Побочный эффект - глава 28

Глава 28.


Может потому меня так и прижало, что я, что-то поняв о милости Господа, перестал усмирять свою плоть, поддался искушению Змия, прервав свой пост, так и не дочитав Библию. Ведь спрос идет не с тех, кто не знает, а с тех, кто ведает. Мне было дано понять о наслаждении живым дыханием, я же не оценил это, и вот теперь, по истечению времени, (за которое я, кстати, так и не успел дочитать Святое Писание), с меня и спросили: "А действительно ли ты понял, что воздух — это дар Божий?"...
... Примерно такая бредятина лезла мне в голову, когда бравая полиция, моргая мигалками и истошно воя в серены, примчалась на зов моей Маски, перед отключением которой я стер в ней все, что могло бы помочь в официальном расследовании этого покушения.
Конечно, я поступил неправильно. Но работа детектива всегда подразумевает, что вы так или иначе будете не доверять полиции и потихоньку нарушать закон.
Со мной носились более всего, будто это я был жертвой похищения, но и вопросов задали на порядок больше, от части которых я уклонился, симулируя боль.
Врач, что возился со мной, мне понравился – побольше бы таких врачей. Добрые, даже немного плутоватые глаза, хыкающий смех и крепкие словечки – самый настоящий костоправ с войны 1812 года. Таким сразу веришь и полностью отдаешь им свое бренное тело.
А то, что от него разило перегаром и полицейские меж собой звали его «Джин-Тоник» - не беда. Главное, чтоб дело знал.
— Тебе здорово повезло, что он не стрелял в тебя пулей, — сказал Джин-Тоник, извлекая из бронежилета осколок стекла и пристально изучая его.
— Капсула, наверняка с цианидом… – произнес он, понюхав. – А была бы пуля не избежать тебе, паря, перелома ребер. Скидовай панцирь, щас будем укольчик тебе делать.
 Он уж было полез за шприцем, как вдруг лицо его побелело, он захрипел и упал на дорогу. Все тут же засуетились, санитары положили его на тележку, первоначально предназначенную для меня и, напевая свои профессиональные мантры про "кардиограмму" и "острую сердечную недостаточность" спешно упрятали его в карету скорой помощи и отправили в известном направлении.
Я оказался никому не нужным. Ближе всех ко мне оказался фотограф-киминалист да пара баллистиков. Те успели сделать экспертизу оружия и теперь самозабвенно обсуждали стопроцентное совпадение с пулями «из трупа в багажнике», до меня никому не было дела, надо было уходить. Я попытался встать, но было тяжело. К проклятому земному притяжению прибавилась тупая боль в правом боку. Я снял пиждак, скинул бронежилет и только после этого встал. Кружилась голова, болел бок, но в армии после марш-броска я чувствовал себя намного паршивее, чем сейчас.
Пиджак валялся на дороге. Сначала я хотел его выбросить – как-никак, а дырочка в боку теперь будет напоминать мне о том, что меня когда-то подстрелили. Однако в его карманах оставались ключи, записная книжка, зажигалка, кредитка, носовой платок и прочие мелочи, без которых жизнь стала бы намного труднее.
Пришлось нагнуться и забрать пиджак, подняв его, понял, что хочу оставить его себе. Столько всего с ним связано – полет на Луну, Ящер, перестрелка. Нет уж, оставлю – на память.
— Как себя чувствуете? – спросил меня новый врач (или санитар), совсем молодой и, очевидно, неопытный. В отличие от своего коллеги мой новый эскулап благоухал одеколоном, но уж лучше бы оставался Джин-Тоник с его перегаром и сальными шуточками.
— Нормально… Подай, пожалуйста, Маску, — попросил я.
Он подал мне Маску, что тоже валялась поодаль, и я немедленно одел ее – того гляди, скоро приедет телевиденье, (если уже не приехало), и светится мне ни к чему.
Молодой врач не смог скрыть облегчения от того, что ему не надо со мной возиться. Однако для виду стал задавать мне умные вопросы о моем самочувствии, на которые я был вынужден дать на редкость бодрые ответы. Кое-как я смог от него отделаться и отойти от этого злого места. Я пошел к машине Романова, за рулем которой сидел Стрепет, уже болтающий с кем-то по телефону. Увидев меня на ногах, Кирилл кивком позвал меня в машину, и следователь, что стоял рядом и записывал в блокнот показания Романова, заметил этот жест и обернулся в мою сторону.
