Сказка господня. ч. 7. меню рядового гражданина

РАЗДЕЛ 4. МЕНЮ РЯДОВОГО ГРАЖДАНИНА

Горбуш встретил нас подозрительно приветливо.
- Какая честь, какое счастье, - восклицал он, - неужели от самого Бога? Вот повезло, так повезло! Как там Бог, как его свита, все ли здоровы? Как там святой Георгий, мой, можно сказать, тезка?
- С Георгием все в порядке, - отвечал я, - а вот Андрею Первозванному, должно быть, все еще грустно! Орден-то его – вот он где!
   И не без гордости продемонстрировал революционному президенту дар божий, можно сказать – высокую правительственную награду.
- Может быть, и меня когда-нибудь Бог наградит, -  вздохнул Горбуш, - во всяком случае, приложу все свои скромные силы! Но много грехов еще предстоит мне искупить, товарищи! Грешен, к чему скрывать!
И заплакал, не стыдясь своих слез.
  Накрыли стол. К великому огорчению прожорливого Хомяка, почти весь был он заставлен блюдами с  рыбой красного цвета и бутылками красного же вина.
- не признаю контрреволюционных белых оттенков, - скромно потупился президент, так что пища у меня соответственная, можно сказать, марксистская…
- Одну минутку! – Воскликнул Хомяк. – Разрешите несколько разнообразить ваше скромное меню! Азазелл, самобранку не потерял?
- Как можно, товарищ ваше благородие? – Даже несколько обиделся Дух, - вот же она, хулительница!
И извлек из нагрудного кармана отчаянно  бранящуюся скатерть.
- Угости-ка высокое собрание, чем Бог послал, - отрывисто скомандовал он, - и не забудь  товарищу Хомяку плову! А товарищу Горбушу, соответственно, горбушу и рождественскую индейку!
  Самобранка, ворча и изрыгая проклятия и угрозы, быстро заполнилась самой изысканной и экзотической пищей. Птичьего молока там только не было, но, в принципе, и его можно было заказать. Впрочем, мы решили особенно не бахвалиться своими возможностями, и удовлетворились и тем, что было. Бог же ведь послал!
  Скромная лукуллова пирушка длилась до утра. Поднимали тосты за победу мировой революции, за гибель мирового капитала, за трудящихся и, конечно же, за Бога. Попробовали бы мы его не вспомнить!
- К сожалению, не каждый трудящийся может позволить себе такой ужин. - С искренним огорчением произнес Горбуш. – У нас-то, в Штатах, в принципе, каждый, а уж где-нибудь в Индии, или в какой-нибудь Нигерии… но ничего, вот побьем мировую буржуазию, и наедятся наши голодающие товарищи вволю, дайте только срок! Не могу, конечно же, каждому обещать вот такую чудесную скатерть, но уж куриными-то окорочками накормим, надеюсь, всех!
- Так что же получается, уважаемый товарищ, - задумчиво произнес  осовевший от обильных возлияний Бука, - экспорт революции, так?
- Как бы это не называлось, - с достоинством парировал Горбуш, - но на это имеется специальное распоряжение. Ибо явился мне во сне Спаситель, и сказал: “Делай то-то и то-то”. Да будь я трижды еретиком, посмел бы отказать?! Да и кто бы решился на подобное? – Хотел бы  я хоть раз взглянуть на подобного смельчака! Так что иного пути не дано, ибо он предначертан не кем попало, и не черт знает, кем, а тем, кто знает, что хочет, и кто все может. Прошу иметь это в виду!
- Неужели Бог тебе инструкцию оставил? – Бестактно спросил Дух, - интересно было бы посмотреть! Может, что-нибудь и про нас там сказано…
- Инструкция – вот здесь, - парировал президент, постучав себя по лбу, - и вот тут…
  Он театрально  приложил руки к сердцу. Мы переглянулись: хоть и за правое дело сражался сейчас товарищ Горбуш, а дураком при этом все-таки остался, и ничего с этим поделать было нельзя. То ли генетический код сработал, то ли многолетнее злоупотребление спиртным…
- Я так понимаю, - процедил Бука, - что содержание обозначенного документа можно и должно считать государственной тайной, и ты, конечно же, не собираешься ее раскрывать кому бы то ни было?
- Именно так, товарищи! – Патетически воскликнул вождь новой американской революции, - в вашем вопросе прозвучал ответ на него же! Не могу же я делиться сокровенными мыслями и драгоценными словами Всевышнего с первыми встречными, будь они трижды небожителями и четырежды серафимами!
