Ганнибал. миссия сципиона

(в соавторстве с Дмитриевым С.И.)

Историческая повесть
Глава первая   

Нике был неприятен этот воняющий потом и вином бородатый капитан с дурными манерами. Еще в Карфагене, лишь увидев Эхила, она сразу же попросила, чтобы ей дали того, кто лучше бы подходил на роль провожатого дочери карфагенского вельможи. Но к желаниям Ники никто не прислушивался. Что-то требовать было бесполезно, поскольку  авторитет Гамилькара Барки, ее отца, в последнее время стремительно падал.
- Моя госпожа изволила видеть своего покорного слугу, - с едва скрываемым сарказмом произнес Эхил, войдя в каюту и почтительно поклонившись. Одновременно он пожирал глазами стоявшую в глубине каюты девушку, неумело прикрывающуюся полупрозрачным шелком.
- О, боги, Эхил! - воскликнула Ника, - сколько раз я тебя просила не вламываться в мою спальню без стука.
- Прошу прощения и уповаю на твое великодушие, достопочтенная Ника, - ответил Эхил, продолжая бессовестным взглядом угадывать под легким шелком очертания ее девичьей фигуры, - должен все же напомнить, - добавил он, - что ты находишься не во дворце своего отца, а на судне. Здесь такой близкий твоему сердцу этикет не столь важен.
- Я тебя, пахабная морда, не для того позвала, чтобы выслушивать твою болтовню. Меня интересует, когда я  наконец увижу своих братьев!
Ника схватила тяжелый бронзовый подсвечник и швырнула им в капитана. Подсвечник, ударившись о стену позади Эхила, упал на пол. Моряк с невозмутимым видом поднял его и поставил на стол. Буйный темперамент этой девицы иногда возбуждал в нем странные чувства, которые, не будь такой большой разницы в происхождении, могли бы стать поводом для чего-то более интересного. Подобный диалог происходил между Никой и Эхилом почти каждое утро, отличаясь или большей нервозностью, или же веселой игривостью, в зависимости от обстоятельств.
Но сейчас капитану было не до игривости. Эскадра попала в страшный шторм, бушевавший с неослабевающей силой вот уже три дня подряд. Когда разгневанное море, наконец, успокоилось, оказалось, что корабль с дочерью великого полководца, оказался в полном одиночестве, растеряв все сопровождение во время бури. Кроме того, понадобится еще некоторое время, чтобы определить свое месторасположение и поскорее достичь берегов Иберии. А ведь Эхил отвечает за Нику головой...
- Мои люди сделали все необходимое, чтобы возобновить курс нашего судна, - уже серьезно произнес Эхил, тяжело опускаясь на табурет, стоявший возле самого входа, - шторм раскидал наши корабли так, что мы не видим их. Боюсь, что оставшийся путь нам придется преодолеть в одиночестве.
Ника поправила волосы и подошла к окну, за которым простиралось бескрайнее море. Сейчас оно было тихим и красивым. Его поблескивающая на солнце гладь мирно простиралась далеко к неведомым горизонтам. Но еще вчера оно, ослепленное яростью, вздымало высокие темные волны, стремясь поглотить в свою пучину все живое. Нике стало неуютно при одном только воспоминании об этом. Тогда, она, охваченная ужасом, часами взывала ко всем известным ей богам и обещала принести им богатые жертвы в обмен на то, что они утихомирят стихию и подарят ей жизнь.
- Море спокойное, - сказала Ника, обернувшись к Эхилу, - что мешает нам  продолжить путешествие? Почему гребцы не берутся за весла?
- Испорчен такелаж. Сейчас его восстанавливают. Думаю, к вечеру все будет готово к плаванию.
Ника подошла к Эхилу. Тот встал.
- Я хочу как можно быстрее покинуть борт этой посудины, - медленно сказала она, - мне совсем не улыбается, по милости некоторых бестолковых мореходов, угодить в лапы вездесущих римлян. Ты можешь быть свободен.
Эхил зло прищурил глаза. Он хорошо знал: в том, что они попали в шторм, вины моряков не было. Совет потребовал немедленно отправить Нику в Иберию в связи со смертью ее отца. Конечно же, все понимали, что это только повод. Сын одного из влиятельнейших  членов совета был влюблен в дочь пунийского полководца и горел желанием как можно скорее жениться на ней. Но вышла незадача -  Гамилькар Барка впал в немилость по причине своих последних поражений в войнах с римлянами, и его дочь оказалась нежеланной особой в высших кругах. Стали также вспоминать о том, что Ника была незаконнорожденным ребенком Барки, что еще более усиливало неприязнь к ней.
Чтобы отвлечь внимание влюбленного от Ники, софеты решились на крайнюю меру - немедленно выслать ее за пределы Карфагена. Свое решение объяснили тем, что она обязательно должна поклониться праху своего отца, а ее брат - Ганнибал позаботится о безопасности и благосостоянии сводной сестры.
Хотя Эхил и предупреждал о неблагоприятной погоде, его, понятно, никто не стал слушать. Ему было приказано немедленно покинуть гавань Карфагена.
- Ты несправедлива к людям, в руках которых находится твоя жизнь, - тихо произнес Эхил и вышел из каюты.
С севера дул свежий бриз. Еще недавно свирепое море теперь нежно ласкало волнами борт одинокой боевой триеры. Ловко цепляясь за ванты, десяток матросов спешно чинили такелаж и убирали на палубе. Эхил подошел к одному из них.
- Что нового? - спросил он. - Когда мы увидим землю?
Матрос в ответ только покачал головой. На его лице читалась тревога:
- Наши люди только что увидели землю, - тихо ответил он,- только, боюсь, она не обрадует нас.
- Что это значит? Выражайся яснее! - Эхил стал всматриваться в горизонт, на краю которого, можно было увидеть очертания земли.
- Я подозреваю, что мы, волею морской бездны, оказались в опасной близости к италийским берегам. Их корабли рыскают в здешних водах, словно голодные звери на охоте в поисках добычи. Гребцы готовы, и  с минуты на минуту они, наконец, возьмутся за благородное дело спасения наших шкур.
Эхил скептических скривил рот и горько усмехнулся:
- Как бы их усилия не оказались тщетными, - произнес он загадочным тоном.
Матрос испугано взглянул на Эхила:
- Перед отплытием я принес в жертву великой Иштар здоровенного быка. Боги должны быть милостивы к нам!
- Иногда боги бывают такими  же предателями, как и люди, - возразил Эхил.
Весла опустились на воду. Где-то в недрах судна стали отбивать такт, следуя которому гребцы принялись за работу. Через некоторое время корабль быстро набрал скорость.
Эхил вдохнул полной грудью морской воздух и улыбнулся. Все не так уж плохо. Его корабль остался целым и невредимым, выдержав тот ужасный шторм, и теперь есть все шансы доставить Нику в Иберию, только бы...
- Судно в поле видимости!
Услышав это, капитан грязно выругался, проклиная жестоких богов, в которых, как ему казалось, совсем не верил. Матрос, с которым он только что разговаривал, молча покосился на него. Суеверный страх наполнил его душу, однако гнев богов страшил меньше, чем насмешки капитана, поэтому матрос отвернулся, чтобы не выдать собственных чувств.
- Ускорить темп втрое! - гаркнул Эхил и побежал на ют, где грелись на солнце карфагенские воины. Услышав сообщение о судне, они подскочили и стали всматриваться в водную гладь.
- Может, это наша триера? - с надеждой произнес один из них.
- Хотелось бы верить, - тихо ответил другой.
- Если хочешь мира, готовься к войне, - мрачно произнес Эхил, прислушиваясь к частым ударам барабана и напряженной работе весел за кормой, - если это римляне, - нам не уйти, - продолжил он свои размышления, - они обычно плавают на пентерах, оснащенных "воронами"...
- Это не торговый корабль, - у него слишком большая скорость, - заметил один из солдат, поправив меч, висевший  на широком кожаном поясе. - Будем стоять на смерть, - после недолгого молчания продолжил он, - будь прокляты те, кто посадил нас на это дырявое корыто!
- Другого выбора боги нам не оставили, - буркнул другой, осматривая свой клинок, - этот меч уже однажды вкусил римской крови. Будет для него пища и сегодня.
Воины принужденно рассмеялись. Эхил оставил их компанию и спустился в каюту, где его ждали боевые доспехи. Он был сыном торговца из древнего финикийского рода, поэтому не любил воевать. Больше всего на свете ему не хотелось умирать в схватке с врагом, но немилосердная фортуна, видимо распорядилась по-другому. В случае сражения шансы на победу были невелики. Эхил клял себя за недальновидность. На судне он разместил слишком мало солдат.
Тем временем неизвестный корабль быстро приближался. В том, что это римское военное судно, теперь уже никто не сомневался. Эхил приказал поставить дополнительный парус и еще ускорить темп.
Словно птица, корабль карфагенян летел по морским просторам, рассекая морскую грудь острым форштевнем. Но  противник не отставал. Эхил мог видеть солдат на его палубе и матросов на вантах, прикидывая силы врага. При абордаже силы будут явно не равны...
Вдруг ветер сменил направление, и парус захлопал на мачте. Эхил бросился вниз к гребцам.
- Что вы тут спите, что ли? Или рыбам на ужин захотелось?!
Один из матросов только развел руками и указал на человека, стоящего за большим кожаным барабаном, добросовестно отбивающего быстрый темп. Пот лился по его полным щекам, однако лицо было полно решимости.
- Мы работаем в полную силу, господин, - сказал матрос.
Эхилу нечего было сказать. Ругнувшись, он  выскочил на палубу, чтобы организовать оборону судна, хотя в глубине души понимал, что все его усилия напрасны. Только кровь гордого карфагенского рода, текущая в его жилах, заставляла его  бороться до последнего.
Тем временем  пунийцы значительно проигрывали римлянам в скорости. Пять рядов весел римской пентеры и более совершенная парусная система давали возможность эффективней маневрировать и быстро наращивать скорость, чего была лишена триера карфагенян.
Момент, когда «ворон» с хищным треском тяжело обрушится на палубу пунийского судна, неумолимо приближался.  Высокий черный борт римской пентеры неожиданно, словно морское чудовище из водной преисподней, возник перед карфагенскими воинами. В тот же момент на головы защитникам триеры  хлынул ливень смертоносных вражеских стрел. Пораженные ими несколько десятков пунийцев, пали мертвыми, оросив  кровью палубу. Огромный абордажный крюк «ворона» с характерным звуком впился в обшивку триеры. По образовавшемуся мосту римские воины, оглашая воздух боевым кличем, атаковали карфагенян. Воинственно  зазвенела сталь, и засверкали наконечники копий. Выстроившись в три линии, пунийцы  мужественно  отбивали одну атаку за другой, но уже через несколько минут  всем стало ясно, что силы неравны. Римские корсары имели численный перевес и были лучше вооружены.
Отчаянно защищая  каждую пядь, карфагеняне медленно отступали под яростным натиском врага. Трупы, попираемые ратниками, вскоре заполнили все пространство под ногами от кормы до самого юта. Оценив ситуацию, Эхил бросился на нижнюю палубу с единственной мыслью о том, как спасти Нику от рук римских пиратов. Здесь царила зловещая тишина, нарушаемая лишь звуками битвы, доносящимися сверху.
Эхил рванул на себя дверь каюты и первое, что  он увидел, - это девушку, стоявшую  у входа, вооруженную кривым персидским мечем, готовую дать отпор противнику, каким бы сильным тот не оказался.
Увидев Эхила, Ника опустила оружие и с дрожью в голосе спросила:
- Что там происходит?
- Римляне почти захватили триеру, - произнес Эхил, и словно в подтверждение его слов, позади раздались топот ног и латинская речь.
- Прыгай в окно, - прошипел капитан.
Ника растеряно посмотрела на Эхила, но отрицательно покачала головой:
- Я не умею плавать…
- Пускай же тогда наша кровь умилостивит сегодня разгневанных богов, - произнес  Эхил  и с криком бросился на появившегося в дверном проеме римского воина…

Глава вторая

В этот день на Капитолийском холме было людно и шумно. Преторы, трибуны и квесторы в сопровождении слуг и клиентов один за другим входили в зал для заседаний, кивком головы приветствуя друг друга и занимая свои места на подиумах. На их восковых, обычно непроницаемых лицах даже самый неискушенный наблюдатель сегодня мог прочесть едва скрываемые тревогу и напряжение. Уже несколько дней среди обывателей Рима ходили темные слухи о крупном поражении римской армии. Народ  собирался на Форуме. Знатные и простые женщины ходили по улицам, допытываясь у каждого встречного, что ожидает государство, не разбито ли консульское войско и какое именно? У курии  собралась угрожающих размеров толпа, громко требующая, чтобы сенаторы, наконец, сообщили о случившемся и рассеяли всеобщее недоумение. Когда, ближе к вечеру эти требования начали принимать  угрожающий характер, на возвышенность посреди  Форума  неторопливо поднялся претор. В наступившей гробовой тишине, которую, казалось, не смела нарушить даже природа, раздались его слова:
- Мы проиграли большое сражение…
Эта короткая  фраза стала ударом для каждого, кто услышал ее, передаваемую из уст в уста в тот вечер,  даже не смотря  на то, что все и так готовились услышать самое худшее.
Претор больше ничего не сказал, но на следующий день весь город уже знал, что именно произошло – армия консула Фламиния потерпела жестокое поражение от пунов в ущелье возле Траземенского озера.
Спустя короткое время, в Рим стали возвращаться жалкие остатки разбитых легионов. В сумерках, прячась от посторонних глаз, стыдясь быть узнанными, воины входили в город, желая только одного – оказаться  под родным кровом. Их суровые, потемневшие и осунувшиеся лица невозможно было разглядеть, так как они шли, низко опустив головы, прикрытые большими капюшонами. Под длинными серыми плащами многие из них скрывали разбитые окровавленные доспехи и наспех перевязанные грязными тряпками раны. При виде этих солдат горожане останавливались и взорами, полными тревоги и сочувствия, провожали своих соотечественников, не решаясь заговорить с ними…
Сципион появился в зале сената одним из последних. На его лице лежала печать усталости и озабоченности. Как и большинство римских сенаторов в эти дни, он почти не спал. Бесконечные советы стратегов и дела государственной важности истощили  силы этого человека. Однако узенькие щелочки его прищуренных глаз горели огнем и решимостью. Железная воля  держала  в ежовых рукавицах ослабевшее от бессонницы тело.
-  Сегодня должны принять окончательное решение, - раздался юношеский бас Марка Катона за спиной.
Сципион только пожал плечами.  Уже четвертый день каждое заседание сената было именно тем рассуждением, во время которого планировалось «принять окончательное решение». На деле же получалось, что патриции и трибуны лишь толкли воду в ступе. Одни настаивали на том, чтобы  укреплять город и собирать народное ополчение. Другие разражались пафосными речами о том, что настал час усмирить свою непомерную гордыню и  договориться с Ганнибалом. Который раз суесловы из этих противоборствующих группировок скрещивали мечи в бесконечных словесных поединках, так и не ответив на вопрос: «Как защитить Рим?»
- Очень отрадно это слышать, - после продолжительного молчания ответил Сципион, - только разве впервые в этих стенах принимается такое столь радикальное решение? – сенатор криво ухмыльнулся, - и вообще, лично я  сомневаюсь в целесообразности своего пребывание в этом благородном собрании, - римлянин сделал особый акцент на слове «благородный», после чего рядом сидящие сенаторы в недоумении покосились на своего коллегу.
-  Как! Тебя не волнует судьба республики? – с притворным негодованием воскликнул Катон.
Сципион скептически скривил полные губы. Волнует ли его судьба страны, которой он имеет честь управлять? Переживает ли он душой за очередное поражение консульской армии в противостоянии с пунами? Конечно, ему дорог Рим, и он болеет за каждого солдата, падшего на поле сражения. Не он ли продвигал законы о налогах, дабы раздобыть деньги на новый флот? Не он ли много раз лично возглавлял  кампании против пунов?
Теперь же, когда Ганнибал угрожает самому Риму, Сципион, как только мог, побуждал других сенаторов к решительным действиям. Его раздражала паника, царившая в городе, и он ожидал, когда, наконец, найдется человек, который возьмет дело в свои руки и одним властным жестом прекратит эту бессмысленную болтовню.
В молчании наблюдая за тем, как медлительные и неповоротливые сенаторы обсуждают создавшееся положение и горячо спорят по поводу того, кому быть новым консулом, Сципион напряженно думал о чем-то своем, будто бы происходившее вокруг совсем его не касалось. Лишь однажды, когда обсуждения в сенате приобрели особенный эмоциональный накал, Сципион проявил признаки своего присутствия. Скорчив презрительную гримасу, он прошептал:
- Республика на грани, а они о титулах спорят. Ослы!
Когда собрание сената закончилось, все его участники  выглядели скорее озабоченными, чем удовлетворенными. Уж больно много разногласий стояло между отдельными членами сената, немало личных интересов и кулуарных интриг в недобрый час воскресло перед глазами блюстителей республики…
Сципион и Марк Катон, спустившись с Капитолия, направились по улице Ткачей  к Центральной площади. Стоял ясный  летний день. Ласково светило солнце, но жарко не было, так как со стороны моря дул приятный ветерок.
- Как тебе понравилось то, что происходило сегодня в сенате? – после продолжительного молчания спросил Катон, с интересом разглядывая двух симпатичных патрицианок, важно шедших навстречу в сопровождении рабов. Им, наверное, не терпелось  узнать, какое решение принял сенат.
- Наверное, все происходило так, как должно, - рассеяно ответил Сципион. По правде говоря, его мысли сейчас текли совсем в другом русле, и ему не хотелось думать о сенате.
- Почему выбор центуриальных комиций тебя так смущает? – задал он встречный вопрос Катону, чтобы ради приличия поддержать разговор с другом.
Катон пожал плечами:
- Фабий Максим – консул – это еще куда ни шло, но его помощник…
- Минуций Руф – выходец из простого народа. Тебя  смущает именно это обстоятельство?
- Я, конечно, понимаю, что демократия – это святая святых римской государственности, но допускать простолюдина к большой власти в такой ответственный момент… честно говоря, мне как-то не по себе.
Сципион с сочувствием посмотрел на своего молодого спутника. Как, все-таки,  глубоко сидят предрассудки в сердцах людей, и с каким рвением эти люди, молодые или старые, готовы защищать их, находя всевозможные оправдания  их существованию, жертвуя при этом, ради собственного душевного комфорта  дальнейшим развитием целого общества. Понять Катона, конечно, можно:  все новое всегда кажется чуждым и не вселяющим особых симпатий, ведь в нем так сложно разглядеть зерно истины!
- Все, что происходит перед нашими глазами, друг мой, – действительно беспрецедентный случай, но мне кажется, что сейчас в тебе говорит именно непримиримый аристократ, -  Сципион рассмеялся и дружески  похлопал Катона по плечу.
Тем временем собеседники вышли на площадь, в последние несколько дней привычно переполненную народом. От внимательного взгляда Сципиона не ускользнуло, что нынешнее оживление на площади имело несколько другую причину, поскольку на возвышенности для ораторов стоял судебный исполнитель, а рядом спешно сооружался помост для казни.
Спутники остановились в дальнем конце площади и заинтересованно наблюдали за происходившим. С северной стороны раздался сигнал трубы, и внимание всех  обратилось туда, откуда должна была появиться процессия с приговоренным к смерти. Толпа оживилась, предвкушая кровавое представление.
- Только подумай, как чернь любит смаковать жестокость, - обратился Марк Катон к Сципиону.
- Слабость всегда порождает агрессию. Так устроен человек, - словно размышляя вслух, ответил сенатор, - когда он созерцает казнь, то думает, что коль он сам не попал на эшафот, значит, он лучше и выше того несчастного, которому не повезло. Именно  это чувство ложного превосходства и внушает вместо сострадания упомянутую тобою жестокость. Она же приносит мрачное сладострастие, так возбуждающее толпу и потому столь ею любимое.
Катон посмотрел на Сципиона  с восхищением:
- Ты говоришь, как  философ, - произнес он.
- Нет, ты ошибаешься. Я сужу, как человек, лишь отчасти знакомый с темными глубинами человеческой души. Скажу тебе, тот человек, - Сципион указал на коренастого мужчину, которого только что под рев толпы привели на  помост, - ничем не хуже нас с тобой. Просто Фортуна отвернулась от него. Как известно, она девица своенравная.
- Если то, что я слышал верно, то сегодня нам предстоит увидеть действительно необычное зрелище!
 К сенаторам подошел высокий незнакомец в парадной тоге. Сципион, мельком взглянув на  него, узнал одного из влиятельных патрициев Рима -  Гая Антония – безрассудного и жестокого человека…
- Оно куда менее необычно, чем может показаться, -  отрезал Сципион.
Однако патриций, казалось, не слышал сенатора и продолжал вещать:
- Корнелий Фест, центурион консульской армии, должен быть казнен за убийство патриция. В припадке ярости он среди бела дня зарезал Луция Квиста за то, что тот обвинил его солдат в измене.
- И что его ждет? – спросил Катон, с любопытством взглянув на Гая Антония.
- По законам Двенадцати таблиц его рассекут на части, сожгут и прах развеют над Тибром. Но, благодаря некоторым сердобольным сенаторам, даже совершив такое преступление, подобные негодяи, вроде этого могут рассчитывать на помилование, если за него уплатят в казну круглую сумму.
Патриций скривил губы и резко рванул на себя полу своей роскошной тоги, на край которой нечаянно наступил какой-то простолюдин.
- Наши законы слишком милостивы к таким выродкам, – процедил он сквозь зубы, - надеюсь, никому не придет в голову спасать убийцу патриция!
- Откуда столько ненависти? – спросил Сципион, внимательно посмотрев на Гая Антония.
Скосив выпуклые, как у рыбы, глаза на сенатора, патриций, не сказав ни слова, отошел в сторону. Сципион, удовлетворенно хмыкнув, стал более внимательно наблюдать за происходящим на площади.
Тем временем на возвышенность вышел квестор и монотонным голосом стал зачитывать приговор из свитка:
- Корнелий  Фест обвиняется в убийстве патриция и заговоре против Республики. Проявив открытое неповиновение своему непосредственному начальнику, обвиняемый…
-  Как ты думаешь, Марк, что заставило этого центуриона отважиться на такое преступление? – спросил Сципион своего спутника.
- Слышал, что его центурию обвинили в предательстве, - ответил Марк Катон, - возможно, он почувствовал себя оскорбленным, потерял самообладание и…
- Владеющий собой - лучше завоевателя города, - покачав головой, вполголоса ответил сенатор и стал проталкиваться к тому месту, где стоял квестор.
- Хочет ли кто-то внести тысячу систерциев за жизнь этого человека, чтобы ему была дарована жизнь? – отрешенным тоном закончил свою речь квестор.
Откуда-то из многочисленных складок своей тоги Сципион достал увесистый мешок и бросил его к ногам оратора.
- Я выкупаю его! – подняв руку, громко  и отчетливо проговорил Сципион.
Когда Корнелий Фест, сойдя с эшафота, приблизился к своему спасителю, Сципион стал внимательно изучать его, пронизывая насквозь представшего перед ним бывшего смертника. Тот стоял в нескольких шагах от сенатора и в недоумении его разглядывал:
- Я благодарен, за то, что ты спас меня от смерти. Чем обязан такой милостью? – с достоинством спросил он.
Видимо, удовлетворившись своими наблюдениями, Сципион ответил:
- Время предоставит тебе шанс отблагодарить. Теперь же ты свободен. Иди.
Провожая взглядом удаляющегося Корнелия, сенатор краем глаза заметил, как яростно размахивал руками еще недавно злорадствовавший  над смертником патриций. Это зрелище доставило Сципиону немало удовольствия, но, выкупая  государственного преступника, сенатор ставил перед собой другую цель…

