Побочный эффект - глава 26

Глава 26.


Воздух — главное богатство.
Это я понял еще в школе во время летних каникул, когда уехал в деревню, где мне захотелось отдохнуть от компьютера и учебников и прочесть Библию от начала до конца.
Впрочем, если говорить на чистоту, это был лишь повод.
На самом деле я был совсем молод, и, насмотревшись по телевизору похождений инопланетянки Тэнси, пожелал испытать свой организм голодом, чтобы быть, в случае чего, готовым к дальним космическим перелетам. И вот, услышав от кого-то, что Библия читается за сорок дней, я решил совместить пост и чтение Святого Писания.
Эта мысль привлекла меня по нескольким причинам. Во-первых, думал я, что еще может отвлечь от мыслей о хлебе насущном, как не чтение великой книги? Во-вторых – Библию все равно надо прочесть, на то она и Библия. Ну и в-третьих – чем быстрее я ее прочу, тем скорее закончится это испытание.
И вот — это случилось в разгар драмы Первой Книг Царств, неподалеку от города Вефсамиса, когда местные жители увидели колесницу, что пришла к ним из Филистимии. Ее тащили первородные коровы, не познавшие ярма, что жалобно мычали по своим оставленным в Стране Странников телятам, где после семимесячного пребывания Ковчега Завета вопль города восходил до небес, и бывшие греки решили наконец избавиться от Бога великого и страшного, поставив Ковчег Откровения в повозку и дав в придачу в виде откупа за пять городов своих — Азот, Газу, Аскалон, Геф и Аккарон  пять золотых наростов (интересно, что это?) и пять золотых мышей.
Неизвестно, долго ли шла эта повозка по земле ханаанской, пока не пришла она в Иудею на поле Иисуса Вефсамитянина к большому камню, и крестьяне, оставив жатву пшеницы в знойной майской долине, радостно побежали смотреть, как священники снимают Ковчег Господа и ящик, в котором были золотые вещи, ставят их на камень, колют колесницу на дрова, а бедных животных — режут во всесожжение своему Богу.
Жители «Города Солнца» (как гордо называли свою укрепленную деревню вефсамистяне), гордые и счастливые от выпавшей им удачи (еще бы! как-никак, сам Бог пожаловал), приводили левитам быков, и волов, и телят, и коз, и овец, приносили горлиц и молодых голубей, отдавая их в жертву. И вот, пока священник возился с окроплением жертвенника кровью животного, нет-нет кто-то тайком да и заглядывал внутрь Ковчега, не зная, что Бог, в нем живущий — нрава крутого, любопытных не любит…
"И поразил он жителей Вефсамиса за то, что заглядывали в Ковчег Господа, и убил из народа пятьдесят тысяч семьдесят человек; и заплакал народ".
На этих строках я сам едва не расплакался. Не столько из-за массовой казни древних евреев, сколько – из-за запаха жаренного мяса от жертвенника на поле Иисуса Вефсамитянина. Запах реально наполнил чердак, где я уже почти неделю читал Библию. Голод к этому времени перестал восприниматься как что-то необычное, и я даже подумывал о том, что, может быть, отказаться еще и от воды.
Но этот запах (оказалось – пахло шашлыком от соседей, я-то думал – чудится), навел меня на мысль, что отказаться от всего невозможно. Потому что воздух, посланный нам милостью создателя времени и пространства — от него отказаться не получиться все равно.
И эта мысль, на первый взгляд — простая и очевидная, навела меня на столь глубокие раздумья, что в процессе рассуждений об ограниченности доступных мне ограничений я пришел к выводу об их бессмысленности и, как следствие, прекратил голодовку.
Теперь пуля вышибла воздух из моих легких, и на те мгновения, когда диафрагма отказалась подчиниться моему желанию жить дальше и перестала качать Божий дар по бронхам и трахеям, я снова вспомнил то лето, когда я открыл для себя неоценимую ценность воздуха.
Мои ощущения были похожи на то, будто в горло вставлена пробка, а в грудь налили кислоты, я никак не мог вздохнуть, и чувствовал, что умираю.
Помощь пришла неожиданно: едва я упал на землю, а может — еще в падении, бронежилет больно уколол меня в спину и заодно прилично ударил током, после чего пробка влетела в мое горло, и я обрел возможность дышать, сделав глубокий вдох и выдох.
Дышать было больно, я не шевелился, осторожно вдыхая воздух через ноздри, стараясь не дышать животом, а не грудью. У меня закружилась голова, на смену кислоте в мои легкие неожиданно хлынул жидкий кислород. Умница-бронежилет, насмерть перепугавшись за жизнь своего хозяина, принялся пичкать меня лекарствами, сделав под лопатку еще один укол, а Маска, поинтересовавшись, могу ли я отдавать команды, спросила: "Вызвать Полицию?".
Что не говори, а дорогие вещи для того и сделаны, чтобы облегчать человеку жизнь и выживание.
