На меня пал огонь...

Я вижу его всегда. Я чувствую, как это место дышит мне в спину, его дыхание отдает серой и металлом. Этот город всегда рядом. Он знает, что я делаю, что думаю, чего боюсь. Он следит за мной, выглядывая из того тумана безумия, который его окружает. Он знает, что мне не убежать от него, поэтому он сидит в моей голове и мучает меня- утром и вечером, днем и ночью, в снег или дождь. Он всегда молчит, лишь изредка произносит мое имя и зовет к себе, чтобы убить… Silent Hill…

Я, наверное, сумасшедшая, потому что никак не могу забыть события многолетней давности. Я просто все время жду, что откроется какое-то новое понимание того, что произошло. Не то, что бы я плохо помнила случившееся, но все-таки… мне надо забыть обо всем. А это можно сделать, лишь  переведя свои чувства на бумагу. Тогда я смогу понять все, но ошибки, допущенные когда-то, я не смогу исправить. Никогда. Молчаливые тени будут смотреть на меня ночами и проклинать меня в своем царстве неживых. Может, я заслуживаю этого. Пожалуй, что так.
Мое имя- Алесса Гиллеспи. Я родилась в 1965 году, а умерла… В том-то и дело, что я еще жива. Хотя в том городе есть могила с моим именем и дата смерти- 1972. Я прожила мало, и моя жизнь никогда не была похожей на сказку, даже очень наоборот. Я живу в тихой Калифорнии, на другом конце континента. Здесь никто не знает ни моего прошлого, ни моего настоящего имени. Здесь я живу под именем «Шерил Грейс». «Шерил»- имя той, которой невольно подарена вторая жизнь вместо одной, долгой, единственной. Редкие знакомые заходят ко мне посидеть вечерком, выпить вина и поговорить о жизни. Я знаю их, всех их родственников, всю их жизнь, потому что рассказывают в основном они, те, кто приходит вечером, а я… я лишь могу слушать их веселое щебетание. Тогда на меня накатывает странное чувство- а вдруг они прячут в своих семейный шкафах тех, кто сломал своими убеждениями жизнь очень многим, в том числе и мне.
Я не хочу, чтобы эту правду знал кто-нибудь, кроме меня самой. Как можно понять то, что я сделала? Никак. Но, может, я сама пойму. Этого будет достаточно.
 
Какие-то тени медленно шевелились во мраке. Они шевелили губами, что-то произносили, а я не могла ничего сказать- меня пробирала боль, которая порождала во мне непреодолимое желание всеобщей смерти. Губы оказались прочно сцеплены кровавым наростом, который я не могла разорвать.
По телу ходил жар. Огромными волнами он то покрывал меня с головой, то плавно сходил до ног. Господи, как больно, как плохо… Как хотелось, чтобы все кончилось.
Тени прикасались ко мне, ощупывая меня с головы до ног. Что-то перебинтовывали, смазывали какой-то мазью и говорили, говорили, говорили… обо мне…
- Она еще дышит, очень тяжело…
- При таких ожогах очень сложно остаться живой…
- Доктор, я не могу. Я не могу смотреть на этого ребенка. Почему она еще жива? Лучше для нее все-таки умереть…
Умереть… Эта женщина угадала мое желание. «Так убей же меня! Не отдавай меня им! Ты видишь, во что я превратилась… Возьми со стола скальпель и вонзи в обгоревшую грудь- прямо в этот ожог на моей груди, давай…»- я умоляла медсестру, просила о спасении, о милосердии для меня, просила, как несколько часов назад просила собственную мать не запирать меня в этот чертов подвал, но медсестра Лиза Гарланд не умела читать мысли маленькой девочки…
О, мама… Но почему именно ты должна была сделать это? Зачем ты читала эти дурацкие тяжелые книги, зачем? Ты не понимала, что сходишь с ума. Ведь вы- Леонард, ты и многие другие выдумали себе этого Самаэля и решили- а пусть дочь Далии родит нам этого Бога! А для этого- сожжение в подвале, бесконечная жестокость, страх… И безнадежность. И я- маленькая семилетняя девочка, ничего с этим сделать не могла. Я могла только отрицать наставления матери, буквально вбиваемые мне в голову. Может быть, она желала мне добра, только добра в ее понимании. В моем понимании ее добро было безграничной жестокостью.
С самого рождения я воспитывалась в жестокости и унижении. Моя мать, ослепленная религией, к сожалению, прекрасно отдавала себе отчет в своих странных действиях- я могла бы простить ее, если б она не понимала себя, но… судьба решила за меня.
Как только я вошла в сознательный возраст, то мать заставляла меня молиться вместе с ней на богослужениях, обычно проходивших в нашем доме. Я боялась их- странных фанатичных верующих, их одержимого блеска в глазах, их жестокого бога.
Но сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю- у мамы действительно было что-то не то с головой. Ослепленная верой в Самаэля, она оправдывала все свои поступки «благой» целью- с помощью моей боли и моей ненависти вызвать бога. Но она забыла об одном- хочет ли мир пришествия этого существа.
Мать затесалась в ряды местного культа не так давно- лет 20 назад. В результате своего странного увлечения мистикой, сатанизмом и каббалой ее влияние в секте начало расти, пока она не возглавила секту лично. Им, наверное, просто понравился ее новый взгляд на их религию- более жестокий, более бескомпромиссный.
Постепенно в городе она принимала славу сумасшедшей старухи. На Business District у нее была антикварная лавка «Зеленый Лев»- такая маленькая, пыльная и захолустная. В самом дальнем углу стоял огромный шкаф, заполненный старинными серебряными кубками. Если его отодвинуть, то можно было, пригнувшись, попасть в маленькую комнатку-молельню. Мать тайно, под покровом ночи, переоборудовала часть помещения для коммуникаций в место для поклонения Богу. Стены увешаны садистскими изображениями и «ритуальным топором», тусклое сияние свечей отражается на унылых стенах- комната безумия для безумной.