Не знаю, как он узнал меня в Маске, а вот мне надо было бы узнать его со спины!
— Петровский, ты никуда не поедешь, — донесся ржавый, прокуренный голос Репы. — Сначала ты должен ответить на мои вопросы ...
Только этого мне не хватало! Как жаль, я ведь был почти у автомобиля, всего бы несколько шагов – и мне бы не пришлось общаться с этой пиявкой.
Репа — как за глаза называли подчиненные моего давнего заклятого друга, был ужасным человеком лет сорока пяти с вечно красными глазами, большим животом и оттопыренными усами. Его подозрительность была воистину глобальной, я несколько раз попадал с ним в неприятные истории, терпя часовые расспросы о моих клиентах, пока не обнаружил, что он боится двух вещей — репортеров и хороших адвокатов. После этого я быстро восстановил отношения с одним моим бывшим клиентом из координационного совета коллегии адвокатов, и жить стало гораздо проще. Однако мы так и не смогли найти общий язык, и потому я никогда не делился с ним информацией, а Репа не скрывал своего презрения ко мне, даже не подозревая, какие выгоды он смог бы получить от нашей «дружбы».
— ... Если ты тут замешан, то это явная авантюра... — зарычал следак, обходя автомобиль. — Что здесь делают люди из СТР?
Его вопрос сильно озадачил меня. Тотальная Разведка? Она-то тут причем? Ладно, если бы убили Стрепета, а заодно Романова и меня, тогда можно было бы не гадать… Наверняка это из-за того диска… Вот ведь, пронюхали, не зря, значит, мы кормим Службу… Ладно, с ними я еще ни разу не сталкивался, посмотрим, что будет дальше. А пока – надо отделаться от Репы.
— Спроси об этом у эстэровцев, — ответил я неопределенно вежливо, — А что касается меня, то я уезжаю. Ты же не собираешься меня задерживать?
— Еще как собираюсь... — прорычал он, и эта фраза в его исполнении была похожа на лязг гусениц танка, рвущего колючую проволоку.
Я тем временем оглянулся по сторонам и, заметив видеокамеру, помахал рукой телевизионщикам. Падкие до красивых кадров, они немедленно взяли меня в прицел объективов и Репа он тут же осекся, а я не мешкая, произнес:
— Ну-ну… Могу представить заголовки теленовостей: "Полицейские арестовывают жертву покушения!" — сказал я излишне высокомерно и довольно громко. — Бьюсь об заклад, что с моим адвокатом я смогу выиграть любой суд по обвинению полиции о нанесении мне тяжелых моральных потрясений.

*   *   *

Полицейские вертолеты, что летели из Замка, мигнув на прощание бортовыми огнями и пожелав нам счастливой дороги, полетели дальше, в Город. До замка оставалось всего ничего, и уже через пять минут Романов повел меня по его коридорам, мы спустились вниз и прошли в большой зал, в полумраке которого угадывался огромный стол. Романов привычно, на ощупь, подошел к стене и повернул выключатель. Вспыхнул свет, распугав приведений, и я оказался в огромном зале для пиров средневековых рыцарей. Крупный деревянный стол на полсотни гостей был сколочен грубо и прочно. Было видно, что на нем не раз плясали пьяные гости, роняя кувшины и подсвечники. Стол окружали такие же крепкие стулья, а кирпичи стен этого зала тоже не были ничем прикрыты, разве что щитами, алебардами, саблями, топорами, факелами, мушкетами и прочим оружием… какие-то бочонки по углам, каменная мозаика на полу — здесь наверняка водились призраки.
Романов подошел ко мне, и, кивнув мне за спину, неожиданно сказал:
— Ну вот… выбирай…
— Я?!... — удивился я, оборачиваясь и обнаруживая за спиной картину.
— А кто, я что ли? Мне-то все равно... по деньгам они равноценны, а в эстетике я не силен... по мне — так они одинаковы.
И в самом деле – трудно выбрать одно из двух, если и то, и другое было похожим.