Глава третья

Корнелий был сутуловат и угрюм. Его сильное мускулистое тело едва прикрывали жалкие лохмотья, некогда бывшие богатой одеждой центуриона. Стоя посреди огромного атрия, он сдержано поприветствовал вышедшего к нему Сципиона.
- Что побудило тебя посетить мой дом? – ответив кивком головы на приветствие, спросил Сципион.
Больше недели Сципион ожидал этого визита, мучимый сомнениями о том, правильно ли он поступил, выкупая этого человека. Окажется ли Корнелий достаточно благородным, чтобы чувствовать себя обязанным за свое спасение. И, что самое главное, удастся ли  на этом сыграть? Не покажется ли Корнелию слишком большим предоставленный ему счет? Все эти вопросы мучили Сципиона, не давая покоя ни днем, ни ночью. Каждый день промедления мог стать  для Республики роковым. Однако Корнелий пришел, и это было хорошее начало. А ведь Корнелий, как никто другой подходил для выполнения плана, придуманного Сципионом. Плана, который должен был спасти республику от уничтожения.
- Я решил не отдаваться на милость Хроноса и не ждать подходящего времени для благодарности, - ответил Корнелий. Его грудной бас с легкой хрипотцой  звучал как-то по-особенному под высокими сводами роскошного атрия .
- К тому же, я уверен, что римские сенаторы не каждый день выкупают опальных центурионов, - Корнелий улыбнулся и многозначительно посмотрел на Сципиона.
«Он умен, и, надо полагать, держать меч в руках не разучился», - подумал сенатор, радуясь тому, что в очередной раз интуиция его не подвела. Однако внешне  Сципион никак не выказал своего настроения,  продолжая вести беседу.
- Признаешь ли ты себя виновным в том, в чем тебя обвиняли? – спросил он.
- Я наказал смертью человека, который оклеветал моих солдат и намеревался предать их незаслуженной каре. Я не мог этого допустить, - ответил твердым голосом Корнелий.
- Ты пренебрег субординацией и римскими законами, - возразил Сципион, - если каждый по своему произволу будет вершить суд, то в стране быстро наступит хаос.
- К сожалению, Фортуна часто возвышает тех, кто этого не достоин, а римские законы не так совершенны, как любят об этом разглагольствовать в сенате, - Корнелий с вызовом посмотрел в глаза Сципиона, а затем добавил:
- Я должен был что-то сделать, чтобы уберечь незапятнанной честь моих воинов, да и свое достоинство. Лучше умереть отмщенным, чем жить опозоренным перед всей республикой.
Сципион все более проникался уважением  к этому человеку. Он подошел к нему почти вплотную, затем обошел со спины:
- Где сейчас твоя семья?
- У меня конфисковали все имущество, оставив престарелую мать умирать нищенкой на улице. А жена умерла от горя и отчаяния. Они так и не дождалась меня, - Корнелий старался говорить ровно, чтобы не выдать волнения. - Что я должен делать? – закончил свой рассказ неожиданным вопросом бывший центурион.
- Ты уверен, что согласишься исполнить мою волю?
- Я готов на все. Мне ведь больше нечего терять – я уже все потерял, - Корнелий горько усмехнулся.
Сципион молчал, о чем-то напряженно размышляя, а потом, заложив руки за спину, стал  излагать свой план:
- Несколько месяцев назад наш патрульный корабль потопил пунийское судно, - начал рассказ Сципион. Его голос звучал спокойно,  и даже несколько вкрадчиво. Корнелий поднял голову и внимательно слушал. То ли Сципион повлиял на него, то ли существовали другие  причины, но в его глазах ожила заинтересованность. Увидев  эти перемены в собеседнике, Сципион, от взгляда которого ничего не ускользало, продолжил:
- Но перед тем, как отправить весь экипаж на жертвенник Нептуну, удалось захватить в плен капитана и некую девицу. Надо отдать должное этим двоим: они оказали достойный отпор нашим головорезам.
Сципион при этих словах криво ухмыльнулся. Корнелий никак не отреагировал, но продолжал неотрывно смотреть на своего спасителя. Он был весь внимание.
- Долгое время не удавалось достоверно узнать, кто  эта девица. Собирались продать ее первому, кто готов был выложить за нее золото. Однако в последний момент наши шпионы донесли о пропавшей без вести незаконнорожденной  дочери карфагенского  полководца Гамилькара Барки. Как ты, наверное, уже понял, она могла быть сестрой Ганнибала. Предположив это, я приказал пытать капитана пунийской триеры, пока не станет известна вся правда. Конечно, вероятность совпадения была невелика, тем не менее, мне повезло. Взятая в плен девица, действительно оказалась сестрой Ганнибала. Это обстоятельство натолкнуло меня на идею, воплощение которой может спасти Рим. Я надеюсь, что тебе все-таки небезразлична его судьба, несмотря на то, что с тобой обошлись так жестоко и несправедливо. А воплощение моего плана возможно с твоей помощью. Лично я ничего не ищу для себя в этой ситуации. Но мне дорога наша республика, и я готов отдать жизнь за ее свободу. Надеюсь, что и ты тоже. Сципион сделал паузу. Затем внимательно посмотрел на своего собеседника. Мысли других людей давно не были загадкой для сенатора. Он читал их также свободно, как и древние свитки. Вот и сейчас он явственно видел на лице Корнелия следы происходившей в нем душевной борьбы. Это было совершенно естественно  в данной ситуации. Ведь он хотел поручить судьбу республики человеку, которого эта республика обрекла на незаслуженную смерть. Но недаром этот великий человек считался знатоком человеческих душ. Он также понимал, что чувство благодарности к своему спасителю и чувство патриотизма, должны перевесить нанесенные обиды. Лицо Корнелия прояснилось. Взгляд стал ясен и тверд. Сенатор понял, что решение было
      принято. И оно было таким, как он и ожидал.
                - Что я должен сделать – спросил Корнелий.
«Пожалуй, можно изложить ему мой план, – подумал Сципион. -  А для того, чтобы закрепить успех , пообещаю ему великий почет и славу. Деньгами его не купить, а вот честное имя для таких людей дороже жизни. Титул спасителя республики – можно оставить себе, а для него, если выживет, славу всему его роду.
- Ты должен совершить побег вместе с сестрой Ганнибала, затем, втершись к нему в доверие, убить его. Думаю, когда гидра останется без головы, то потеряет весь свой воинственный пыл и ретируется восвояси, - немного помолчав, Сципион добавил. - Не спорю, план смел, и благоволение фортуны не гарантировано. Но если ты воплотишь его в жизнь, то навеки  увенчаешь свой род славой.
- Я не верю в богов, потому их немилость мне не страшна, - после продолжительного молчания ответил Корнелий.

Глава четвертая

Ника в оцепенении смотрела на пустую койку, где еще несколько часов назад лежал Эхил. Вернее, это был уже не знакомый ей отважный капитан карфагенской триеры, в одиночку защищавший ее от римских варваров, а изуродованное пытками тело с едва теплившейся в нем сломленной душой потомка славного финикийского рода. Несколько дней и ночей, не смыкая глаз, Ника провела возле умирающего  Эхила, изо всех сил стараясь хоть как-то смягчить его страдания. Ее глаза не просыхали от слез отчаяния, а в груди пылал огонь ненависти к неумолимому в своей чудовищной жестокости врагу.
Сегодня, когда последний луч солнца покинул тюремный склеп, в котором находились карфагенские узники, и на обрывке перечеркнутого решеткой неба в маленьком окошке под самым потолком мерзли далекие звезды, Эхил скончался. Когда жизнь уже  покидала его многострадальное тело, капитан произнес лишь одну фразу:
- Прости, что я оказался настолько слаб, что предал тебя…
И вот теперь Ника осталась одна, подавленная потерей единственного близкого ей человека  на чужой земле, в страшной камере, без малейшей надежды на избавление или милость победителя. По рассказам своего отца и братьев, Ника знала, что римляне не знали милости к побежденному врагу, даже если это женщина или ребенок.
Поежившись от холода, Ника прилегла на свои твердые нары, закуталась поплотнее в свое уже изодранное шелковое покрывало, и попыталась уснуть, усилием воли гоня мысли о смерти и мучениях.
- Мой брат принесет достойное отмщение за мою смерть этому жестокому народу…, -  стараясь хоть как-то утешить себя этой мыслью, Ника стала погружаться в тревожное забытье, как вдруг ее внимание привлек  шорох, доносившийся откуда-то сверху. Вначале девушка подумала, что крыса вышла на ночной промысел и, вооружившись сандалией, приготовилась дать отпор. Но то, что произошло потом несколько ошеломило Нику. Ей на голову посыпалась известняковая  штукатурка, затем исчезла решетка, и  невидимая рука спустила толстую веревку. Ника знала, что ее держат в крепости, почти все окна которой выходят прямо в открытое море. Долгими ночами, когда сон бежал от глаз, она любила слушать мягкое успокаивающее пение волны под аккомпанемент басистого прибоя. За тем маленьким окошком ее ждали бескрайние морские просторы, где, наслаждаясь своей извечной свободой, резвились ветра…
Ника сбросила с души белесый саван нерешительности и оглянулась на решетчатую дверь, через которую обычно время от времени заглядывал в камеру  вооруженный до зубов охранник. Сейчас там никого не было. Ника подбежала к двери и выглянула в скупо освещенный коптящими факелами коридор. На удивление, именно в этот момент он был пуст – ни одного стражника. Такое случалось крайне редко. Вернее, если бы Ника в тот момент была свободна от дурмана свободы, она бы непременно вспомнила, что такого никогда еще не было, чтобы возле ее камеры не ходил охранник. Обычно их было по меньшей мере двое. Теперь – никого. В тюрьме царила вязкая выжидающая тишина. Никто не бряцал оружием и не переговаривался. Это должно было бы насторожить и внушить подозрения. Но Ника, окрыленная перспективой  освобождения, не обратила на все это никакого внимания. Прихватив свою накидку, Ника стала энергично карабкаться по веревке к окну. Сильный вечерний бриз взорвался свежестью в ее легких, изгоняя  остатки затхлого тюремного воздуха.  Вдохнув полной грудью пьянящей морской прохлады, Ника едва не потеряла равновесие и не упала прямо в морские волны, пенящиеся где-то внизу. Ее тут же подхватили чьи-то сильные руки. Не успев даже моргнуть глазом, Ника обнаружила себя сидящей в лодке. Напротив нее возвышалась фигура незнакомца, молча орудовавшего веслами.
Ника с опаской взглянула вверх, где на сторожевых башнях маячили римские караулы.
- Нас могут увидеть, - одними губами будто для самой себя произнесла она.
- Мы в тени этой скалы, - услышала она приглушенный хриплый голос, - нас не видно ни сверху, ни со стороны моря. Звезды закрывают облака. Ночь обещает быть пасмурной и темной. Боги благоволят к нам.
Ника машинально взглянула на небо и кивнула головой. Если бы она могла в тот момент видеть лицо своего избавителя, скрытое под покровом темноты, то обязательно заметила бы ехидную усмешку. Но уверенный тон человека, почти чудом вытащившего ее из римской темницы, не давал ей повода усомниться в искренности намерений своего благодетеля, поэтому она решила, не теряя времени, узнать как можно больше о нем, на что тот лишь отрицательно покачал головой:
- Каждое слово, вылетевшее из наших уст сейчас, уменьшает вероятность нашего спасения, - почти неслышно прошипел он, - ведь нас хоть и не видят, но могут услышать.
Усилием воли Ника усмирила свое неуместное сейчас любопытство и, прижавшись к борту лодки, стала всматриваться в темноту и наблюдать за гребцом. Тот уверенно вел лодку к противоположному берегу залива, где к самой воде подступал  густой дремучий лес. Движения гребца были уверенны и быстры. Наблюдая за ним, Ника невольно поймала себя на мысли, что ее спаситель совершенно не боится римлян, и делает свое дело так, словно ему никто не угрожает. Такая смелость неожиданного ночного покровителя внушила пунийке чувство безопасности. Она облегченно вздохнула и осмотрелась. Огни римских патрульных триер виднелись где-то совсем далеко на выходе из гавани.  Берег, перемигиваясь ночными светильниками из окон домов, уже давно спал. Было темно и тихо. Слышались лишь мерный скрип весла и плеск воды за бортом.
Спустя примерно три четверти часа днище лодки вклинилось в илистое дно возле прибрежных густых зарослей ивы, опустивших свои змеевидные тонкие ветви в черную воду.
Не проронив ни слова, незнакомец, бросив весла, подхватил Нику  и в брод перенес ее на берег, где в кромешной темноте она услышала храп конского дыхания. Здесь их ждали лошади. Не позаботившись о том, чтобы спрятать от посторонних взглядов лодку, незнакомец стал не спеша, изредка ругаясь на полную тьму, поправлять сбрую на лошадях.
Ника поежилась от холода. Шелковая накидка не спасала от довольно сильного морского бриза, свободно гулявшего среди прибрежных зарослей.
Наконец, незнакомец хриплым голосом сообщил, что лошади готовы.
- Ты умеешь ездить верхом? – спросил он Нику, на всякий случай, повернувшись туда, где тонула в темноте его подопечная.
С самого начала, как только Корнелий узнал, что ему предстоит совершить, то понял, что задача предстоит не из легких. Но только сейчас римлянин осознал, что самое трудное во всем этом совсем не то, как втереться в доверие пунийскому полководцу, а затем, улучив удобный момент, всадить ему нож в спину. Самым тягостным оказалось обманывать девушку. Корнелий видел Нику впервые и то лишь под покровом ночи, но и за это короткое время римлянин ощутил, что эта представительница вражеского для него народа уже с самого начала оказывала на него  сильное влияние.
Когда он пилил решетку на окне темницы, Корнелию казалось очень просто изобразить из себя благородного спасителя перед молодой девушкой. Но теперь, когда римлянин оказался один на один с  Никой, роль  освободителя с каждой минутой стала тяготить его все больше и больше. Если бы не мысль о спасении отечества, ради которого, он, Корнелий,  до сих пор среди живых,  римлянин тут же прекратил  бы эту, уже успевшую надоесть  клоунаду.
- Мой отец учил меня верховой езде несколько лед назад, когда я приезжала к нему в гости в Иберию,- ответила Ника и подошла к Корнелию.
- Что заставило римлянина спасать дочь карфагенского военачальника?- спросила она. Не смотря на темноту, Корнелий почувствовал на себе ее испытующий взгляд. Но он был готов ко всякого рода неожиданным вопросам:
- Я – бывший центурион римской консульской армии, - начал Корнелий свой рассказ, - мои воины сражались под знаменами Республики много лет, одерживая немало блестящих побед и приобретая неувядаемую славу героев. Случилось так, что во время одного  из походов на галлов, я имел неосторожность поссориться с командующим легионом. Он оказался мстительной скотиной и, воспользовавшись поражением нашего легиона, обвинил солдат моей центурии в трусости. Их ждала позорная казнь. У меня был выбор – позволить ему воплотить свой гнусный замысел  или убить его, уничтожив свиток с доносом. Я выбрал последнее, хотя понимал, чем это обернется для меня, - Корнелий замолчал, чтобы перевести дух. То, что он говорил до сих пор, было правдой и потому звучало убедительно. Дальше придется врать…
- И что дальше? – Ника внимательно слушала рассказ Корнелия, вникая в каждое слово.
- Дальше мне удалось бежать, подкупив стражу, - вступая в неизвестность, продолжил Корнелий.
- Зачем же ты рискуешь, спасая меня?
- Отдав большую часть жизни Республике, я получил взамен вопиющую неблагодарность и вероломство. Они перерезали всю мою семью и конфисковали имущество. Вернув тебя Ганнибалу, я надеюсь заслужить его доверие и вполне отомстить  за свою исковерканную жизнь. Сейчас это цель моего существования.
- Человек не может жить одной только местью. Месть подобно пламени сжигает дотла, оставляя только пепел, который не сможет никого согреть.
 Ничего не ответив ей, Корнелий вскочил на свою лошадь и передал Нике меч:
- Держи, это может пригодиться, - тихо произнес он и слегка пришпорил коня.
Когда, спустя несколько часов, всадники выехали на опушку леса, где-то в тридцати стадиях от города, утреннее солнце уже обливало кроны деревьев своим нежным  розовым сиянием.
Они ехали молча. Каждый думал, казалось, о своем, но мысли были одинаковыми. Впервые после счастливого избавления от смерти, в душе Корнелия, проснулись иные чувства. Кроме горечи потери и желания спасти республику, в ней появились столь знакомые каждому мужчине мысли. Мысли о той самой, единственной и неповторимой женщине в жизни каждого мужчины.
Женщине, во имя любви к которой хочется покорять города и страны. Женщине, за один ласковый взгляд и поцелуй которой, хочется собрать для нее все золото мира. Воистину, никто не может возвысить мужчину больше, чем женщина. Также как никто не может и  унизить его больше. О боги, как же счастлив мужчина, в жизни которого есть женщина, искренне любящая его. И эта ее любовь окрыляет его, делая более сильным, смелым, решительным, давая силу и энергию к новым свершениям. Поднимая его на недосягаемую высоту. Делая его неуязвимым для врагов. Ведь истинная любовь – лучший оберег. И мужчина не может умереть, пока его ждет, та самая любимая и единственная, мать его детей и хранительница домашнего очага. Римлянин тряхнул головой, словно отгоняя от себя эти крамольные мысли.
- Корнелий, ты сошел с ума, – сказал он сам себе. Ведь она сестра твоего злейшего врага. Человека, который хочет погубить все то, что так дорого тебе. Человека, которого ты должен уничтожить. Раздосадованный на себя,  он  зло пришпорил коня и понесся вперед.
Ника скакала рядом, молча разглядывая своего спутника. Что это он так хлестнул своего коня. Наверное, рассердился на что-то. Но ведь она не делала ничего дурного. Он был ей интересен во всех смыслах. В первую очередь, как воин, способный вырвать ее из лап своих соотечественников и вернуть на Родину. Затем, и это было самое интересное, как мужчина. Нельзя было сказать, что, будучи молодой девушкой, Ника не имела контактов с мужчинами, но это было скорее легким флиртом, чем серьезным увлечением. Конечно, ей, как дочери известного карфагенского вельможи, оказывали знаки внимания и уважения, и многие из мужчин мечтали бы видеть ее своей женой. Но ни один из них не тронул ее сердца. Не было среди них такого, при виде которого оно бы начинало учащенно биться, а щеки розоветь от волнения.
Словом, не пришла еще в ее сердце настоящая любовь. Но она была женщиной,  женщиной до мозга костей, и ей было свойственна, как и всем представительницам этого прекрасного племени, оценка находящихся в ее поле зрения мужчин. Оценка с точки зрения будущего мужа и отца ее детей. А с римскими мужчинами ей еще никогда не приходилось иметь дела. И это вызывало в ее сердце еще больший интерес. А если бы она знала, о чем в этот самый момент думал Корнелий, и почему он так пришпорил своего коня, она была бы счастлива. Ибо ничто не радует женщину больше, чем мысль о том, что она очень нравится мужчине, и он думает о ней с восхищением. Восхищение – это та энергия, которая питает женщину, заставляет ее выглядеть еще привлекательнее, применяя для этого тысячи хитроумных способов, данных ей самой природой. С одной только целью, чтобы ее добивалось как можно большее количество мужчин. А она могла бы из всего этого великолепия сделать самый правильный выбор. Самый главный выбор в ее жизни. Выбор, который позволит ей чувствовать себя настоящей женщиной – хозяйкой дома, пристанью, куда при первой же возможности будет стремиться ее любимый. И там, залатав его паруса своей любовью, она вновь станет ждать его прихода с трепетным волнением, с осознанием того, что он пошел в это плавание ради нее и их детей. Ждать – такова доля всех женщин. Ждать своего единственного. И природа в достатке наградила женщин этим качеством. Они умеют ждать так, как никто другой. Могут ждать всю свою жизнь. Главное, чтобы тот, кого ждут, был этого достоин. Хранил ей верность, и она отплатит ему тем же. И горе тому, кто предаст ее. Какое же это счастье, когда у женщины есть это право выбора.
И сейчас, разглядывая своего спасителя, Ника невольно проникалась уважением к нему. Из того, что он ей рассказал, она знала, что он отважный воин и военачальник, так любящий своих солдат, что готов был пойти за них на смерть. Он чем-то напоминал ей брата, которого она нежно любила и в глубине души считала идеалом мужчины. Глядя на его мужественное лицо, Ника думала о том, что они совсем не портят его, а наоборот делают еще более мужественным, и разительно отличающимся от лиц, напыщенных юнцов, которых она видела при дворе своего отца. Лицо Корнелия  было сосредоточено и словно высечено из мрамора. Казалось, оно впитало в себя лучшие черты его прославленных римских предков. В его присутствии, она чувствовала себя очень уверенно, и сейчас ей казалось, что все неприятности, произошедшие с ней, уже позади. Смотря на его мускулистые руки, сжимавшие поводья скакуна, она на миг представила, как они обнимают ее. и от этого Нике стало очень тепло на душе. А если бы еще можно было поесть знаменитых восточных сладостей, которые привозил ей отец, то жизнь вообще стала бы куда лучше. Улыбаясь своим мыслям, Ника продолжала скакать рядом с Корнелием. и ветер развевал ее роскошные, цвета солнечного заката волосы.         
Глава пятая

