Дневник безумия

Что чувствует человек, оказавшись по ту сторону разума? Там, где ночные кошмары обретают плоть, там, где гаснет надежда, будто свеча, уносящаяся в глубину подземного туннеля. Там, где потайные пороки и страхи человечества увеличиваются до необъятных размеров и обретают сокрушительную силу атомной бомбы будущего? Там, где нет ничего, кроме затемненного сознания, обреченного скитаться по аду, созданному лично.

- Привет, дружок! Кто ты?
- Я - то, что ходит по этому лабиринту травы. Ха-ха, а здесь замечательно, только иногда мелькают какие-то тени. Это они.
Я сажусь на табуретку, выкрашенную в белый цвет, не отрывая глаз от мужчины, лежащего на кровати передо мной. Его глаза закрыты, ноги привязаны к железной спинке кровати, руки сжимают пустоту. Он выглядит аккуратно. Если не слышать его слов и не видеть связанные ноги, то можно подумать, будто ему снится что-то. Что-то нехорошее…
- Расскажи о лабиринте травы. Что там?
- Нет! Нет! Все темнеет, темнеет, трава гниет, воняет, о, этот свет! Он причиняет боль! Боль!
Его голос взлетает до ослепительного крещендо, я смотрю на него, на его перекошенное лицо- веки сжаты, губы искривлены, рот открыт, обнажая зубы- покрытые налетом, желтые, но ровные. Ноги согнуты, он иногда взбрыкивает ими, как застоявшаяся лошадь, руки он выбросил перед лицом, пальцы перебирают невидимые нити, будто он сплетает ткань безумия и вот-вот набросит ее на себя. Но тут его правая рука падает в сторону, хлопает по ветхому дереву тумбочки, искривленные в порыве сумасшествия пальцы хватают старую замызганную алюминиевую ложку, он подносит ее к лицу и – я сама не понимаю, как, - расцарапывает себе щеку. Кровь вытекает из раны с ужасающей медлительностью и стекает по щеке, на белый хлопок подушки и растекается под его головой. У меня создалось такое чувство, что ему в затылок пустили пулю- столько там крови.
- Боль можно искупить кровью!
Я смотрю на то, как он поднимает руку к щеке и размазывает ладонью кровь по щеке, лбу, носу. Я вижу, как он пачкает другую руку в крови и проводит ей по стене над головой, безвозвратно портя штукатурку и выводя одно-единственное слово:
Расплата
Буквы нарисованы неровно, по диагонали, спускаясь к левому краю кровати, хвостик последней буквы беспомощно размазался по стене до изголовья узкой койки…
О Боже, что же я стою? Надо бежать, бежать за врачом, пока он не убил себя в припадке! Я рванулась с места, рывком распахнула дверь и устремилась по скрипящему деревянному полу в другой конец узкого, как мне показалось, бесконечного коридора. Пока я бежала, то мельком видела большие окна, забранные решеткой, стеклянные двери палат, тоже зарешеченные- ни дать ни взять тюрьма. Да, тюрьма,- поняла я.- Тюрьма больного разума, воспаленного сознания. И отсюда не сбежать, потому что не видно этой тюрьмы…
На другом конце коридора за столом сидела молоденькая медсестра и , совершенно забыв об окружающем мире, читала какую-то приключенческую книгу. Коротенький халат открывал длинные ноги, большеглазое лицо было накрашено, будто она- фарфоровая кукла, призванная не работать, а украшать. Я подбежала к ней и выпалила:
- Там человеку во второй палате плохо, успокоительное надо. Скорей, пожалуйста!
- Что?- медсестра оторвалась от книжки, вперив в меня свои густо накрашенные глаза. До нее, очевидно, еще не дошло, что произошло, она будто возвращалась из завладевшего над ней волшебного мира книги.
- Плохо человеку! Припадок! Во второй!
Все-таки в быстроте реакции ей не откажешь: вскочила со стула, открыла шкаф, достала шприц, лекарство, вату, спирт и побежала за мной к палате.