Каменная картина столетней давности – я даже и представить себе не мог, что бывает такое. Трудность в выборе состояла в том, что обе картины находились в разных частях зала, и для того, чтобы их сравнить, нам приходилось обходить стол и подолгу их рассматривать. Дело дошло до того, что мы даже зажгли факелы и стали изучать их с тыльной стороны, потому как сами картины стояли не вплотную к стенам, а лишь скрывали за собой деревянные двери, в одну из которых мы и вошли в зал.
Оказалось, что богатство порой прячется на виду у всех, но лишь основатель рода Стрепетов, что построил этот замок, смог вовремя понять, что искусная роспись масляной краской стен одной из больниц, предназначенной на слом, является произведением искусства. Его современники не сразу поняли, что после взрыва Юпитера от кометы Шумахера-Леви 9 климат на Земле уже не будет прежним, а спустя столетие любое докатастрофное художественное изображение пейзажа будет модным и уникальным. Теперь два куска кирпичной стены размером два на четыре метра украшали зал, органично вписавшись в его интерьер, живописуя природу умеренного климата докатастрофной эпохи.
— Картин было больше, около двадцати, но большинство было взорвано вместе со зданием больницы, где их написали. Спасти удалось лишь четыре, с верхнего этажа: — просветил меня Романов, пока мы ходили туда-сюда от картины к картине. — Одна, самая первая и расколотая, была продана куда-то не то в Австралию, не то в Финляндию, а еще одна — подарена в музей... Так как? Ты выбрал? Думай быстрее, а то скоро приедет Мэри, она дико любит эти работы, боюсь, не отдаст…
— Как? — удивился я, при этом вспоминая, что Мэри действительно должна была уже спуститься с небес на Землю.
(Бедная Мэри… она еще не знает, что я простил ее. Несколько часов назад она сидела в своей каюте «Лунного Челонока» и плакала после разговора со своим мужем. И я не последний, кто стал причиной ее слез... Одно радует – ее гиперзвуковой самолет должен совершить мягкую посадку в Шереметьево, в чем я был абсолютно уверен).
— Ну да, скоро будет… — сказал Майкл, многозначительно улыбнувшись. – Кстати, хочет с тобой встретиться, просила передавать привет. Так что? Какая из них тебе нравится больше?
— Эта, — ответил я, думая совсем о другом.
— Хм… “Грузовик на проселочной дороге”… Что-ж, написано очень правдоподобно...

*   *   *

... “Я с тобой потом поговорю. Это тебе дорого обойдется...” — многозначительно пообещал Романов, когда Стрепет освободил его от наручников, и не ошибся: именно после их разговора в геликоптере Майкл и стал обладателем "каменной" картины.
Разговор двух старых друзей начался лишь после того, как они сели в вертолет, припаркованный на одном из небоскребов. До взлета они оба молчали, лишь Стрепет, пока мы ехали в лифте, поинтересовался моим самочувствием. Однако все изменилось, как только мы сели в геликоптер. Едва мы взлетели, наши уши на несколько минут заложило отборной бранью, смысл которой сводился к тому, что если уж Стрепет такой вот любитель экзотических наркотиков и ему нравиться рисковать жизнью, то другим, а особенно ему, Романову, нет никакого удовольствия, от того, что его качают Парализатором, возят в его же машине на перестрелку скованным в наручники, приставляют к его голове пистолет, который чудом оказался не заряжен, и вообще этот случай стоил ему десяти лет жизни.
Мне было совершенно не понятно, почему Стрепет позволял ему так себя вести, будто и не было никакого заговора и покушения. Однако чувствовалось, что Романов был прав, а Стрепет действительно в чем-то виноват перед другом. Я не лез в их разговор, памятуя о том, что у богатых свои причуды. Если захотеть, то при желании все можно объяснить. Ну, к примеру, Романов когда-то выиграл у Стрепета его родовой замок. В карты («храп» - вспомнил я название игры). И вот теперь он может в любой момент потребовать его обратно, а потому и ведет себя так вызывающе.
— Ладно, Майкл, не переживай, я с удовольствием компенсирую твои хлопоты… — сказал Стрепет, когда Романов потихоньку начал сбавлять обороты, дав тем самым Кириллу вставить словечко, и я впервые услышал это название:
— ... каменной картиной.