Новый день застал беглецов врасплох и приготовил немало неожиданностей. Сжимая в руках рукоятку тяжелого меча, Ника от усталости еле держалась в седле, а Корнелию не терпелось миновать территорию, где они  могли наткнуться на римские конные патрули. Такая встреча могла сулить много неприятностей, не говоря уже о том, что девица обязательно заметит какой-нибудь его просчет и заподозрит неладное. Как не уговаривал Корнелий пунийку двигаться быстрее, все было напрасно. После бессонной ночи она засыпала на ходу  на гриве своей лошади. Корнелию пришлось привязать ее поводья к своему седлу, но это не сильно помогло. Они все равно передвигались не настолько быстро, чтобы к вечеру покинуть опасную территорию и заночевать на землях тунийцев. Там никому не нужно ничего объяснять и предъявлять документы. Но то, чего так опасался Корнелий, все-таки произошло почти на самой границе. Шестеро всадников выросли на лесной поляне перед беглецами, словно из-под земли и окружили  плотным кольцом, направив на них острия копий.
Разбуженная лошадиным храпом и латинской речью Ника, выпрямившись в седле, подняла меч и некоторое время неосознанно смотрела то на врага, то на Корнелия, что-то им объяснявшего на языке, которого она не знала, поскольку владела лишь одним языком, на котором говорила сама.
Убедившись, что римляне не собираются нападать, Ника немного успокоилась и, опустив оружие, стала наблюдать за Корнелием, пытаясь его как следует разглядеть. Он разговаривал с римским центурионом, указывая то на какие-то свитки с печатями, неведомо откуда появившиеся у него в руках, то на Нику.
Девушка еще раз внимательно присмотрелась к собеседникам. Вначале бледный Корнелий, после нескольких слов с римлянином очень быстро освоился в ситуации, и в его поведении и выражении лица уже нельзя было заметить ни капли волнения. Он вел себя свободно и непринужденно.
- Или он действительно так владеет собой, или… - Ника испугалась собственного предположения. Ей вдруг пришло в голову, что разговор Корнелия с римским офицером похож на беседу  старых знакомых. Хотя Ника не понимала, о чем говорилось, но было ясно как день, что центурион не устраивал допрос и не придирался к написанному в свитке, как это обычно делают военные патрули.
- …или он с ними заодно. Не может же государственный преступник, за которого выдавал себя этот человек, встретившись с патрулем, так задушевно беседовать! - Ника прищурила глаза и осмотрелась. Всадники продолжали стоять плотным кругом, опустив копья, и с нескрываемым интересом разглядывали девицу, словно она не живой человек, а изваяние из мрамора.
Ника  взглядом измерила расстояние до леса, но затем быстро сообразила, что даже если ей удастся вырваться из кольца, копье противника настигнет ее быстрее, чем она достигнет первого дерева. Девушку охватила паника. Она почувствовала себя загнанным в ловушку зверем, которого окружили охотники, и спасения не видно.
- Он вытащил меня сюда, чтобы поглумиться надо мною, - в отчаянии подумала Ника. На глаза навернулись слезы:  - Но я так просто не дамся этим варварам!
Ника снова подняла меч и хотела было ринуться на ближайшего римлянина, чтобы умереть в битве достойно  дочери великого Гамилькара Барки. Но в следующий момент кольцо вокруг нее разомкнулось, и враги исчезли также неожиданно, как и появились. На поляне остались только она и Корнелий.
Римлянин облегченно вздохнул, и поглубже спрятал свиток с охранной грамотой. Спасением оказалось то, что пунийка  действительно не понимала латинского языка, иначе ее пришлось бы тут же убить, и замысел Публия Сципиона провалился бы. Без нее не удалось бы  приблизиться к Ганнибалу даже на расстояние пущенной стрелы.
Корнелий взглянул на свою подопечную. Она была бледна, словно выбеленное полотно, по щекам текли слезы. Девица растеряно озиралась по сторонам, сжимая в руке меч. Она очень испугалась.
Римлянин усмехнулся – Манлий прав: она действительно еще ребенок, волею рока ставший орудием в руках тиранов. Подумать только, как жесток этот мир к невинным детям!  Корнелий тряхнул головой, отгоняя сентиментальные мысли.
Прежде, чем подъехать к пунийке, Корнелий еще раз прокрутил в уме весь разговор с командором сторожевого разъезда Манлием. Тот оказался его старым знакомым по легиону. Увидев его, Корнелий в первое мгновение потерял дар речи. Меньше всего ему сейчас хотелось на виду у Ники разговаривать со своими друзьями. Лучше бы они появились тогда, когда его вели на казнь…
- Приветствую тебя, Корнелий! – воскликнул Манлий, присмотревшись к человеку, сидящему на лошади, - сколько лет, сколько зим. Вот уже не ожидал увидеть тебя в этой глуши, да еще в сопровождении обольстительной девицы. Здесь повсюду рыскают наглые и жестокие тунийцы. Что тебя привело сюда?
- Мое приветствие тебе, Манлий, - сдержанно ответил Корнелий, стараясь закрыть собою от взгляда Ники довольную физиономию собеседника, - не по своей воле брожу я в этих дебрях, друг мой. Вот мои документы. Из них ты узнаешь все, что необходимо знать патрульному центуриону.
Манлий только отмахнулся от свитка:
- Оставь формальности, - небрежно произнес он, - мне нет дела до твоей службы, также, как, я уверен, тебе до моей, - Манлий загадочно посмотрел на друга и улыбнулся, - я слышал, что у тебя были неприятности с Луцием Квистом…
- …из-за чего я чуть не угодил в Гадес, - ухмыльнулся в тон собеседнику Корнелий, пряча свиток. Это была всего лишь охранная грамота, и в ней ничего не значилось такого, что могло бы оправдать его присутствие здесь, в тунийских лесах в компании девицы, не говорящей на латинском. Корнелий был от всей души благодарен Манлию за такое преступное пренебрежение формальностями.
- Также до  моих ушей дошел слух о твоем чудесном спасении от рук справедливой Фемиды, - покачав головой, ответил Манлий. - Иначе ты оказался бы одним из тех, на котором она в очередной раз проявила всю косность римских законов.
Взглянув на Манлия, Корнелий промолчал. Манлий Крис не был похож на того, кто просто так посреди леса отказывается проверять документы. Скорее он был хорошо осведомлен обо всем, что произошло с ним, Корнелием, и уж точно не понаслышке, как  сейчас утверждает с честным выражением лица.
- Пока Фортуна милостива, слава богам, - тихо ответил Корнелий.
Манлий усмехнулся:
- Не смею больше задерживать тебя, дружище. Я вижу, мы до смерти напугали твою попутчицу. Разве можно тащить детей в такую глухомань в наше неспокойное время? Прощай!
- Ты в порядке? – Корнелий испытующе посмотрел на Нику.
Девушка сунула меч в ножны и. не глядя на римлянина, спросила:
- Где ты взял документы, если ты преступник?
Корнелий понимающе улыбнулся и, вытащив свиток, протянул его  девушке:
- Это - пустышка, посмотри. Он пуст, - сказал он. Или она ему сейчас поверит на слово или…
Ника посмотрела на своего спасителя, затем на свиток, затем снова на Корнелия.
- Какая мне разница, лжешь ты или говоришь правду. В любом случае, я - в твоих руках. Ты волен меня убить так же, как был волен спасти из темницы. Нам нужно спешить, - ответила Ника и, пришпорив коня, двинулась к противоположному краю поляны.
Посмотрев ей вслед, Корнелий понял, что вопрос о доверии остался открытым. Пожалуй, не стоило рисковать со свитком, надо было бы придумать что-нибудь более правдоподобное…



Глава шестая

У Корнелия в эту ночь был тревожный и чуткий сон. Его возбужденное и утомленное за последние несколько дней сознание не могло найти успокоение, как не пытался Корнелий успокоить себя и поспать хотя бы несколько часов за последние несколько суток. Даже если ему удавалось на несколько мгновений впасть в забытье тут же смутные зловещие образы, словно призраки, обступали римлянина плотным кольцом, внушая растерянность и даже страх. Корнелий просыпался в холодном поту, оглядывался по сторонам, всматривался в ночную темноту дремлющего леса, прислушивался к звукам вокруг, затем,  проклиная все и вся, снова пытался заснуть. Ника все это время спала глубоким безмятежным сном. На лице девушки не было ни улыбки блаженства, ни гримасы страдания. Оно застыло в немой неподвижности, словно выгравированное из мрамора. Казалось, оно  излучало внутренние уверенность и достоинство. Взглянув на нее, Корнелий взял себя в руки и, растянувшись во весь рост на траве, подумал о том, что стал не в меру нервным и дерганным. Тем более, что та миссия, которую он, то ли себе на горе, то ли к счастью, взялся выполнить, требовала исключительного хладнокровия и мужества. Наблюдая за спящей пунийкой,  Корнелий, невольно проникся к девушке уважением. Ее спокойный сон свидетельствовал о том, что она совершенно ничего не  боится. Размышляя об этом, римлянин незаметно  для самого себя, наконец, заснул. Ему даже не пришло в голову, что Ника на самом деле совсем не спала, а все это время внимательно наблюдала за ним из-под полуприкрытых век. То, что показалось римлянину  в ночном мраке безмятежным сном, оказалось терпеливым ожиданием удобного момента.
В следующий раз пелену сна Корнелия разорвал треск сухой ветки у самого его уха. Открыв глаза, римлянин увидел, как острие меча стремительно приближается к его горлу. Молниеносным движением Корнелий перехватил руку девушки и повалил ее на землю.
Глаза Ники сверкали воинственной яростью,  ее красивые чувственные губы были поджаты и превратились в одну тонкую линию. Римлянин довольно больно придавил ее запястье к земле, но она и не собиралась  выпускать из ладони рукоять меча.  Хотя ее хрупкое тело не имело сил сопротивляться, но дух смело рвался в бой, не страшась ни смерти, ни пыток.
Глядя на Нику, Корнелий вспомнил слова Сципиона о том, что пунийка имеет воинственный нрав и неженскую отвагу, которые она в полной мере проявила при своем пленении, поэтому с ней всегда необходимо быть на чеку. Тогда, Корнелий не обратил внимание на это предупреждение, но сейчас, чудом избежав смерти от руки этой девицы, вполне оценил его значимость.
Римлянину вдруг захотелось задушить этого строптивого зверька и сбежать в Галлию от войны и Рима, но что-то удерживало его.  Возможно это был долг перед Родиной, а наверное, и, кажется, это становилось все более значимым -  красота Ники.  Девушка, лежавшая перед ним, даже преисполненная злобы, была необыкновенно красива. Казалось, гнев только еще более украшал ее благородные черты.
- Ты – римский шпион, а те на опушке – твои друзья, - прошипела Ника, пронизывая Корнелия взглядом своих темных глаз, - я видела, как ты с ними разговаривал. Так мило не общаются с врагами. А свиток этот – вовсе не муляж, а охранная грамота. Прочесть десять слов на латинском я все же в состоянии!
 Ника остановилась, чтобы перевести дыхание. Ее грудь часть опускалась и поднималась, от чрезмерно физического напряжения на ровном лбу выступили крупные капли пота.
Корнелий глянул в сторону. Его охранная грамота лежала распечатанной неподалеку от потухшего костра. Пунийка почти всю ночь выжидала, пока он уснет для того, чтобы проверить его  и нанести смертельный удар. Что ж, это в духе пунов. Они никогда не атакуют в лоб, но терпеливо выжидают благоприятный момент для атаки. Как слышал Корнелий от очевидцев, именно так и произошло в битве при Траземенском озере.
Римлянин непринужденно рассмеялся и встал на ноги. Почувствовав свободу, Ника тут же вскочила и приставила меч к его груди, но Корнелий не стал сопротивляться, только с улыбкой наблюдал за девушкой, подобно тому, как отец наблюдает за резвящимся ребенком. Ника  в этот момент была особенно красива.
- Каковы бы ни были твои замыслы, тебе не удастся их совершить, - продолжала тем временем шипеть, словно дикая кошка,  Ника. - Даже если ты сейчас меня убьешь, тебя быстро разоблачат люди моего брата. Ганнибал жестоко расправляется со шпионами, особенно латинянами.
Корнелий только кивал головой и продолжал улыбаться. Ника, обеими руками, схватившись за меч, ткнула острием в грудь римлянина:
- Почему ты не защищаешься? Я что, с куском мяса разговариваю? – в ее голосе чувствовалось нетерпение. Она была уверена, что застигнутый врасплох противник тут же кинется в драку. Но Корнелий только поднял руки и произнес:
- Я хочу задать вопрос, можно?
- Ну!
- Почему ты до сих пор жива?
В ответ Ника вопросительно подняла брови.
- Подумай сама. Вчера утром тебя должны были казнить по римским законам, но благодаря мне ты до сих пор жива. За последние два дня ни одни враг не коснулся тебя даже краешком своего плаща, - Корнелий старался говорить спокойно и уверенно, подбирая каждое слово, чтобы хотя бы не надолго разрядить обстановку, выиграть время и решить, как действовать дальше. Либо ему удастся сейчас обмануть пунийку либо же миссию придется завершить…
- Что же ты замолчал, продолжай! – с нетерпением воскликнула Ника. Острие ее меча коснулось подбородка римлянина.
Корнелий открыл рот, чтобы продолжить, но произошло нечто, что заставило обоих отвлечься от выяснения отношений.
Что-то просвистело у самой головы девушки и с треском ударилось в кору близстоящего дерева. Это был дротик. Мгновенно оценив ситуацию,  Корнелий  вовремя сбил Нику с ног, так как  три стрелы вонзились рядом с дротиком.
Римлянин прижался к земле рядом с Никой и схватил меч:
- Это не плод моих коварных замыслов, уверяю тебя, - прошептал он, оглядываясь по сторонам в поисках противника, - оставь пока на время мысли о том, кто из нас кому враг, и давай займемся нашим общим  недоброжелателем. Хотя бы кое-как держать меч в руках ты умеешь, как я погляжу. От дочери прославленного полководца другого и не следовало ожидать.
Ника вытерла пот со лба:
- Кто это? – спросила она.
- Тунийцы, - ответил Корнелий, - они не любят незваных гостей. Только вот где они? Хоть бы солнце быстрее взошло – ничего не вижу.
Но противник не заставил себя долго ждать. Выпустив в темноту еще несколько стрел, он атаковал беглецов.
- Спина к спине и делай, что можешь, - прорычал Корнелий, вскакивая на ноги, заметив тени врагов. - Умрем в любом случае вместе, а уже потом нас рассудят боги!
Пять теней нападали с двух сторон. В предрассветном тумане, окутавшем лес, раздался лязг металла и воинственные крики сражающихся. Быстро расправившись со своими тремя противниками, Корнелий поспешил на помощь Нике, которая едва отбивалась от врагов с рогатинами. Несколько умелых выпадов опытного римского воина заставили неприятеля раствориться в чаще. После короткой схватки наступила гнетущая тишина. Сквозь пышные кроны дубов и акаций пробивали себе путь первые лучи утреннего солнца.
- Ты отличный боец, - восхищенно проговорила Ника, пытаясь отдышаться, - если бы не ты, эти звери превратили бы меня в решето.
- Это - опыт, если бы ты повоевала с мое, то сражалась бы не хуже. А для молодой девушки была и вовсе молодцом - пробормотал Корнелий,  напряженно вглядываясь в светлеющее пространство вокруг. Было по-прежнему тихо. Только лошади, перепуганные нападением, недовольно фыркали. Однако римлянина не могла обмануть кажущаяся безопасность. Шестым чувством Корнелий знал, что основные силы противника где-то совсем рядом, готовые наброситься на своих жертв. Тунийцы слабо владели боевым искусством. Подкупленные пунами, прельщенные обещаниями Ганнибала, они добровольно отдали себя под власть завоевателей, оказывая яростное сопротивление своим бывшим союзникам – римлянам.  Они не церемонятся с чужаками, особо не вникая, в то на чьей те стороне… После слов Корнелия легкий румянец залил лицо сестры Ганнибала. Ее похвалил прославленный римский воин, а это чего-нибудь да стоило. Пожалуй, брат был бы ею тоже доволен. А  это значит, что римлянин не может быть врагом. К тому же он такой красивый.
 Корнелий знал, что может справиться с десятком нападающих тунийцев, но они всегда нападают группами от тридцати человек, а это уже проблема. Хотя Ника и доказала, что может владеть мечем, однако тунийские алебарды и рогатины оказались явно не по плечу молодой девушке.
- Нам не мешало бы отсюда поскорее убраться, - еле слышно прошептала Ника, прижавшись к Корнелию, - мне кажется, что они повсюду…
- Лошади – единственное наше спасение, пока они не захвачены врагом, - ответил римлянин, - если нам удастся прорвать окружение – мы спасены, ведь тунийцы всегда воюют пешими, но в этих дебрях нам будет тяжело оторваться от погони.
Ника подняла голову и внимательно посмотрела на Корнелия.  Встретившись с ней взглядом, римлянин невольно вздрогнул. В больших красивых глазах цвета черного мрамора он прочел мольбу о спасении. Корнелий понял, что стоявшая перед ним пунийская девушка хотела жить и в этом желании полностью полагалась на него. Подозрение и недоверие остались в прошлом. Жизнь Ники была в руках у римлянина и зависела от его умения выйти из сложившегося положения. Близость ее молодого, разгоряченного битвой тела, очень возбуждала  Корнелия, но он не мог себе позволить расслабляться, когда окрестности кишели врагами.
Подхватив легкую, словно пушинка, Нику, Корнелий посадил ее на круп лошади, вскочил в седло  и, натянув поводья, одними губами шепнул:
- Держись…
Ее руки обвили могучий торс римлянина, и Корнелий впервые за несколько лет почувствовал себя мужчиной, а не просто командиром вышколенных оголтелых рубак, какими были солдаты его центурии.
Пришпорив коня, Корнелий помчался по узкой тропинке в самую чащу леса, который он знал, как лини на собственных ладонях. Места, где тунийцы готовили засады, были известны римлянину так, словно он сам командовал вражеским отрядом, поэтому ему удалось в течении нескольких минут благополучно миновать несколько ловушек, но затем беглецов ждал неприятный сюрприз. Попав в капкан, лошадь упала, на полном скаку перевернувшись через голову,  и разбросала в разные стороны своих седоков.  Корнелий и Ника оказались далеко друг от друга, окруженные плотным кольцом обезумевших от ярости варваров. Увидев вокруг себя грязные, обезображенные злобой и похотью лица чужестранцев, Ника, преодолевая накативший горячей волной страх, встала на ноги и посмотрела туда, где, ощетинившись мечом, стоял также окруженный врагами Корнелий. Он был готов драться до последнего, хотя понимал, что при всем его мастерстве силы были далеко не равны.
- Прощай… - проговорила Ника. В ее распоряжении оказалось слишком мало времени, чтобы решить, кем на самом деле был для нее Корнелий: спасителем  или исполняющим неведомые ей коварные планы врагом. Единственное, что она точно знала сейчас, возможно за мгновение до смерти, что этот загадочный римлянин стал для нее особенно близким, может даже  ближе, чем собственный брат, хотя еще совсем недавно такое, казалось, было невозможно. Ей вспомнились эти два дня, проведенные вместе с ним в лесу, и чувство благодарности, потихоньку начало превращаться во что-то другое, более страстное. Это чувство было слабым и незрелым, каким оно обычно и бывает у подростка, но с ним было легче примириться перед лицом ставшей теперь неизбежной смертьи. Мысленно попрощавшись со всем, что было ей дорого Ника приготовилась, как можно дороже продать свою жизнь. Она подняла меч и бросилась на врагов. Корнелий понимающе кивнул и приготовился сделать то же самое. Они понимали друг друга без слов, и это их еще более сближало. В его взгляде, брошенном на Нику, она прочла гораздо больше, чем просто прощание, это был взгляд, по которому женщины безошибочно могут определить, как относится к ним мужчина. Это был взгляд, в котором она прочла желание умереть за нее еще множество раз, и не потому, что так сложилась ситуация.                - Почему же так коротка жизнь, - пронеслось в голове девушки. Если бы не это, мы, может быть, могли бы быть счастливы. Прощай,  Корнелий…
Неожиданно раздался пронзительный свист, и на поляне появился отряд  пунийских всадников во главе с военачальником. Он что-то скомандовал, и тунийцы тут же  расступилась перед ним. Воин соскочил с лошади и вплотную подошел к Нике, с интересом разглядывая свою добычу.
Взглянув на незнакомца, Ника произнесла несколько слов на родном языке, тот отшатнулся и ошалело уставился на Нику.
- Что делает дочь карфагенского полководца в самом сердце Италии?
- Враги уничтожили эскадру наших кораблей и захватили меня в плен, а этот римлянин спас меня, - ответила Ника, устало опустившись на поваленное дерево.
Пуниец взглянул на Корнелия, затем перевел взгляд на девушку.
- Это похоже на сказку, - произнес он с улыбкой. - Почему я должен этому верить?
Смерив воина презрительным взглядом, Ника невозмутимо ответила:
- Если ты отведешь меня к Ганнибалу, то брат рассеет твои сомнения. Если же обесчестишь и убьешь меня, то рано или поздно твое злодеяние раскроется и тогда… - Ника провела ребром ладони по горлу и многозначительно посмотрела на пунийца. Тот перестал улыбаться. То ли доводы Ники показались ему разумными, то ли ее повелительный тон возымел должное действие, но он тут же дал знак рукой. Через короткое время Ника и Корнелий сидели в телеге, запряженной парой волов, и в сопровождении молчаливых  ливийских всадников ехали на северо-восток.

Глава седьмая

Несколько дней пути Корнелий провел в беспокойстве. Начиналась наиболее ответственная и опасная часть работы, которую ему предстояло выполнить. Права на ошибку у римского шпиона уже не было так же, как и возможности к отступлению. Хотя Ника заверила, что он, Корнелий, ее спаситель и друг, да и Корнелий очень много прочел во взгляде Ники перед, как тогда казалось, неминуемой смертью, тем не менее, римлянин каждое мгновение чувствовал на себе зоркий взгляд пунийского офицера. За италийским перебежчиком внимательно наблюдали, скрупулезно изучали его поведение, мимику. Каждый взгляд и жест анализировались, к каждому слову прислушивались, пытаясь понять:  кто он в действительности такой и каковы его истинные намерения. Корнелий понимал, что если он не выдержит этого испытания сейчас, когда он в дороге, то к Ганнибалу его не допустят. В лучшем случае, заплатив за службу, отпустят или предложат стать в ряды карфагенской армии. Он же говорил Нике, что хочет мстить римлянам, - поэтому не исключено, что осторожные и хитрые пуны могут предоставить ему такую возможность.
К концу третьего дня пути, когда закат, облив горизонт кровью, погрузил мир в ночную тьму, процессия, сопровождавшая беглецов, остановилась на ночлег на постоялом дворе неподалеку от затерянной среди холмов и долин деревушки. Корнелий, выбравшись из повозки, вздохнул с облегчением. Который раз римлянин проклинал не в меру подозрительного пуна, запретившего ему ехать верхом из боязни, что Корнелий может скрыться. Как Корнелий не убеждал офицера в своей лояльности, воин оставался непреклонным, поясняя свое решение тем, что у него нет оснований  доверять римскому перебежчику.
Путешествие в старой двухколесной телеге оказалось для привыкшего к верховой езде римского солдата малоприятным приключением. Его немилосердно трясло на ухабах бесконечных проселочных дорог и узких каменистых троп. После долгого сидения на мягкой соломенной подстилке перевалы были для Корнелия настоящим избавлением. Усевшись на траву неподалеку от накренившейся на бок ветхой деревянной избы, служившей постоялым двором, Корнелий принялся, наверное, в десятый раз чистить меч. Его он наотрез отказался отдавать пунам, не без помощи Ники отстояв свое право носить оружие. Девушка  же ходила за своим спасителем по пятам, напрочь забыв о недавних подозрениях и пытаясь развеселить мрачного, обремененного непонятной тревогой римлянина.
- Сегодня последняя ночевка, - услышал Корнелий голос позади себя, и чуть было не выругался вслух. Каждый раз пуниец бесшумно появлялся возле него в окружении нескольких вооруженных ливийцев, словно призрак. - Завтра ты предстанешь перед военным советом, который решит твою судьбу.
Корнелий поднялся на ноги и взглянул на карфагенского воина:
- Я должен встретиться с вашим полководцем, - твердо произнес он, - ведь я спасал его сестру не для того, что быть судимым за это вашим правосудием.
- То, что ты рассказал, проверят  и, если не найдут ничего подозрительного, ты, непременно, получишь награду за свой подвиг. Законы пунов так же незыблемы, как и римские и обязательны к исполнению для каждого, кто отдал себя под юрисдикцию великого Карфагена, - сказав это, офицер, как показалось Корнелию, презрительно ухмыльнулся и, смерив римлянина надменным взглядом, удалился.
Подошла Ника.
- Не обращай внимания. Этот воин несколько недоверчив, но, согласись, его можно понять, - сказала она, - сейчас, когда победа над гордым Римом столь близка, мы не можем позволить себе беспечность.
Корнелий усмехнулся и дотронулся ладонью до щеки девушки. Он не собирался этого делать, но рука почему-то сама потянулась к Нике.
- Откуда такая любезность с твоей стороны? Несколько дней назад ты считала меня шпионом и хотела зарезать спящим.
К удивлению Корнелия, в ответ на его жест, девушка не отстранилась от него. Она стояла неподвижно, и ее ставший печальным взгляд блуждал по его лицу. Корнелий почувствовал, будто бы молния с далеких небес вдруг ударила в него. Его бросило в жар, потом в холод, а затем ему стало стыдно перед самим собой. Лет пятнадцать назад, когда он был еще юношей и впервые прикоснулся к женскому телу, Корнелий испытывал примерно такие же ощущения. После этого он знал многих женщин и был женат, но ни разу  страстная эйфория не посещала его тело. Корнелий долго смотрел на Нику, не видя больше ничего, кроме ее больших грустных глаз, и понимал, что за эти дни привязался к ней. Та, народ которой он ненавидел всеми фибрами своей души, стала для него родным человеком. Не смотря на то, что ситуация  была действительно нелепой, Корнелий осознавал, что все, что с ним сейчас происходит, происходит на самом деле, а не просто снится.
- Я надеюсь, что завтра все поймут, что твои намерения благородны, а сердце искренне, - тихо ответила Ника и, мягко отстранив руку Корнелия, растворилась в темноте. Римлянин остался наедине с самим собой. Что-то защемило в груди, и ком подступил к горлу. Ему казалось, что Ника до сих пор тенью стояла перед ним, и ее взгляд проникал в самые сокровенные тайники его души, вопрошая: «Зачем все это?»
Корнелий наконец позволил себе громко выругаться. Видение тотчас же исчезло, оставив горький осадок на душе. Тем не менее, римлянин облегченно вздохнул.
- Гляди-ка напасть какая! – недоуменно пробормотал он и зашел в хижину возле конюшни, где можно было выпить вина и немного отдохнуть.
В тесном полутемном помещении, где царствовали едкий запах человеческого пота и кислого вина, было людно. Несколько ливийцев расположились в дальнем углу и в полном молчании с отрешенным видом потягивали вино из грубых глиняных чаш.
В противоположной стороне ближе к выходу, поджав под себя ноги и с подозрением озираясь на чужестранцев, сидело четверо ремесленников. Они жадно вгрызались в куски жареной баранины и что-то оживленно обсуждали, то и дело тыкая пальцами  на ливийцев и оглашая пространство сытыми отрыжками.
Когда Корнелий появился у входа, тунийцы смолкли и все как один уставились на римлянина. Не обращая внимания на присутствующих, Корнелий удобно умостился на вонючем, набитым прогнившей соломой тюфяке и заказал вина. Осушив кушель, он  растянулся на своей импровизированной постели и закрыл глаза, решив хоть немного вздремнуть перед рассветом.
Ремесленники все это время молча наблюдали за действиями римлянина. На короткое время стало тихо, так что было слышно, как в печи трещат дрова и поют цыкады на улице.
- Ганнибал наголову разбил латинян и теперь продвигается на юг к Риму…
- Наши правители правильно с делали, что перешли на сторону пунов, иначе нам было бы не сдобровать…
- Еще немного и Латинскому союзу конец…
- Наши дети сражались за интересы Республики. Взамен – только презрение. Пуны же обещают нам независимость…
- Мы нарушили договор с латинянами, - не к добру это…
- Неизвестно еще, чем все это  закончится. Говорят, в Риме избрали новых консулов, а наши соседи не спешат разрывать союз с латинянами…
Как ни старался Корнелий, но заснуть не мог, и клял себя за то, что понимает тунийское наречие. Разговоры местных ремесленников не просто не давали спать. Они теребили душу, вызывали возмущение и беспокойство. Смогут ли римские легионы остановить нашествие пунийских полчищ? Удастся ли ему обезвредить Ганнибала? Если Корнелий убьет его, то что будет с Никой? Сможет ли он после этого посмотреть ей в глаза? - При мысли о Нике у Корнелия снова защемило сердце. - Неужели он действительно неравнодушен к ней?
Вскочив, римлянин выбежал на улицу и полной грудью вдохнул свежий ночной воздух, наполненный растительными ароматами.

