В эпоху нелюбви

 В ЭПОХУ НЕЛЮБВИ

Виктория Л. Жукова

Второй день падал снег. Падал и маленькими и большими хлопьями. Кукурузными и геркулесовыми, падал крупой, рисовой и перловой. Жалко, несъедобной, иначе можно было накормить всю землю. Где-то сугробы доходили уже до метра, а где-то была засуха, и можно было бы этот метр, перенести туда, где засуха. Короче, мечта у меня, чтобы на земле все уравнять и температуру и сугробы. Чтобы всем досталось понемногу и засухи и снега. Чтобы можно было скользить по лыжне через пустыню, а замерзающим в лесу ощутить дуновение горячего, сухого ветра пустыни. Потому что в душе я революционерка, Вера Фигнер и Софья Перовская. Все и всем поровну. Так вот, я было попробовала, но, взяв снег в руку, поняла, - не донесу до народа.

   Все началось на третий день, когда, завалив ракушки во дворе, снег добирался до второго этажа пятиэтажек. Я забыла о революционном порыве и побежала в магазин запасаться продуктами. Увы, не я одна осознала приближающуюся опасность, в магазине оказалось полно народа.
   
   Продукты увозили на саночках, на колясках, волокли в мешках. На полках уже оставалось мало, а народ все прибывал и прибывал. В кассу стояла огромная очередь, пока выстрелов не было, хотя треск от опрокидываемых перегородок уже слышался. Вдруг я почувствовала, что какой-то мужчина перекладывал моего Коркунова в свою тару. Я зарычала и кинулась в бой. Зажатой в руках банкой с болгарским лечо, я вмазала в ненавистную рожу. Мужчина даже не вскрикнул. Он осел на нижнюю полку с печеньем, и я, спохватившись, вытащила из-под него две упаковки. Пригодится. Покопавшись в его тележке, я обнаружила на самом дне видимо тоже у кого-то украденный, батон сервелата. Я обрадовалась и переложила его к себе. Когда я подошла к кассе, кассирши не было, и все пробегали не заплатив. На выходе стоял охранник, он растопыривал руки и кричал "Караул!". Но поскольку не был вооружен, никто его не воспринимал всерьез. Дверь оставалась открытой, сугробы уже завалили первый этаж, и приходилось высоко карабкаться, чтобы попасть на улицу. Я сняла пуховик, закрыла им дефицит, и волоком начала втаскивать сумки наверх. Добежав до дому сравнительно благополучно, впрыгнула на второй этаж по козырьку крыльца, и через несколько минут уже разбирала дома улов.

         Телефон не работал, но электричество еще было. Лифты шумели, телевизор гудел. Антенну, видимо, завалило, поэтому на экране была рябь. Новости передавали каждые пятнадцать минут, они были не утешительны. Снег заметал Россию. Люди погибали под обвалами, умирали без воздуха в своих лачугах, замерзали на дороге, хотя какие там дороги, только по линиям ЛЕП и можно было определить направление.
      
        Солнца не было, где оно всходило, и где заходило, определить было невозможно, так потеряли ориентацию в пространстве. Исчезли леса и только по редким веточкам, торчащим из снега, можно было понять, что раньше, например, здесь находилась дубовая роща. Отряд МЧС, брошенный на восстановление ядерного реактора, погиб, утонув в сугробах, других на верную гибель посылать не решились. Мир замер. Тишина стояла такая, что слышно было, как потрескивают панели замерзающих домов.

     Вскоре постучали соседи с первого этажа, да так и остались жить в большой комнате. Потом пришли соседи со второго, и поселились вместе со мной. Бесполезная кухня стала пристанищем еще для одних соседей, живущих на третьем, заглянул кто-то незнакомый, да и остался. Вскоре мы спали все вместе, натянув на себя теплые вещи и укрывшись огромным ковром, обложенные кошками и собаками. Звери не ссорились, понимая безнадежность ситуации.
      
