Мефисто-вальс. Часть 14. Горный перевал

     –Что он вам наиграл? – иронически спросил Анри своего профессора.
     –Завтра услышим, – равнодушно ответил Ружмон, – я пытался разобраться, что это за человек, разговаривал, но ничего не добился. Даже не понял, какой он национальности. Похож на славянина, но кто может выбраться из-за железного занавеса? А он явный беглец.

     –А если именно так – каким-то чудом все же удалось вырваться, а теперь боится, что их достанут?
     Профессор задумался.

     –Да, наиболее вероятно. Но знаешь что, Анри? Лучше не проявлять лишнего любопытства. Мне жаль этих детей-сирот, они так одиноки, чем будем в силах – поможем. Не надо привлекать к ним внимание.
     –Согласен с вами. И возьмете его?

     –Скорее – нет. Не могу компрометировать свое имя. Хотя… В молодости я работал над особой методикой преподавания, но так и не испробовал ее на практике. Определю мальчика тебе в ученики. Или Марианне.
     –Не выйдет Марианне. У него подружка, они очень привязаны друг к другу. А Марианна… Гм.

     –Я и забыл о девушке.
     Уставшие душевно и физически беглецы умылись, съели по паре бутербродов и легли отдохнуть. Тяжелый сон сморил их бесталанные головушки.

     Проснулись ближе к вечеру, немного посвежевшие, Настя даже обошла квартиру и все тщательно рассмотрела.
     –Мы здесь все время будем жить?

     –Нет, уедем на море. На море хочу! А в Париже мы еще поживем, и не только в Париже.
     –А мы идем в гости к профессору?

     –Конечно. Раз пригласили – надо идти.
     –А удобно?

     –Что?
     –Ну… профессор, да еще в Париже… А мы…

     Руслан засмеялся, обнял подругу, поцеловал в шею.
     –Пойдем, посмотрим. Авось не выставят за порог.
     Но Настя сомневалась и побаивалась.
 
     Пансион находился на той же стороне улицы, где стоял дом, указанный Анри, ошибиться было невозможно. Настя шла прижавшись к плечу Руслана и вертела головой, разглядывая здания, вывески, афиши; на мужчин поглядывала с любопытством, на женщин – с завистью.

     –Как все одеты!.. А я – словно курица!
     –Знаешь что?! – обиделся Руслан. – Если со всех этих мадам стянуть платья и все остальное, то надо еще разобраться, кто тут курица.
     Настя прыснула.

     –В этом отношении – да, конечно, но все-таки посмотри, какое на девчонке платье!
     –Все женщины – барахольщицы и тряпочницы.

     За такой вот непринужденной беседой не заметили, как дошли до цели. Однако у строгого подъезда здания, где находилась резиденция профессора, оробел и сам Руслан. Но к счастью и превеликому смущению господин Ружмон самолично вышел их встретить, Настю поразила его предупредительность и сердечность. А квартира! Бедную девушку потрясла невиданная роскошь, ей казалось, что она попала в музей. Она стояла в прихожей и беспомощно озиралась, боясь вздохнуть.

     К ним вышла моложавая, хотя и с проседью, женщина – Селина Ружмон, с любопытством посмотрела на робкую девушку и вперила острый взгляд в Руслана.
     –У меня от жены нет секретов, – тихо сказал Руслану профессор, – она очень хочет вас услышать, вы поиграете с нею? Моя жена хорошая пианистка.
     Руслан кивнул.

     Хозяйка отвернулась от мужчин и подошла к девушке, окинула взглядом ее фигуру и смешливо сморщилась.
     –Как ваше имя, девочка?

     –Она не говорит по-французски, – сказал Руслан. – Немного знает английский.
     –Отлично, – и увела Настю, а профессор пригласил Руслана в зал.

     В зале стоял белый кабинетный рояль, несколько изящных пюпитров, диван, кресла, журнальные столики.

     –Вот скрипка, итальянец, – Ружмон открыл футляр, – попробуйте.
     Руслан взял смычок.