Поступая в школу, я думала, что там у меня будут друзья, мы будем шутить и веселиться, распевать немудреные песенки, и я хоть на несколько часов забуду о том, что по пришествии домой снова повторится одно и то же- молитвы, молитвы, своя комната, темнота за окном и вечная изолированность от жизни, тягостная тишина- в нашем доме не было ни телевизора, ни телефона. Жизнь будто бы боялась нашего дома- она облетала его далеко стороной, не затрагивая своим теплым крылом…
Но с первого дня одноклассники узнали, что я- дочь той самой сумасшедшей Гиллеспи, которая с головой погрузилась в темную магию. Поэтому они не питали ко мне хоть какой-то доброжелательности, а ненавидели, не переносили…
Поскольку во мне с самого детства взращивалось чувство отчуждения, агрессии и боли, то я такой и стала к семи годам- соответственно, к моменту своего поступления в Midwich Elementary School.  Да и мать имела в городе дурную славу. Из всего этого выросла моя кличка (во всем презрительном смысле этого слова)- ведьма. 
Однажды  я попросила у моей одноклассницы ручку- моя закончилась. Она разрешила, а потом рассказала подругам о том, что я украла у нее ручку. На перемене эти дамы устроили мне разборку с раскидыванием моих вещей по классу, разрисовыванием моих тетрадей словами «мерзавка», «сволочь», «воровка», «уродина», «ведьма». Они кричали, бросали в меня моими же разрисованными тетрадками, когда догоняли, то били ногами. Минут через десять после этого издевательства я убежала в женский туалет на втором этаже школы. Когда я неслась по коридору, плача, то мне казалось, что их крики преследуют меня, а с ними бежит это страшное многоголовое создание, которое мама называла Богом.
Вбежав в туалет, я дернула дрожащими пальцами шпингалет, запирая дверь. По другую сторону двери девчонки долбили в дверь, что-то кричали… Случайно я увидела маленький химический карандашик, схватила его, подбежала к стене и написала- одержимо написала, начеркала на стене, давая выход своей боли, ненависти, страху- «БОГА НЕТ» и «УБИТЬ МАМУ». Я считала- это они во всем виноваты- Самаэль и мама, во всем они виноваты они, только они, только они.
Но не суждено этому мучению продолжаться вечно. Прозвенел звонок, отгоняя разгневанные книги от двери, которая- тогда я удивлялась- не разлетелась на куски от их ударов.
Я вернулась в класс последней. Учительница мирно сидела за своим столом, а позади нее, на доске, огромными буквами было написано:
«АЛЕССА ГИЛЛЕСПИ- ВОРОВКА И ВЕДЬМА,
ПРОГОНИМ ВЕДЬМУ ВОН!»
Я села за парту, взгляд нечаянно упал на лакированную поверхность парты и выхватил вырезанные ножиком слова: «Иди домой. Воришка. Ведьма.» Еле сдерживая слезы, я уставилась в парту, читая эти слова, пока они не превратились в скопление букв на темной поверхности дерева.
Ученики что-то отвечали, выходили к доске, смеялись, перешептывались, урок шел своим чередом, лишь я, не слыша ничего, автоматически выводила в изрисованной тетради решение примера, прокручивая в голове нацарапанные слова…
По прошествии урока я подошла к учительнице и тихо попросила отпустить меня домой. Она, не вникая, согласилась. Не пожелала долго болтать с дочерью Далии Гиллеспи. «Иди. Да. Конечно. До свиданья,»- вот во что и вылился разговор со стороны молоденькой учительницы.
Я пробыла в школе только три часа, а мне казалось, что прошел целый день, день, полный кошмара и мучения.

