Однажды преступив черту. На охоте

                Глава тринадцатая
   
                На охоте

    По колено проваливаясь в  плотные сугробы, припадая на раненую ногу, медленно брёл  Антип сквозь непролазные чащобы тайги.  Под порывами ледяного ветра тайга шевелилась и стонала. Пурга больно стегала по лицу  колючим снегом, слепила глаза. Антип, прищуриваясь и низко опустив голову, скрипя крепко стиснутыми зубами,  преодолевая порывы ураганного ветра,  настойчиво продвигался вперёд.  Стегно  ныло, каждый шаг давался  Антипу с трудом. 
   
    Перед его взором вставал образ Дарьи, её милая улыбка, нежный взгляд её  глаз.  Он считал себя ответственным за её здоровье, за здоровье будущего ребёнка.  Ведь Дарья доверилась ему, не раздумывая, вручила свою судьбу, саму   жизнь в его руки. Она считает его семижильным.  Дарья    убеждена  в его силе, выносливости, в его житейской надёжности, ведь Антип в её глазах не новичок в борьбе с суровой сибирской природой.  Он не может не оправдать её ожиданий!
    
    Эти мысли  придавали  Антипу силы и он, словно дикий зверь, рвался к цели.Там, ниже по течению  реки, в междуречье Непы и Тунгуски он должен  встретить тунгусов. Он  не раз встречал их там, в дремучих медвежьих лесах, когда бродяжил по тайге. Тунгусы помогут. Тунгусы поделятся порохом, свинцом, солью.
   
    Холодало. Встречный ледяной хиуз теснил грудь и  перехватывал дыхание.Руки Антипа коченели,  и он то и дело отдувал их губами. Стужа насквозь пробирала его застывающее тело. С густых рыжих усов его, буйно спутанной бороды, покрытых куржевиной,  свисали ледяные сосульки. Ресницы смерзались. Лицо деревенело.
   
    Короток зимний день.  Таяли  в    мутных предвечерних сумерках стволы деревьев, тонули в сгущающейся синей мгле очертания дальних сопок.   День сменялся ночью. Настало время разложить костёр и обустроить место для ночлега.
   
    На небольшой лесной прогалине, у огромного соснового выворотня с причудливо вздыбленными  корнями, с застрявшими между ними комьями красной  глины и плоского бурого плитняка Антип широко разгрёб и утоптал ногами снег и  с подветренной стороны   стал раскладывать огонь.  Натесал с узловатого пня смоляных щепок, надрал  бересты, нарубил сухостоя, набрал охапку сухих веток, чтобы подкладывать в огонь, пока он не разгорится.  Завиток березовой коры  легко вспыхнул, словно промасленная бумага. Костер шипел, потрескивал и   животворное  пламя медленно  набирало  силу. Сосновый выворотень надёжно прикрывал огонь от ветра.
   
    Повалив сушину, Антип разделал её топором на полуторометровые брёвна-чурки. Концы   бревен положил в огонь, разведя противоположные так, чтобы чурки горели не так скоро и не кидали искр.    Наломал  ворох  лапника,     навалил   его под сосновый выворотень  и устроился на ночлег в глубоком и мягком ложе. Неистово бушевал ветер.   Тайга угрожающе гудела. Огромные вековые сосны держали на своих растопыренных иглистых лапах комья   плотно слежавшегося снега, которые  валились сверху на убежище Антипа.Он был угрюм и зол. В глазах Антипа  застыла смертельная тоска. Нестерпимо хотелось есть. Уже который день он пил только пустой кипяток с горстью отваренных сухих плодов шиповника, да с жадностью грыз кедровые орехи.
   
    Пока горел костёр, Антипу было тепло  в  устроенном им  ложе. Но едва огонь притухал,  зимняя стужа  подступала к его членам. Руки  и ноги  зябли,  и невыносимая дрожь пробирала все   тело. Неодолимая, сладкая дремота одолевала Антипа и смыкала  его опухшие от мороза веки. Наваливалась сонливая лень. Шевелиться не хотелось.Антип, напрягая всю силу воли, всю мощь своего духа, резко вставал, окоченевшими руками  подвигал брёвна в огонь и вновь лениво опускался на лапник, протянув застывшие руки и ноги к ожившему огню. Лицо его горело от жара костра, а спина коченела от мороза. Он ложился спиной к огню, подложив под бок свою котомку, выбирая положение, чтобы не сильно припекало – можно спалить одёжину.
   
    Антип  лежал  под  сосновым  выворотнем  и слышал, как стонет от мороза земля, как будоражит  тайгу  проклятая  непогода.  В десятке шагов от него что-то ломалось, трещало и падало в непроглядной тьме.