     Один из соседей, бывший военный, живущий нынче в большой комнате, вдруг начал на всех покрикивать, а потом объявил, что из его персонального мешка пропал кусок сыра, поэтому он предлагает устроить обыск. Другие соседи не согласились. Тогда БВ (бывший военный), вытащил прут из бабушкиной кровати и, под угрозой избиения, конфисковал у нас всю провизию, объяснив, что он решил сам контролировать раздачу, дабы избежать "нерационального расходования".
         
     Через неделю мы начали голодать. Дополнительные пайки пришлось у него выкупать. Я приподняла половицу и вытащила бабушкину коробочку. БВ долго разглядывал кольцо с бриллиантом и потом выдал мне немного кошачьих консервов. Это было очень кстати, потому что кошки давно у нас не ели досыта. Многие соседи по дому умерли, и БВ вменил нам в обязанность ходить по пустым квартирам и собирать деревянную мебель, которой он топил свою печурку. Кто сколько принесет деревяшек, тот столько и получит. Иногда из углов раздавалось чавканье, значит, еще кто-то купил у БВ немножечко еды. Вскоре он забрал у соседа, живущего в маленькой комнате, молодую жену, а свою старую выгнал. Он хотел выгнать ее на улицу, но тут народ зароптал и БВ вынужден был уступить. Он поселил ее в бывшем сортире, а нам всем долго и внушительно объяснял, как он добр и благороден. Нельзя сказать, что мы его очень боялись, просто все привыкли иметь над собой начальников, все считали это естественным и разумным, а тем более в такой непредсказуемой ситуации были просто счастливы, что нашелся один, взявший на себя эту роль.

         Но в один прекрасный день открылась дверь, и вошли несколько вооруженных парней. Они объявили, что теперь будут нашей крышей, иначе нас будут обижать другие группировки, которых развелось по их словам немерено. Но за услуги надо платить, и поэтому они забирают у нас часть продуктов, оружие, если таковое имеется, драгоценности, ну и молодых женщин, для их же блага. В кухне как раз жили две молодые девушки со старой бабкой. Их-то мы и потеряли. Еще я ясно видела, как БВ подмигивал в мою сторону и показывал локтем. Пришлось отдать им старые бабушкины часы, что лишило меня последней надежды продержаться до весны.

         Наступил февраль. Снег шел уже не так интенсивно, иногда на сером небе можно было заметить отблески солнца. Значит, оно не пропало, появилась робкая уверенность, что придет тепло. А пока занесенные пятиэтажки сверкали черными крышами, обдуваемые яростным ветром. Земля с нашего четырнадцатого этажа казалась совсем близкой и такой манящей, что хотелось немедленно ощутить ее мягкие объятия.

        БВ забирал все большую власть. У него появились клевреты и отщепенцы. Но кое кто все-таки был настроен свергнуть наглеца, хотя вслух это не проговаривалось, все боялись потерять драгоценную еду, выдаваемую очень экономно. Мне приходилось выкраивать из своих крох кошкам и старой облезлой собаке, у которой от бескормицы начали выпадать зубы. БВ же все решительнее требовал, чтобы я избавилась от животных.

       Но однажды наступил катарсис. Кто-то из оголодавших вконец, влез в заветный холодильник и украл кусочек от знаменитого батона сервелата, отвоеванного мною в начале зимы в магазине. БВ устроил обыск, а потом, не найдя, (да кто же устоит, не полижет, а потом в отчаянии не сжует), принял волевое решение казнить в назидание по жребию одного из жильцов. Вечером все плакали и прощались друг с другом. Даже те, кого тайно ненавидели, устав от тесного общения за долгий срок. Наутро нам раздали спички, традиционно у одной головка была отломана. Я ее и получила. Но каково же было мое удивление, когда БВ подозвал бывшего мужа своей новой жены и сказал, что жребий пал на него. Я недоуменно подняла свой огрызок и спросила, не две ли помеченные спички ошибочно нам раздали. В этом случае я бы предложила переиграть.