Глава восьмая

Магарбал – высокий могучий рубака лет пятидесяти служил много лет начальником личной охраны Ганнибала. Глазами, похожими на маленькие бусинки малахита, этот пун с подозрением и недоверием смотрел на мир. Его бледное обезображенное шрамами лицо походило скорее на посмертную восковую маску, тщательно скрывающую чувства и мысли своего хозяина, направленные только лишь на то, чтобы изобличить и обвинить чуть ли не каждого, попавшего в его поле зрения. Проницательность и недоверие, заложенные в нем с самого рождения, в сочетании с отвагой и преданностью, помогли ему сделать блестящую карьеру.
Участвуя в военных кампаниях Гомилькара Барки, Магарбал приобрел  репутацию искусного и бесстрашного воина, душою и телом отданного делу своей отчизны.  Затеяв свой смелый поход на Рим, Ганнибал  не нашел бы лучшего телохранителя и стратега, чем испытанный во многих сражениях Магарбал. Доверившись ему, карфагенский полководец мог чувствовать себя в полной безопасности, будучи уверен в том, что его жизнь в надежных руках воина, безусловно отданного его делу покорению латинов.
 Увидев Корнелия, римлянина до мозга костей, в непосредственной близости от своего господина, Магарбал  сразу же внутренне собрался и стал похож на пружину, готовую воспользоваться малейшим поводом, чтобы уничтожить врага. То, что Корнелий был перебежчиком и спас от римских оков сестру Ганнибала,  для Магарбала не играло никакой роли. За многие годы впитанная в сущность этого пуна ненависть к римлянам, заставляла его быть постоянно на чеку и следить за каждым движением римского изменника.
Корнелий вошел в палатку карфагенского полководца, вполне осознавая ответственность момента. Только от того, какое впечатление он сможет сейчас произвести на Ганнибала  и его окружение, зависит успешность миссии.
Мягкий вечерний свет проникал в палатку лишь через небольшое окошко под самой крышей, из-за чего здесь царил полумрак. Посреди помещения, на шкуре огромного леопарда, искусственная голова которого грозно взирала на входящего двумя крупными бриллиантами вместо глаз, скрестив на восточный манер ноги, сидел человек.  Облеченный в позолоченные доспехи с затейливой чеканкой, он держал в руках бронзовый кубок и с интересом, лишенным всякой враждебности, разглядывал римлянина. Его величественная осанка и гордо приподнятый подбородок красноречиво говорили о сильной воле, смелости и неограниченной власти, которой он привык пользоваться. В то же время добродушное лицо, на котором чуть заметно играла легкая игривая улыбка, излучало обаяние и неповторимый шарм, располагая к себе.
- Я поговорил с сестрой, которую волею судьбы долго не видел, - после несколько затянувшегося молчания произнес Ганнибал. - Она во всех подробностях рассказала о том, как ты спас ее от римской темницы и умело оберегал в пути. Так же, как и она, я высоко оценил твое мужество, однако мне интересно было бы услышать из твоих уст причины, такого благородного поступка. Обычно латины неохотно меняют свои идеалы, - Ганнибал усмехнулся и взглянул на своего телохранителя, неподвижно, словно призрак стоявшего рядом, и взглядом своих колючих глаз, казалось, высверливавшего все внутренности Корнелия.
Аккуратно подбирая и взвешивая каждое слово, Корнелий повторил историю своей жизни, большая часть которой была правдой. Оставалось сделать нужные акценты, слегка украсить и преувеличить детали. Внимательно выслушав рассказ, полководец покачал головой и произнес:
- Не могу сказать, что ты убедил меня в правдивости твоих слов, но факт остается неоспоримым – ты спас Нику. Поэтому кем бы ты ни был,  тайным врагом или союзником, -  заслуживаешь награды. Скажи, что ты хочешь за свою службу? – голос Ганнибала звучал спокойно и вкрадчиво. Пуниец, с улыбкой смотрел на собеседника, но от зоркого взгляда Корнелия не укрылось, что глаза его оставались серьезными и суровыми.
- Я – воин, который потерял свое Отечество, став изгоем в нем, а теперь еще  и предателем, - ответил римлянин, - мою семью вырезали, а имение отобрали те, кому я верой и правдой служил многие годы. Моим единственным желанием стало отомстить за кровавое злодеяние и вернуть себе Родину.
- Желание мести делает человека уязвимым и слабым, - возразил Ганнибал.
- Только не тогда, когда это блюдо преподносят холодным, -  парировал Корнелий. В глубине его глаз, устремленных на Ганнибала, на мгновение сверкнул азарт. Пунийский полководец оказался человеком, победить которого означало выиграть сложную, но интересную игру, где решающая роль принадлежит самообладанию и гибкости ума. И он, Корнелий, будет хорошим игроком…
- Положим, ты прав, - ответил Ганнибал и поднялся на ноги. Магарбал подобрался, приосанился, взглядом вопрошая у  полководца дальнейшего волеизъявления
- Я надеюсь, что блюдо твоей мести остыло в достаточной мере, потому что завтра предстоит битва, в которой тебе представится подходящая возможность преподнести его своим обидчикам.
Пуниец сделал жест, который надо было понимать, как конец аудиенции. Когда Корнелий вышел, Ганнибал обратился к начальнику телохранителей:
- Что ты думаешь обо всем этом?
- Он похож на опытного шпиона, - не моргнув глазом, ответил Магарбал.
В ответ Ганнибал рассмеялся:
- Кем еще может быть римлянин, оказавшись во вражеском стане с поднятыми руками? Тем не менее, из любого правила есть исключения. Если он не шпион, он может оказаться очень ценным для нас советчиком. Ведь кто лучше его знает стратегию и тактику римлян. Не спуская с него глаз, проверим, что он за птица. Магарбал молча кивнул и вышел вслед за римлянином.

Глава девятая

Рассвет застал карфагенского полководца облаченным в боевые доспехи, стоящим на возвышенности неподалеку от своей палатки. Ганнибал стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и пристально всматривался в долину, над которой величественно всходило багровое солнце. Дул пронизывающий северо-восточный ветер, но воин его не замечал. Воды Аудифа, подобно змее извивавшегося по обширной равнине, мирно поблескивали в лучах утреннего светила. Казалось, покрытые сочной зеленью луга, обрамленные с севера и запада нежными очертаниями возвышенностей, медленно пробуждались, раскрывая навстречу солнцу свою могучую грудь. Ничего в чудесной картине не предвещало кровавой битвы, готовой разразиться на этих землях в ближайшие несколько часов.
Зоркий взгляд Ганнибала был обращен на противоположную сторону долины, где проводили свои маневры легионы Рима, готовящиеся к сражению. Мелькали то здесь, то там римские стандарты и знамена, наконечники копий и доспехи воинов сверкали холодным металлическим блеском.
Ганнибал не мог сдержать радости. После долгих шести месяцев  ему, наконец, удалось навязать противнику генеральное сражение.
- Римские легионы пересекли поток и выстраиваются в боевой порядок, - раздался голос Магарбала.
- Что известно об этой армии? – спросил полководец, по-прежнему не отрывая взгляда от маневров врага.
- Наши шпионы донесли, что армия латинов достаточно велика, чтобы дать нам бой, - с иронией ответил телохранитель.
Ганнибал обернулся и посмотрел на собеседника:
- Опасная привычка – недооценивать противника, - тихо произнес он.
- Не менее пагубная – его переоценивать, - ничуть не смутившись, возразил Магарбал и, указав на северо-запад, продолжил, - их боевой порядок хорош, не спорю, против эллинских фаланг, но для рукопашного боя совсем не годится. Думаю, это нужно учесть.
- Хорошо, - согласился Ганнибал, - что ты еще знаешь про диспозицию латинов?
- Если верить доносчикам, то на их правом крыле разместилась конница под командованием консула  Эмилия. Опытный, потому опасный противник, с ним надо быть готовым к любым неожиданностям. На левом крыле – конница союзников. Ею командует Варрон. На первой линии пехота и стрелки, как обычно у римлян, дальше тяжеловооруженные легионы.
Внимательно выслушав телохранителя, Ганнибал еще некоторое время о чем-то размышлял.
- Ты знаешь, что делать, - наконец произнес он.
- Мне нужен твой приказ.
- Скажи брату, чтобы переходил Ауфид, - пора действовать, солнце уже высоко.

Корнелий, облаченный в легкие пунийские доспехи, которые показались ему куда менее удобными и безопасными, чем родные римские, - шагал в колоне пехотинцев – судя по языку, наемников из Иберии и Галии. Его окружали люди одетые в белые туники с пурпурными полосами, вооруженные обоюдоострыми клинками, с круглыми щитами. По обрывкам разговоров, римлянин узнал, что им предстоит перейти реку и вступить в бой с пехотой римских союзников.
Несколько часов подряд Корнелий думал о предстоящей битве, но так и не смог себе представить свою роль в ней. Неужели он должен будет убивать своих соотечественников? Рукопашного столкновения вряд ли удастся избежать, и наблюдать за перебежчиком наверняка будут с особым вниманием. Что делать? Ответа Корнелий не знал. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что никто не заставит его поднять меч на римского солдата. Но миссию Сципиона  надо выполнить. Корнелий невольно усмехнулся. Нелегкая ему выпала задачка, но разве он, бывалый центурион, не решал и более трудных головоломок?
«Попробуем разыграть пунов, - подумал римлянин, - может, во время  битвы соглядатаям будет не до меня».
Тем временем, армия Ганнибала  перешла вброд мелкий, ленивый Ауфид, и выстроилась в боевой порядок. Величественный вид имела могущественная армия Ганнибала, ставшая в руках полководца орудием смерти и разрушения. Справа и слева – воинственная конница – кельты, испанцы, нумидийцы в пестрых туниках, со щитами из кожи носорога; в центре – ливийцы, по-римски вооруженные копьями, мечами и огромными щитами во весь рост. Кельты, обнаженные до пояса с длинными мечами.
Галло-испанская кавалерия, примкнув к высокому берегу, составила левое карфагенское крыло. К ней присоединились ливийские колонны. Затем выстроилась галло-испанская пехота, в которой и находился Корнелий, а на правом крыле разместились остальная ливийская конница. Едва сдерживая боевой порыв, эти дети пустыни промчались перед строем карфагенской армии от одного ее конца до другого, развернувшись на востоке перед самым носом римской пехоты.
Солнце обливало кровавым дождем обе грозные армии, ветер гнал в лицо римлянам облака серой пыли. После протяжного трубного звука  обе армии двинулись навстречу друг другу, словно два исполинских зверя, готовые в ярости разорвать врага и предать его труп на посрамление. Как два единорога, вздымая в утренний воздух  пыль и оглашая окрестности  воинственным ревом, вражеские колонны столкнулись в кровопролитной схватке на берегу Ауфида.
Ганнибал поднял свой длинный меч к солнцу. Увидев сверкнувший клинок своего полководца, болеарцы - его отборная гвардия -  рванулись в бой, глубоко вонзившись в плотный римский строй. На флангах ливийцы удерживали первоначальные позиции, и поверх своих круглых щитов наблюдали за тем, что происходило в центре. Там же царила ненависть и смерть. Ободряя самих себя воинственным кличем, враги бросались друг на друга, превращая истоптанную землю в кровавое месиво. Окружающий мир почти перестал существовать, сузившись до размеров противника. Искаженные от ярости и  боли лица, мечи, щиты, копья и просто кулаки с быстротой молнии носились перед взором воина, готового принести свою жизнь на алтарь богам войны. Лязг металла, звериный рев и стоны смешивались в сознании, одурманенном вражеской кровью, уже не чувствовавшем опасности, без капли страха и паники. Словно отстраненный наблюдатель, воин, иногда с некоторым удивлением, взирал на свою правую руку, сжимавшую рукоять меча и несущую смерть всему и вся. Все происходящее воспринималось, как фантастическое сновидение, вслед за которым вот-вот последует пробуждение. Затем приходила смерть. Она настигала  свою жертву в беспорядочной толпе обезумевших людей и простирала свой перст. С плеч долой летела голова, обильно орошая багровым фонтаном победителя. Вражеский клинок, умело миновав щит, неожиданно вонзался в разгоряченную плоть, и пораженный противник с недоумением и ужасом в глазах вдруг лицом к лицу сталкивался со смертью,  которой так много повидал, мысли о которой настойчиво гнал из головы перед очередной битвой.
Бой длился уже несколько часов, когда порядком уставший Корнелий обнаружил себя без врагов. Хладнокровно и быстро, умелой рукой убивая латинян, римлянин успокаивал совесть мыслью, что не приносит смерть соотечественникам, а разыгрывает перед пунами преданность, сражаясь лишь с римскими союзниками. Чего стоят десяток мертвых латинян, если речь идет о спасении Республики? Корнелий радовался, что благодаря благоприятным обстоятельствам ему удалось сыграть спектакль столь правдоподобно. Но радость оказалась преждевременной. После короткой передышки, словно из пропитанного кровью и потом воздуха перед римлянином возник легионер, короткий меч которого с чудовищной скоростью начал плясать вокруг Корнелия.  Шпиону ничего не оставалось делать, как, обороняясь, шаг за шагом отступать, надеясь, что убивать римлянина ему все-таки не придется. Однако растерянность Корнелия как ветром сдуло после того, как шлем легионера слетел с головы, и римлянин увидел лицо своего противника.
Несколько мгновений Корнелий всматривался в знакомое до боли лицо, силясь воскресить в памяти события, связанные с ним. Неожиданно имя грянуло в голове, словно раскат грома – Порций Квист – сын Луция Квиста, того мерзавца, по приказу которого несправедливо наказали его, Корнелия, центурию.
Когда лица противников на мгновение сблизились, взгляд налитых кровью глаз Порция Квиста обжег Корнелия ненавистью.
- Я так и знал, что встречу тебя здесь, - прорычал легионер, еще более остервенело атакуя шпиона, - если закон Республики оказался бессильным покарать твое предательство, это сделаю сейчас я!
Корнелий перестал отступать. Перед ним был враг. Его личный враг, пылающий жаждой мести.
- Твой отец поступил несправедливо, желая уничтожить мою центурию, движимый собственным непомерным тщеславием, - сказал Корнелий, ринувшись в бой. - Он заслуживал кары.
- Я покараю тебя за смерть моего отца, - прогремело в ответ, - ты не стоишь застежки от его ремня.
Силы воинов были равны, поэтому поединок продолжался долго и был ожесточенным. Звон клинков, казалось, оглашал собою всю равнину, заглушая собою  грохот общего сражения. Зоркое око Корнелия внимательно наблюдало за каждым движением врага. Римлянин был хладнокровен как никогда, стараясь не допустить ошибки самому и выгодно использовать просчеты противника. Порций Квист был молод, поэтому горячился и не смог рассчитать свои силы. По всему было видно, что ему не хватало опыта, хотя выносливость и техника владения мечем, отчасти компенсировали эти недостатки. Все же настал момент, когда  патриций допустил роковую для себя ошибку, и Корнелий вогнал длинный галльский меч в грудь противника, пронзив его насквозь.
Покачнувшись, Порций Квист упал на колени и поднял глаза на Корнелия:
- Мой род проклят, - прохрипел он, - я, так же, как и мой отец, пал от руки предателя…
На глазах у воина заблестели слезы. Побелевшее лицо исказила гримаса страдания.
- Я не предатель, - произнес Корнелий так, чтобы мог услышать только Квист, - Сципион поручил мне убить пунийского полководца. Умирай спокойно, - римлянин рванул меч на себя. Из груди Порция Квиста потоком хлынула кровь.
Квист мгновение всматривался в глаза Корнелия, желая убедиться в правдивости сказанного, затем, едва заметно улыбнувшись,  рухнул навзничь.
Корнелий оглянулся – не услышал ли кто-нибудь его последних слов? Но рядом никого не было. Звуки сражения доносились до уха римлянина откуда-то с запада. Дул испепеляющий южный ветер, исполняя свой извечный танец над родной равниной, теперь заваленной истерзанными телами людей.

Глава десятая

Несколько часов  бродил Корнелий по полю недавней битвы, среди кровавого царства мертвых, еле сдерживая рыдания и сжимая кулаки от бессильной ярости. Римлянин не знал точно об исходе сражения, но то, что предстало перед его глазами, молчаливо свидетельствовало  о страшном поражении войск латинского союза. Тысячи римских легионеров отдали свою жизнь за Рим в этой страшной бойне ради спасения Отечества.  Окровавленные доспехи на бездыханных телах, переломанные копья, попранная копытами римская символика и отличия легионов… Когда солнце стало клониться к западу, Корнелий увидел Ганнибала в окружении полководцев и собственных братьев. Они торжественно восседали за импровизированным столом прямо на поле битвы, среди мертвецов и смертельно раненных, над которыми кружили голодные стервятники. Вонь разлагающейся плоти и вид смерти вокруг, казалось не смущал пирующих победителей. Недалеко от этого  странного пиршества Корнелий вдруг заметил тело человека, которого очень любил и уважал. Это был Эмилий Павел в доспехах с консульским отличием. Выпущенный из пращи камень пробил его облысевшую голову. Остекленевшие  глаза навеки остановили  свой взор на далеком горизонте, за которым стоял гордый Рим.
Не обращая внимания на пунов, Корнелий подошел к телу и со скорбью склонил голову.
- Ты оплакиваешь врагов Карфагена на виду у всех… - прозвучал вкрадчивый голос позади. Корнелий обернулся и увидел Магарбала.
- Я оплакиваю человека, который был моим другом, - спокойно возразил он  и ладонью опустил веки мертвецу.
- У друга пунов не может быть друзей римлян, - ехидно улыбаясь, продолжал гнуть свою линию Магарбал, - если он, конечно, не шпион.
Корнелий был готов к подобного рода репликам, поэтому не позволил смутить себя подозрениями в шпионаже. К тому же этот рубака наверняка даже и на четверть не подозревает, насколько он прав.
- С каких пор дань уважения к умершим стала признаком предательства, - ответил Корнелий, легко выдержав тяжелый взгляд пуна. Не ожидавший такой дерзости Магарбал схватился за рукоять меча.
- Не кипятись, Магарбал, - раздался голос Ганнибала, - речи этого римлянина мне по душе. Не так часто встретишь в наше время благородных воинов.
Корнелий встретился взглядом с пунийским полководцем. Тот пристально изучал римского перебежчика, видимо решая в уме какую-то диллему.
- Во время битвы у меня не было достаточно времени, чтобы наблюдать за тобой, - наконец обратился он к Корнелию , - но то немногое, что я увидел, мне опять же понравилось. Ты – истинный воин. Подойди к нашему столу. Я понимаю, что тебе больно видеть столь позорное поражение своего народа, но они сами выбрали этот жребий.
- Ты приглашаешь к столу римлянина? – с негодованием громыхнул Магарбал, весь вид которого красноречиво говорил о том, что он вот-вот готов наброситься на Корнелия.
- Ты не справедлив, друг мой, - с укоризной ответил Ганнибал. - Разве я не должен чествовать человека, спасшего мою сестру из плена, какой бы национальности он ни был?
Буркнув что-то невразумительное, Магарбал отошел в сторону. Все последующее время Корнелий  чувствовал на себе тяжелый взгляд этого человека, ревниво отслеживающего каждое его движение. При таком надзоре о покушении на Ганнибала не могло быть и речи…
Когда Корнелий подошел к столу, обильно уставленному фруктами и жаренным мясом, то увидел Нику. Их взгляды на мгновение встретились, и римский шпион прочел в красивых глазах пунийки то, чего давно хотел добиться – доверие. Корнелию стало не по себе. Ранее ему хотелось завоевать доверие этой девицы, чтобы использовать ее в своих целях, но сейчас, когда он всем своим существом почувствовал это самое долгожданное доверие к себе, то понял, что ему удалось обмануть эту чистую и открытую душу. Корнелий ощутил угрызения совести и … еще что-то щемящее и сладкое, от чего веяло свежестью уже давно прожитой юности, безудержный порыв сердца навстречу едва зародившемуся чувству.
-…римляне потеряли большую часть своей армии, и сейчас как никогда уязвимы, мой господин, - услышал Корнелий, не сводивший глаз с Ники, - мой совет сейчас же без промедления  покончить с этим рассадником зла на море.
- Я ценю твою доблесть и целеустремленность, Маро, - одобрительно кивнув головой, произнес Ганнибал, - но я хотел бы услышать, в каком состоянии находится сейчас моя армия.
Корнелий навострил уши. Речь шла о Риме – решится ли Ганнибал на осаду? Также, как и Маро, Корнелий понимал, что после двух последних поражений латинский союз не в силах организовать эффективную оборону столицы. Ее осада может стать концом… Корнелий не хотел об этом думать. Вгрызаясь зубами в кусок жирной баранины, римлянин вслушивался в каждое слово, произнесенное за столом, лихорадочно пытаясь придумать хотя бы что-нибудь для спасения Отчизны.
- Мы потеряли около десяти тысяч пехоты и двух – кавалерии, - докладывал тем временем Магарбал, - ливийцы, как известно, не считают своих убитых, однако, уверен, потери у них незначительны.
- Смею еще добавить, что солдаты нуждаются в отдыхе, - возразил один из полководцев. Его акцент выдавал в нем уроженца Иберии, - битва забрала много сил у моих солдат…
- …твои воины не согласятся на стремительный бросок на запад. На пути перевал и лес. К тому же, не удалось переманить на свою сторону вольсков.
- Вольски – не такая уж значительная сила для армии победителей римлян, - горячо возражал Маро.
Пока продолжалась словесная перепалка между его подопечными Ганнибал подперев рукой лоб о чем-то думал. Корнелий, затаив дыхание, наблюдал за пунийцами, стараясь ни чем не выдать своего волнения.
- А что думает по этому поводу наш римский союзник? – неожиданно прозвучало за столом, и спор резко прекратился. Все взгляды устремились на Корнелия. Магарбал метнул яростный взгляд на римлянина и демонстративно отвернулся. Корнелий вначале удивленно взглянул на Ганнибала, затем, убедившись, что обращаются именно к нему, заговорил. Каждое слово давалось шпиону с трудом, словно он не слова произносил, а поднимал тяжелые камни. От него зависела сейчас судьба Республики, и слова нужно было подобрать очень тщательно, не вызвав подозрения даже у Магарбала:
- Сегодня я открыл для себя боевую мощь твоей армии, мой господин. Уверен, что тебе удастся сломать любое сопротивление, каким бы сильным и отчаянным оно не оказалось.
- Римляне сейчас не способны оказать серьезного сопротивления, он лжет! – гаркнул Магарбал.
Ганнибал оставил телохранителя повелительным жестом руки и испытующе посмотрел на Корнелия. Тем временем тот продолжал, казалось, не обратив внимания на реплику Магарбала. Корнелий шел наугад, стараясь угадать глубину пунийской разведки. Что ей известно, а что нет, римлянин, конечно, не знал, но понимал, что надо рисковать, если удастся отговорить Ганнибала от осады, республика сумеет собрать силы и будет спасена, а там…
- Я не знаком со всей информацией, но насколько мне известно, легионы Марка Тулия и Сципиона Младшего еще летом были расквартированы в селениях  в семидесяти стадиях к юго-западу от Рима,  на случай очередного восстания на Сицилии.
Ганнибал обернулся к своему телохранителю:
- Что нам известно об этих легионах?
Тот промолчал. Сплюнув и ничего не ответив, он отошел от стола.
Корнелий ликовал. Разведка пунов ничего не знала о легионах, а зря. Ведь они на самом деле находились гораздо дальше, чем он сообщил Ганнибалу. В случае осады они не успели бы подойти и  не изменили бы ситуации. Корнелий замолчал. Сейчас, в эту минуту, решалась судьба Римской республики. Ганнибал продолжал молчать. Ожидание становилось невыносимым. Нервы Корнелия, напряженные до предела, напоминали скрученные воловьи жилы, взвалившие на себя непомерную тяжесть и готовые лопнуть со страшным треском. В ушах стоял звон. Римлянин из последних сил пытался сохранить самообладание, но это не очень ему удавалось. Повезло просто потому, что внимание всех было приковано к Ганнибалу. Никому не было дела до римского перебежчика. Как не вовремя Магарбал  отошел от стола. Может быть, впервые в жизни обида взяла в нем верх над привычной осторожностью. Впервые в жизни он оставил Ганнибала наедине. А ведь его столь необычное поведение и демонстративный уход могли только укрепить его брата в правоте мыслей римлянина. Да нелепо, невозможно было предположить, что могучий Рим не имел больше сил, чтобы защитить себя. В это невозможно было поверить.  И это проявление обычных человеческих чувств обошлось Карфагену очень дорого. Если бы Магарбал остался, от его взгляда не ускользнуло бы состояние Корнелия, и битва была бы проиграна, план Сципиона провалился бы. Но боги, казалось, отвернулись от Карфагена в это мгновение -   телохранитель Ганнибала отошел. 
- Если я правильно понимаю, - наконец произнес Ганнибал, - римляне имеют солидный резерв, который они могут использовать для защиты Рима. Не исключено еще одно фронтальное столкновение. Думаю, целесообразнее пройтись по южным землям латинского союза, выматывая и распорошивая оставшиеся силы противника. Возможно, среди союзников Рима еще можно найти недовольных, которые согласятся перейти на нашу сторону, тем самым пополнив ряды армии. Тогда мы атакуем Рим с юга.
- Но мы дадим им время собраться с силами! – воскликнул Маро.
- Если доверять разведке, то для восстановления своих сил римлянам понадобится больше времени, чем мне пройти вдоль этот полуостров, - высокомерно возразил Ганнибал.
Маро встал из-за стола:
-  Боги одарили тебя, брат, гением побеждать, - произнес он, - но лишили способности пользоваться победой.