     –Хороший инструмент.
     –Ваш лучше, – сказал хозяин, – такая же загадка, как и сам скрипач.

     Вернулась госпожа Ружмон с… но кто это с нею рядом?! Руслан не верил своим глазам: неужели эта рафинированная надменная парижанка его Настя?! Откуда что взялось. Руслан забыл, что она не один год занималась в балетной студии и умела войти в образ.

     –Я ей подарила наряд Жанны, а то… Завтра мы с ней пойдем в магазин, надо одеть девочку. А юношу… – Селина Ружмон с сомнением поглядела в сторону мужа.
     –Я дам поручение Анри Шарпантье, – ответил тот.

     –Анри! Что ж, то щеголь и Дон Жуан известный. Ужинать будем минут через сорок… – она взглянула на скрипку, на открытую клавиатуру рояля и, наконец, в безмятежные голубые глаза Франсуа Ростана, Руслана то бишь. Сомневаться в словах мужа госпожа Ружмон не привыкла, но и поверить, что этот наивный мальчик величайший скрипач современности тоже представлялось трудным.

     Руслан понял, улыбнулся, в руках у него оказался клавир «Концерта» Глазунова для скрипки.

     –Можно? – несмело спросил пианистку и поставил на пюпитр ноты.

     И полилась мелодия, как будто рожденная в бесконечных заснеженных степях России, как будто спетая ямщиком на безнадежной вьюжной дороге.

     Настя с изумлением увидела, как наполнились слезами глаза госпожи Ружмон, когда она подошла к Руслану и обняла его.

     –Я сыграю «Сонату» Баха соль-минор, успею доиграть до начала ужина? – застенчиво, но и немного лукаво спросил скрипач.
     Селина Ружмон улыбнулась сквозь слезы:

     –Вы проголодались?
     –Да, – честно сознался Руслан.

     –Успеете.

     Исполнение и трактовка музыки Баха окончательно убедило профессора Ружмона: перед ним исключительный, небывалый феномен скрипичного искусства. Создавалось впечатление, что некто невидимый и могущественный вселяется в тело юноши и, как перчатки, натягивает на свои бесплотные руки и пальцы нежную и горячую плоть скрипача. Смутный страх закрался в сердце старого педагога: человек ли перед ним?.. Но взглянул на девушку, более похожую на испуганную голубку, и выругал себя. Тут такая отчаянная полудетская влюбленность; какие потусторонние силы?!

     За ужином, помимо разных пустяков, заговорили о городке на берегу моря, где собиралась поселиться юная пара. Госпожа Ружмон подняла брови и одарила мужчин, старого и малого, странным взглядом.

    –Анастасия, – обратилась к девушке, – ночуйте у нас, уже поздно; пойдемте, покажу комнату, вдруг не понравится.
     Увела девушку, в комнате вдруг «вспомнила» о чем-то срочном и попросила подождать.

     –Какая провинция, какое море?! – накинулась на мужчин. – Девочка беременна, молодая, хрупкая, а что за врачи на вашем море?! С ума сошли?!
     Профессор строго взглянул на Руслана, тот опустил глаза.

     –Будете жить в пансионе до следующего лета. И, пожалуйста, выбросите из головы все финансовые заботы, не тот случай, чтоб сушить ее такой чепухой.
     Утром Селина Ружмон повезла Настю выбирать необходимый ей гардероб, а профессор и Руслан поехали в консерваторию.

     Ружмон пригласил на «прослушивание» несколько своих студентов и двух педагогов. Никто не мог понять, почему крайне щепетильный в вопросах музыкального искусства профессор взялся возиться с пришедшей с улицы деревенщиной.

     А что это деревенщина – убедились сразу: неловкий парень, вздрагивающий от малейшего стука или шороха, вцепился в скрипку, аж пальцы побелели. «Актер! – ошеломленно подумал профессор. – Ему бы в театр или в цирк!»

     –Простите, что отнимаю у вас время, особо не задержу, но… я посчитал своим долгом… проявить участие… – бедняга чувствовал, что у кого у кого, а у него нет ни малейших актерских данных. – Молодой человек нам что-нибудь сыграет, послушаем, может… поможем человеку… Играйте! – вдруг рассердился на самого себя.

