 1955 году, а потом и другие: сын Мовлади в 1957 году, дочь Бана в 1959 году и сын Ширвани в 1961 году".
     Он замолчал. Видно было, что пытается  сдержать слезы, но это было недолго, и он продолжил свое повествование, в котором было много от судьбы других его земляков:
-"Один сын у меня сейчас остался, старший, да и тот после армии домой только в гости приезжает. Двое младших погибли. Один на машине ехал, у нас на Кавказе, и сорвался в пропасть. Другого –сына убили в драке. Очень горячий он был у нас. Старший - не такой, его все у нас в селе уважают".
    Старик опять замолчал. Я смотрел на этого старого чеченца, и жалко было его, как и все стариков, много переживших в жизни, в том числе смерть детей.
-"А дочери с Вами живут?" – спросил я, надеясь, что хоть они-то живут с отцом.
-"Да, Лайла с сыном всегда с нами живет с тех пор, как ушла от мужа. Не захотела жить с тем, кто украл ее без ее на то воли. Хотя могла бы жить с ним хорошо. Он в милиции работал. Заупрямилась, а мы принуждать не стали, коли уж, хочет жить одна, без мужа".
-"Вы правы. Не стоит принуждать детей, не то время, ведь можно завести и другую семью", - попытался я поддержать старика Усама.
-"Нет, - возмутился он, - замуж ей не выйти у нас, да и я бы не позволил, и братья ее, тем более, что сын у нее уже есть. У нас этого делать нельзя. Позор!".
-"А судьба другой дочери как сложилась?" – спросил я, предполагая, что у нее все сложилось благополучно.
-"О ней вообще говорить не хочется. Сбежала без моего согласия замуж. А у него уже очень большая дочь была к тому времени. К тому же сам-то он наркоман. Вот и мучается сейчас с ним. Сама виновата в своей судьбе!" – с волнением и горечью в голосе сказал чеченец.
     Вспомнились  стихи известной мне чеченской поэтессы Раисы Солмурадовны Ахматовой, семейная жизнь которой сложилась счастливо и совсем непохоже на судьбу многих женщин Чечени. Может быть, счастье в любви и семейной жизни послужило тому, что душа у нее такая светлая и стихи от этого светлые, пронизанные любовью к родному аулу, к национальным традициям и родной Чечне, о чем говорят множество написанных ею строк.
    Но любила она этой любовью всю нашу необъятную Родину: от запада до востока, от севера до юга. Проехавшая обширные просторы нашего государства поэтесса, писала:
"Хочу отныне, вглядываясь в даль,
Я узнавать размах сибирских радуг,
И расставаний тихую печаль,
И встреч незабываемую радость";
"Каспий! Я тебе в подарок сердце
И любовь народа привезла";
"Я этой светлой радостью, как солнцем,
Сегодня, Тиса, поделюсь с тобой".
    Это она, чеченка, писала своим потомкам:
"Я огорченьям счета не вела,
Я падала и поднималась снова.
Я просто не запоминаю зла
И крепко помню дружеское слово".
      В Бурятии, у могилы поэта-декабриста Бестужева она писала:
"Слезы болью обжигают сердце –
Лучше б я в сырой земле лежала!
Ты себя, Россия самодержцев,
Лучших сыновей сама лишала".
     С большой любовью она, дочь чеченского народа, относилась к поэту Лермонтову, и строки, написанные ею, близки каждому россиянину:
"Для каждого из новых поколений
Ровесником твое приходит слово,
Встать пред тобой позволь мне на колени,
И плакать снова, и гордиться снова".
     После не очень долгого молчания, старик прокашлялся и заговорил опять:
-"Обе дочери техникум закончили. Старшая дочь Лайла бухгалтером в районном узле связи работает, а Бана по белу свету за мужем, непутевым, мотается, как и братья ее. Но их понять можно. Работу у нас найти трудно. Надо заработать на калым, чтоб жениться. Поэтому и уехали поискать богатой жизни в другом мире. Старший сын на Дальнем востоке рыбу ловил, потом таксистом работал, а потом все они стали строителями. В Сибири работы всегда хватало для всех. Сам я тоже только недавно из-за войны на Кавказе перестал работать. Сельским коммунальным хозяйством занимался".
-"Ну и как Вы, довольны своей жизнью?", спросил я чеченца.