Глава одиннадцатая.

Корнелий не мог поверить своему успеху. Если Ганнибал последует его совету, то Рим, по крайней мере на короткое время, спасен от осады, и у сената есть время собраться с силами, чтобы дать достойный отпор врагу. Но, даже окрыленный этим успехом, римский шпион не забывал о возложенной на него миссии. Смерть Ганнибала, возможно, приостановит пунийскую экспансию. Его братья - Маро и Гаструбал – не обладают достаточным авторитетом в этой армии, чтобы успешно продолжать завоевание полуострова. Ганнибал был действительно великим полководцем. Находясь в его присутствии, Корнелий невольно чувствовал власть, которую имел этот могучий воин и силу духа, способную сокрушить любую твердыню, - будь то человек или целое государство. Как опытный солдат, видавший на своем веку многое, Корнелий не мог не оценить эти качества своего злейшего врага и не проникнуться к нему уважением…
Корнелий, спохватившись, вскочил с постели и выбежал из палатки. То, что произошло за последние несколько дней можно смело назвать блистательным успехом, но что-то было не так. Не смотря на видимые успехи, римлянин чувствовал, что сдает позицию за позицией в другом противостоянии – битве духа. В начале пунийская девица запала ему в душу, прежде, чем он успел осознать, что происходит. Теперь враг номер один для республики вызывает у него, если не восхищение, то полное одобрение, как человек.  Корнелий чувствовал, что не в состоянии  сопротивляться какой-то чрезвычайной внутренней силе этого полководца.
- Впрочем, - пытался успокоить себя Корнелий, - противник, прежде, чем быть поверженным должен быть оценен по достоинству, и в этом - залог победы.
Римлянин несколько раз вдохнул прохладный ночной воздух и, осмотревшись, зашагал к реке. Было тихо и свежо. Приятно пахло речными водорослями, небольшая волна еле слышно плескалась о пологие берега. Ауфид спал. Спал под покрывалом украшенного звездным ожерельем неба, словно малое дитя, будто бы  не проливалась накануне кровь и не столкнулись на его берегах две могучие армии в смертельной схватке, словно и не лежали до сих пор там, на противоположном берегу, тела сражавшихся. Ауфиду не было дела до страстей человеческих сердец. Своей легкой рябью он соприкасался с  бесконечным небом, сливаясь со вселенной в единое целое и образуя с ней гармонию материи и духа, столь отличную от неустроенности и тленности человеческого мира.
В эти сказочные мгновения  Корнелию тоже захотелось сбросить с души иго страстей и желаний, и следом за мудрой рекой устремиться в неизвестность черного неба, позабыв о несчастьях и долге. Но фигура человека, возвышавшаяся на горе недалеко от того месте, где находился Корнелий, вернула римлянина к действительности. Шпион сразу же узнал Ганнибала, и только одно намерение сверкнуло в голове – убить врага, когда он не ждет битвы.
Движимый решительным намерением Корнелий сделал несколько шагов, нащупывая ладонью кинжал, но все же остановился. Рядом с пунийским полководцем не было никого, даже Магарбала, его верного телохранителя, неизменно следующего по пятам своего господина. Именно отсутствие этого преданного пса и насторожило Корнелия. Неужели пунийцы столь беспечны, что оставляют Ганнибала среди ночи без охраны? Римлянин стал всматриваться в залитую звездным сиянием местность, пытаясь различить силуэты людей, но зоркий взгляд воина так и не смог уловить постороннего присутствия. Или Ганнибал позволил себе быть настолько безрассудным, чтобы так далеко уйти из лагеря без охраны, или их просто не видно. Вероятнее всего второе, но зачем им прятаться? Постояв некоторое время совершенно неподвижно, Корнелий провел ладонью по лбу. Догадка, неожиданно посетившая шпиона, нуждалась в проверке.
Корнелий, улыбнувшись, смело зашагал к Ганнибалу. Азарт овладел его рассудком. Действительно ли ему удалось, как он думал, раскусить хитрого Магарбала, решившего проверить римского перебежчика. Корнелий чувствовал на себе неусыпное, пронизывающее подозрением пытливое око телохранителя с тех самых пор, как оказался в лагере пунов. Магарбал всегда держался на расстоянии, но никогда не  упускал Корнелия из виду, готовый предотвратить любое преступное начинание римлянина. Сейчас у Корнелия проснулось знакомое чувство, что за ним следит невидимое око.
Осторожно ступая по можжевельнику, Корнелий поднялся на пригорок, где стоял Ганнибал. Отсюда  было очень  легко метнуть клинок прямо в шею врагу, но римлянин устоял пред этим искушением, прекрасно понимая, что малейшее подозрительное движение и…
- Магарбал, я, кажется, просил не тревожить меня, - обернулся на звук шагов Ганнибал, но увидев Корнелия, осекся.
Оба воина некоторое время молча стояли друг напротив друга. Ганнибал был застигнут врасплох и несколько удивлен. Корнелий чувствовал себя несколько обескураженным в присутствии полководца.
- Мой господин без охраны? – с притворным беспокойством спросил Корнелий, почтительно склонив голову перед Ганнибалом.
Ганнибал ответил не сразу. Еще довольно долго пристально изучал незваного гостя.
- Я не нуждаюсь в том, чтобы ты беспокоился о моей безопасности, - ответил он.
У Корнелия возникло чувство, что этот чужестранец видит его насквозь, - и его фальшивую заботу, и его истинны намерения.
- Битва оказала на меня гнетущее впечатление, - попытался перевести разговор в другое русло римлянин. Ему чудилось, что он вот-вот признается Ганнибалу в истинной причине своего пребывания здесь, - сон покинул меня, и я решил прогуляться. У излучины я увидел твой силуэт, и решил узнать кто это.
Ганнибал хмыкнул и покачал головой:
- Надеюсь, твое любопытство удовлетворено, - произнес он.
Корнелий снова склонил голову:
- Не смею более тревожить покой моего повелителя…
- Вчера я приказал живьем содрать кожу с нескольких римских пленников, затем отрубил им головы и выставил на шестах, - заговорил Ганнибал, -  ты их должен был видеть у входа в лагерь. Несколькими часами раньше я обратил немалую армию латинов в бегство, и ты был этому свидетелем. После этого я не верю, что истинный римлянин готов искренне признать во мне повелителя.
- Моя история тебе известна…
Ганнибал махнул рукой, приказывая римлянину молчать, затем продолжил:
- Я не знаю, каковы твои намерения, поскольку то, что ты рассказал больше похоже на легенду, чем на правду. Сегодня утром моя сестра умоляла меня оставить тебя в живых, поскольку убеждена в твоей искренности. Честно говоря, я не разделяю ее оптимизма, хотя и догадываюсь, что его породило. Все же я дарую тебе  жизнь, которой ты сейчас рискуешь лишиться.
Ганнибал обернулся и, казалось, забыл о своем собеседнике, углубившись в свои думы.
Постояв еще некоторое время, Корнелий стал спускаться в лагерь. У подножия холма он лицом к лицу столкнулся с Магарбалом.  Прошипев что-то невнятное на своем языке, телохранитель растворился в ночном сумраке также неожиданно, как и появился.
Пройдя несколько шагов, Корнелий позволил себе оглянуться и усмехнулся увиденному. Рядом с величественной фигурой Ганнибала отчетливо был виден силуэт его верного охранника. Это поле битвы тоже осталось за Корнелием. Магарбалу уже не надо прятаться…

Глава двенадцатая.

Укрепленные стены Капуи мрачно и величественно возвышались над окружающим природным великолепием. Тенистые рощи и богатые фруктовые сады, аккуратно возделанные поля и обширные луга, покрытые пестрым ковром из цветов и разнотравья, - все это окружало могучие бастионы Капуи, города, который мог бы стать, как об этом мечтал Ганнибал, столицей завоеванной Италии.
Полководец  долго пристальным, немигающим взглядом всматривался в город. Когда-то его мечты были так близки к реальности. Тогда, чуть более года назад, после блистательной победы на берегах Аудифа, фортуна улыбалась Ганнибалу, и он шел по ее правую руку, ведомый к обласканной им с самого детства мечте – покорить племена латинского союза. Подумать только! Заветы Гамилькара Барки, его отца, на похоронах которого ему так и не удалось присутствовать, становились постепенно счастливой реальностью. Но теперь…
Теперь мечты снова оставались мечтами, и славная окончательная  победа над врагом откладывалась на неопределенное время. Капую, которую он покорил без боя, придется отдать врагу. Пока Ганнибал был занят тем, что усмирял вольсков (не пожелавших заключить с ним союз, из-за чего поход на Рим пришлось отложить), римляне вплотную приблизились к городу и грозят осадой. О том, чем это грозит для его жителей пуниец старался не думать. Не потому что ему было жалко своих союзников, а потому что не удалось  удержать этот стратегический город в своих руках, и в этой части полуострова придется начинать все с начала немного позже, когда он все-таки разделается с Римом, и Капуя во второй раз, так же добровольно, станет его, Ганнибала, вотчиной…
На возвышенность, где стоял полководец, не спеша поднималось несколько человек, облеченных в богатые одежды. Гордые и неприступные чиновники, с которыми Ганнибал имел дело еще несколько месяцев назад, когда подписывал договор о мире с Капуей, теперь перед угрозой римской мести, превратились лишь в жалкое подобие того величия, которое они имели еще совсем недавно. Страх и раболепие перед Ганнибалом, - вот и все, что осталось в душах этих людей, представших в это утро перед пунийцем.
- Мы рады снова видеть  своего покровителя под стенами нашего славного города, - с поклоном произнес один из чиновников.
Ганнибал слегка склонил голову в знак приветствия.
- До нашего ведома дошли слухи о том, что римский легион приближается к нашим стенам со стороны моря, что не может не тревожить наших жителей, остающихся преданными тебе. Думаю, тебе известно, что ожидает жителей Капуи, если они останутся без твоей защиты перед лицом врага.
- Все, что я могу на сегодняшний день предложить вам для защиты, - это тысячный легион моих наемников, - глухо ответил полководец на витиеватую речь посланника. - Мои основные войска сейчас заняты  на юге вашей страны и, к моему прискорбию, даже при всем моем желании, не смогут помочь вам хоть чем-нибудь. - Ганнибал замолчал, потому что увидел как побледнело и осунулось лицо его собеседника, когда тот услышал ответ пунийца.
- Мы искренне благодарны тебе за посильную помощь, которую ты соизволил оказать нашему городу в борьбе с ненасытным Римом, - с поклоном произнес чиновник, - однако мой господин наверняка хорошо понимает, что этого недостаточно. При такой расстановке сил нас всех ждет страшная гибель…
Ганнибал властно поднял руку в знак того, что аудиенция окончена. Конечно, он не может в такой грубой форме прогнать  доверившихся ему людей,  обреченных теперь на верную смерть. Поэтому, если воли судьбы он изменить не в состоянии, то не должен хотя бы оскорблять своих подопечных.
- Подождите, и я решу, что делать, - сказал он и, развернувшись, зашагал прочь.
Когда Ганнибал отошел на достаточно большое расстояние, он остановился и громко выругался.
- Что господин прикажет делать с послами, - произнес вездесущий и неотступный Магарбал.
- Накорми, напои крепким вином и завтра отправь восвояси, - ответил полководец, стараясь не смотреть на телохранителя, - сейчас я бессилен что-либо для них сделать. Возможно, спустя месяц я верну себе Капую…
- Боюсь, тогда уже нечего будет возвращать, - возразил Магарбал.
Ганнибал уронил голову на грудь и впал в глубокую задумчивость. Бессилен? Пунийца коробило только от одного этого страшного слова – «бессилие». Самого большого и грозного вражеского войска Ганнибал не боялся  так, как боялся этого непрошенного гостя, в последнее время зачастившего  в его сердце. Сколько раз за последнее время чувство бессилия посетило его? Сколько раз он готов был разорвать себя на куски, только бы не покорятся бессилию и апатии, но все было тщетно. Похоже, они стали его неразлучными  спутниками. Что происходит? Ганнибал задавал себе этот вопрос сотни раз, но не находил ответа. Неужели столь благосклонная всегда фортуна обернулась к нему спиной, прогневалась, или просто это всего лишь ее временный каприз? Пунийцу очень хотелось надеяться на последнее. Он с нетерпением ждал, когда же его ставшая вдруг строптивой божественная спутница опомнится, снова повернет к нему  свой прекрасный лик и поможет исполнить его заветную мечу – покорить Италию. Пока Ганнибал ждал, хотя прекрасно понимал, что времени у него почти не осталось. Вечно кормить обещаниями Совет в Карфагене и выпрашивать подобно нищему,  лишний цистерций для своих солдат, он не может, да и не хочет. Он должен доказать этим ленивым свиньям, на что он способен, даже если ради этого потребуется принести в жертву Капую или десяток подобных ей городов. Конечно, сейчас Капуя - несколько досадный гамбит, но что он в сравнении с той славой победителя, которая ждет  его, Ганнибала, в недалеком будущем?
Чья-то тяжелая ладонь легла на плечо Ганнибала, прервав его размышления. Полководец поднял голову и увидел Гаструбала. Его потемневшее от невеселых дум лицо просветлело  и озарилось теплой улыбкой:
- Рад видеть тебя, брат мой! – воскликнул полководец и сжал в объятиях могучего воина, стоявшего перед ним.
- Одного только взгляда достаточно, чтобы понять, что у моего доблестного господина, кажется, не все в порядке, - прищурившись, произнес Гаструбал, вглядываясь в лицо Ганнибала.
Тот с досадой махнул рукой в сторону Капуи. Римляне, словно сорвавшиеся с цепи собаки. Капуя в опасности.
Гаструбал покачал головой и на несколько мгновений о чем-то задумался.
- Надеюсь, твои новости радостнее моих, - с надеждой произнес Ганнибал, оценивающе осматривая боевые доспехи брата.
- Мои разведчики выследили римский легион южнее Капуи, - ответил Гаструбал и его добродушное лицо сразу стало серьезным. - У латинян - проблемы с продовольствием. Они с дня на день ждут подкрепления из Сицилии, чтобы штурмовать Капую. Сейчас моя диспозиция по отношению к ним настолько выгодна, что я не могу удержаться, чтобы не атаковать с тыла.
Ганнибал прищурил глаза и внимательно посмотрел на собеседника:
- Ты уверен, что справишься? Латиняне сейчас озверевшие…
Гаструбал рассмеялся и похлопал по широким плечам полководца:
- Мои сорванцы не менее злы. Давно стоим, надоело грабежом заниматься, хотят настоящей крови.
Ганнибал неодобрительно покачал головой. С одной стороны, то, что рассказал ему брат, не могло не радовать. Оставалась надежда, что римлянам не хватит сил после схватки с Гаструбалом, и они побоятся нападать на Капую до лета. С другой стороны полководец слишком хорошо знал состояние своего войска. Им требовался отдых и подкрепление, а Карфаген с помощью медлил... Отряды карфагенской армии были разбросаны по полуострову и могли стать легкой добычей даже для ослабленных сейчас латинов, поэтому стоит быть осторожнее.
- Видишь, - улыбнувшись, произнес Ганнибал, - твои новости лучше моих. По правде говоря, мне не хотелось бы терять этот город. Да и правители его преданы мне.  Они страшно боятся римлян. И все же, прошу тебя быть осторожнее. Я завтра же пошлю ради такого дела подкрепление из Капуи, чтобы ударить по врагу с двух сторон. Но, если что-либо не будет получаться -  лучше отступай, - полководец перестал улыбаться и серьезно посмотрел на брата. Что-то неприятно екнуло у него в левом боку, но воин не обратил на это внимания.
- Война есть война, милый братец, - тепло ответил Гаструбал, - не первый раз, как говорится…
Братья крепко обнялись и разошлись. Ганнибал смотрел в след брату и не мог понять, что с ним происходит. Казалось, надо бы радоваться, что подвернулась такая возможность осадить римлян в их стремлении завладеть Капуей, но радости почему-то не было. Проснулась тревога, странная непонятная тревога, ни на мгновение не дававшая покоя.
«По крайней мере, не отпущу чиновников ни с чем…» - подумал Ганнибал и зашагал в свою палатку. Надо было начинать приготовления к выступлению…

Глава тринадцатая

Ганнибал раздраженно оттолкнул замешкавшегося оруженосца и, отстегнув ножны, швырнул их в угол палатки. Сегодня любая мелочь выводила пунийца из себя. Он был не в духе. Понимая, что в такие минуты он не способен принимать взвешенные решения, Ганнибал беспокоился о том, что такое состояние посещает его все чаще и чаще. С чем это связано?  Выставив за дверь прислугу и оставшись в полном одиночестве, пуниец налил себе полный кубок вина и тут же осушил его. Еще раз наполнив сосуд до краев искристой жидкостью, Ганнибал стал размышлять о том, что происходит, стараясь изгнать мешающие эмоции. Это помогало прийти в себя.
Только что Ганнибал с руганью и угрозами выпроводил уполномоченного от Совета. Вместо того, чтобы привезти денег и подкрепление, в которых он так сильно нуждался сейчас, этот  лентяй набросился с упреками:
- Со времени битвы у берегов Аудифа, когда были разбиты основные силы противника, прошло более полугода, - скрипел уполномоченный, безучастным  видом демонстрируя презрение ко всему, что его окружало, - тогда ты обещал скорую победу и полный разгром римской республики. Совет выказывает свое недовольство столь неоправданным промедлением и недоумевает, почему Рим при всей своей слабости остается до сих пор не покоренным.
- Несколько месяцев назад я просил у Совета подкрепления, поскольку латинские легионы изматывают мою армию эпизодическими боями. Моим солдатам по-прежнему не хватает фуража и продовольствия. Члены Латинского Союза не желают переходить на сторону Карфагена и в большинстве своем остаются верными Риму. Мне нужная поддержка!!! – горячился Ганнибал, стараясь, то ли оправдаться, то ли защитить себя от несправедливых нападок этого чиновника. Но все было напрасно - уполномоченный твердил свое, даже не слушая полководца.
- Латинский союз можно было бы разрушить, если бы ты за мечом не забывал о дипломатии. Совет отказал тебе в деньгах, поскольку его члены не вполне уверены, сможешь ли ты распорядиться ими правильно.  В свое время твои победы приносили Карфагену славу и богатства, но теперь эта война не оправдывает возложенных на нее надежд.
Вспоминая этот неприятный разговор, Ганнибал в сердцах  ударил кулаком по колену. После того, что он сделал, ему смеют говорить о бессмысленности войны и возможности мира с латинами! Всю свою жизнь, он, Ганнибал, посвятил борьбе с заклятым врагом Карфагена и теперь, когда он так близок к цели, ему отказывают в поддержке. Пуниец почувствовал себя смертельно уставшим и разбитым. Осушив очередной кубок, Ганнибал поднял взор на только что вошедшего Маро. Тот с сочувствием посмотрел на брата и сел рядом с ним.
- Ты должен дать ответ этому проходимцу, - после долгого молчания сказал Маро, дружески положив руку на плечо Ганнибала.  Полководец сбросил резким движением руку брата и встал на ноги.
- Они не хотят более вести войну с Римом, так как она мешает им набивать свои кошельки золотом! - в сердцах воскликнул он. -  Готовы терпеть на море это мерзкое хищное чудовище, только бы им не мешали торговать! А ведь раньше они пели совсем другую песню, когда желали изгнать латинов из Сицилии! Теперь эта война им, видите ли, мешает!
Ганнибал умолк и ладонью вытер выступивший на лбу пот. Он редко позволял себе такие вспышки эмоций. Но в тех редких случаях, когда это все-таки случалось, пуниец понимал, насколько истощает его необузданный гнев. В душе воцарялась оглушающая пустота, приправленная ядовитой тоской. А самое страшное, заключалось в том, что он понял только сейчас:  тогда, после битвы при Аудифе он должен был идти на Рим. Как показали дальнейшие события, Рим, действительно, не имел тогда сил для обороны, и у Ганнибала были все шансы победоносно закончить войну. Почему он тогда не пошел на Рим? Он задавал себе этот вопрос десятки тысяч раз. Ответа не было. А тут еще Карфагенский совет. Более всего полководца злило то, что в мнении совета была правда. 
Маро молча сидел на персидской подстилке и слушал. Он хорошо знал, что нельзя лучше поддержать брата, чем просто выслушать его, дать выговориться.
- Я обещал тогда, что уничтожу Рим за несколько недель, - уже спокойно продолжал Ганнибал, вновь пригубив вино из кубка, - но теперь, клянусь всеми богами Карфагена, я не ошибусь, и промедления не будет!
- Что мне сказать послу? – повторил свой вопрос Маро.
- Скажи, что мне нужны тринадцать триер на северо-западном побережье Сицилии, чтобы отвлечь хотя бы часть римских легионов к югу, и это последнее, что я прошу у Карфагена. Самое большее через три месяца, - и я вернусь туда победителем.
Маро встал и подошел к выходу:
- Я верю, что будет так, как ты сказал, - произнес он с ободряющей улыбкой.
- Что слышно о Гаструбале? – спросил Ганнибал, - удалось ли ему отстоять Капую? Он должен был подать о себе весточку еще неделю назад.
Маро в ответ только пожал плечами:
- Ничего не слышно, - ответил он, - мы посылали гонцов на север, но они еще не вернулись.
- Будем надеяться, что хотя бы Гаструбалу  еще благоволит фортуна!
Маро молча кивнул и вышел. Ганнибал снова остался один. Развернув кожаную карту, он стал напряженно всматриваться в условные обозначения, начертанные углем размашистой рукой полководца. Против его измученной и ослабленной армии стояло несколько римских легионов, преграждавших путь на Рим и к морю. Если удастся навязать римлянам хотя бы еще одно генеральное сражение, то это могло бы значительно облегчить задачу, поскольку Ганнибал был хорошо  знаком со слабыми местами римской тактики. Но о большом сражении пока оставалось лишь мечтать. Противник всеми силами старался избегать прямого столкновения, изнуряя его солдат внезапными атаками кавалерии и партизанской войной. Необходимо срочно разработать план, позволявший открыть дорогу на столицу Республики, и тогда, он Ганнибал, не оплошает.
- Только  бы отвлечь и раздробить легионы, - бормотал полководец, дергая за колокольчик.
Вошедшему Магарбалу он приказал сейчас же созвать военный совет.