Я шла по улицам ненавистного города, думая о том, что скажет моя мать, если вдруг она окажется дома. Наверняка посадит меня в ту комнату на несколько часов, потому что она знает, что я боюсь этой комнаты- там всегда темно, и на стене огромная картина, изображающая Бога. Ужасные кошмары мучили меня по ночам после того, как я сидела в темноте.
Перед моими глазами встало лицо учительницы, с которой я попрощалась несколько минут назад. Ее счастливое лицо, улыбка на лице. «Она не знает того, что мне приходится терпеть от матери, она не знает, что такое рукоприкладство и унижение от собственной матери. Она счастлива, и пусть она пожалеет об этом, пусть ее разорвет на части, пусть ее окровавленное тело будет насажено на проволочное заграждение на городской свалке, пусть в ее сердце найдут три пули от ружья…»- сейчас я пишу эти слова и мне страшно, я не могу понять, как маленькая семилетняя девочка могла быть такой жестокой… Мать ежедневно втолковывала мне: «Бог питается нашей ненавистью, он покарает тех, кто нас не любил, он накажет их за грехи, но нас он одарит великой милостью- мы вознесемся к нему и станем творить счастье в других мирах…» Если всю жизнь тебе говорят одно и то же, то поневоле начинаешь в это верить. Я поверила в то, что он и правда накажет одноклассников и учительницу, но я не хотела, чтобы Бог приходил через мое тело. Уже тогда я понимала, что это больно- больнее, чем расшибать коленку об асфальт…