     –Я не хочу! – заныл «деревенщина». – Я только вам! Я хочу у вас учиться, зачем они пришли?
     «Они» старались не глядеть на самозванца, лишь обменивались исподтишка недоуменными взглядами.

     –Молодой человек! Играйте! Или я вызову швейцара, чтоб он вас проводил.

     Молодой человек взял скрипку, поднял смычок. Кто-то, глядя на его правую руку, захихикал, кто-то фыркнул. Зазвучал «Сурок» Бетховена.
     Никто из присутствующих никогда не слышал ничего более жалкого и убогого, чем услышанный ими «Сурок» и только профессор Ружмон восклицал мысленно: «Попробуйте! Это вам не «Каприсы» Паганини!»

     «Сурок» умолк, в аудитории повисла тягостная тишина. Все ждали, как профессор будет выпутываться из глупейшей ситуации.

     Профессор откашлялся:
     –Может быть… Анри, не возьмешь себе ученика?

     –Я возьму! – раздался звонкий голос упомянутой нами ранее Марианны, той самой черноглазки с картины Гойи, которую Руслан не без основания подозревал в желании пойти по стопам Руфины Ефимовны. – Прелестный мальчик! Такие красивые глазки!

     Присутствующие засмеялись и задвигались, но бедовая Марианна осеклась: красивые глазки превратились в две ледяные иглы.

     –Я ни у кого не хочу заниматься, кроме вас, – неожиданно твердо обратился Руслан к профессору. – Можете вызывать швейцара.
     –Господа, – спокойно заговорил профессор, – некогда у меня имелись технические задумки, которые не пришлось применить, так как все мои ученики очень хорошо подготовлены и не нуждаются в них. Попробую теперь. Через какое-то время я, возможно, еще раз воспользуюсь вашей любезностью и надеюсь услышать замечания и суждения.

     Сбитые с толку слушатели несчастного «Сурка» расходились и еле слышно шептались: не заболел ли уважаемый профессор? Что за клоунада?!

     –Анри, – окликнул Ружмон, – вот деньги, возьми такси и поезжайте с… Франсуа Ростаном в магазин готовой одежды, надо его приодеть, чтоб походил на парижанина, а не на сельского увальня. Это просьба моей жены. Мадмуазель Анастасию одевает она.

     Бедный Анри совершенно потерял голову. Великолепный скрипач и тонкий музыкант, Анри Шарпантье крайне возмутился тем, что в священных стенах консерватории прозвучали такие жуткие звуки. Вся его симпатия к бедной паре пришельцев испарилась без следа и на Руслана, то бишь – Франсуа, он поглядывал с некоторой даже гадливостью. И его бесил взгляд юноши: смесь виноватости, лукавства и добродушия. Казалось, чем высокомерней и презрительней обращался с ним Анри, тем большей симпатией преисполнялся он в ответ.

     Миссию свою Анри совершил с полной ответственностью, доставил Руслана с несколькими большими пакетами в пансион и весьма сухо попрощался.

     Вечером Селина Ружмон заявила мужу:
     –Анастасия – русская.
     –Я и сам подозреваю это, но почему ты так решила?

     –Как у нее глазенки разгорелись в магазине! Все на свете позабыла. Для нее это – сокровищница Али-Бабы.
     –По глазенкам, что ли, определила?

     –Нет. Увидела на прилавке нарядные, извиняй! панталончики и пылко восклицает: «Ой!», «Мамочки!», «Вот это да!» Чей это язык? Помнишь наших соседей, еще до войны, русские эмигранты?

     На первый «урок» новоиспеченный парижанин Франсуа Ростан пришел при полном параде, любо-дорого взглянуть. Педагог похвалил тонкий вкус Анри Шарпантье и со вздохом раскрыл ноты.