— Да?!!! И куда я ее засуну?… — продолжал Майкл в том же ключе, но уже не так яростно и даже заинтересованно: чувствовалось, что Кирилл действительно предложил ему что-то ценное.
— На дачу. Выбирай любую.
— Какую, нахер, "дачу"? Где мне там ее ставить?
— В бассейн, на пол.
— В бассейн!? Промокнет же...
— Сделай так, чтоб не промокла...
— Это же гимор какой... Мало того, что ты меня под пулю чуть не поставил, так вот теперь еще и ....
Он опять принялся материться, и мне это начало надоедать:
— Совсем как в галлюцинации, — встрял я в разговор.
— Что? — живо переспросил меня Стрепет, довольный тем, что появился еще один собеседник, который мог бы отвлечь от брани его "друга", продолжавшего ругаться в пустоту, не обращая на нашу беседу никакого внимания.
— Совсем как в галлюцинации, которую я видел сегодня. Только там ругался не он, а я. Даже выражения совпадают… Кстати, — вспомнил я — Та часть Красного Орешка, что вам привезли с Марса… так вот, ее нет… Я использовал ее по прямому назначению сегодня утром, в качестве эксперимента…
Они оба уставились на меня, будто я обернулся пред ними Ящером из моих видений: Стрепет как-то сразу сник, ссутулился, взгляд его стал отсутствующим, а Романов, заканчивая очередную тираду, изменившимся голосом, будто ставя в ней точку, произнес: "П…ц".
Сначала я подумал, что теперь нажил себе врагов — как ни крути, а семечко было редким и, значит, дорогим, к тому же обладало феноменальными способностями (тут я вспомнил о выигрыше в тотализаторе и мне стало не по себе). Однако выяснилось, что это их беспокоило менее всего.
— Надеюсь, вы сейчас не заглядываете в будущее? — спросил меня Стрепет серьезно и даже с опаской.
— Нет... — ответил я растерянно, не понимая их ответной реакции, вспомнив о том, что у меня действительно есть дар предсказания, которым я уже давно не пользовался...
Стоп...
А ведь пользовался, да еще как! Я понял это только сейчас, мгновенно вспомнив свой первый выстрел в заднее стекло автомобиля, которым я убил водителя. Ведь я прекрасно знал, куда, в кого и зачем стреляю, просто не понимал этого! Очевидно, я так быстро успел просчитать свое будущее и мои действия, что даже не отдавал себе отчета – что и зачем делаю.
— Вот и не заглядывайте. — сказал Стрепет, сделав успокоительный жест ладонью — Давайте так договоримся: вы сейчас...
— Давай будем на "ты"...
— Давай... Так вот, в…ты сейчас не будешь пытаться залезть в будущее, а я, пока мы летим в Замок, расскажу тебе, в чем дело. Потом ты можешь делать что угодно, но еще раз говорю тебе: не смотри в будущее, не смотри. Договорились?
— Идет, однако, оба имейте в виду, что я намерен узнать все об этом происшествии с самого начала.
— Хорошо, — сказал Стрепет примирительно и может быть даже довольный тем, что может поговорить с человеком, испытавшим Красный Орешек. — Начну по порядку. Этот наркотик достался мне...
— С Марса...
— Ага, это ты знаешь... Как он действует — тебе тоже известно... Но самое обидное в этой истории, что у этой штучки есть очень плохой побочный эффект...
— Вот-вот, очень интересно, а то Ящерица не успела мне о нем рассказать.
— Кто?
— Да так... один из персонажей моих видений... Представился инопланетянином (я почему-то посмотрел на Романова) и попытался вести со мной философскую беседу... Колечко, вот, подарил... — в доказательство я продемонстрировал свой левый безымянный, украшенный инопланетным подарком.
Мое сенсационное заявление не произвело на них никакого впечатления. То есть, они, конечно, среагировали на мои слова, но не как исследователи контактов с внеземным разумом, а как самые обычные наркоманы: кривые полуулыбки и выражение глаз: “Ну-ну… колечко... хорошо, что на палец, а не еще куда...”