Одна.
Это слово полоснуло по моей голове несказанным облегчением. Наконец-то. Бегом я кинулась в свою комнатку, в свое убежище- единственное место, где я была по-настоящему счастлива.
Красная дверь тихонько скрипнула и я вбежала в маленькое помещение. Над небольшим ученическим столом висела коллекция бабочек. Их было всего сорок девять штук, но я мечтала собрать пятьдесят, поэтому я вешала на пятидесятый гвоздь старый медный ключ от своей двери. Хоть я не любила насекомых, но мне нравилось ловить их и втыкать булавку в их крохотные тельца- все равно никуда не убегут; так я вымещала ненависть на тех, кто мучил меня, издевался надо мной.
На книжных полках разместилась религиозная литература, которую я читала изо дня в день по наущению «любимой» мамочки, эти трактаты были для меня вроде учебников в школе. Чуть ниже выстроились в ряд мои любимые книги: «Затерянный мир», «Алиса в стране чудес».
Аккуратно заправленная кровать белела в углу комнаты, рядом, на стене, висели пустые плечики из-под платья. Практически единственное приличное в моем понимании платье было сейчас на мне. Мать сама выбирала мне одежду, а вкус у нее оставлял желать лучшего, поэтому я всегда, как послушница, ходила в синем школьном платье.
Вдруг мне в голову пришла пугающая идея: прямо сейчас я войду в темную комнату, в которую меня частенько запирала мать. Войду сама, по своей воле, не заталкиваемая туда насильно, с криками, а сама- войду спокойно, держа свечу в руке.
Я вышла из комнаты, медленно спускаясь по лестнице, крепко держась за перила. В гостиной, как я и ожидала, стояло несколько свечей. Я выбрала черную- она была самой большой из всех. Повозившись со спичками, я зажгла её.
Держа свечу высоко над головой, я заглянула в темную комнату. Мои робкие шаги эхом отдавались по гостиной.
Темная комната напоминала мне кладовку или уменьшенную копию бомбоубежища. Забитое досками и занавешенное черным бархатом окно темным квадратом чернело на противоположной стене- я подошла проверить, действительно ли это бархат, или какая-то простая черная ткань.
Мелкими шажками подошла к окну. Странная дрожь первооткрывателя овладела мной. Я будто бы заново узнавала причину своих ночных кошмаров, самый страшный метод наказания. Я чувствовала, что мой страх перед этим местом то опускает из своего холодного плена мое детское, но уже такое взрослое сердце  (ибо такая ненависть могла существовать лишь в сердце взрослого человека. Сейчас, через много лет, мне порой кажется, что я жила ненавистью и отчужденностью, которая окружала меня с рождения- я будто бы плавала ней, тонула, просила о помощи, но всем было наплевать, что маленькая девочка со странным именем «Алесса» погибает в океане Зла), то вновь овладевает им.
Как только я дотронулась до бархата, тяжелая дверь, подхваченная невесть откуда появившимся сквозняком с оглушительным треском, захлопнулась. Я осталась наедине с темнотой.
Вопреки своим ожиданиям, я не испугалась. Я лишь простояла с минуту, оглушенная треском захлопывающейся двери. Черная ритуальная свеча дрожащим пламенем освещала мое настороженное лицо и крохотное пространство вокруг меня.
От двери потянуло холодным, стылым, почти могильным ветром. Волосы пошевелились у меня на голове. Я отошла в самый дальний угол «кладовки» и села на корточки, обхватив себя руками от холода и поставив свечу на пол. Отблеск трепещущего пламени играл в моих глазах. Это были глаза человека, боящегося оглянуться назад и задуматься над самыми простыми вещами. Я не знала ни детской наивности и непосредственности, а росла угрюмой и странной девочкой. «Позади», в моем детстве, не было ничего простого, а лишь сложное, то, что я сама порой не понимала, а спросить у мамы боялась- не хотелось получать наказание и унижение.
«Сколько же сейчас времени? Наверное, только час дня, а мама возвращается только в шесть. Да еще собрание этого общества в семь, так что раньше десяти я не выйду… О мама, приди сейчас домой, ведь я одна, мне так холодно, так…- я с ужасающей ясностью поняла, что да, так оно и есть,- страшно…» Я прямо ощутила тяжелый взгляд, пронизывающий меня с ног до головы. Подняв свечу над головой, я посмотрела на стену и вскрикнула- кошмарное изображение Самаэля висело над моей головой. Резко погасив ритуальную свечу («Он убьет меня прямо здесь за то, что я взяла его свечу»- успела подумать я) я упала на пол, потеряв сознание от охватившего меня ужаса.
Темная комната вновь обрела надо мной свою власть безумия. Темнота сгущалась надо мной, вновь покрывая непроницаемой аурой ненависти свое царство.

- Алесса, зачем ты вошла сюда?- по прошествии двух часов резкий голос матери звенел у меня в ушах.
Моя мать, насколько я сама помню, была невысокого роста, глаза ее сияли фанатичным огнем, когда она говорила о своем любимом Боге. Длинные волосы ее спускались по плечам. В любую погоду она надевала свою серую шаль. Сейчас она сидела на диване, вытянувшись в струнку и крепко держала меня за руку.
- Мамочка, я только хотела посмотреть на Бога, потом дверь захлопнулась, я осталась в темноте и испугалась…
- Ты хотела лишний раз посмотреть на своего Спасителя?- слово «спасителя» она подчеркнула.- Ты поступила правильно, дочка. Он должен видеть свою освободительницу, которой являешься ты. Скоро нас ждет вечный Рай, мы будем счастливы. Во всем мире не будет войн, смертей.
- Мама, я не хочу никакого Бога, я лишь хочу быть рядом с тобой…
- Иди в свою комнату,- видя мое замешательство, Далия Гиллеспи прибавила,- делай, что мама говорит тебе. Ты должна родить Бога, это твое единственное предназначение. А предназначение ниспослано Богом!
Мать впала в религиозное исступление. Она вскочила с дивана и кинулась к алтарю. Она начала выкрикивать молитвы, возносимые к своему божеству. Я вышла из комнаты, оставив мать одну.
Поднимаясь по лестнице, я слышала вопли мамы. Кажется, ее можно было услышать в любой точке дома. Я вспоминаю это и понимаю, что могла бы простить ее, если бы она поняла, что все это бессмысленно, так бессмысленно- все то, что мама принимала на веру, все, что она пыталась сделать, всю жестокость, которой она руководствовалась, оправдывая свои «благие» цели…