   Возомнил что-то он о себе, - одновременно подумали все мы, - как бы старику и в грех гордыни не впасть! А оттуда прямая дорога до авторитаризма,  а от диктатуры и до тирании недалеко. И что же, придется нам тогда поддерживать какой-нибудь кровавый режим одиозной бесноватой личности, в которую  неизбежно переродится наш герой?! -  И уже с некоторым подозрением стали приглядываться к вождю новой американской революции. Горбуш, по-видимому, и не заметив собственного промаха, продолжал развивать и углублять свои тезисы.
- Перед товарищами по борьбе у меня никаких тайн, конечно же, нет, - разглагольствовал вчерашний ультрареакционер и крайний консерватор, - но, прошу понять мои поступки правильно: я просто не имею морального права нарушать негласный запрет на распространение сугубо конфиденциальной информации. Бог ведь, согласно каноническому тексту одного из Евангелий, и есть Слово; что же мне, самим Богом с вами делиться прикажете? И каким же образом станем его делить? Тут таким кощунством и святотатством попахивает, что у меня голова начинает кружиться при мысли, что за этим может последовать!
  Аргументы Горбуша показались нам убедительными, можно сказать – неотразимыми. Я получил еще одну возможность убедиться в верности древнего утверждения: дураки бывают разные, а про кое-кого из них можно смело говорить:
- Что за умница дурак!
Очень точно определил сущность нашего Горбуша и ему подобных деятелей много-много лет  тому назад известный советский поэт С.Я. Маршак!
Наступило утро. В рабочем кабинете главы государства, где проходил этот скромный банкет, разом зазвонили сотни телефонов.
- Приношу свои извинения, товарищи, - развел руками президент, - дела-с! Я вас больше не смею задерживать. Вечером готов продолжить нашу полезную и крайне интересную беседу.
- Разве мы не можем  поприсутствовать? – Удивился, и даже несколько оскорбился я, - мы все-таки не враги народа, и кто знает, может быть, в чем-то можем быть полезными.
- Пожалуйста, ради Бога, - спохватился Горбуш, - мне просто показалось, что товарищи серафимы крайне утомлены трудной дорогой, затянувшейся беседой и так далее… хотел предложить вам отдохнуть до вечера… простите, что мое пожелание можно истолковать двояко!
Тут подал голос старый интриган, фанатик и бездельник Хомяк:
- Ты, Парамоша, за всех-то не решал бы, - брюзгливо начал он, - тебе интересно – можешь оставаться, а у нас могут быть и другие дела!
- Например?
- Ты же знаешь, что я в последние годы работаю над книгой: “Первые коммунисты”, и на очереди – шестой том. Дорога каждая минута, так что нечего мне торчать в чужих рабочих кабинетах!
- Архиверно, товарищ, - почему-то обрадовался Горбуш, - очень своевременная книга, ибо в Америке в последние сто-двести лет подобная литература фактически не издавалась. Книжный рынок у нас, как вы знаете, насыщен черт знает, какой низкопробной писаниной: детективами, любовными романами, псевдоучеными трудами разного рода “гениев” от экономики… о так называемой “компьютерной литературе” лучше умолчу, ибо мне стало достоверно известно, что персональные ЭВМ – от Диавола, не больше и не меньше!
Наступило неловкое молчание, в котором отчетливо прозвучало бормотание Азазелла:
- хорошо же тебе Бог мозги-то прочистил, даже, кажется, лишку хватил и перегнул палку… так и к исламскому фундаментализму съехать недолго!
Хомяк, не расслышавший (или сделавший вид, что не расслышал) последних фраз, продолжал брюзжать:
- Вот мы тут все попусту убиваем время, а за эти часы могла бы родиться гениальная глава шестого тома, посвященная человеческим заблуждениям. Эта тема кое-кому может показаться второстепенной, но я вынужден ответственно заявить на весь просвещенный мир: в них-то, заблуждениях, и заключена тайна великого грехопадения рода людского. Особенно опасно, когда ложные постулаты приобретают статус общепринятых норм морали, законов, наконец!   Оглянитесь назад, господа-товарищи: что мы можем увидеть во тьме прошедших эпох? Многое, согласен, там покрыто мраком, но кое-что дошло и до нас, и вот это-то “кое-что” и не лезет ни в какие ворота!