— Ну что ж, если Ящерица не успела, то позвольте мне восполнить этот пробел. Так вот, побочный эффект этого орешка весьма жесток. Вы должны убить кого-нибудь.
Он замолчал, глядя мне в глаза, ожидая моей реакции и, видимо, не увидев в них должного понимания, переспросил:
— Вам ясно?
— Что значит "должен"? — спросил я, действительно с трудом улавливая смысл сказанного.
— Да вот так: должен, и все. Либо себя, либо кого-то. На выбор.
— То есть сегодня я убил трех человек не потому, что так сложились обстоятельства, а из-за действия Красного Орешка.
— Может быть, – кивнул Стрепет, – однако это, пожалуй, самый лучший вариант развития событий. Возможно, благодаря этому вы уже преодолели побочный эффект. Все покажет сон.
— Что? – не понял я.
— Сон. Теперь я расскажу подробности. Они, впрочем, минимальны. Залезая в будущее, вы как бы берете у природы в долг, за который расплачиваетесь и физически, и морально: у вас начинается ломка, которая заключается в том, что вы неотвратимо хотите кого-то убить, и ваша жизнь, особенно — сон, превращается в ад. А из него есть только два пути: убить либо себя, либо — кого-то.
Теперь я понял, что не успел сказать мне Ящер, перед тем, как исчезнуть: «У вас появится непреодолимое желание убить кого-то…». Так вот в чем дело. И Стрепет, после того, как попробовал «Красный Орешек», конечно же решил этот вопрос в свою пользу.
— И вы выбрали второе, заказав на себя покушение... — догадался я, тоже незаметно переходя на "вы".
— Ошибаетесь...
— Знал бы, что так будет, я бы тебя не отговаривал... — мрачно хмыкнул Романов.
— К счастью, у меня есть настоящий друг, который помог мне спастись, но я и сам до сих пор не знаю, правильно ли сделал свой выбор...
— Ой, да брось ты... опять начал, — Романов брезгливо поморщился и взлохмотил зеленый ежик волос. — Хотя больше отговаривать я тебя не буду, уволь...
— Да и не придется. Так вот, в итоге я через Майкла сам заказал на себя покушение, единственным условием которого было то, что меня должны убить на глазах заказчика — то есть Михи. Ну а примерно зная время и посмотрев в будущее... Думаю, вы меня понимаете, как никто другой на этой планете — простите за каламбур.
— Теперь понятно. Заказав покушение и заглянув в свое будущее глазами друга, вы смогли убить своего киллера, –  сказал я, представляя, как это просто. – Однако теперь и мне придется сделать выбор между собой и кем-то? — спросил я, еще не веря в неизбежность, а более думая о том, что многое становиться на свои места, и особенно — мой гнев и жажда крови во время перестрелки.
— Что ж, возможно, убив сегодня троих, вы уже избавили себя от побочного эффекта. Кстати, друзья мои, вы никогда не задумывались над самим понятием — Побочный Эффект? — как бы спросил он нас, и тут же продолжил, глядя в потолок кабины:
— Чаще всего под этими двумя хлесткими словами мы подразумеваем опасность, которое несет нам какое-нибудь лекарство, да головную боль с утра "после вчерашнего", не замечая того, что каждому явлению присущ свой Побочный Эффект. Но под тяжестью законов Исаака Ньютона — тот, в котором астролог доказывает, что на любое действие существует противодействие — и Эдварда Мерфи младшего — где капитан говорит о бутерброде, падающим маслом вниз — люди чаще всего замечают внешнюю сторону событий: трудности их достижения и процент вероятности успеха. Говоря упрощенно, мы в лучшем случае посмотрим на обратную сторону медали, совсем не замечая ее торец.
Он на некоторое время замолчал, что-то вспоминая, но его снова понесло — было ясно, что над этим вопросом он думал много и долго:
— Побочный — значит сбоку. Оттуда, откуда ждешь меньше всего: позади — пыль пройденной дороги да гарь сожженных мостов,  впереди — ожидание засады, приманки капканов или модные медные трубы — вроде все как всегда. А  тут — из ниоткуда пригреет что-нибудь вроде переселения народов, электромагнитного импульса, склероза, смены времени года, всемирных юношеских олимпийских игр, коллекционировании событий, снятия гипса, роскоши, свидетельства о смерти, инкубационного периода или же...