Я зашла в свое убежище и заперла дверь. Лучи закатного солнца пронизывали комнату и окрашивали все в оттенки красного. Совсем скоро солнце скроется за горизонтом, и туманная темень заполнит мою комнату. Через час начнется собрание и, быть может, если повезет, придет Клаудия- тогда мы сможем поиграть в карты.
Но Клаудия не пришла. Наверное, ее отец опять избил ее за неповиновение. Господи, каким монстром надо быть, чтобы придираться к Клаудии, которая всегда так послушна и покорна.
Значит, опять долгий вечер в одиночестве… Никто не придет, кроме последователей Бога, я одна, и спасением для меня может послужить лишь альбом- новый, еще чистый, я купила его тайком от мамы- слишком многое приходится держать в тайне от нее- и карандаши, мирно лежащие в ящике стола. Здорово.
Я села за стол, открыла альбом и подписала на корочке: Алесса Гиллеспи, Начальная школа Мидвич. А потом вооружилась черным карандашом и начала просто, ни о чем не задумываясь, водить им по бумаге. У меня было ощущение, что моя рука живет независимо от сознания. Черточки складывались в линии, линии- в образ. Образ огромной собаки с полосатой спиной и с раздвоенной головой. Даже будучи нарисованной, она внушала странное чувство- смесь страха и удивления. Я глянула на свое произведение искусства и отложила в сторону.
Следующим монстром, еще более ужасным, было коротенькое тельце, а к нему я пририсовала пупырчатую голову и рваные крылья, как у вампира. Я даже не удивилась. Я представляла себе тех, кто издевался надо мной после того, как их покарает Бог. Хоть они и будут выглядеть страшными и непобедимыми, но внутри они будут слабы и беспомощны, словно грудные младенцы.
Где-то в коридоре раздались шаги, зашумели голоса. Наверное, это пришли последователи. Я с трудом очнулась от своих мыслей. Резко схватив рисунки, я смяла их в кулаке и запихнула под шкаф.
Шаги приблизились. Дверь открылась. Мать шагнула ко мне и вытолкала меня из комнаты.
Упав на холодный деревянный пол, я заплакала. Господи, я до сих пор так отчетливо помню потемневшие от времени доски пола, тусклый свет  маленького бра, приютившегося над потолком, худую фигуру матери- ее седеющие пряди, висящие около моего лица и саму себя- маленькую перепуганную девочку в синем школьном платье, с дорожками слез на щеках, мать вцепилась мне в запястья и тащит, тащит к лестнице…
-Нет! Нет, я не хочу!- испуганно кричу я.
-Перестань, Алесса. Это принесет счастье всем. Особенно тебе. Делай, что мама говорит тебе, сейчас же! Идем со мной!
-Нет! Я не сделаю этого!- наконец-то мне удалось вырваться и отползти. Волосы упали на лицо, я откинула их рукой, попутно стерев набежавшие слезы. Если бы мне давали пять центов каждый раз, когда я валялась на этой площадке второго этажа, в двух шагах от своей комнаты…- Мамочка, ну как ты не понимаешь? Я только лишь хочу быть с тобой! Только ты и я…
- Конечно, я понимаю…- насмешливо сказала она. Тогда я не заметила этой насмешки в голосе, так искусно скрытой… Лишь с надеждой подняла голову, протягивая к ней руки.
- Как я не понимала этого раньше? Нет причин ждать- я могу сделать это и сейчас… Время пришло. – отступив от меня на шаг, она брезгливо отпрянула от моих протянутых рук, силой подняла на ноги и, подгоняя, повела вниз, к призывно открытой двери, ведущей в…
-Нет! Мама, не надо, умоляю, не надо! Пожалуйста, не туда!
Сильный толчок в спину, пролетев узкие ступени в подвал, я ударилась спиной об пол. Наверху, будто где-то на другом конце Вселенной, хлопнула дверь, негромко лязгнул замок.