  Когда-то подавляющее большинство Гомо Сапиенс было твердо убеждено в том, что наша жалкая планета является центром Вселенной, диском, накрытым прозрачной небесной сферой, к которой были прикреплены звезды, планеты, Солнце и Луна. Казалось бы, безобидная глупость – ан нет! Сколько умнейших людей попало в застенки инквизиции и даже на костры аутодафе лишь за то, что посмели сделать правильные выводы об истинном строении ближайшего Космоса! И после всего этого апологеты христианства еще смеют нас поучать, как нам жить, во что верить, и так далее. Они, столетиями насаждавшие глубоко невежественные взгляды на окружающий нас мир, и возвеличившие собственную глупость до высот непреложных истин, теперь, не моргнув глазом, делают вид, что ничего, собственно, страшного не случилось, что все ошибаются, и так далее… и снова берутся  проповедовать какие-то сомнительные и малопонятные вещи, спорность которых очевидна и видна даже невооруженным глазом младенца!
  Хомяк залпом осушил добрую кварту красного революционного вина и продолжал:
- так и хочется бросить в лицо всем вершителям наших судеб перефразированную строчку известного русского поэта Е. Евтушенко:  когда заблуждаетесь вы, заблуждается мир! Взятая отдельно, сама по себе, глупость любого из нас могла бы и не представлять никакой опасности для окружающих, но, подкрепленная авторитетом власти, духовной или светской, становится самым страшным оружием, превосходящим по своей разрушительной силе атомное, химическое и бактериологическое. 
   Следует добавить, что каждое, или почти каждое масштабное – национальное, конфессиональное или общечеловеческое заблуждение имело и имеет сейчас скверную привычку атаковать аналогичные, столь же нелепые догмы других народов и религий. Отсюда – всякого рода религиозные войны, крестовые походы, джихад и так далее в том же духе.
  Другая опасность заблуждений заключается в том, что под них легко маскируются самые преступные замыслы. Можно творить какие угодно преступления, замышлять и воплощать войны, геноцид,  рыночные реформы даже демократические преобразования в обществе, и при этом иметь чистую совесть, позволяющую всякий раз утверждать:
- Я не хотел никому причинять боли или зла! Простите, если сможете, но здесь имело место обычное заблуждение, когда за истину был принят фантом. Преследовались самые высокие цели, а в итоге вышло то, чего не хотел никто.  Да, имела место ошибка, но неужели можно за нее сурово карать? Нет, нет и нет: в Новом Завете приказано сорок девять раз прощать, вот так!
Мы переглядывались и перемигивались: когда же старик, наконец, заткнет фонтан своего неуместного красноречия? Горбушу же работать надо, да и нам не помешало бы заняться чем-нибудь полезным… а увлекшийся Хомяк, совершенно не замечая происходящего, окончательно вошел в раж:
- С заблуждениями, конечно же, нельзя бороться с помощью меча и железа… то есть огня, ибо самая высокая истина может быть опорочена неуместной жестокостью, - взволнованно продолжал имам-папа. – Только словом, убеждением можем мы повернуть заблудшее стадо на тропу истины, а геноцид, как мне представляется, в данном случае не очень-то и уместен… впрочем, не везде и не всегда, ибо отдельных гяуров можно исправить разве что веревкой или гильотиной.
- Совершенно согласен с вами, товарищ серафим, - обрадовался Горбуш, признавший, наконец-то, в Хомяке единомышленника. – Хоть я и сам являюсь убежденным противником бессмысленного кровопролития, тем не менее, смею настаивать, что и без него порою – никак!
Тут слово попросил Бука. Выплюнув окурок гаванской сигары, он тихо, но твердо произнес:
-  вот и прекрасно, вот и договорились… до черт знает чего! Но, господа-товарищи, позвольте вас спросить: кому нужны эти, в общем-то, избитые истины, да еще в столь заумном виде? У рядовых граждан голова забита совсем иным. Каждая минута у них уходит, как правило, на борьбу за выживание, а досуг они пока что предпочитают посвящать пьянству, обжорству и прочим порокам и смертным грехам. Философия, рассуждения о поисках Истины и поиск смысла бытия не входят и никогда не входили в ментальное меню простого человека, так что прошу это учитывать и зарубить себе на носу.
   А пока предоставим дорогому товарищу Горбушу срочно заняться текущими делами, благо их у него предостаточно. До свидания, товарищ президент, увидимся завтра вечером! Пошли, Хомяк и все остальные отсюда прочь!