Он запнулся, а я увидел, как Романов, что сидел за его спиной, еле сдерживает улыбку, но не перебивая, оставляя своему другу возможность и дальше скакать по лужайке ассоциаций:
— ... Или же любви, самом большом обмане и самой большой загадке человека… – продолжил Стрепет с чувством. – И вот, и пожалуйте: новая веха твоей жизни  из алмазных вершин превращается в сточную канаву, а может и наоборот — тут уж как повезет.
Заметив, что я смотрю на его друга, Кирилл обернулся, но, заметив улыбку в его глазах, продолжил, ничуть не смутившись:
— Часто говорят, что счастье — это не цель жизни, а путь к ней, не обращая внимание на то обстоятельство, что две силы ведут нас по этой дороге: путевая звезда, которую ты выбрал, и ветер внешних обстоятельств. И тут самое важное понять – где какой, пойди разберись, а потому часто человек так слеп в своей счастливой корысти, ставит парус по ветру и изменяет восприятие мира. Ветер становится главным, и кажется, что свой путь ты идешь правильно, по прямой, а все остальное — недоразумения, никак не связанные с качеством мыслей. Вот и выходит, что чем бы ты не занимался, кого бы ни любил... — он сбавил темп своей речи, грустно вздохнув, чем тут же воспользовался Романов:
— ... не имеет никакого значения. Так выпьем за Побочный Эффект — неизбежный и ужасный! — выпалил Майкл, театрально извлекая из бортового бара бутылку коньяка и расхохотавшись.
Я улыбнулся, Стрепет нет. Он думал о чем-то своем, глядя в иллюминатор, где розовые верхушки деревьев неслись прочь от геликоптера.
— Так ты не договорил, — продолжил я волнующую тему, принимая от Майкла бокал. — Неужели я обречен? Как долго будет длиться Побочный Эффект?
— Да нет же... Побочный Эффект придет взамен предсказаний. Не будешь смотреть в будущее — не будет желания убить... Я же с этого и начал наш разговор, когда попросил не заглядывать в будущее... У меня, например, после первого покушения синдром убийства исчез, но я и предсказывать перестал, если не считать, конечно, сегодняшнего дня, когда я был вынужден глядеть глазами разных людей, в том числе — и твоими. А до этого я тебя “увидел” глазами Майкла… собственно, это нас всех и спасло, помните: “Пароль — “БАНАН”…
— Погоди, погоди... — Романов, собравшийся было выпить, убрал руку, и удивленно уставился на друга. — Если ты говоришь, что после первого покушения ты вылечился, то зачем ты мне тогда заказал второе покушение на тебя? Этот дурацкий звонок с утра… «Не задавай глупых вопросов, и не услышишь глупых ответов»…
— О... – вздохнул Стрепет. – Это очень грустная история...
Он отвернулся к лобовому стеклу и, ткнув пальцем прямо по курсу геликоптера, сказал новым голосом, очевидно желая замять эту тему:
— Уже виден замок. И полиция улетает, как я и просил...               
               
*   *   *

— ... Да? Что ж, "Грузовик на проселочной дороге" написана очень правдоподобно... — согласился со мной Романов, отходя от нее еще на шаг и критически рассматривая ее одним глазом. — Мне тоже эта картина всегда нравилась больше, поэтому возьму другую, "Вечер над зарей"... Да и какая разница? Мне ее все равно топить, а Кирику будет приятно... А может, вовсе оставить тут, что интерьер портить… Да, пожалуй, так и сделаю…
— Нет, Майкл... — раздался глухой голос Стрепета, который неожиданно вышел сзади нас из-за картины, что стояла в другом конце зала.
Он был бледен, как полотно, руки и голос дрожали, а в глазах стоял страшный туман:
— Забирай себе эту картину… Или даже обе… Раз обещал – забирай… ты же мне отдал тогда свою тачку, и ничего… Я доставил тебе столько хлопот, но, боюсь, они еще не закончились… Пожалуйста, вызови полицию…
Он медленно подошел к столу, сел на массивный стул, закрыл лицо руками и разрыдался.