Моя поза спиной к противнику и моя неподвижность, очевидно, скрыли от него то, что я был в бронежилете. По крайней мере – никаких попыток добить меня он не предпринял, за что я ему был очень благодарен. Не смотря на свое временное поражение, желание схватки и кураж битвы по-прежнему бились в моем сердце. Я почти не раздумывал, что надо делать, а мой враг совершал непростительную ошибку: он медлил. Не обращая на меня никакого внимания, он заметно обрадовался, когда обнаружил  в моей машине Романова, а затем обезоружил Стрепета, вместо того, чтобы сразу его убить. И пока враг терял драгоценные секунды, я быстро изучал сводки с театра боевых действий, которые дала мне камера заднего вида. На ней был виден мой обидчик, обведенный в красный прямоугольник угрозы и информация о нем: "Рост - 175 см, вес – 60-70 кг. Возраст — 20-25 лет"... говоря обычным языком: мальчишка моего роста, одетый в белую сорочку, зеленые брюки - хамелеоны, опоясанные ремнем с огромной пряжкой и черные мужские сабо с такими же серебряными пряжками, но поменьше.
Я невольно обратил внимание на эти пряжки, так как лежал на теплой дороге и обувь его была много ближе, чем лицо, которое было мне совсем не знакомо: красивые, выразительные глаза, тонкий нос и губы — оно не вызывало у меня ни неприязни, ни обиды, ни отвращения.
Мне просто надо было убить этого человека, чтобы исполнить свой долг и выжить самому.
Враг подошел совсем близко ко мне и зачем-то схватил пневматический пистолет Романова, оброненный мной в схватке. К этому времени гибкий хват бронежилета, что прежде казался мне штучкой совсем уж ненужной и бесполезной, без всяких команд осторожной змеей прополз под пиджаком к моему пистолету, который я, к счастью, так и не успел вытащить из кобуры. Хват осторожно дотронулся до оружия, и, легко его дернув, и выдал на экран:
«УСТАНОВЛЕН ПРЕДБОЕВОЙ КОНТАКТ.
ПИСТОЛЕТ ПОРОХОВОЙ СИСТЕМЫ "ОВОКАСИ".
БОЕКОМПЛЕКТ 10 ПАТРОНОВ».
Тут же появилась опция прицела, и я установил ее розовый жучек на голову моего обидчика.
«ТОЧНОСТЬ ПЕРВОГО ВЫСТРЕЛА — 67%», — сообщила мне Маска как раз в тот момент, когда мой новый враг, назвав Романова по имени, спросил Стрепета о том — убьет ли он его друга или нет, запустив руку с пистолетом в кабину автомобиля.
Тут-то я и решил немного погодить. Как это было не по-христиански, а вот по-индуистски я поступал совершенно правильно и в высшей степени справедливо. В конце концов, за кармические долги надо платить, и лучше — в этой жизни, а не в очередном воплощении, куда сейчас и должна была отправиться неспокойная душа Романова. В самом деле – пусть его убьют и это будет справедливо: ведь он заварил эту кашу, и теперь должен получить свое.
— У тебя ничего не выйдет… — негромко сказал Стрепет, и оказался прав: я как-то и не заметил, что для убийства киллер зачем-то решил использовать разряженный “Стечкин”.               
“Повезло…” — подумал я, с трудом представляя участь очередного воплощения человека, из-за которого мы влипли в это дерьмо.
“Снять с предохранителя!” — безмолвно скомандовал я губами…
*   *   *
... —  Если бы ты был хоть чуть-чуть осмотрительнее, то спросил бы меня о своем будущем, когда я был под Порошком Правды... — продолжал Стрепет, и в его голосе я неожиданно услышал неприсущее его положению спокойствие и даже жалость к врагу.
*   *   *
…Компьютер бронежилета среагировал так, как и должен был среагировать: "ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ"… это был конец…
*   *   *
— И что бы я узнал? — спросил враг изменившимся голосом, и я вдруг явно увидел, как он переменился в лице: в этот момент он явно боялся Стрепета.
—  Ты бы узнал, что Майкл всегда и везде использует один и тот же пароль — "БАНАН"…
*   *   *
… Механическая рука вырвала мой любимый "Овокаси" из плена кобуры Романовского бронежилета, откинув полу пиджака, и мои уши тут же заложило от грохота.
Киллер вздрогнул, и посмотрел на меня совершенно круглыми глазами, выставив руку с КПППС перед собой, словно предлагая его в качестве выкупа за свою жизнь.
Прицел я навел точно в голову, но первая пуля прошла мимо. Впрочем, не удивительно: пистолет не был пристрелен хватом бронежилета, о чем он меня и предупредил: "67%". Рисковать дальше я не имел права, и оставшиеся девять выстрелов положил в белую рубашку врага, разукрасив ее алыми гвоздиками ран. Пляска Смерти, глобальная, красивая и мимолетная, заставила его дернуться всем телом, нервным движением отбросить пустой пистолет назад и в сторону, как бы демонстрируя его полную непригодность, затем резко согнуться, отступая левой ногой на полшага назад, одновременно сбрасывая с правой ноги сабо с огромной пряжкой, взлетевшей, красиво крутясь, высоко вверх и упавшей, наверное, на крышу пикапа, и лишь затем, в падении выпрямляя корпус с уже расстегнутой и выпущенной из под брюк сорочкой, плашмя упасть на дорогу, издав при этом странный звук, который я, не смотря на грохочущую музыку Танца, прекрасно расслышал: “ЙЕЭУ”…
Все мое тело мелко задрожало от сладкого возбуждения от выигранной схватки, словно меня ударило током высоковольтного счастья. Я лежал в ореоле сияющего озноба и праздничного восхищения от содеянного не меньше минуты, а может и вечность, пока не смог более ясно воспринимать окружающую реальность.