  И мы покинули гостеприимного хозяина Белого Дома, который вездесущие и трудолюбивые американские маляры  уже начали срочно перекрашивать в красный цвет.
  Дух предложил совершить экскурсию по памятным местам американской столицы. Солнце уже взошло, комендантский час должен был наступить часов через 12, так что стычек с ночными дозорами пока что не предвиделось, да и нам ли было бояться каких-то жалких и трусоватых вчерашних бюргеров? Так что предложение было принято, и отправились мы осматривать достопримечательности Вашингтона, чтоб его  “Аль Кайеда” захватила, чтоб Потомак в нем из берегов вышел! Подошли к поврежденному террористами-смертниками Пентагону, сняли шапки, поклонившись памяти то ли погибших представителей американской военщины, то ли злосчастных камикадзе и ни в чем не повинных (если это действительно так) пассажиров злополучного “Боинга”. А больше, собственно, и смотреть-то тут не на что было. Мимо нас проходили демонстрации американских трудящихся, на плакатах которых были изображены карикатурные портреты самых одиозных олигархов нашей эпохи и тщательно выведены призыву к сплочению всех прогрессивных сил нашей планеты, а также угрозы в адрес мирового банковского капитала. В одно из толп вспыхнула драка. Азазелл умоляюще взглянул на Хомяка, и тот, поняв все с полуслова, милостиво кивнул – мол, можешь вмешаться! И Дух ринулся восстанавливать революционный порядок. Через пять минут он вынырнул из заметно поредевшей толпы и весело сообщил:
- сейчас такую историю расскажу – со смеху покатитесь! Эти олухи едва не линчевали единственного настоящего коммуниста в толпе, члена Компартии США аж с 1972 года товарища Джона Смита. Дело в том, что злосчастный Смит давно уже на Горбуша пасквили писал, когда тот еще реакционером был, вот и вышел на демонстрацию с антипрезидентским плакатом, забыв по рассеянности, какое время на дворе. Так вот, эти вчерашние капиталисты, вмиг перекрасившие шкуру в красный цвет, набросились на бедолагу, и давай его бить, чем попало, якобы за контрреволюционную агитацию! Я им и напомнил, кто они такие есть, да так напомнил, что кое-кому руки-ноги переломал. Да и товарищу Смиту, между прочим, тоже порядочно досталось! В толпе разве разберешь, кто тут свой, а кто чужой…
- Смешная история, - чугунным голосом отозвался Бука, а Бяка мрачно добавил глухим басом:
- Давно так не смеялся, ха-ха-ха.
    Дух, хоть и туповат был, а тут инстинктивно почувствовал что-то неладное: уж не издеваются ли над ним наглые Пришельцы?  И опять умоляюще взглянул на своего хозяина – можно, мол, разобраться с этими субъектами?
- Валяй, - махнул рукой Хомяк, - только смотри, не перестарайся, жизненно важных органов не повреди, да и костей не поломай! Нам только инвалидов еще тут не хватало!
   Получив благословение на открытие боевых действий, Дух попал, наконец-то, в свою родную стихию. Бяку и Буку мотало по площади, как осенние листья сильным ветром, они не успевали не то, что сдачи дать, а даже защититься, как следует. Над ними враждебным вихрем и черной молнией реял несокрушимый борец со всеми и за все, методично превращая архангельские тела в сплошные синяки. Но в этом урагане непрерывных ударов просматривалась некоторая четкая система, а именно: Дух педантично следовал полученным указаниям, так что кости Пришельцев все время оставались целыми. Мы так засмотрелись на образцовую работу экзекутора, что забыли даже на какое-то время о милосердии, гуманизме, общечеловеческих ценностях, и лишь пять минут спустя Хомяк, вспомнив Новый завет, скомандовал:
- На сегодня достаточно! Отбой!
Дух опустил свои ужасные ручища, и Пришельцы поползли прочь.
- Доставь-ка этих заблудших овнов к месту нашего ночного отдыха, - распорядился Хомяк, - пусть там залижут свои, так сказать, раны и стигматы!
Дух козырнул, изловил своих расползшихся подопечных, сгреб их под мышку и мы отправились в какой-то президент-отель, бесцеремонно выгнав из понравившегося ему и нам номера постояльцев – кажется, семью какого-то африканского дипломата. Утомленные трудным днем (а Пришельцы – еще и побоями), мы рухнули, как подкошенные, на роскошные кресла и диваны, и погрузились в объятия Морфея.