Темный холодный подвал. Ужасная, мерзкая сырость, пробирающая до костей и заставляющая прижимать руки к себе.
- Мама! Открой! Открой!
- Так, теперь ее участь зависит от нее самой.
Черт, почему так воняет? Что за?... Мама спятила совсем!- она подожгла дом. Совсем скоро огонь доберется до меня, И я умру…
- Мамочка! Открой эту дверь!
Так, без паники,- сказала я себе. Это просто глупый розыгрыш, наподобие комнат ужаса. Нет, не розыгрыш. Это реальность… Признай это, Алесса. И не стоит отрицать очевидное.
Отступила на шаг, спина оперлась о стену. Все. Конец. Огонь гудел вокруг меня, стоял на месте, будто оценивая мою решимость, а потом рванулся на меня, будто солдаты перед последним и решительным штурмом.
Помню только эхо собственного крика, разносившегося по низкому погребу, жар огня, накинувшегося на тело, помню, как прижимала горящие руки к горящему лицу, как упала и не смогла подняться, придавленная болью и тяжестью собственного дыхания. Потом все стихло.
Шаги. Звук доносился будто бы сквозь толстый слой ваты. Из пелены дыма и огня проступили очертания человека. Он был в бейсболке и теплом жилете. Его лицо покрылось копотью, но он улыбнулся.
- Потерпи, крошка, все будет хорошо,- прошептал он мне на ухо, отрывая меня от пола.
Через пять минут я почувствовала дуновение ветра на коже, треск позади меня, кто-то истошно крикнул: «Осторожнее, дом рушится!». Волна жара накатила сзади, обдав зловонным дымом. Вокруг суетились какие-то люди, кто-то вырвал меня из рук моего спасителя, положил на жесткие носилки, и покатил в темноту, где стояла белая громада кареты «Скорой помощи».

Казалось, путь до госпиталя продлится вечность. Сквозь надрывное пыхтение двигателя автомобиля в уши врывался монотонный голос пожарных сирен. И это давящее на уши напряжение было хуже всего…