     –Никогда не думал, что так трудно имитировать плохую игру, – пожаловался Руслан.
     –Фундаментальный закон: дураки всегда с успехом притворяются умниками, но вот умного обязательно разоблачат, если он «закосит» под дурачка. Тебя, при малейшей неосторожности, с головой выдает стихия музыки – вырывается, как языки пламени. Учись владеть собой.

     Зато по вечерам отводили душу: Руслан и Селина Ружмон играли, профессор и Настя слушали. Душой своей чета Ружмонов навсегда прилепилась к двум одиноким детям, они ответили тем же: стоило лишь взглянуть, как мадмуазель Анастасия жалась к «тете Селине». Самого профессора мадмуазель почтительно побаивалась.

     Настя слушала музыку и предавалась горьким размышлениям. Ей так было тяжело в новом чужом мире, а кому поплакаться, да и на каком языке?! Руслан занимается с ней французским, но когда можно будет по-французски пожаловаться, как он ей надоел с этим французским?! Кому рассказать, как она тоскует по своим подругам, по балетной студии, по Августе Ивановне! Но, прежде всего – интересное положение, которое плохо переносила. Неотвязная мысль, что Руслан умышленно создал это самое «интересное положение»: всегда удивительно чуткий в любви вдруг проявил поразительную беззаботность и легкомыслие. И возмущала, просто душила! мысль: рано ей обзаводиться ребенком! Только-только исполнилось семнадцать лет и вот – изволь лучшие годы возиться с пеленками. Но если даже ей рано, то Руслану?!! Ему-то еще шестнадцати нет!!! Нашелся отец семейства, тоже мне…

     Прошел месяц, в течение которого Поль Ружмон весьма наивно изображал озабоченного, растерянного и приятно удивленного человека. Но так как никто не мог даже предположить, что уважаемый профессор способен на притворство, то и терялись в догадках – что с ним творится? Наконец выяснилось: профессор торжественно пригласил на прослушивание всех, кто присутствовал при историческом исполнении «Сурка», но помимо этого много других студентов и педагогов и даже журналистов.

     –Господа, сейчас я приведу одного очень странного ученика. Но сначала попрошу тех, кто слышал его месяц назад, рассказать остальным, как он играл.
     Поднялся шум, но его перекрыл звонкий и язвительный голос Марианны:

     –Не надо рассказывать! Дайте скрипку, я покажу! Я целую неделю репетировала, пока не скопировала один к одному! Дайте скрипку!

     Скрипку подали. Марианна угловатыми движениями приладила ее под своим прелестным подбородком, затем как-то странно изогнула кисть правой руки. Слушатели зафыркали. А когда она исполнила «Сурка» а ля Франсуа Ростан месячной давности, аудитория грянула хохотом: в музыке разбирались все.

     –Марианна! – деланно изумился профессор. – Действительно, один к одному.
     Девушка улыбалась. Никто не знал, что это была месть за те две ледяные иглы. Увы: в Писании не велено поступать с другим так, как не хочешь, чтоб поступили с тобой… В аудиторию вошла Селина Ружмон, за ней легкой походкой ступил юноша с голубыми глазами и светло-каштановыми волосами, заключал шествие профессор. Пианистка, не поднимая глаз, села за рояль, юноша поднял смычок.

     Исполнил несколько пьес Вивальди, Моцарта, Баха, Чайковского; в аудитории застыла напряженная, звенящая тишина. Пьесы не превышали средней трудности, но поражали чистотой и точностью исполнения, а исполнение поражало полным бездушием и автоматизмом. Некоторых слушателей посетила жутковатая мысль: а не пошел ли уважаемый профессор Ружмон по стопам гофмановского профессора Спаланцани и не создал ли мужской, скрипичный вариант прекрасной, но мертвой Олимпии?!

     Концерт закончился, растерявшиеся слушатели не знали, как реагировать, что думать и сидели, затаив дыхание.

     –Почему мне не аплодируют? Я так плохо играл? – чистым певучим голосом спросил юноша-скрипач.
     Тишина.