Глава четырнадцатая

Корнелий был настроен решительно. Его миссия несколько затягивалась, и римлянин хорошо понимал, что такое промедление чревато серьезными последствиями для Республики.  Пунийские отряды по-прежнему контролируют несколько областей вокруг Рима, опустошают селения и сжигают города, зверски убивают ни в чем неповинных людей. Сегодня Ганнибал устраивает очередное пиршество для своих приближенных. Благодаря протекции Ники в это число был включен и он, Корнелий. В последнее время римлянин часто ловил на себе ее долгий грустный взгляд, в котором светились нежным светом привязанность и симпатия. Но Корнелий читал в нем гораздо больше. Их короткие встречи по вечерам, когда Корнелий освобождался от утомительной патрульной службы, теребили сердце римского шпиона. Он стал ловить себя на мысли о том, что глубокой ночью, перед тем, как заснуть, вспоминает последний разговор с Никой в мельчайших подробностях. Каждое ее слово воскресает в его памяти с поразительной легкостью, каждый ее жест и взгляд, - все находит  живой отклик в потаенных уголках души Корнелия, тянется и рвется навстречу, вот-вот готовое взорваться фонтаном любви и страсти. Но Корнелий в который раз сдерживался и старался отогнать сентиментальные настроения, напоминая себе, что он в стане Ганнибала отнюдь не для того, чтобы быть  с его сводной сестрой. И хотя изначально в их планы входило именно это, сейчас, когда римлянин, достиг того,  о чем они договаривались со Сципионом, наступило самое неприятное. Он больше не мог или, говоря откровенно, не хотел использовать Нику в своих целях. На душе становилось гадко и тяжело. Состояние было такое, как будто происходило что-то мерзкое, неугодное богам. Он злоупотреблял доверием хорошо относившейся к нему пунийки, и от этого становилось еще хуже. Иногда Корнелий был на себя страшно зол, когда замечал, что ему становится все тяжелее не думать о Нике.
Римлянин спрятал за поясом небольшой клинок и вышел из своей палатки. Солнце, как казалось Корнелию, бесконечно долго клонилось к западу за пологие горы. Но вот наконец-то, сумерки обволокли синеватым саваном небольшую кленовую рощу. Корнелий с облегчением вздохнул. Настало время последнего визита к Ганнибалу. На это раз, Корнелий был уверен, ему ничто и никто не помешает, даже вечно подозревающий и вездесущий Магарбал.
Вдруг что-то больно ударило в затылок. В глазах потемнело, но Корнелий все-таки устоял на ногах, и, слегка пригнувшись, избежал следующего, более сильного удара невидимого противника. Выхватив нож, приготовленный для Ганнибала, римлянин наугад сделал несколько выпадов, но промахнулся. Черная тень со скоростью ветра плясала вокруг него, выжидая удобного момента для смертельного удара. В одной руке противника был меч, в другой, судя по виду, весьма увесистая дубина. Тут же последовало очередное нападение. Корнелий заметил, что хотя враг и вооружен мечом, атакует он только дубиной. Скорее всего, для того, чтобы только оглушить.  Грозное дерево просвистело у самого виска римского шпиона. и в следующий миг противник, подкошенный точным ударом ножа под ребро, согнулся, схватившись обеими руками за рану. Чтобы укрепить результат, Корнелий ударил неизвестного ногой в пах, повалив его в высокую траву. Присмотревшись внимательно к своему ночному недоброжелателю, Корнелий с удивлением узнал одного из соглядатаев, приставленных Магарбалом для наблюдения за ним, римским перебежчиком.  Последние несколько недель они выполняли свое дело исправно, и Корнелий начал томиться их  постоянным незримым присутствием.  Но до сегодняшнего дня никто из них не проявлял прямой агрессии, и римлянин старался не обращать на них внимания.
Схватив пунйца за горло, римлянин притянул его ближе к себе. Бледное лицо врага выражало замешательство и злобу.
- Что ты хочешь? – спросил Корнелий.
- Что может хотеть благородный пун в схватке с латином? - огрызнулся соглядатай  и хотел плюнуть римлянину в лицо, но закашлялся.
- В схватке? - презрительно переспросил Корнелий, - нападать со спины – излюбленная тактика всех благородных пунов?
Соглядатай только глухо зарычал.
- Кто приказал убить меня? – спросил римлянин, впрочем, не надеясь получить ответа.
- Магарбал  знает, что ты римский шпион, - прохрипел в ответ пуниец, - он приказал  при удобном случае оглушить тебя и вывести на чистую воду с помощью пыток…
Карфагенянин закашлялся и затих. Еще бы – рана, нанесенная ножом, была смертельна. Римлянин опустил труп на землю и отошел в сторону. Когда тело обнаружат, Корнелий уже совершит порученное ему дело, а затем, либо ему удастся каким-то чудом скрыться, либо он умрет достойным сыном Республики в битве с врагом. Проходя мимо своей палатки и отряхивая одежду от пыли, Корнелий столкнулся с Никой. Словно бестелесный дух девушка появилась из темноты перед застигнутым врасплох римлянином и произнесла обычное приветствие.
Ошарашенный Корнелий несколько мгновений молча смотрел на Нику.  Неужели она за ним следила и видела все? Тогда… Корнелий не смог  даже подумать о том, что ему придется поднять руку на Нику, но трезвый рассудок твердил, что нежелательный свидетель может все испортить. Корнелий тряхнул головой, пытаясь отбросить беспокойство. Судя по всему, девушка ничего не видела, а искала с ним встречи.
- Ты не ожидал увидеть меня? – тихо спросила она. Звук ее голоса звучал в унисон с шелестом листвы и журчанием ручья, протекавшего неподалеку.
- Мы договаривались, что встретимся на пиру, - ответил Корнелий, ласково улыбаясь, - что-то произошло? Я вижу на твоем прекрасном лице тень уныния.
Ника опустила голову и подошла ближе к римлянину, нервно заламывая кисти рук.
- Я как раз хотела поговорить с тобой о пире, - произнесла девушка и подняла взгляд на Корнелия.
- О пире?
- Ты не находишь, что мой брат в последнее время стал слишком часто устраивать эти отвратительные оргии?
Корнелий покачал головой. Действительно, пируя со своими подопечными, пунийский полководец не только ел и пил…
- Твоего брата в последнее время преследуют неудачи, - стараясь говорить с сочувствием, ответил Корнелий, -  возможно, он переживает…
- Переживает?!! – воскликнула Ника, - Ганнибал не просто переживает. Его непомерное тщеславие не позволяет ему мириться с неудачами. Для него это целая катастрофа. Послы из Карфагена постоянно досаждают ему своими претензиями. Его полководцы требуют денег. Сейчас он слаб и одинок. Даже его братья бессильны помочь ему. Бесспорно, их меч по-прежнему страшен для врага, но рок преследует их, и они не могут добиться окончательной победы… - Ника умолкла, и Корнелий почувствовал, как ее слеза упала на тыльную сторону его ладони. Римлянин обнял девушку и прижал к себе. Он не знал, зачем это сделал, но пути назад не было – пунийка все-таки оказалась в его объятиях.  Не отталкивать же ее! Уткнувшись в его грудь,  она беззвучно рыдала.
- Я знаю, что ты римлянин, и не можешь вполне сочувствовать нам, - вновь заговорила она, - поражение латинов – это твое поражение, но ради нас с тобой, помоги Ганнибалу!
Корнелий отстранился от Ники и в недоумении посмотрел на нее:
- Ради нас с тобой? – переспросил он.
Некоторое время Ника заплаканными глазами смотрела на Корнелия, затем отошла в сторону:
- Неужели с тех пор, как ты зачем-то спас меня из римской темницы, ты не допускал мысли о том, что можешь полюбить меня? Если ты сейчас скажешь, что в твоем сердце нет места для пунийки, то солжешь. Я же знаю. Но что такое для римлянина любовь к женщине? Ведь его сердце беззаветно отдано Республике!
Корнелий, конечно, давно знал, что Ника неравнодушна к нему. Ее слова и поведение в целом не давали повода сомневаться в этом. Но, все же, прозвучавшая реплика привела римлянина в замешательство. Прежде всего потому, что пунийка говорила о его преданности республике. Разве она не верила, что сейчас он душой и телом предан Ганнибалу?
- Сейчас я служу Ганнибалу, - тихо ответил он.
Ника в ответ громко рассмеялась, от чего Корнелия бросило в жар, и на его высоком лбу выступил пот. Их разговор смахивал на ловушку.
- Я не понимаю, почему это тебя так развеселило, - произнес шпион.
Ника подошла к нему снова и обвила его шею руками:
- Ни для кого не секрет, что настоящий римлянин, если он действительно римлянин, предан только своему государству и его идеалам. Но мне  мало интересны твои идеалы. Сейчас главное, что ты со мной.
 Ника всем телом прижалась к Корнелию и прикоснулась своими губами к его обветренным губам. Корнелий почувствовал, как сладостная истома обволакивает его тело. Эта удивительная пунийка даже не спросила его об ответных чувствах. Она его просто любила и старалась в полной мере насладиться собственным чувствам. И он, старый солдат, верный сын своей Республики, посланный с секретной миссией в стан врага, как юный мальчишка, впервые познающий женщину, не мог выдержать этого испытания. Он отдался полностью давно сдерживаемой страсти. Что значат какие-то миссии по сравнению с тем, что мудрая природа вложила в души мужчины и женщины. Неодолимое влечение друг к другу этих таких разных по своей сути и таких одинаковых по содержанию людей. Их закружил водоворот желания, давно сдерживаемого и от этого еще более сильного. Вся страсть этих двух сердец, бурлившая в них порознь, соединилась в этот миг в один бурлящий поток. Их тела слились в причудливый узор. Они не видели и не слышали ничего вокруг, они слушали только себя. Язык тела - мудрый язык, он существует намного дольше, чем речь. И, несмотря на отсутствие звуков, несравнимо более богат по  содержанию. Время для них остановилось… 
Когда они пришли в себя, то обнаружили, что прошло уже очень много времени. Давно нужно было идти на пир. Ощущая легкую неловкость от сознания того, что их отношения зашли слишком далеко, римлянин, тем не менее, стал чувствовать себя намного увереннее. Любовь женщины, а особенно такой, придает огромные силы. Весь мир, казалось, сейчас вращается вокруг их любви. И от этого чувства становилось тепло на душе.
На пиру Ника подвела Корнелия к столу и посадила рядом с собой прямо напротив своего брата. Некоторое время  уже несколько хмельной полководец переводил недоуменный взгляд с Ники на Корнелия и обратно, словно не понимая, что происходит. Стоявший за его спиной Магарбал вначале с удивлением долго смотрел на римлянина, словно совсем не ожидал его увидеть, но затем  стал внимательно следить за реакцией своего хозяина, готовый в любой момент вышвырнуть римлянина из-за стола. Но Ганнибал не проявлял и тени неприязни. Недоумение в его глазах довольно быстро сменилось искренним интересом к римлянину. Корнелий в очередной раз почувствовал, как обаяние этого странного человека пленит его. Римлянин невольно сравнил Ганнибала со знакомыми ему римскими консулами, командующими легионами. Да, он менее сдержан, и самообладание давалось ему с большим трудом, чем полководцам Латинского союза. Но в Ганнибале было куда больше душевного огня и благородства, приправленного удивительной страстностью и диким неукротимым честолюбием, от которых на версту веяло знойными просторами Африки. Сухость и тщательно завуалированная подлость Луция Квиста, центуриона, которого убил Корнелий, сейчас невыгодно контрастировала с открытостью и врожденным добродушием этого пунийского воина – грозы римской государственности. И этого человека предстояло убить не сколько для спасения страны, сколько для того, чтобы дать пищу еще большей заносчивости римских патрициев, стремящихся лишь к дешевым почестям и легкой наживе. Ведь Корнелий уже не сомневался, что звездный час Ганнибала уже минул, даже не смотря на его по-прежнему сильное войско, свой шанс поставить гордый Рим на колени этот пуниец упустил. Возможно, римским легионам не удастся сломить его военную мощь, но то, когда Ганнибал покинет полуостров останется лишь вопросом времени. Сейчас, наблюдая за полководцем, Корнелий лишний раз убеждался в очевидности своей догадки. Честолюбие этого воина было сильно подорвано последними боевыми неудачами, и критикой со стороны карфагенских софетов,  желавших мира. Однако, понятное для Корнелия, оставалось тайной для римских сенаторов. У некоторых из них при одном упоминании о Ганнибале тряслись поджилки и становились большими глаза. Теперь они готовы пожертвовать и честью, и совестью лишь бы примириться с  Ганнибалом и снова возобновить торговлю на море. Мало кто в Риме не знал, что за  громкими  патриотическими речами популярных ораторов Республики скрывалась ожесточенная борьба  кланов, стремясь расширить и укрепить сферы своего влияния.  Корнелию стало не по себе от этих крамольных мыслей. Не хватало еще проникнуться уважением к человеку, которого ты послан убить. Но так уж устроена природа,  ведь теперь Ганнибал был не просто полководцем враждебной Риму армии, а еще и братом любимой женщины Корнелия. А это кое-что меняло…

Глава пятнадцатая


Когда далеко за полночь застолье было в самом разгаре, и очумелые от вина и мяса его участники стали опускаться под столы и прятаться в роще, чтобы освободить в очередной раз переполненный желудок, Ганнибал неожиданно встал из-за стола и попросил Нику идти спать. Старавшийся пить только ради приличия Корнелий напрягся, ожидая нападения. Несколько часов назад Магарбал исчез из поля зрения римлянина и более не появлялся. Он вполне мог обнаружить труп соглядатая и кое о чем догадаться. Но пока Корнелий терялся в догадках относительно последнего действия Ганнибала, ничего угрожающего не произошло. Ганнибал проводил глазами свою сестру, пока она в сопровождении охраны не скрылась в темноте, и обратился к Корнелию:
- Я думаю, что приличным людям не достойно дальше находиться среди этого безобразия, не так ли?
Корнелий с удивлением взглянул на полководца и тоже встал из-за стола, повинуясь его повелительному жесту следовать за собой. Через короткое время римлянин обнаружил себя наедине с Ганнибалом. Даже если рядом и находился телохранитель, он скорее всего был пьяный в стельку и справиться с ним в случае чего не составляло бы труда. Но Корнелий напряженно прислушивался к интуиции, которая обычно его никогда не подводила. Предостерегающий голос молчал. Как бы там ни было, шанс необходимо использовать. Даже если Корнелия ждет немедленная смерть, ему, он был уверен, обеспечено почетное звание героя, спасшего ценою собственной жизни честь Республики.
Корнелий незаметно опустил руку в складки своего широкого шерстяного плаща, стараясь уловить удобный момент для удара, когда они отойдут подальше от лагеря.
- Почему ты считаешь своих подопечных недостойными людьми? – попробовал завести разговор Корнелий, чтобы ослабить бдительность Ганнибала. Тот  взглянул на римлянина и усмехнулся:
- Тебе не стоило принимать мои слова всерьез, - ответил он, - просто я заметил твои брезгливые взгляды, которые ты бросал на моих нетрезвых полководцев.
- Поэтому ты перед римлянином-перебежчиком пренебрежительно отозвался о людях, принесших тебе не одну победу?
- С каждым надо разговаривать на том языке, который он понимает, - задумчиво ответил Ганнибал. Казалось, не смотря на огромное количество вина, выпитое им, пуниец оставался трезв.
- Для моей армии наступили не самые лучшие времена. Игра с латинами в кошки-мышки изрядно ослабила ее и озлобила моих солдат. Эта война затянулась, и в Италии для них не так уж много мест, где они могли бы  в полной мере удовлетворить свой аппетит. Не тебе напоминать, о чем думает солдат, выживший после кровавой сечи. Поэтому, если я хочу иметь армию, то должен заливать ее бездонную глотку вином, а безразмерное чрево мясом. Иначе они разбегутся.
Наступило молчание. Корнелий и Ганнибал проходили мимо постов, охранявших лагерь. Далее перед воинами расстилалась холмистая местность, усаженная низкорослыми деревьями. Где-то на севере, совсем близко,  стоят в ожидании приказов легионы, преграждающие путь к Риму. Путь к бегству открыт – надо действовать. Корнелий потянул рукоятку ножа, но вдруг остановился. Ганнибал заговорил. Римлянин, сам не замечая того, словно губка, впитывал каждое его слово, будто бы говорил не враг, а оракул.
- О тебе я много размышлял все это время, - голос Ганнибала звучал вкрадчиво и мягко, - не раз пытался представить себе, как должен был бы вести себя засланный в мой стан шпион. Корнелий крепче сжал рукоять ножа.
- Например, если он захотел бы убить меня, то попытался втереться в доверие, усыпить бдительность стражи, и атаковать меня, когда я без охраны, и более всего уязвим. Корнелий, если бы ты вдруг оказался таким человеком, то поступил бы именно так?
- Наверное, ты прав, - процедил сквозь зубы Корнелий, замедляя шаг, чтобы удобнее было нанести удар. Ганнибал ничего не замечал. Он продолжал говорить:
- Отлично! Теперь, что мог бы сделать я?
- Схватить мерзавца и четвертовать, - ответил Корнелий.
Ганнибал утвердительно кивнул головой, но затем резко остановился и повернулся к Корнелию:
- Или же сделать по-другому.
Корнелий опустил нож обратно в карман. В рукопашном бою, нос к носу с пунийцем ничего не добьешься.
- Как? – римлянин поднял брови, сделав вид, что действительно заинтересован предложенным  вопросом.
- Я доказал бы ему, что не прячусь за спины своих людей, - Корнелию показалось, что густой бас Ганнибала разносился по всей округе, - что я такой же солдат как и он. Также одержим идеей величия своего государства, его могущества и господства, - Ганнибал смотрел прямо в глаза Корнелию и слегка улыбался.
 - Я также предостерег бы его о том, что получив лавры победы, это самое государство непременно отплатит своему герою самой черной неблагодарностью и уподобит пыли под своими сандалиями.
- Почему ты в этом уверен? – спросил Корнелий, с интересом разглядывая собеседника. Перед ним теперь стоял не грозный полководец и даже не противник, а обыкновенный человек со своим затаенным в губине в души горем и великий  лишь тем, что, не смотря на личину дикой жестокости, все же сохранил то самое, чего так часто не хватает многим  римлянам – человечность и глубокое понимание человеческого естества. Корнелий чувствовал себя раскрытой книгой и понимал, что перед ним такой же солдат с открытой душой.
- Так поступили с моим отцом, - ответил Ганнибал, - то же пытаются совершить со мною, хотя мне почти удалось поставить латинов на колени. И если я этого не сделаю, то только потому, что мне отказали в поддержке в трудный момент, а не потому, что меня убьет римский шпион, - пуниец беззаботно  рассмеялся, затем вполне серьезно добавил:
- Я, конечно же, не знаю своей кончины. Но, как бы то ни было – умру ли я от руки наемного убийцы или погибну в битве – мое имя останется в истории и мои деяния будут судить потомки.
Корнелий обнаружил, что снова стоит возле карфагенских редутов, а на западе багровеет заря. В нескольких шагах снова возникла тень Магарбала. Римлянин понял, что этой ночью упустил шанс исполнить свой государственный долг, но, к собственному удивлению, нисколько не сожалел об этом.