Ненависть и боль. Боль и ненависть. Вам приходилось когда-нибудь одержимо желать смерти всем? Я хотела смерти себе- чтобы закончилась эта боль, смерти матери и ее компании, которая превратила меня в этот обгоревший кусок мяса, одноклассникам- за то, что превратили школьные будни в пытку, за те синяки и слезы, какие выпали на мой удел…
Так получилось, что из-за моей ненависти то, что хранилось в моем подсознании- все страхи и убеждения, мечты и представления об окружающем мире слились в один мир, который, как раковая опухоль, захватил весь город. Там правили жестокие законы, которые правили и в моей прошлой жизни.
Через полгода произошло то, что я с ужасом вспоминаю до сих пор. Однажды вечером Лиза принесла мне сверток, показала его и сказала:
-Это твоя дочь. Она появилась на свет вчера…
Я подумала тогда: Будет лучше умереть. В конце концов, бояться нечего… Этот ребенок… этот демон… когда я думаю о той бесконечной боли, которую он принесет после своего рождения…Но почему я тогда так упорно сопротивляюсь? Я ведь никогда не считала себя дурой…
Поняв, что эта девочка не является «демоном»,  я хотела, чтобы она жила… Поэтому Лиза отнесла ее на обочину шоссе, чтобы кто-нибудь нашел ее и забрал. Я хотела, чтобы она никогда не знала такой жизни…
Вечером кто-то пришел в палату. Кто-то наклонился надо мной,  и я узнала доктора Кофманна, который наблюдал за мной, пока я лежала там. Пожалуй, «наблюдал»- это слишком громко сказано. Просто приходил и уверялся, что я еще жива. Он набросил простыню на мою голову. Неоконченный разговор продолжился:
- Хочешь сказать, ничего не выйдет? Эй, ты мне ничего не говорила об этом!
- Успокойся, все будет в порядке. Ты получишь все, что обещал…- знакомый голос зазвучал над головой, без сомнения, я сразу узнала его- мама…
-Но она очень слаба, почти мертва. Мы можем не успеть найти эту половинку души.
- Ребенок, в котором часть ее души чувствует боль, он придет в нужное время.
- Но это займет много времени…- пробормотал доктор и подвел черту под разговором.
Кто-то из них вышел из палаты. Покрывало сняли, и я с трудом разглядела мать, склонившуюся надо мной. Улыбнувшись, она произнесла:
-Кажется, я допустила ошибку, Алесса. Надо было дать этому ребенку родиться, а потом проводить ритуал…
Моя дочь… Они искали ее, искали, чтобы убить ее! Неужели то страдание, которое они выпустили в мир, не замкнется на мне, а перейдет на нее, на ее новых родителей?..
Прошло семь лет. Однажды июльской ночью я проснулась и села на кровати. Я не понимала, что пробудило меня, но почему-то представляла небольшую машину, в которой сидит маленькая девочка, которую какая-то неведомая сила позвала ко мне…
Мне удалось встать- в своем мире я могла ходить, видеть. Подошла к шкафу, в котором висело школьное платье, которое принесла Лиза. Она одна верила, что когда-нибудь я встану и начну новую жизнь. Одела его и направилась к выходу из госпиталя.
Он был пуст. Ни единого звука не раздавалось в его опустевших сводах. Беспрепятственно вышла из него и направилась по темным улицам к въезду в наш городишко.
Дорогу осветил свет фар, который изливался от красного джипа, в котором сидела девочка, поразительно похожая на меня и мужчина лет тридцати. Я выскочила на дорогу прямо перед капотом- тут же взвизгнули шины, стираясь до основания. На мгновение я увидела их лица, но их тут же унесло в сторону, за обочину шоссе… Дорогу снова окутала непроницаемая тьма, которая постепенно сменялась густеющим туманом…
Его дочь, которую он назвал Шерил, нашла меня через пару часов после аварии. Мы снова стали одним целым,  и сила моего внутреннего мира достигла пика. Ее отцу пришлось пережить многое, пока он не поймал меня в парке развлечений…
Помню, как он вытащил из кармана каменную пирамидку, которая засветилась во тьме синим светом. Я знала, что это- Фларос, клетка умиротворения, способная противостоять моему миру. Прозрачная молния сверкнула во тьме и пробила меня насквозь. Я закричала от боли и упала на землю.
Его шаги эхом отдавались по металлической решетке.
-Где Шерил?- твердо спросил он.
Я молчала, не в силах ответить. Потом заметила шевеление у него за спиной,  и мое сердце захолонуло от ужаса. Она меня нашла. Теперь я не смогу убежать…
-Ну вот мы и встретились, Алесса,- весело сказала она. Ни да ни взять, милая семейная встреча.- Ты была мерзким маленьким паразитом, не правда ли, Алесса?
-Мама…
- Я была беззаботна. Как же я не учла, что ты выросла? Потому-то ты и смогла сбежать… Осталась лишь одна вещь, которую ты сможешь сделать для нас всех…
- Нет, отойди от меня!
Еще одна синяя вспышка, снова боль…

В огромном теле Бога боролись одновременно два человека, которым этот чертов Бог сломал жизнь- Шерил и я. А ее отец боролся с телом Бога. Мы пытались помочь ему- получилось. Бог погиб, а потом умерли мы.
Я упала на каменный пол. Разум Шерил на мгновение прорвался сквозь кровавую муть… Папа… И протянула ему ребенка. В глазах потемнело…я умерла.
Этот кошмар, который длился семь лет, погибал в огне. Гарри, ее отец, убежал со своей дочерью, а осталась погибать в пламени своего гибнущего мира.

Я пришла в себя в обычной палате. На пыльном матрасе, в ритуальном платье, залитом собственной кровью. Здесь вновь не было никого, но я смогла найти плащ и туфли какой-то неизвестной медсестры и поймать случайную машину на шоссе.
Так я уехала оттуда на долгие годы. С тех пор прошло пятнадцать лет.