     Госпожа Ружмон быстро поднялась, обняла музыканта за плечи и увела из аудитории. Профессор развел руками:

     –За месяц… Постичь душу музыки труднее, чем научиться извлекать звуки определенной высоты и длительности. Со временем… Все возможно! Кто знает!
     –Я не верю, что за месяц можно пройти путь от «Сурка» до… того, что мы слышали, – отозвался кто-то. – Он притворяется, дурачит вас и нас.

     –Мне приходила в голову эта мысль, – ответил Ружмон, – но вопрос: к чему притворяться? И второе: я занимался с ним почти ежедневно, уверяю вас – валять дурака ежечасно, ежеминутно… Извините, для этого нужен больший талант, чем… Вы меня поняли.

     Слушатели переглядывались: действительно – какую цель, какую выгоду мог преследовать юный авантюрист? И как ему удалось бы обмануть крупного музыканта и опытнейшего педагога – Поля Ружмона? Мысль, что именно профессор Ружмон и организовал все это надувательство, никому и не снилась. Впрочем, одному-то приснилась…

     –Вы не собираетесь через месяц сделать еще одно прослушивание? – спросили профессора.
     –Вы считаете – нужно?

     –Безусловно. Крайне интересный и загадочный случай.
     Предложение поддержали все, кроме Марианны и Анри. Марианна кусала губы, Анри угрюмо смотрел в пол.

     Слушатели расходились, оживленно переговаривались, строили догадки. Странный голубоглазый юноша заинтересовал всех. Анри задержался, Ружмон вопросительно на него посмотрел.

     –Господин профессор, скажите, положа руку на сердце, что вам играл Франсуа Ростан до того, как паясничал перед нами со своим «Сурком»? Несравненный актер! И как мастерски «путал» три языка! А сегодня мальчик превзошел самого себя: запутался в «Пчелке», загнал темп и выкрутился все-таки! Демон какой-то, а не человек.

     –Анри, ты мой лучший ученик, я горжусь тобой, и горжусь, что тебя единственного не удалось провести. Многого я не знаю и, наверное, никогда не узнаю и… думаю, что лучше и не знать. Вспомни Экклезиаста! Ах да, ты атеист. Но только не думай, что перед тобой комедия – это драма, быть может – трагедия. И лишнее любопытство, что да почему, может обернуться смертельной угрозой и даже гибелью для Франсуа и мадмуазель Анастасии. Будем ждать и – молчать. Слышишь, Анри? Молчать! Эти люди – одни во всем мире, двое в утлой лодчонке без паруса и весел, а лодка – посередине пустынного океана. Демон, говоришь? Может быть, но знал бы ты, какие они еще дети! Анастасии недавно исполнилось семнадцать, ему и шестнадцати нет, а они… Анри! они ждут ребенка!

     Молодой музыкант побледнел и не нашелся, что ответить. Молча поклонился педагогу и вышел из аудитории.

     Намеченное через месяц очередное «прослушивание» пришлось отложить на неделю. Заметки в газетах, соблазнительные слухи сделали свое дело: желающих послушать таинственного уникума собралось втрое больше, чем могла вместить аудитория, решено было арендовать зал, а деньги добыть продажей билетов. Билеты пошли нарасхват и после всех арендных и налоговых выплат осталась приличная сумма, ее вручили концертанту.

     Слушали его, образно выражаясь, раскрыв рот. Сознание раздваивалось: чистенько и по-ученически играет скрипач средней руки, ничего особенного; но скрипач всего два месяца назад не умел сыграть «Сурка» – поразительно! На этот раз аплодировали, аплодировали бешено.

     Получив деньги, Руслан попытался отдать их профессору, но тот отказался:
     –У меня же твое золото лежит, не выдумывай.
     –А на этих… хитрых концертах нельзя заработать? – спросил Руслан.
     Ружмон пожал плечами:

     –Бизнесом хочешь заняться? Очень уж у тебя внешность не деловая.
     Деловая, не деловая, но предполагаемый бизнесмен долго листал скрипичную литературу, составлял какие-то списки, сверял, переносил названия пьес с одного листка на другой, а затем… Затем черноглазая скрипачка Марианна несказанно удивилась, когда перед ней, как из-под земли, возник Франсуа Ростан. Глаза у него на этот раз лучились лаской и даже откровенным подхалимажем, точь в точь, как перед драчливой девчонкой с глухой улицы города Затона, к которой он подъезжал на предмет изучения букваря:

     –Марианна, у меня впечатление, что вы девушка очень предприимчивая.
     –Да, предприимчивая, – отрезала девушка, а затем с чисто женской непоследовательностью набросилась на Руслана: – А ты – рыба. Мужчину от женщины отличаешь только по одежде.