Приходя в себя, мне поневоле пришлось задуматься о том, что творится вокруг, и мои мысли постепенно становились все мрачнее и мрачнее. Было очень странно, и даже интересно, наблюдать постепенный перепад настроения. Поначалу – сладкий экстаз и эйфория, а затем – мысль, простая и банальная: я только что оборвал жизнь трем людям. Плохим, хорошим — не важно. Они, скорее всего, никого никогда не убивали, а я – сподобился. Получается, что я убил людей, заведомо добрей и лучше чем я. Ведь в самом деле – если бы я не вмешался, то был бы убит всего один человек, а теперь их оказалось три.
Вот такая чуждая логике арифметика. Более того – я чувствую, что мне это понравилось – убивать. Откуда во мне столько злобы и жестокости, что я, убивая за день, даже не за день — за минуту, уже третьего человека, не только не сожалел о содеянном и не испытывал отвращения при виде трупов, но ощущал УДОВОЛЬСТВИЕ? Неужели я действительно — прирожденный хладнокровный  убийца, душегуб и антихрист, до поры скрывавший свое истинное лицо? Ведь до этого я всегда считал, что убить человека очень трудно, во всяком случае — мне, и был убежден, что делать этого никогда не придется.
Я лежал не шевелясь, ощущая дикий коктейль чувств из тупой боли в правом боку, эйфории в сознании и черных мыслей в сердце. Когда эта смесь, наконец, перемешалась и превратилась в единое чувство, на меня навалилась неодолимая апатия, тоска, грусть и усталость. Все пережитое за сегодняшний день было слишком велико, и даже утренняя встреча с Пахаринной воспринималась мной как что-то далекое и почти забытое. Не хотелось ничего, даже водки для снятия стресса. Даже если бы этот новый киллер сейчас бы ожил как в дурном кино и начал все сначала — я бы едва ли смог и пальцем пошевелить, чтобы защитить себя.
Весь мир был мне безразличен.
Однако и сейчас я был кому-то нужен в этом сером мире. В экране заднего вида, совсем внизу, показалась новая мишень. Кто это? А... Муж моей заказчицы. Вот и встретились.
Я отметил, что почему-то всегда представлял его много старше, хотя прекрасно знал, что они с Романовым одногодки. Маска услужливо перебросила прицел на его лоб, и я вспомнил, что до сих пор держу пистолет в боевом положении.
— Я полагаю, вам сейчас очень плохо, — произнес он тихим грустным голосом, когда я дал команду моей механической руке поставить оружие на предохранитель и убрать его в кобуру. — Однако есть много нюансов, которые нам надо обсудить до приезда полиции. Дело в том, что вы не обладаете полной информацией о происходящих здесь событиях, и можете сделать неверные выводы, создав кучу никому не нужных проблем... Поэтому прошу Вас, когда приедет полиция, скажите им, что Вы — телохранитель Романова, случайно проезжали тут мимо, заметили меня, и Вам чудом удалось меня спасти.
Бедняга ничего не знал.
— Послушайте, — сказал я, чувствуя, что не знаю с чего начать, а каждое мое слово больно отдает в груди: — Я — частный детектив, ваша жена наняла меня для того, чтобы я уберег Вас от возможных опасностей. В процессе моего расследования я выяснил, что ваш друг Романов организовал на вас покушение...
— Знаю, знаю... — мягко перебил он меня.
Я увидел, что он снял пластырь с левого глаза и озрел, слеповато им щурясь. Я подумал, что надо бы помочь ему снять наручники, но ничего не предпринял, обнаружив, что любое движение приносит боль, да и не хочется мне шевелится — хочется просто лежать на теплой резине дороги и ждать судьбу.
— Поэтому еще раз советую вам хорошо подумать и выбрать: либо Вы все рассказываете полиции, и Вам никто не верит, ведь доказательств у Вас нет, — сказал он, залезая рукой в карман моего пиджака. — Либо говорите то, что я Вам советую, и без лишних проблем перестаете заботится о таких пустяках, как, например, деньги. Подумайте хорошо, и учтите, что Вам это советует человек, наиболее пострадавший в этой истории. Позже я Вам все объясню, и Вы поймете, что поступили правильно.
Моя эндокринная система была перенасыщена гормонами безразличия, и я не стал спорить. Да и что мне оставалось делать, если у меня действительно не было никаких доказательств, а Стрепет уже нащупал в кармане моего пиджака ключи от наручников Романова…