    Наконец,  ночная  мгла начала рассеиваться, и забрезжил рассвет. Ветер затих. Мучительная, бесконечная зимняя ночь закончилась. Утро выдалось тёплым и  тихим.
   
    Костёр едва тлелся. Антип  раскочегарил притухший огонь, вскипятил воду  и, жадно проглотив обжигающий губы кипяток, продолжил свой путь.
   
    Нудное чувство голода не покидало Антипа.   В желудке  нестерпимо ныло, сосущая боль спазмами разливалась по кишкам,  колени  дрожали от слабости, перед глазами плыли радужные круги.  Антипа шатало. Силы были на исходе.  Выход оставался один -  пожертвовать двумя-тремя патронами из последних шести, которые он берёг на крупного зверя,  и  добыть  какого-нибудь зверька - ту же  белку, чтобы на время приглушить   мучительный голод. Антип хорошо помнил рассказы бывалых людей, много повидавших на своем веку, что мясо этого маленького зверька спасло в тайге жизнь не одному человеку.
   
    Пронесшаяся над тайгой вьюга, припорошив  старую многоследицу «переновкой», во многом  облегчала Антипу охоту: любой оставленный на снегу следок был сейчас свежим и отчетливо виден.
   
    Уже через четверть часа охотник заметил на рыхлой пороше беличий след. Антип прошёлся  по нему  с сотню  метров, внимательно приглядываясь к отпечаткам лапок белки. Сначала след  шёл «полом». Изредка зверёк поднимался на деревья, но опять спускался  и бежал низом. Прямолинейный ход белки  нарушался боковыми отскоками, где были видны « копанцы» - белка копалась в снегу, добывая что-то съедобное. Склонившись над  «копанцами», Антип обнаружил немного скорлупок от кедровых орехов. Было ясно, что белка нашла   свою маленькую кладовую, куда ещё с осени были ею спрятаны питательные орешки.  Это был «поедной» след - белка вышла из своего гнезда – гайна на кормёжку. В сильные морозы, с увеличением снегового покрова зверёк, выходя покормиться, не пробегает уже больших пространств, держится близ гайна, иногда по нескольку суток отсиживается в нём, впадая в состояние полуспячки.
   
    След был еще «горячим»: снег  не успел слежаться, крупинки его ещё не смерзлись. Зверёк прошёл здесь совсем недавно,  его можно довольно быстро догнать на кормёжке. Антип ускорил шаг и вскоре упёрся в ствол старой  лиственницы. Вокруг дерева на снегу было много «поеди» – объеденных белкой лиственничных шишек.  Антип долго и внимательно всматривался в крону дерева и наконец с трудом различил притаившийся серый комочек. Белка так тесно прижалась к стволу, маскируясь под серо-буроватые наросты коры, что разглядеть её было непросто. Но глаз Антипа зорок. Он, затаив дыхание, стал выцеливать добычу. Раздался выстрел.  Безжизненное тельце зверька, сражённое пулей,  обмякло и, цепляясь за сучья, соскользнуло вниз.
   
    Совсем скоро Антип перехватил новый беличий след. След шёл низом, был  прямолинеен, без боковых отскоков, прыжки ровные, короткие,  задние лапки широко расставлены «ёлочкой».

    «Гайновый след, - заключил Антип, - обратный путь белки с кормёжки в своё гайно».
   
    Пробежав   сотню метров, зверёк пошел более крупными прыжками: гайно где-то совсем близко.
 
    След белки неожиданно потерялся - зверёк поднялся на дерево. Антип по незначительным кусочкам коры, «козлиной бороды» – длинного  таёжного  лишайника, хвоинок на снегу, которые сбросила белка, перекочевывая с дерева на дерево, угадал направление зверька, его верховой след. И вот среди густой хвои Антип едва различил небольшой тёмный клубок – гайно белки, где наверняка и затаился сейчас зверек. Антип неторопливо подкрался к дереву и, чтобы выпугнуть хозяйку из гнезда, палкой несколько раз провел по  шершавому стволу  вверх и вниз.  Серым комочком шустро выскочила белка из гайна. Беличьи коготки зашуршали  по коре дерева.   Тело увёртливого зверька, словно молния, метнулось вверх по стволу и  неподвижно замерло.Прогремел выстрел, и гулы его глухим эхом  раскатились  по тайге.Пушистый серый комочек, словно подкошенная былинка, цепляясь за сучья, свалился  к ногам охотника.
   
    На первом же привале изголодавший,  истощавший Антип  жадно  глодал ободранные, отваренные беличьи тушки.

(продолжение следует)