Глава шестнадцатая

 Ганнибал стоял на высокой возвышенности и вместе с несколькими полководцами изучал поле предстоящей битвы. Когда первые лучи солнца осветили небольшую равнину, обнаружилось, что два римских легиона, за ночь преодолевшие почти два дневных перехода, активно готовятся к битве, выстраиваясь в боевой порядок. Для Ганнибала этот демарш римлян не был неожиданностью. Еще несколько недель назад, когда он в поисках зимовки решил расположиться в этих местах, где карфагеняне пользовались поддержкой местного населения, шпионы и разведчики в один голос говорили о готовящейся военной кампании латинов.  Воодушевленные падением Капуи, они надеялись нанести ему поражение.
Карфагенский полководец слушал доклады и стратегические соображения своих подопечных, но думал совсем о другом. Его воображение вернулось во времени на полгода назад, когда он видел с места, где располагалась его ставка стены римской столицы. Осведомители тогда доносили ему, что среди членов сената и горожан при его появлении воцарилась невообразимая паника. В городе стали готовиться к осаде. Три легиона, набранные из вольноотпущенников, вышли за ворота Рима, чтобы хотя на короткое время задержать стремительно наступающего противника. Судьба давала второй шанс. Ганнибал как никогда был близок к воплощению своей заветной мечты. При виде почти осажденного Рима его дух воспрянул, и он поверил, что счастье, сопровождавшее его у Треземенского озера и у берегов Ауфида вновь вернулось к нему, и боги по-прежнему благосклонны к Карфагену.
Но осадить Рим тогда не оказалось возможным. Софеты в Карфагене, охваченные политическими склоками, казалось, совсем не обращали внимания на просьбы Ганнибала о срочном подкреплении. Кто-то очень влиятельный не хотел падения Рима, поэтому последовательно и упорно вставлял палки в колеса военной машины  полководца. Услышав о том, что его брат, Гаструбал, стеснен легионами латинов на северо-востоке, Ганнибал был вынужден  отступить от Рима, терпя немалый урон от преследования противника.
Теперь пуниец вновь приблизился к вражеской твердыне, и лишь два легиона римской армии  отделяют его  от победы. Возможно. Фортуна еще раз даст возможность выполнить свою жизненную миссию. Кто знает…
- Мой господин, - услышал Ганнибал голос Маро позади себя, - необходимо нападать первыми и как можно быстрее, поскольку есть информация, что Сципионы спешат на помощь латинам. Хорошо бы разбить их по отдельности.
Ганнибал вздрогнул. Слова  брата вернули его к действительности. Объединения римлян нельзя допустить, если он еще хочет завоевать эту страну. Взглянув на свои пехоту и конницу, уже выстроенную в боевой порядок, Ганнибал медленно поднял меч. Когда острие карфагенского клинка ослепительно сверкнуло на солнце, левый фланг, руководимый опытным Сагарбалом  сдвинулся с места. Римский аванград, ощетинившись копьями и прикрываясь щитами от пунийских стрелков, приготовился отразить нападение. Заметив, что римская конница готовится нанести контрудар, Ганнибал приказал подать себе коня. Когда пехотинцы скрестили мечи в смертельном поединке, полководец в сопровождении конного отряда на всем скаку вклинился в стройные ряды противника, неся смерть и замешательство. Казалось, исход битвы был предрешен: римская конница с трудом сдерживала бешенные атаки ливийцев, а легионеры были окончательно смяты.  Римляне, правильно оценив ситуацию, приготовились отступать. Однако, спустя несколько часов, после начала  сражения произошло то, чего опасались пунийские командиры и сам Ганнибал.  С северо-востока, почти в тыл карфагенской пехоте ударил авангард римской кавалерии под командыванием Сципиона младшего. Ободрившись, римляне пустили в бой резервные части пехоты, после чего пуны вынуждены были отступить к лагерю и занять оборонительную позицию, отчаянно отбивая атаки противника, почти вплотную приблизившегося к укрепленным редутам.
Ганнибал словно молния носился среди охваченных воинственным пламенем сражения воинов, на ходу организовывая контратаки и возбуждая гаснущий воинственный пыл солдат.
Корнелий, находился в то время в резервном отряде, стоявшем под прикрытием небольшой оливковой рощи к юго-западу от лагеря.  Римлянина тревожили укоры совести за неисполненные долг,  и тревога о том, что убийство соглядатая может вот-вот обнаружиться. В разуме шла ожесточенная борьба не на жизнь, а на смерть между убежденным патриотом и человеком, увидевшим в Ганнибале  сквозь почти непроницаемую маску нежные ростки благородства. Это противостояние оказалось более непримиримым и яростным, нежели та битва, звуки которой доносились до слуха римского шпиона. Поэтому, когда протрубили боевую тревогу и сигнал к выступлению, Корнелий не сразу отреагировал, но еще долгое время бродил между причудливо искривленными деревьями в высокой густой траве, разрываемый внутренними противоречиями. Обнаружив, наконец, себя в одиночестве,  Корнелий бросился догонять свой отряд. Когда его взору открылась картина сражения, римлянин невольно приосанился, и в его душе затаилась надежда на то, что пунов в этой битве  разобьют, а Ганнибал. в лучшем случае, решится спасаться бегством, облегчив ему, Корнелию, нелегкую задачу – заказное убийство. Тем более, что среди сражавшихся маячили клейноды легионов Сципиона, перед которым рано или поздно придется держать ответ за свои действия. Что-то екнуло в сердце у римлянина при мысли о его благодетеле. Корнелий выругался. Неужели он испугался этого старикашку, вообразившего себя в праве присвоить себе лавры славы спасителя республики руками безымянного наемника? Он удивился своим собственным мыслям. Никогда раньше со времени своего чудесного спасения Корнелий не думал о Сципионе иначе, как о своем благодетеле и спасителе. Но сейчас, его поступок начинал казаться не таким уж благородным. Это мог быть хитрый политический расчет, в случае успеха, а равно как и неудачи Корнелия ждала мучительная смерть, а Сципиона либо лавры спасителя республики, либо молчание об этом плане. По слухам, Сципион и так уже получил в сенате неслыханное влияние. После того, как проиграв битву при Аудифе, безоружный Рим лежал у ног Ганнибала, Корнелий сумел найти человека, через которого передал сенатору сообщение о том, что осады не будет. Сципион выступил в сенате с этим сообщением, приписав, естественно, все заслуги себе. В это трудно было поверить тогда, но это произошло. Пуны выпустили победу из рук. А Сципион получил огромную власть в сенате. Он фактически и стал сенатом. Перепуганные властители Римской республики слушались его во всем. Заседания сената стали лишь формальностью. Это был первый шаг к власти одного человека в Республике. Да и Республике ли? Корнелий понял, что был мелким винтиком в огромном механизме власти Сципиона, где за льстивыми обещаниями и притворной заботой о благе страны, главным было одно: собственная безграничная власть уже и так фактически предложенная сенатору. Что ж пусть так. Но тогда, его миссия приобретает совсем другой смысл. Корнелий не хотел  добывать власть сенатору, поскольку это - конец Республике. Тому, за что Корнелий охотно готов был отдать жизнь. Пусть он всего лишь маленький винтик в этой машине, но без него она не будет работать. Значит, если он попытается изменить свою миссию, республика будет спасена. Надо только…
Вдруг древко чьего-то копья больно ударило в спину, и Корнелий, выхватив меч, обернулся, приготовившись защищаться. Перед ним, так же с мечом наголо стоял Магарбал. Взгляд пунийца красноречиво свидетельствовал о его намерениях.
- Неужели ты, римское ничтожество, хотя бы на одно мгновение вообразил себе, что сможешь обмануть меня? – прорычал Магарбал, медленно переступая с ноги на ногу, словно разъяренный медведь, приближаясь к Корнелию.
Видя, что битва с телохранителем неизбежна, римлянин стал отступать к передовой,  чтобы слиться со сражающимися. Если боги будут милостивы, поединок с Магарбалом останется для всех незамеченным. К счастью, сам Ганнибал сейчас находился достаточно далеко. Его доспехи мелькали на другом конце линии.
- У меня есть неоспоримые доказательства того, что ты убил вчера вечером моего человека, перед тем, как идти на пир, - продолжал Магарбал.  Но разгадав намерение римлянина,  пуниец с руганью бросился в атаку, осыпая шпиона яростными ударами своего меча. Корнелий ограничился пока  только пассивной обороной, выжидая, пока силы Магарбала иссякнут, и можно будет перейти к наступлению. Сражавшимся рядом пунийцам и римлянам не могло даже  прийти в голову обратить внимание на поединок двух карфагенских  воинов. Каждый был занят собственным противником и думал лишь о том, как до конца сражения остаться в живых. Неожиданно  град стрел низринулся с неба, поражая все живое. Стоны и вопли раненных заглушили звон оружия. Битва стала еще более ожесточенной. К своему ужасу, Корнелий почувствовал, как стальной наконечник пронзил его правое предплечье. Острая боль ударила по руке, и на миг ослабевшие пальцы выпустили рукоять меча. Магарбал опустил свой клинок и злорадно расхохотался, затем внезапно сделал молниеносный выпад в сторону врага, чтобы одним движением покончить с противником. Но Корнелию удалось увернуться. Он потерял равновесие и упал на чей-то, пораженный копьем труп. Магарбал тут же бросился на свою жертву, но, потеряв бдительность, был тут же проткнут копьем.
В недоумении посмотрев на древко, торчащее в его животе, Магарбал зло сжал губы и с ненавистью прошипел:
- Ваша Республика и Латинский союз вместе взятые не стоят ремня на сандалиях Ганнибала…
Увидев пунийца мертвым, Корнелий отломал оперение стрелы и в изнеможении опустил голову на землю. Он не слышал более сражения и не почувствовал, как крупные капли дождя упали на его окровавленное тело. Корнелию показалось, что морок смерти окутал его своим покрывалом, и он вот-вот ощутит у своих ног заунывный плеск Стикса…
Глава семнадцатая

Карфагенская пехота, зажатая с двух сторон кавалерией противника, не способна была предпринять что-либо для спасения ситуации. Вытирая со лба потоки кровавого пота, Ганнибал наблюдал за ходом битвы. Если фланги еще кое-как держались, то центр могло спасти только чудо или резерв. Во второй раз за все это время полководец стоял перед необходимостью задействовать резервную кавалерию. Кроме того, в оликовой роще неподалеку располагалось полторы тысячи наемной пехоты. Но что это против грозных легионов Сципиона? Другого выхода не было. Призывая всех известных ему богов на помощь, Ганнибал отдал приказ. Все же, спустя с немного времени, стало очевидно, что принятые меры оказались лишь каплей в море. Ганнибал мог проиграть это сражение, если бы не одно обстоятельство, принесшее ему много боли и горя, но спасшее его армию.
Неожиданно в лагере римлян затрубили отступление, и Ганнибал увидел, что противник предлагает временное перемирие. Не менее, чем пунийцы, истощенные тяжелой битвой римские легионы занимали исходные позиции. Ливийцы, теснимые кавалерией Сципиона, также изрядно потрепанные, скрылись в лесу. Ганнибал отдал приказ к отступлению и напряженно наблюдал за изменениями в диспозиции противника, ожидая какой-нибудь военной хитрости. Краем глаза заметив довольно беспорядочное отступление сынов пустыни, пуниец подумал о том, что после этого сражения они не захотят воевать с ним. Слишком много они возложили на алтарь его военной славы, но, по мнению их предводителя, которого Ганнибалу пришлось недавно казнить, ничтожно мало они получили взамен. Эти дикари в любой момент могут стать неуправляемыми. Военная мощь Ганнибала оставалась все еще грозной силой, но уже невимо рушилась, подтачиваемая интригами полководцев и алчностью воинов. По-прежнему сохраняя абсолютный контроль над всем  своим войском, пунийский полководец не был, тем не менее, как раньше уверен в своих людях, ожидая в любой момент подвоха или предательства.  Все это подтачивало душевные силы честолюбивого пунийца, делая его с каждым днем все более подозрительным, подверженным приступам ярости и апатии, не способным верно оценить ситуацию и принять взвешенное решение. Ганнибал хорошо понимал происходящее с ним, но не чувствовал в себе сил изменить хотя бы самую малость. Ощущение собственной слабости и тревоги давлело над ним с каждым днем все сильнее, ложась на его могучие плечи, словно проклятие богов.
От мрачных мыслей Ганнибала отвлек римский всадник, приближавшийся к нему на полном скаку. Неожиданно римлянин осадил лошадь, и швырнул под ноги Ганнибалу небольшой полотняный мешок, обильно пропитанный кровью. Выполнив свою миссию, кавалерист тут же исчез с поля зрения.
Жестом руки Ганнибал остановил нескольких своих помощников, бросившихся было убрать странный подарок латинян, и развязал завязки на мешке. На него смотрели мертвые глаза  Гаструбала.   Испачканное  уже высохшей кровью лицо было искажено гримасой страдания. Во взгляде навеки застыли недоумение и вопрос.
Ганнибалу захотелось кричать, рвать на себе волосы и одежду, чтобы излить поразившую его боль, не дать ей разъедать своим  адским тлением душу и разум. Но уже спустя мгновение полководец все же нашел в себе силы  и сдержался. Ведь на него сейчас смотрят его солдаты, и, что еще важнее, за ним наблюдают его враги. Они представлялись Ганнибалу шакалами, готовыми вот-вот наброситься на смертельно раненного льва и впиться своими мелкими острыми зубами в его плоть, чтобы напиться его крови.
По лицу пунийца пролетела едва заметная тень душевной муки, после чего оно стало восково-бледным и непроницаемым. Ганнибал взял в ладони голову бата и поцеловал в холодный, сморщенный предсмертной судорогой лоб.
- Римляне заплатят за твою смерть… - одними губами произнес полководец, опуская мертвые веки.
В тот день больше не было битвы.  Ни римляне, ни карфагеняне, истощенные противостоянием, не решались  нападать первыми. Так закончился этот кровавый день. Когда солнце в последний раз окидывало уставшим взглядом усеянное трупами и тучами стервятников поле сражения, внимательный наблюдатель мог бы заметить на одном из отдаленных холмов одинокую фигуру человека, склоненного над могилой. Это Ганнибал в полном уединении разговаривал со своим мертвым братом.  Позабыв о суматохе и опасностях последних лет, карфагенский полководец погрузился в себя, воскрешая в памяти прожитую им жизнь.
- …помнишь, как мы с отцом ездили на охоту в Иберийские леса на вепря и воображали себя владыками всего мира, давали клятву верности и чести друг другу, клялись защищать от врагов и спасать от смерти? – приглушенно звучал голос Ганнибала.  Он присел на камень возле могилы и задумчиво взирал на чернеющий небосвод и усыпанное бриллиантами звезд бездонное небо, словно пытаясь почерпнуть из холодной бесконечности вдохновение и силы, в последнее время покинувшие полководца.
Ганнибал усмехнулся и спрятал лицо в ладони.
- Подумать только, - проговорил он, - я победоносным маршем прошел эту страну вдоль и поперек, не потерпел сколько-нибудь серьезного поражения ни в одной битве с латинами. Два раза стоял у самых ворот Рима. Но, как ни странно, не смотря на это, я чувствую себя далеко не победителем. Напротив, я – проигравший, - Ганнибал взглянул на свежую могильную насыпь, - а как могло быть иначе? Я, движимый безмерным честолюбием, в погоне за победами и славой потерял  отца, теперь тебя.  Я думал, что омываю свои стопы в крови врага, но теперь-то вижу себя в крови своих родных, которых, не смотря на все свои клятвы, умение и решимость, я не сумел сберечь.
Ганниал рассмеялся и продолжил свой мнимый диалог с братом:
- Даже обретая могущество для державы, я, в сущности, потерял ее, свою отчизну. Кто я теперь  для них? Выживший из ума фанатик. Ты не видел, как их послы разговаривают со мной? Словно я у них изо рта кусок хлеба вырываю! А я ведь положил на алтарь судьбы все. Даже тебя… - голос Ганнибал дрогнул, и по его обветренным щекам покатились слезы.

Глава восемнадцатая

Корнелий открыл глаза, но ничего не увидел. Было темно, словно в могиле. Темно и душно. Хотелось пить. Плечо противно ныло. Правая рука немела и отказывалась шевелиться. Римлянин потрогал рану. Она оказалась искусно перевязанной.  Корнелий сбросил лежащую на нем тяжелую медвежью шкуру и сел. В плече яростным смерчем взорвалась боль, к горлу подступила противная тошнота, но римский шпион не собирался сдаваться. Сидеть на низкой постели оказалось еще неудобнее, чем лежать, поэтому, проклиная на чем свет стоит боль и головокружение, Корнелий собрал все силы и встал на ноги. Привыкшие к мраку глаза стали различать серые очертания предметов. Он находился в большой палатке, обставленной дорогой мебелью и устланной мягкими персидскими коврами. Пошатываясь и хватаясь руками за палаточные столбы, Корнелий отправился на поиски выхода. Легкие разрывал тяжелый, пропитанный дорогими благовониями  воздух, в котором, казалось, не осталось ни капли живительного кислорода. Наконец выход нашелся, хотя и не сразу. Пришлось обойти почти всю палатку.
Корнелий рванул материю и споткнувшись упал на траву. Тот час его подняли чьи-то сильные руки и вновь аккуратно поставили на ноги. Опираясь на плечо незнакомого карфагенского воина, Корнелий жадно глотал ртом живительный воздух. Он ловил  шелест листьев на деревьях, пение целого хора кузнечиков и еле слышное журчание ручья. Впервые в жизни Корнелий обрадовался тому, что еще жив.  Римлянин осознал бесконечную ценность каждого мгновения жизни. Каждые вдох-выдох, движение руки, глаза, созерцающие полное звездного песка ночное небо – все это сейчас врывалось в разум и переполняло радостью. На некоторое время даже изуродованное плечо перестало ныть. Кто-то тронул Корнелия за плечо. Он обернулся и увидел Нику. Она стояла перед ним в белом льняном хитоне, перехваченном коричневым кожаным поясом.  Пышные волосы девушки были распущены и водопадом ниспадали на худые плечи.
Даже сейчас, в темноте, пронизанной лишь скупым звездным свечением, Корнелий увидел ее выразительные глаза. Взгляд Ники был полон укора и беспокойства.
- Лекари запретили тебе вставать, - прошептала она и, встретившись взглядом с Корнелием, опустила глаза. Корнелий  нежно обнял пунийку за плечи. Она дрожала.
- Тебе холодно? – спросил Корнелий, внимательно глядя на Нику.
- Нет, - по-прежнему шепотом ответила он, затем, немного помолчав, продолжила, - тебя нашли на месте самого ожесточенного сражения рядом с трупом Магарбала. Вы дрались с римлянами плечом к плечу?
Ника неожиданно вскинула голову и вонзила испытующий взгляд на римлянина.  Тот неимоверным усилием воли заставил себя не отвести глаза. Для него сейчас особенно ощутимой стала та стена изощренной лжи, которую он так искусно строил между собою и Никой.  Как часто ему казалось, что его ложь вот-вот раскроется, и он поплатится за нее жизнью! Но все шло гладко, подозрительно гладко. До недавнего времени. Разговор с Ганнибалом не мог не насторожить опытного римского воина. Теперь Ника. Почему она так внимательно и сурово смотрит на него?
Наконец Корнелий опустил глаза, но только для того, чтобы разыграть очередную комедию перед человеком, который вопреки всему доверял ему и любил, даже не смотря на то, что он был римлянином, а она пунийкой. Каждый раз, изрыгая из души очередную лавину лжи, Корнелий клялся, что больше так не сделает. Но делал снова и снова, оправдывая ложь патриотизмом или целеустремленностью.
- Я не смог защитить его от врага, хотя видел раненным, - дрожащим голосом произнес Корнелий, - мне жаль.
Когда Корнелий, наконец, поднял глаза, Ника уже не смотрела на него. Ее взгляд теперь блуждал  в предрассветных сумерках среди деревьев и трав.
- Странно… - проговорила она.
- Что странно? – Корнелия насторожило поведение Ники. Неужели она его подозревает? Возможно, кто-то видел его поединок с Магарбалом. Если бы видел, то он был бы уже мертв…
- Магарбал ненавидел тебя лютой ненавистью, - ответила Ника, растягивая слова, - наверное, он получил по заслугам.
- Что ты такое говоришь, - встрепенулся Корнелий, - он был доблестный воин.
Неожиданно Ника прильнула к груди римлянина и заплакала:
- Добрых пять дней я отвоевывала тебя у смерти, - скороговоркой шептала она, захлебываясь слезами, - я облегчала твои страдания уксусом и миром, когда ты, сгорая в пламени горячки, бредил о величии Римской республики и затем… - Ника умолкла.
- Что?- спросил Корнелий, поднимая заплаканное лицо девушки.
Ника долго смотрела на римлянина, позволяя слезам течь из больших и глубоких глаз. В ее взгляде полыхала ненависть и боль, любовь и обожание, отвага и страх. Казалось, это безумный калейдоскоп чувств поглотит сознание пунийки, и она лишится чувств или даже самой жизни.
Но Ника успокоилась. Глотая слезы, она ответила:
- Потом…потом ты выжил, и я снова могу смотреть на тебя снизу вверх, прижиматься к тебе и страдать…
- Страдать?
- Страдать от чрезмерного счастья…
Корнелий понимал, что Ника что-то недоговаривает, но добиться правды от девушки ейчас ему не представлялось возможным. Когда она успокоится, он расспросит у нее обо всем подробно… Что же еще наболтал его язык в бреду?
Корнелий обнял Нику и, прижимая ее маленькую фигурку к себе, боролся с тревогой. Но не успел римлянин совладать с сомнениями, как ощутил на своих губах влажные уста Ники. Она обвила руками его шею и, не обращая внимания на стоящих рядом стражников, увлекла в палатку…

Глава девятнадцатая

Сегодня Ника снова оказалась одна. В который раз ей не с кем было поговорить, излить душу, выплакаться. Рядом, не смотря на то, что армия Ганнибала составляла не одну тысячу человек, не было того, кто мог бы понять, утешить, защитить. Римлянин, ураганом ворвавшийся в ее жизнь и пленивший ее сердце, которому она то ли в порыве страсти, то ли от безысходности отчаяния еще раз, как тогда перед пиром у Ганнибала, отдалась вчера ночью; брат, всецело поглощенный этой бесконечной и бессмысленной, на ее взгляд, войной;  отец, праху которого ей так и не удалось поклониться. Все эти люди, которых она любила, частью которых считала себя, были теперь, как и всегда от нее безнадежно далеки. Отец, потому что отбыл в вечное царство теней,  брат живет лишь идеей покорения Рима, и Корнелий, сердце которого оставалось сокрыто от Ники.  Римлянин жил в мире далеком и непонятным для нее, движимый только ему одному понятными целями, несокрушимый, словно скала, целеустремленный, как коршун и… черствый словно заплесневевший сухарь. Хватит ли Нике всей ее любви, чтобы растопить душу этого чужестранца, спасти его от него самого и… Спасти!!! Ника вздрогнула и прикусила губу. Корнелию угрожает опасность, ведь в лагере есть человек, знающий, кто именно убил Магарбала. В Корнелии разоблачили римского шпиона. Ее возлюбленный – вражеский шпион! Ника только отмахнулась от этой мысли. Во-первых, она в это не верила, а во-вторых, даже если бы это и оказалось правдой… Ника не могла себе представить, что было бы, если бы это оказалось реальностью. В конце концов, это не так важно. Главное, что у Корнелия есть недоброжелатели, готовые погубить его.
Чьи-то шаги прервали чреду беспокойных мыслей. Девушка обернулась и увидела Санегала, низенького коренастого человечка в доспехах, с хитрыми, глубоко сидящими, узкими, словно щелки глазами, вечно выискивающими, чем бы поживиться.
- Я искал тебя, моя госпожа, - пропел он слащавым вкрадчивым голосом.
От неожиданности Ника отступила на шаг, но быстро взяла себя в руки и грозно посмотрела на нежеланного собеседника.
- Что ты хочешь? – металлическим голосом спросила она, - давеча ты получил, что хотел.
В ответ Санегал почтительно склонил голову, но Ника не верила этой притворной почтительности – уж слишком явственно на полноватом лице пунийца  играла хитрая улыбка.
- Твой покорный слуга никогда не распускал язык попусту, - ответил Санегал и шагнул к Нике. Его голос стал еще более вкрадчивым, - но считаю своим долгом заметить, что моя прелестная госпожа совершает по молодости и неопытности слишком много опрометчивых поступков, которые могут повредить не только ее репутации, но и стоить жизни.
При этих словах Ника вздрогнула и с ненавистью посмотрела на Санегала:
- Что ты имеешь ввиду, мерзавец? – прошипела она, словно дикая кошка.
- Твоя недавняя  связь с римлянином при огласке обязательно станет известной Ганнибалу…
Ника сжала кулаки. Ее тело трясло от возмущения и гнева. Этот проныра будет снова требовать у нее денег за молчание. Все бы ничего, если бы не аппетиты этого прохвоста.  Наверняка он не ограничится тем, что получит сейчас, и в будущем превратит ее жизнь в ад. С этим, безусловно, стоило разобраться как можно быстрее. Возможно, удастся закрыть этот слащавый рот  очень скоро, но сейчас выбора не было. Алчная собака требует денег.
- Что же ты хочешь?
Санегал  вновь поклонился не менее почтительно, чем в первый раз, и почти шепотом произнес:
- Столько же, моя госпожа…
- Уходи с моих глаз. Вечером получишь свое, - ровно ответила Ника. Ей хотелось как можно быстрее избавиться от этого противного субъекта. Неожиданно Санегал как-то странно взмахнул руками и замертво упал навзничь. В его шее торчала полированная рукоять ножа.
Не веря своим глазам, Ника оглянулась вокруг, но никого не увидела. В живописной роще царила гнетущая тишина. Ветер затих, в густых кронах низкорослых деревьев замолкли птицы.  В душу девушки проник едкий суеверный страх.
- Это что еще такое? – прошептала она и побежала к лагерю, изо всех сил стараясь не оглядываться на лежащий посреди рощи труп пунийца.  Неожиданно кто-то преградил Нике дорогу, от чего она смертельно испугалась. В следующее мгновение девушка узнала в незнакомце Корнелия.  Римлянин стоял перед ней, скрестив руки на груди, и испытующе смотрел ей в глаза.
- Я…ты… - залепетала было Ника, растерянно озираясь по сторонам, - это ты убил Санегала? – наконец, овладев собою, спросила она Корнелия, все также неподвижно стоявшего в нескольких шагах  от нее, - ты слышал весь разговор?
- Он видел, как я убил Магарбала, - голос римлянина звучал будто бы из потустороннего мира, - я должен был его убрать, чтобы не погибнуть саому. Стало быть, ты также раскрыла мою миссию…
- Миссию?!! – Ника подошла к Корнелию и влепила римлянину звонкую пощечину. В глазах римлянина сверкнула пламя гнева, затем его сменили удивление и растерянность.
- Я выходила тебя, когда ты был при смерти. До того всеми силами убеждала брата, что твои намерения искренни, и ты не какой не шпион, хотя он в этом почти уверен. Теперь  я отдала все свои сбережения, чтобы эта подлая скотина молчала, - Ника махнула рукой назад, - в довершение всего, ты испортил все, убив его. И теперь ты говоришь о миссии? – Ника сыпала словами, словно Зевс молниями, - тебе больше нечего мне сказать, как кроме о своей проклятой миссии? Если я для тебя не больше, чем инструмент для исполнения задания, то лучше сейчас же убей меня, ведь я раскрыла тебя, а если… - Ника не могла продолжать. Она задыхалась от переполнявших ее эмоций, слезы текли по раскрасневшимся щекам.
Корнелий был в растерянности. Он действительно боялся признаться себе в том, что любит пунийку, любит более жизни. Даже больше этой злосчастной миссии. Убить Ганнибала? Зачем? Зачем убивать того, кто у же и без этого давно мертв? Он, Корнелий, не успел.  До него над Ганнибалом поработало его неуемное честолюбие и софеты в Карфагене, озабоченные теперь не завоеванием Рима, а тем, как бы побыстрее заключить с ним  перемирие. Так зачем ему, Корнелию, эта миссия? Ведь теперь у него есть Ника – самое дорогое существо на земле…
Корнелий притянул девушку к себе и нежно поцеловал ее в лоб. Прожив большую часть жизни, римлянин не знал, что такое счастье. Теперь же он испытывал чувство, которое мог бы назвать именно так.
Ощутив биение сердца Корнелия, Ника успокоилась и впервые, за последние несколько месяцев, позволила себе расслабиться в объятиях любимого человека.
- Узнав о смерти Санегала, брат догадается, в чем дело, - заговорила она шепотом, - ведь он был его тайным информатором. Тем более, что Ганнибал с самого начала подозревал в тебе шпиона. Он убьет и тебя, и меня. Давай прямо сейчас убежим, а? – Ника подняла голову и просительно посмотрела на Корнелия, - возможно, это наш последний шанс спастись от гнева Ганнибала.
Корнелий с нежностью посмотрел на Нику и погладил ее растрепавшиеся каштановые волосы. Вдруг Ника увидела то, что заставило ее похолодеть от ужаса. Алая струйка змейкой скользнула с уголка губ на подбородок римлянина.
- Я тебя люблю, - одними губами произнес Корнелий и мертвым упал к ногам Ники.
Шагах  в десяти стоял Ганнибал с луком в руках.