     Руслан опешил, но решил, что лучше будет согласиться со взбалмошной музыкантшей:
     –Согласен. Рыба. Карась-идеалист. Но если рыбу с умом продавать, можно неплохо заработать.
     Теперь опешила Марианна:

     –Продавать?.. Тебя, что ли?!
     –Именно. Вот, послушай…

     Сговорились быстро: обсудили стратегию набега на карманы и кошельки публики, определили причитающиеся каждому проценты с предполагаемой добычи, ворох разных сопутствующих мелочей. В заключение Руслан вдруг попросил с грустью в голосе:
     –Ты бы пришла к нам в гости, к Анастасии. Ей очень тяжело одной, без подруг. Она в таком положении… Сердится на меня…

     Вследствие этой деловой встречи уже через неделю профессор Ружмон возмущенно листал нахальную дешевенькую полурекламную брошюрку: «…скрипку я выиграл в лотерею…», «…на улице часто останавливался шарманщик, шарманка у него играла «Сурка»…»

     –Бред!!
     «…решил поехать в Париж, узнал, что там в консерватории можно научиться играть на скрипке…», «…бесконечная доброта профессора Ружмона…»

     –Авантюрист!!
     Далее следовали ловко подобранные отзывы лиц, присутствовавших на первых двух прослушиваниях и на последнем концерте.
     Видя недовольство мужа Селина вступилась за «авантюристов»:

     –Ты можешь понять чувства молодого человека, поневоле живущего в долг?
     –Какое «в долг»? Он получил от нас под залог хорошую сумму… хотя, видит Бог! не хотелось мне брать никаких залогов у такого человека.

     –Поль, эта сумма не так уж велика для жизни в столице и она потихоньку тает.
     –Что ж, я откажусь ссудить их деньгами уже без всяких залогов?

     –Ни ты, ни я не откажемся. Потому что это наши дети. Русла… Франсуа я люблю как сына. Только называть его «Франсуа» никогда не привыкну. Поль, иногда взять бывает гораздо труднее, чем дать. Пусть они с Марианной заработают немного.
     –С Марианной?!

     –А ты думал. Ты знал ее с детства…
     –Знал как вдумчивого и глубокого музыканта!

     –…знал ее с детства и не подозревал, что она изрядная проныра.
     –Не подозревал.

     –А мальчик с первого взгляда раскусил ее и попросил помочь.
     –Мальчик… Хотел бы я поприсутствовать на встрече царя Соломона с этим мальчиком…

     Рекламная брошюрка, сочиненная Русланом и Марианной, несмотря на свою глупость (а возможно – благодаря ей) сделала свое дело. Денежный сбор превзошел все ожидания и двое юных дельцов сугубо конфиденциально его поделили в пропорции: тридцать процентов Марианне, семьдесят – Руслану. Селина Ружмон, как ее ни упрашивали, от гонорара отказалась наотрез.

     Марианна, помимо рекламных и организаторских талантов, проявила потрясающую дальновидность, о чем стало известно немного позднее. А именно: многие скрипачи и виолончелисты отлично играют на фортепиано, некоторые, как Джордже Энеску или Мстислав Ростропович, владеют им вполне профессионально. Марианна играла на фортепиано весьма прилично и вот, сопоставив невиданный взлет юного скрипача и достаточно почтенный возраст Селины Ружмон, сообразила, что лучшего концертмейстера, чем она, Франсуа Ростану не сыскать. И занялась фортепиано. Да так усиленно, что госпожа Ружмон, послушав, сама предложила ей должность концертмейстера при Франсуа Ростане. Сказать по правде, бедной женщине была не по душе необходимость морочить публику.