-"Трудно сказать. Вроде уважали меня всегда и сейчас уважают, но не все сбылось, о чем мечталось. Думал, дети рядом будут жить обеспеченными всем необходимым, внуков хотел рядом иметь. Конечно дом у меня большой с садом, но по нынешним временам не лучший. Правда и с саклей родительской, где вырос, не сравнить. Сейчас всему этому руки нужны сильные, а их рядом нет. А тут еще эта война, проклятая, конца которой нет, как нет!".
-"Кто же в том виноват?" – спросил я его.
-"Виноватых в войне, думаю, много: и политики, и военные, и финансисты, и террористы… Если историю вспомнить, со времен Шамиля, в том числе сталинское время… очень много разного было. Боюсь, еще долго все это продлится! А ведь так хочется снова мира, покоя! Да уж, видно, не дождаться мне этого. Хотя бы дети и внуки дожили до нормальной жизни", - сказал он и слеза скатилась по его правой щеке.
     Сколько разбитых судеб из-за этого кажущегося народного противостояния. Вроде бы многое нам интересно, например кавказские танцы, а особенно восхищались известным на весь мир чеченским танцором, Махмудом Эсембаевым.  А сколько еще литераторов, музыкантов, художников!..
     Невольно сравнил взаимоотношения народов с взаимоотношениями людей между собой: большие, как русские, - взрослые, малые, как чеченцы, - дети. Ведь понимаем мы реакцию детей на действия взрослых. Почему же не можем понять то, что происходит между народами. Цивилизованная страна, какой себя считаем, хвалимся мозгами страны своей, а использовать наработанное цивилизацией в жизни не научились. Политикам нашим, похоже, не нужен ни опыт общества, чтоб вести государство по нужному руслу. Люди способны понимать друг друга, если они хотят этого! А государства?.. Стоит ли судить народы?
     Я смотрел на этого старого чеченца, и жалостью защемило мое сердце. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я попытался перевести разговор на другую тему:
-"Как Вам Москва? Действительно похорошела за последние годы?" – спросил я его.
-"После нашего далекого от Москвы села центр России выглядит богатым и красивым, но здесь такая суета, как и раньше, - сказал он. – У нас до войны жизнь текла размеренно, а сейчас…".
     И вот опять мысли наши, и разговор вернулся к войне – теме, самой больной для каждого россиянина.
     Тут, к нам  подошел высокий, стройный, темноволосый мужчина, с легкой проседью на висках, лет сорока-пятидесяти, и старик замолчал, словно ожидая его. А может, он его и ждал?.. Они обнялись и  заговорили между собой на гортанном чеченском языке, который мне раньше не раз приходилось слышать. Потом мой собеседник, перейдя на русский язык, снова обратился ко мне:
-"Знакомьтесь. Это – мой сын Умалт, о котором я Вам говорил. Прилетел со мной повидаться".
-"Здравствуйте", – на чистом русском языке, без акцента, сказал Умалт, протянув мне руку, и я ощутил крепкое мужское рукопожатие.
     После этого он снова заговорил с отцом, почтительно глядя на него, и, сразу же, едва попрощавшись, они ушли. А я смотрел им вслед и вспоминал тех чеченцев, с которыми меня сводила судьба.
     Я служил на Украине, а в роте нашей был сержант, чеченец Саша. Фамилию его я не помню. Он служил отлично, был очень компанейским, постоянно что-то оформлял, так как хорошо рисовал. Вместе не раз мы бегали в общежитие к знакомым девчонкам. После армии он собирался в военное училище. Стал ли он офицером? На чьей стороне он сейчас, в этой войне?
     Потом вспомнил своего давнего знакомого, Алика. Он тоже из Чечни. Был он моим соседом. Служил у нас в Сибири, познакомился с русской женщиной, влюбился, а, отслужив, приехал к ней, несмотря на то, что у нее уже было двое детей. Как-то он рассказал, что отец стрелял вслед ему из ружья, когда он уезжал из дома к жене. Не мог он простить сыну его ослушание, ведь авторитет старшего на Кавказе неприрекаем. Может быть, его отец только вид делал, что стреляет в сына, а сам же тайком плакал, тоскуя о сыне, спрашивая время от времени свою жену о его судьбе. Скорей всего действия его – одна лишь "показуха".
    Газеты и телевидение когда-то стрекотали о дружбе всех народов и даже о единой общности "советский народ". Было ли в действительности все это фальшивкой, а проблемы оставались скрытыми? Только много позже признана государством неправота в отношении депортированных народов, таких, как чеченцы, в отношении репрессированных граждан… К сожалению поздно!..
     Ну, как же все изменить?