Глава двадцатая

Она вспоминала перекошенное от ярости лицо своего брата, что-то кричавшего и размахивающего мечем у нее перед носом. Он был близок к умопомрачению и мог в любой момент убить ее, но она не замечала его. Просто стояла и смотрела куда-то вдаль поверх его головы.
-…когда мы вернемся в Карфаген, ты предстанешь перед судом софетов за предательство! Ты навеки опозорила наш род, осрамив себя блудом со злейшим врагом Карфагена. Только твоя кровь сможет смыть проклятие с наших потомков! Твое имя будет предано заклятию и изгладится из родословия нашего рода! Ты хотя бы представляешь, что натворила? Отвечай! – Ганнибал приблизил разгоряченное лицо к невозмутимому лицу Ники.
- Что я натворила? – взгляд Ники вдруг стал осмысленным, в зрачках сверкнуло пламя, - ты меня спрашиваешь, что я натворила? Этот вопрос уместнее задать тебе: что ты натворил? Посмотри на свою жизнь. Тебя сопровождает смерть,  где бы ты ни был. Ты несешь разрушение  и боль тысячам людей. Ты задумался над тем, скольким людям ты не дал спокойно умереть от старости? Они совершенно не виновны в том, что тебе захотелось стать героем и снискать почет соотечественников.
- Это завет моего отца, - проревел Ганнибал, - или он для тебя также мало значит, как и отечество, которое ты предала?
- Наш отец  обильно умывал руки в человеческой крови, - ничуть не смутившись, ответила Ника, - посмотри, чем он закончил.  Он умер на чужбине забытый всеми, даже своими детьми. Проклятия его жертв исполнились  над ним, так же, как исполнятся над тобою. Ты заплатишь за все зло, которое причинил людям!
- Пока что я - победитель, - саркастически произнес Ганнибал, - а ты – предательница. Тебя не спасут твои лукавые речи.
- Я не нуждаюсь в спасении. Напротив, мое спасение теперь только в смерти, потому что лишь в стране мертвых я навеки останусь с тем, кем дорожит моя душа. Твоя же душа проклята, поскольку в ней никогда не было место любви и привязанности. Она всегда жаждала лишь одного – крови. Твои победы рано или поздно обернутся поражением!
Нависло тягостное молчание. Ганнибал долго смотрел на сестру, словно впервые в жизни видел ее,  затем тихо произнес:
- Посмотрим. Римляне угрожают Карфагену. Софеты просят о помощи, поэтому завтра отплываем в Африку. После того, как я изгоню последнего латина  с родных берегов, ты непременно предстанешь перед справедливым судом.
Тиха и прекрасна была ночь над холмами Этрурии. Острый серп луны, сладко изогнувшись, дремал на  черном бархате небосвода. Ни ветерка, ни звука. Казалось, мир погрузился в вечный сон, чтобы никогда более не восстать из этой глубокой всепроникающей тишины.
Ника стояла посреди обширной равнины в совершенном одиночестве, опустив голову на грудь. Ее руки были скрещены на груди. Боль утраты, отчаяние, тоска и желание смерти  терзавшие сердце еще совсем недавно отступили, на время оставив свою жертву истерзанной и онемевшей.
Корнелий мертв. Это была страшная, но неизбежная правда, которую надо было или признать во всей ее безнадежности и отвратительности или слепо отвергнуть, погрузившись во мрак безумия. Но превращаться в полоумное безвольное существо Нике не хотелось. Если ей, действительно грозил военный трибунал, как угрожал Ганнибал, который, несомненно, приговорит ее к смерти, она должна встретить свою кончину в здравом рассудке, с честью перенеся позор, возложенный на ее слабые плечи, чтобы потом, после всего, ей было не стыдно взглянуть в глаза тому, кого она непременно встретит на том берегу Стикса. Ника не знала, что ее ждет на родине, но была почти уверена, что в любом случае сможет принять положенное для нее Фортуной с гордой улыбкой на устах. А Ганнибал? Ганнибала будет судить не трибунал, а беспристрастные боги, читающие и судящие  душу каждого человека…

Глава двадцать первая

Мрачна и величественна ливийская пустыня на закате. Голая  каменистая почва, нагретая за день знойным светилом, прикрыта тонким рваным покрывалом желтого песка. Изредка, то здесь, то там, прижимаясь к земле, словно сироты, росли невзрачные скрученные, ощетинившиеся иглами растения, только подчеркивающие безжизненность пейзажа. На сколько мог видеть взор до самого горизонта расстилалась пустыня перед Ганнибалом. Прохладный западный ветер поднимал в воздух белесые волны песка, играя с ним , словно дитя под водопадом.  Но безжизненные пустыни Ливии были родными для души карфагенского полководца, и, не смотря на всю угрюмость их обличия, вселяли в Ганнибала бодрость духа и надежду на будущее, каким бы бесславным не казалось настоящее. А последние события  наводили на мысль о разгневанной фортуне.
После того злосчастного боя с легионами Сципиона, когда Ганнибалу стоило большого труда сохранить свои войска от страшного поражения; когда окровавленная голова брата, словно мерзость, была брошена к его ногам; после того, как раскрыли шпионский заговор, в котором участвовала  его сестра, пунийца ждал еще один удар, поставивший под сомнение  все его завоевания на полуострове. Софеты в Карфагене в приказном порядке отзывали его из Италии защищать родину от высадившихся на побережье Африки римлян. То, чему Ганнибал посвятил всю жизнь, отдал душу, ради чего рисковал жизнью и добрым именем, вдруг в одно мгновение, одним росчерком стилуса превратилось в прах и ушло в небытие. Ганнибал рвал и метал, кричал  и угрожал, просил еще пару месяцев для взятия Рима , но подписи софетов под резолюций не уберешь. Их воля была сильна как никогда, а решение непреклонно. Без поддержки  Карфагена сейчас нечего и надеяться на успех в итальянской кампании. Тем более, что уже самому Карфагену, а не Риму  угрожали осада и взятие.
Пройдя победоносным маршем всю Италию с севера на юг, не потерпев ни одного более или менее серьезного поражения, Ганнибал должен был покинуть полуостров, так и не покорив гордых латинов.
- Кто наш противник на этот раз?
- Сципион-младший, мой господин, - последовал ответ.
- Сципион?- Ганнибал обернулся и внимательно посмотрел на собеседника, фортуна сводит меня с ним уже второй раз. Интересно, для позора или для славы?
- Твои воины еще не спасались бегством от римлян.
В ответ полководец покачал головой:
- Ну что ж, я достойно встречу старого знакомого. В конце концов, за мною только Карфаген.
Через несколько часов, когда холодная ночь стала уступать место всеиспепеляющему дневному зною, Ганнибал верхом осматривал стройные ряды своего нового войска. Он всматривался во взволнованные лица новобранцев, и его сердце сжималось от боли. В глазах многих из них он не нашел ничего, кроме страха. И с ними он должен был идти в бой? Далее – конные отряды ливийцев и стройные ряды  витиевато украшенных боевых слонов. Здесь, в отличие от пехоты царили оживление и оптимизм, но это также почему-то не радовало Ганнибала. Единственной на кого он мог сейчас положиться – была проверенная  на итальянских бранных полях многоопытная гвардия его ветеранов. Они стояли особняком, позади всех и дружным бряцанием  приветствовали своего предводителя. На их смуглых обветренных лицах нельзя было увидеть улыбки или, напротив, гримасы растерянности. Только глаза сверкали пламенем воинственности. Лишь встретившись со своими солдатами, Ганнибал почувствовал себя готовым к предстоящей битве, рассчитывая, как обычно, только на победу.
Спустя час началось сражение. Ганнибал планировал троекратным нападением утомить, расстроить и сломить римские легионы. Но после того, как стрелки подняли луки и взметнули в уже знойный воздух мириады стрел, Ганнибал почувствовал нечто неладное. Этим  «нечто» совсем скоро оказались его боевые слоны. Вначале все шло, как и должно.  Слоны  собственной массой разметали  ряды римских велитов, но когда стали пробиваться дальше, в строй гастатов, то испугавшись крика и копейной атаки переполошились и, не повинуясь больше своим вожатым, бросились назад, подминая под себя карфагенскую пехоту. Не успел Ганнибал хоть как-то отреагировать на происходящее, как конница, на которую он возлагал большие надежды, на его глазах перестала существовать. Слоны разогнали ее, принудив спасаться бегством от появившихся, словно из самого песка римских всадников.
Ганнибал бросился в ряды наемников, сумевших быстро перестроиться после потрясения и первыми  вступивших в схватку, вдохновляя их собственным бесстрашием  и военным искусством. Словно шаровая молния полководец свирепствовал в самой гуще врагов, повергая их  в благоговейный ужас и смятение. Все выглядело как нельзя лучше, но в самый ответственный момент вторая линия пехоты замешкалась и, не выдержав контратаки противника, стала отступать. Ганнибал вырвался на свободу из кровавой мясорубки и скомандовал вводить в дело резервы – своих ветеранов. Наступал решающий момент. На флангах они мужественно отражали страшный натиск трех римских линий, наступавших одним фронтом.
Наблюдая за происходящим, словно коршун за жертвой, Ганнибал все более воодушевлялся, поскольку исход битвы предсказать было еще довольно трудно, но шансы выйти победителем, не смотря на прокол со слонами, оставались весьма высокими. Однако то, что произошло потом, бросило полководца в жар, затем в холод и снова в жар. Прямо в тыл   его гвардии. Со стремительной скоростью, взметая над собою тучи  раскаленного песка, неслась римская кавалерия. Ганнибал  несколько мгновений смотрел на  своих людей, зажатых в окружении и обреченных на погибель, - их некому было прикрыть. Карфагенскую конницу разогнали свои же слоны, а затем, видимо, где-то далеко в пустыне разбила римская кавалерия, о которой Ганнибал совсем позабыл.
«Твои победы рано или поздно обернутся поражением!» - звенели в унисон оружию на поле сражения слова Ники в голове у Ганнибала.
- Мой господин! – взволнованный голос Маро  вывел полководца из оцепенения, - мы потеряли всю конницу. Теперь нам ничего не остается, как отступать, иначе твои люди бросятся в беспорядочное бегство, и тогда -  всему конец!
- Я почему-то думал, что ливийцы справятся  с латинами, ведь они у себя на родине, - тихо ответил Ганнибал.
- Над ними навис рок отмщения за предательство их предводителя в Италии, - глухо произнес Маро.
Некоторое время оба воина наблюдали за отчаянными попытками  карфагенских пехотинцев вырваться  из окружения. Армия великого Карфагена таяла на глазах – слишком неравны силы.  Что можно ожидать от этой битвы, если римляне ввели в бой свои резервы. Это конец…
- Какой же рок навис над Карфагеном, Маро? – спросил тихо Ганнибал брата.
Маро мрачно взглянул на полководца и опустил глаза…

Глава двадцать вторая

На вычищенном до блеска бронзовом кубке отражалось пламя. Ника долго смотрела на пылающую бронзу, затем встала с постели и недоуменно оглянулась.  В отведенной для нее комнате было светло, и не горел ни один факел. И это не удивительно, ведь за окном – день. Откуда же пламя на кубке. Ника подошла к узкому окну и обомлела, увидев величественную  и страшную картину.   В Карфагенской гавани свирепствовал пожар.  В начале совсем небольшой огонь с невероятной скоростью разрастался до размеров исполинского чудовища, пожиравшего все вокруг.  Вскоре несколько десятков военных и торговых кораблей были охвачены  пламенем.  Треск и жалобные крики людей донеслись до уха Ники.  Слабый порыв ветра со стороны моря принес запах дыма и едкой гари. Ника увидела огромное множество людей, запрудивших  порт  и  всю набережную. Они не пытались ничего предпринять для спасения горящих кораблей, а только стояли и смотрели на  это ужасное зрелище.
Ника в недоумении дернула за шнурок. Тут же в комнату вошел раб и вопрошающе взглянул на пунийку.
- Что происходит? – с тревогой спросила она, - почему горят корабли, и никто не тушит их?
- Римляне потребовали сжечь весь торговый флот Карфагена, - с грустью ответил раб и опустил глаза. Ника внимательно посмотрела на него. Он был чужестранцем и плохо разговаривал на ее родном языке. Неужели он серьезно сочувствует поражению тех, кто лишил его свободы?
- Римляне потребовали?- в недоумении переспросила девушка. Но страшная догадка уже посетила ее разум, - Ганнибал потерпел поражение?
Раб только молча кивнул, не поднимая глаз. Ника подошла к нему и подняла его лицо за гладко выбритый подбородок. В его глазах горели злорадные огоньки, которых он был не в состоянии погасить. Ника наотмашь ударила раба по лицу:
- Почему, скотина, я об этом ничего не знаю? Что с братом?
Раб, скосив глаза на дверь, ответил:
- Господин приказал не сообщать вам об этом, - тихо ответил он, - сказал, что сам все расскажет…
- Убирайся, гнида!!! – гаркнула  Ника  и  снова бросилась к окну, за которым пылала многовековая слава Карфагена, но ее мысли были  не о ней.
- Он сам хочет мне все рассказать, - с едкой усмешкой проговорила она, вспомнив последний разговор с братом, - он угрожал судом и расправой за мою любовь к римлянину. Но ему, наверное, и невдомек, что  самую страшную расправу надо мной он  уже совершил, убив тебя, Корнелий, зачем же еще разыгрывать фарс правосудия?
Ника решительно обернулась и посмотрела на бронзовый кубок, еще утром наполненный вином. В руке девушки неведомо откуда появился маленький полотняный мешочек, перевязанный цветной тесемкой.
- Ну что ж, - с грустной улыбкой, словно к кому-то обращаясь, произнесла она, - теперь настала и моя очередь.
Ника высыпала белый порошок в кубок. Вино зашипело. Его поверхность покрылась полупрозрачной дымкой.
Ника еще раз взглянула в окно, но не на горящую гавань, а выше, куда-то в даль:
- Я скоро буду, жди…
Дверь с грохотом распахнулась и на пороге появился Ганнибал. Ника еще никогда не видела брата в таком состоянии. Лицо багрово красное, глаза сверкают дикой яростью и отчаянием, в руках -  плеть.
- Смотри, смотри на позор Карфагена! – не своим голосом заорал Ганнибал, схватил сестру под локоть и потащил к окну, -  смотри на мой позор! Это не корабли горят, это  моя душа пылает в огне ненависти и бессилия! Смотри и наслаждайся, твой возлюбленный отдал бы полмира за то, чтобы видеть такое зрелище!
Ника молчала. Она с ужасом смотрела на Ганнибала, стараясь узнать в нем того, кого она знала столько лет, и кем гордилась. Для нее брат всегда был могучим и несокрушимым гигантом, способным на все, лишенным страха и сомнений. Недостатки не могли существовать, как полагала она, в этом могучем теле, пороки не могли жить в человеке, имевшем такой  взгляд. Ника невольно удивилась тому, как много она узнала о Ганнибале за последние несколько месяцев и поразилась своему открытию.
- Разве могло быть по-другому, Ганнибал? – спросила Ника. Ее голос дрожал, но в нем не слышалось ни робости, ни неуверенности, - не ты ли разжигал этот пожар все свою жизнь?- Ника кивнула в сторону окна, откуда все громче доносились треск горящего дерева и шипение воды, - не ты ли сеял повсюду ненависть и смерть и упивался человеческими страданиями, воображая себя великим? Не ты ли положил на алтарь своей кровожадной души многие тысячи невинных жертв во славу собственного тщеславия?  Теперь же получай, то, что взращивал  наш отец и обильно поливал ты! Мне же с тобой не по дороге…
Ника сделала шаг к столу, на котором стоял кубок с вином, но тут произошло нечто, от чего вся невозмутимость девушки улетучилась во мгновение ока.
Все это время Ганнибал долго с удивлением слушал сестру. Вдруг дьявольские огни погасли в его взоре. Он опустил плеть и осунулся.
- Говоришь, не по дороге, - горько ответил он и, подойдя к столу, дрожащими руками схватил кубок, - я виноват в том, что слишком долго нянькался с этим прохвостом….
- Ганнибал… - простонала Ника, впившись глазами в кубок.
- Молчать!!! Не забывай, что ты все еще пунийка, хотя и осквернившая себя нечестивой связью с этим  латином.  Поражение Карфагена  - это не только мое поражение, но и твое также. Только мой позор в том, что я дал врагу  себя превозмочь, а твой – в том, что дала ему себя обмануть. Мы оба проигравшие, и дорога у нас тоже одна.
Ганнибал одним движением осушил бокал.
- Ганнибал!!!- вне себя закричала Ника и бросилась к брату…

Глава двадцать третья

Маленький мальчик, одетый в яркую, пеструю тунику бежал  по садовой аллее. Яркое  солнце обливало своими благодатными лучами  множество фруктовых деревьев. Его лучи весело плескались в небольшом пруду неподалеку.  Нике нравилось это место, где можно было укрыться от городского шума и побыть наедине с собой.
- Мати, сынок, где ты был так долго, - воскликнула она, когда ребенок подбежал к ней и уткнулся лицом в  ее ноги, - сколько раз я тебе говорила, не убегай далеко в сад, а то можешь заблудиться!
- Я  был карфагенским полководцем, - прозвенел детский голосок, - римляне побежали от моего грозного войска, как только увидели его! Представляешь?
Ника обняла сына и грустно улыбнулась.
- Не обманывайся видимой слабостью противника, Мати, - он может оказаться сильнее, чем ты думаешь.
- Нет, я победил римлян, - настаивал Мати, - они больше никогда не сунутся на наши земли!
- Хорошо, хорошо, - примирительно ответила Ника и невольно залюбовалась мальчиком. Ему недавно исполнилось шесть, а он уже так сильно был похож на отца, подумала  она. Наверное, Корнелий гордился бы своим сыном, если мог бы видеть его сейчас.
- Я уверена, что его нисколько бы не смутило то, что от тебя побежали римские легионы, - тихо произнесла она, но Мати услышал слова матери.
- О ком ты говоришь, мама? – заинтересовался он.
Ника внимательно посмотрела на сына и подумала, что рано ему еще знать о его отце. Ну, как ему сказать, что его отцом был римлянин, когда он воюет с латинами все дни напролет в своих играх?
- Жил совсем недавно человек, великий воин, которому ты наверняка был бы очень дорог, - ответила она, с любовью глядя на мальчика.
- А где он сейчас?
- Он погиб в бою, оставшись в памяти людей героем  и… - Ника запнулась, потому что слезы были готовы уже навернуться на глаза, и противный ком подступил к горлу. Но она не имела право портить день Мати  этими воспоминаниями.
- Это случайно не тот великий воин, похороненный на нашем фамильном кладбище? – спросил ребенок.
Ника не смогла ответить сразу. Неожиданно, как это уже бывало не раз, воспоминания захлестывали ее, и она переносилась в прошлое, а потом долго, долго плакала, но сейчас не до этого, ведь Мати задал вопрос:
- Нет, - ответила она, - я же тебе уже не раз рассказывала, что там  похоронен твой дядя, великий полководец, не раз обращавший в бегство врага…
- И римлян тоже?
-Да, да и римлян, конечно…
- Я хочу  к нему на могилу, мама, - попросил Мати.
- Но ты уже был там неделю назад, - возразила мать.
- Ты же позавчера обещала, что обязательно сводишь туда! Пошли!
Ника склонилась перед могилой и посмотрела на гладкий мрамор, с выгравированными на нем письменами.
- Здравствуй, Ганнибал, - тихо произнесла она, когда Мати, удовлетворив, наконец, свое любопытство бегал  среди могил, изображая разведчика, - признаться честно, если бы не Мати, отца которого ты убил тогда, я, наверное, до сих пор не смогла бы навестить тебя здесь, в царстве теней. Тебе, наверное, здесь не так уж и плохо, не так ли? Ведь ты еще при жизни настолько свыкся со смертью, что теперь, находясь в ее царстве, не испытываешь ни тоски, ни сожалений. Ведь правда, Ганнибал?  - Ника помолчала, словно ожидая ответа, но затем продолжила, - а может быть, я ошибаюсь, брат? Возможно, я совсем тебя не знала. Ты так тщательно скрывал за маской жестокого и сурового воина собственную душу, что ее было непросто увидеть даже самым близким людям. А я так редко видела тебя, разговаривала с тобой. Когда я была маленьким ребенком, а ты юношей, я помню, ты мог подолгу рассказывать мне о битвах и подвигах,  помнишь? До сих пор для меня это самые счастливые моменты жизни. Позже ты стал ходить в походы вместе с отцом, и между нами постепенно выросла стена отчуждения. Наверное, поэтому мы не смогли понять друг друга тогда, когда  судьба свела меня с Корнелием. Да, я понимаю, что он был врагом Карфагена и твоим врагом, но сейчас, спустя несколько лет, я прощаю тебя за то, что ты, исполняя свой долг, разрушил мое счастье. Ведь  чувство долга и любовь так редко идут одной тропой! Надеюсь, ты также поймешь меня и простишь. – Ника немного помолчала, смахивая пальцами пыль с гладкой поверхности гранита, - Мати любит бывать здесь, на могиле полководца Ганнибала. Тебя сейчас это не сильно злит, ведь правда? Послушай его, несмотря на то, что в его жилах течет  римская кровь, ненависть к римлянам  не меньше твоей, но я  не хочу, чтобы он был воином. Я уверена, что убивать –  это не для него. Он – добрый и отзывчивый мальчик. Возможно, из него вырастет преуспевающий торговец или чиновник. Я уверена, он многое сделает для родины.
Ника замолчала и еще долго рассматривала замысловатые узоры на могиле брата. Она не была уверена, услышал ли ее из страны теней Ганнибал  и, если услышал, согласился ли с ее суждениями. Однако, Ника почувствовала  внутреннее облегчение, словно с ее, отягченной болью и обидами, души спала целая песчаная дюна.
Наконец, она встала на ноги и осмотрелась в поисках сына. Мати, схватив сухую палку, сражался с невидимым противником.  Ника покачала головой и улыбнулась, подставив ласковым лучам солнца  лицо.

Харьков
24.10.2007