Все лицо сумасшедшего было в крови. Он размахивал руками, бил кровать ногами и бессвязно кричал что-то, кричал, взывал к кому-то, кто был там- в глубине его помутненного рассудка. Я стояла за спиной «служительницы Гиппократа» и смотрела на процедуру введения лекарства ошеломленным лицом, но, медсестра, казалось, не замечала ничего, кроме шприца и вены, в которую надлежало ввести этот самый шприц.
- Я должен искупить этот грех! Должен! Помогите мне!
Что за грех? Неужели он- свихнувшийся религиозный фанатик? Не может быть. Наверное, я бы долго раздумывала над этим, если бы не увидела на гладкой поверхности тумбочки тонкую тетрадку. Покосившись на того, кто лежал рядом и на остальных, привязанных к кровати, я присела на стул и подняла тонкую обложку…
10 ноября.
Сегодня моя жизнь подошла к концу, наверное. Сегодня я ждал к ужину свою любимую жену и дочку, намереваясь удивить их паэльей, но.… Как оказалось, ждал напрасно. Ближе к восьми мне позвонили, и сказали… Мне сказали….
Короче, их тела, неузнаваемо изуродованные, лежат в морге. Боже, ведь это я виноват! Ведь я чувствовал, что что-то случится- что-то непоправимое, и не остановил их! Около перекрестка рядом с отелем их сбила фура. Боже мой, Боже, спаси душу моей жены Сэди и дочки Джен!

14 ноября.
Я не хожу на работу, потому что не могу выбраться из этого лабиринта. Их безмолвные тени то и дело мелькают у меня перед глазами, но я не могу их поймать. Теперь меня постоянно преследует запах свежескошенной травы, который царит в лабиринте.

20 ноября.
Я заметил, что лабиринт иногда темнеет, начинает вонять и освещается лишь фосфоресцирующими грибами. Он давит на меня, ищу выход, но не нахожу…

21 ноября.
Я… грешен… я убил их… должен… смыть… грех… кровью… собственной… боже… дай сил………………………

22 ноября.
Дай сил дай сил дай сил дай сил…. Молю!

(эта дата не указана)
пустил свою грешную кровь вчера грех не смыть никогда попробую еще раз
(следующие две страницы заляпаны кровью, дата снова не указана)
имена лабиринт кровь он весь в крови цветы не роса а кровь прошу помощи страх грех они спрашивают кошмар фура несущаяся лицо Сэди лето трава цветы грусть ненавижу убийца нет мы убийцы

(страница вырвана, дата не указана)
он просил прощения мучение расплата за грех боль тоже расплата я буду терпеть хочу увидеть их боюсь они говорили мне что ждут и зовут туда приглашают о да я пойду не могу больше не могу не могу не могу он не дал мне сил их лица о их улыбки сквозь траву я люблю их но почему так мучаюсь
 
 (остальные страницы заклеены травой, местами уже пожухлой, на обложке написаны большими печатными буквами только четыре слова)
БОЛЬ
РАСПЛАТА
МУЧЕНИЕ
ТЕМНОТА

Я отложила тетрадь и долго смотрела на этого несчастного человека, которого сломила смерть двух самых близких людей, и мое сердце наполнилось состраданием, и слезы начали щипать глаза. Глаза затянуло белой пеленой и горячие соленые слезы закапали на траву, покрывающую остальные страницы дневника.
Бедный,- думала я,- Боже, почему же ты сломил этого человека? За что он так страдает? Если бы было в моих силах помочь ему, то я бы помогла… Он никакой не фанатик, он заблудился во флоре, которую так любили Сэди и Джен, он – вернее, его разум- создал лабиринт из трав и цветов, который вел его к ним, нет, это правильный путь привел бы его к ним, а он заблудился и уткнулся в тупик, приведший его к безумию. Если бы правильный путь, то он бы тихо покончил с собой или его скорбь ушла со временем, а он шел в тупик- горе от потери постепенно распалялось, доведя его до этой железной койки, где он лежит, привязанный,  в мире своих кошмаров! Что смогу сделать я , чтобы помочь ему?

Он спит, подчинившись власти лекарства. Его грудь мерно вздымается, приподнимая одеяло. Губы, еще недавно перекошенные в гримасе душевной боли, теперь легко улыбаются. Теперь и руки привязаны к кровати, но они спокойно лежат поверх одеяла и пальцы уже не плетут кружево безумия. Его тетрадь лежит на краю тумбочки, алюминиевую ложку унесла медсестра, жалюзи надежно загораживают солнце, смело охраняют сон сломленного разума.
Покидая отделение «Временные нервные расстройства» я повторяю про себя слова, сказанные врачом:
- Все будет хорошо.