        Бывший муж, обречено взглянув на меня, отрицательно покачал головой и сказал, что готов ко всему. Это подстроено, поняла, наконец, я. Мне стало так горько, что душа, натянутая струной, вдруг взбунтовалась против моей воли. Не понимая, что делаю, я тигрицей кинулась на БВ. Он, не ожидавший от старухи, подобной прыти, подался назад и, заплутав ногами, грохнулся головой о буржуйку. Тут ему и пришел конец. Жильцы заголосили, запричитали, кто же будет теперь их кормить, кто будет разбираться с крышей, которая должна защищать их от супостатов. Я пыталась им объяснить, что теперь мы начнем новую, справедливую жизнь, что никто не будет у нас отбирать продукты, что мы их, наконец, справедливо поделим и наедимся, что бояться нечего, мы сами себя сможем защитить от всех врагов, но народ меня не слушал, люди плакали навзрыд и проклинали меня.
      
        Стали поговаривать о самосуде, но в этот момент открылась дверь, и вошли давешние разбойники. Поглядев на мертвого БВ, они растеряно спросили, будем ли мы продолжать платить дань или им лучше уйти? "Не будем, - закричала я, - уходите". "Да мы что, как скажете, не хотите, не надо, прежний то ваш, сам решил нам платить, мы ведь к вам зашли тогда соли попросить. По-соседски. А девушки ваши в целости и сохранности, хотите, мы их обратно к вам приведем, боимся только, они сами не захотят, они довольны. Мы вам и похоронить начальника поможем. OUI? Madam?" "НЕчего, уходите, адрес только оставьте, вдруг понадобится. Вы из 12 этажки? То-то я вечерами иногда свет в крайних окнах на 8 этаже вижу. Печку топите?" "Топим, конечно. Нас ведь совсем немного, вместе с вашими девушками – 10 человек. В основном старухи, а мы тут на днях увидели снегоход, и пришли у вас спросить, может, что знаете". "Не ведомо мне ничего, а кроме вас еще живут в доме? И вообще, сколько осталось?" "Не много, кто к родственникам подался, кто помер, кто грабить пошел - тех постреляли. У многих ведь оружие есть, а мы вначале вас тоже боялись, но потом он предложил девок у него купить. Нам что? Заплатили хорошо, мы же понимаем, нужно было, чтобы его боялись. Хотите, вас тоже будут бояться? Мы их пуганем, как следует, вон, разбежались, по щелям сидят, трясутся. Вошли, сразу, как ветром сдуло. А вы поищите его пояс, он все в пояс прятал, такой, от радикулита. Ладно, пошли мы, наведаемся еще, да и вы, если надобность возникнет, подойдите в черной лестнице и флаг вывесите, мы и подойдем. На лыжах это быстро". "Про погоду что-нибудь знаете?" "Как же, у нас транзистор есть, и батарейки к нему остались. Экономим, но слушаем. Передают – на юге начало таять. Может и у нас тоже. Хотя, если наводнение начнется, неизвестно что лучше. Ладно, мы пойдем, хотите, стрельнем в воздух?" Я подумала, что тирания точно лучше анархии, а моя власть точно будет лучше, чем остальные. "Стреляйте, хуже не будет, - приказала я".

         Ребята стрельнули, посыпалась штукатурка, и они исчезли. Я гаркнула в темноту. "Пояс найти, и мне сдать". Скоро принесли пояс, и я отправилась на кухню с ключом от холодильника. Села в кресло в глубокой задумчивости, а в это время ко мне поочередно подходили жильцы, называли Хозяйкой и целовали руку. Ни о какой демократии я уже не помышляла, с ненавистью поглядывая на крикуна, который предлагал устроить мне самосуд. А снег все падал.