Мефисто-вальс. Часть 17. Тени

     Тени – слухи, догадки, предположения о судьбе гениального музыканта, умершего при загадочных обстоятельствах. Страх перед неведомым, необъяснимым.

     Схлынул первый шок от зрелища скоропостижной смерти, нахлынул другой, едва ли не худший: скрипач до секунды знал время своей кончины, а дьявольские часы, похожие на черную застывшую морскую волну, остановились вместе с его сердцем. Объяснение происшедшему пытались найти в самоубийстве, цианистым калием, например. Но судебно-медицинская экспертиза не обнаружила никаких следов какого-либо яда. Да и с какой стати сводить счеты с жизнью молодому человеку, абсолютно здоровому физически и психически, богатому, в блеске всемирной славы, нежно любимому красавицей женой, в свою очередь обожавшему и ее и свою чудную дочь? Возникло предположение, что Франсуа Ростан страдал какой-то тайной, скрываемой болезнью, но судмедэксперты категорически отвергли и эту версию. Отвергали ее и все, кто близко знал артиста.

     Тогда… что все это означает? Ответа не было.

     На Марианну и Анри Шарпантье свалились заботы о двух беспомощных семействах: осиротевшем – Ростанов и свалившемся с ног – старой четы Ружмонов. Когда некий сочувствующий постигшему их горю посетовал Селине Ружмон, что Франсуа Ростан, если он действительно знал свой час, мог бы оградить дорогих ему людей от тяжкого зрелища и умереть в одиночестве, старая женщина вспылила и впервые в жизни позволила себе несколько достаточно резких выражений.

     –Это ужасно, – плакала она, – смотреть в одиночестве, как сатанинские часы отстукивают последние мгновения твоей жизни! Если бы он не пригласил нас на… на… концерт… – еле выговорила неуместное слово, – я никогда бы ему не простила! Он ушел из жизни в кругу своих близких, неужели можно его винить за единственное оставшееся утешение?!

     Практичная Марианна, с общего согласия, перевезла профессора с женой в просторный дом Анастасии Ростан, где три женщины, старая, молодая и совсем еще дитя, могли вместе плакать и утешать друг дружку. Марианна тоже плакала, но только когда никто не видел. Все печальные заботы легли на плечи Анри Шарпантье.

     Марианна и Анри почти каждый вечер навещали дом Ростанов, Машу нельзя было оторвать от ее крестного. Быть может глубокий инстинкт подсказывал девочке: кто они с матерью в чужом огромном мире? Две сироты, двое на всем белом свете. Богатство? А спасает ли оно от свинцового одиночества?

     Как-то засиделись допоздна, Анастасия увела Машу спать, сама попрощалась с гостями.
     Марианна сдвинула брови и не мигая глядела на огонь камина.

     –О чем задумалась? – спросил ее Поль Ружмон.
     –Об удивительном, таинственном даре скрипача. Франсуа Ростана. Нашего Руслана.

     –Дар – еще не все, – возразил Анри, – всего лишь необходимое условие. Нужен
учитель. Вернее – Учитель, с большой буквы.
     –Я много об этом думал, – сказал Ружмон. – Учитель, если он был, – еще большая загадка, чем ученик.

     –Почему? – обернулась к профессору Марианна.
     –Вернее – большая половина одной загадки. Чтоб так, к отрочеству, выучить скрипача, необходима неограниченная власть над учеником. Необходимо целеустремленно, методично, ежедневно по несколько часов направлять каждое движение рук и пальцев маленького ребенка. Именно маленького: ведь по словам госпожи Анастасии Ростан она слышала «Кампанеллу» когда скрипачу едва исполнилось пятнадцать лет.

     –Вот только где он, и кто он, тот неведомый учитель-гений? – немного саркастически отозвался Анри. – Почему молчит, почему не появляется?
     –Может быть, – тихо ответил профессор, – может быть он умер, тоже при загадочных обстоятельствах, сделав последнее – переправил двух влюбленных детей в чужую страну.

     –Неужели Анастасия никогда и словом не проговорилась, как они оказались в Париже?! – воскликнул Анри.
     –Я однажды спросила ее, – отозвалась Селина Ружмон, – а она расплакалась.

     –Я тоже спрашивала, – созналась Марианна, – с тем же результатом. Она испугалась.

     Через месяц, вновь в доме Ростанов, Анри встретился с Марианной, которая начала давать Маше уроки на фортепиано. Для общего развития.

     –Марианна, Франсуа оставил мне свою скрипку… – Анри замялся и умолк.
     –Так что? – не дождалась продолжения бывшая скрипачка, а ныне пианистка.