     Марианна организовала еще четыре ежемесячных концерта, причем на последних двух уже сама и аккомпанировала. Профессор Ружмон малодушно не присутствовал ни на одном, хотя сам же и выпустил скрипичного джинна. Интересно, что кроме Анри никто, даже Марианна, не догадался, что вундеркинд Франсуа Ростан ведет тонкую и сложную игру с жизнью. И Анри Шарпантье, затаив дыхание, следил за этой опасной игрой.

     В апреле очередной концерт не состоялся: беременность Насти протекала с проблемами и Руслан потерял голову. На некоторое время бразды правления в своем новом неожиданном семействе взяла Селина Ружмон: мадмуазель Анастасия пребывала в беспомощности, а бестолковые мужчины, что старый, что малый, в сложившейся ситуации могли исполнять только роль вьючных животных.

     Роды случились тяжелыми, Руслан плакал, кричал, что «это нечестно», что «он так не договаривался», что если Настя умрет, умрет и он. Не знали, кого больше жалеть: несчастную роженицу или сходящего с ума мужа. Только теперь Марианна поняла природу ледяных иголочек, так задевших ее самолюбие, и запоздало каялась, что обозвала Франсуа рыбой.
     Настя не умерла, родила крепенькую, здоровенькую и горластую девочку, сутки приходила в себя. Пришла, открыла глаза, узнала «тетю Селину», которую отчаянно звала во время родов, акушерку, Марианну, поискала взглядом Руслана, но Руслана не было, а сидел рядом с постелью незнакомый молодой мужчина.

     –Руслан… Руслан… Где Руслан?..
     –Да вот же он.

     Настя вгляделась. Да, Руслан, вернее – его тень. Мертвец, одни глаза живут.
     –Руслан?..

     Он прижался лицом к внутреннему изгибу ее локтя, горячие слезы покатились по нежной коже молоденькой матери.

     Когда Настя оправилась, Руслан нанял испано-язычную грамотную няню и, не медля ни дня, повез свое семейство на юг, на берег Средиземного моря. Но предварительно нашел православную церковь, там они с Настей обвенчались и окрестили маленькую Машу. Крестной матерью стала католичка Селина Ружмон, крестным отцом атеист Анри Шарпантье. Просьбу Франсуа и Анастасии ему передала Марианна, он вежливо отказался, тогда к нему на квартиру нагрянули госпожа Ружмон и Франсуа. «Тетя Селина» мушкетера пристыдила, Франсуа тихо и почти умоляюще сказал:

     –Анри, мы тебя очень просим.

     Анри Шарпантье сдался и неожиданно для себя оказался крестным отцом девочки, то есть стал родственником человеку, к которому относился, скажем так, с крайней настороженностью, потому что за его красивыми голубыми глазами чуял железную волю и цель, неведомую пока никому.

     И последний эпизод этой главы: лазурное море, белый песок, жаркое солнце, Руслан у самой кромки прибоя и словно хочет обнять руками бескрайнюю ширь мироздания, подальше от волн – тент, под ним сидит Настя и кормит Машу, смуглая няня неторопливо прогуливается неподалеку. Вот Руслан подошел к своей мадонне и замер: он не мог без сердечного трепета смотреть на священнодействие материнства. Настя несмело и смущенно улыбнулась:

     –Я так виновата перед тобой!
     Руслан отрицательно покачал головой.

     –Виновата. Я так сердилась на тебя, что вокруг ни одного знакомого, что мы одни, что... что... что у нас будет Маша! Я думала: ну, зачем так рано, и мне рано, а тебе и совсем, что ты… ты… все это нарочно! Я думала – всю молодость стирать пеленки! – Настя засмеялась. – А еще ни одной не постирала! Такая у нас няня хорошая. И… ты ведь все знал заранее? Знал, что нам будет хорошо, что мы будем счастливы, что я… Машу полюблю больше жизни? Знал? Я знаю, что знал.

     Руслан ничего не ответил, осторожно сел рядом и поцеловал подругу в висок.