     –Я не могу ее взять.
     –Это воля Руслана.

     –Так. Но она стоит хороших денег.
     –Анастасия не возьмет.

     –Знаю. И я не могу обобрать одинокую женщину.
     –Анри, не выдумывай. Анастасия далеко не бедная.

     –Марианна, я подписываю контракт и еду работать в Южную Америку. А ты передашь ей скрипку Франсуа.
     –Кто тебя гонит в Южную Америку?
     Анри не ответил.

     –Ладно… Секрет Полишинеля… От всего сердца сочувствую. Единственно, чего не могу понять, зачем ему надо было подставлять тебе две подножки? С глаз долой… из… впрочем…
     Анри увидел: женщина вдруг побледнела, побледнела до желтизны, у нее застучали зубы.

     –Боже мой… неужели…
     Анри бросился к двери:

     –Мари! Принеси воды! Живо!
     Девочка прибежала с водой и, пока Марианна пила, стояла, обнимая руку крестного.
 
     –И ты сможешь бросить свою крестницу? – через силу улыбалась Марианна.
     –Крестный, ты что? Как – бросить? – забеспокоилась Маша.

     –Я пошутила. Успокойся. Сейчас мама вернется из университета, будем обедать.
     –Я…

     –Мари, пригласи крестного на обед.
     –Еще чего. Приглашать! Куда он денется?

     –Ого! Характер. Анри, ты все понял?
     –Еще бы не понять, – проворчал скрипач и погладил девочке голову.

     За обедом Марианна была лихорадочно весела и без умолку говорила. Анастасия грустно улыбалась.
     –Ты уже поела, детка? – вдруг спросила Машу Марианна.

     –Поела.
     –Пойдем погуляем.

     –Куда?! Я не хочу!
     –Пойдем, пойдем. Твоему крестному надо очень серьезно поговорить с мамой, – и почти утащила упирающуюся девочку.

     У Анри оборвалось сердце, Анастасия не поднимала глаз от белой скатерти стола. Тихо заговорила:
     –Марианна сказала… что я могу повлиять на ваше решение уехать в Южную Америку… Я… не знаю, как?..

     –Что ж… Я понимаю, как это сейчас неуместно. Но у меня нет выбора. Если вы… и Мари! не хотите, чтоб я уехал, чтоб остался с вами, я останусь, готов остаться навсегда. Простите, я не имею ни малейшего права…
     –Анри! Анри! Я вас всегда любила, как брата, и если вы меня любите… немножко по-другому…

     –Люблю. По-другому.
     –Тогда останьтесь. А если вас удивляет скоропалительность не снявшей траур вдовы…

     –Анастасия!
     –Нет, дайте договорить. Марианна сказала… Бог мой, мне жутко…
     –Анастасия!

     –Я должна. Потому что это может задевать ваше чувство чести. У всех на устах страшное дело – Руслан до секунды знал, когда… – она всхлипнула. – Да, знал. А теперь: давно ли, недавно ли узнал он об этом черном мгновении?
     –Не понимаю.

     –Знал он о нем в тот день, когда расстроил ваш брак? И когда помешал вам уехать в Соединенные Штаты?
     Анри побледнел: «Знал! Он все знал! Хотел, чтоб Анастасия и Мари никогда не жили в нужде! Потому и готов был играть где угодно и что угодно, знал, что играть ему… недолго!»

     –Знал. Он все знал. Может быть, он предполагал, что вы… любите другую и что… со временем у вас появится надежда… И уехать помешал… Так что о какой уместности, какой неуместности можно говорить?
     С минуту оба молчали.

     –Я думаю, – неожиданно спокойно продолжила Анастасия, – он о своей судьбе знал еще когда в первый раз увидел меня, я совсем девчонка была, школьница, в любительском балете танцевала. А может – и раньше. А может – всегда.
     –Так чем же задета моя честь? – хрипло выговорил Анри.

     –Получается, что все… даже наш сегодняшний разговор, предвидено и предопределено. А для мужчины подобная ситуация, возможно… обидна…
     Анри подумал и гордо поднял голову.

     –Да, все предвидено, кроме одного. Кроме моей любви. А в ней повинен только я. Вы, конечно, тоже, невольно… Но больше – никто! Никто! Все остальное – значения не имеет. Я преклонялся перед Франсуа – величайшим скрипачом, теперь преклоняюсь еще и перед благороднейшим человеком. А обида – на судьбу. Она омрачила наши отношения, но, по-видимому, вариантов не было.

     –Не было, Анри.