Глава 14. Сиреневый дым

У боли привкус табака. Прямо рядом с домом Елены я покупаю пачку сигарет. Для чего? Чтобы наказать себя, конечно, наказать  за слабость, за силу, за месть и за снисхождение. Я-прошлый и я-нынешний заслужили свою порцию свинца. Свинца нет – читай никотин. Уже прошло много времени с тех пор как я бросил травить себя этим, ещё перед тем как встал на путь создания. И вот опять короткий цилиндр, набитый ядовитыми листьями, тлеет перед моим лицом. Только что я ликовал, раздавливая ботинком стёкла на полу, и вдруг в сердце ударило сомнение, окатило грустью.
Елена рассказала мне, каким увидели её глаза серого недотёпу, то есть меня несколько лет назад. Ей, запутавшейся в собственной паутине сексуальных связей, нужен тот маленький добрый человечек. Тот, что лежит на дне моего сознания и только изредка подаёт признаки жизни. Приливы страха или слабости, причинами которых он является, я давлю на корню. Мне надо быть собранным и не разваливаться из-за каждого пустяка. Его нет, он как раз умер, а я жив. Но она любила его…и любит… А тот случай с оградой, о котором она хотела мне напомнить, чтобы связать меня прошлым, чтобы мне стало жалко его, я вспоминаю по-другому. Я знал, подходя к опасному препятствию, которое могло мне стоить жизни, что если не спущусь первым, то Елена не станет меня ждать; если бы я не повёл её за собой, девушка сама, подчиняясь капризу, перешла, где ей заблагорассудиться. А я стоял бы на другой стороне забытый и смущённый. Потом, наверное, мне пришлось обойти вдоль всей ограды, найти её, строить глупые обиженные физиономии и надеяться, что авантюристка пожалеет меня и признает свою вину. Я схватился за прутья решётки из страха, мне болезненно представилась моя собственная слабость. А ещё мне было страшно за неё. Я кругом боялся – за себя, за неё, за свою слабость. Я не могу её не винить за то, что она любила меня нескладным ребёнком, но, кажется, моё отражение в её глазах не ограничивалось глупостью. Я был опорой…

Едкий дым проходит в мои лёгкие, он заглушает тоску и болезненное чувство. Только не называть его, только не называть его. Дым должен убить участие к судьбе Елены. Да как она смела вообще о нём вспоминать и упрекать меня за то, что я изменился. Она же слепая или ненормальная, если ей нужен мальчик, который носил за девочками портфели. Мелкий человек, который за всю жизнь носа из дома не высунул. Женщины подчиняются только силе, не обязательно насилию, но перед силой он робеют и становятся послушны. Кто не может быть сильным, тот должен подчиняться.
Но она его любила…она любила меня…Она бросила меня по глупости, испугавшись, что всё слишком хорошо. Разрыв произошёл в тот момент, когда я вообще не представлял своей жизни без неё, и шрам от разрыва лёг слишком близко к моему сердцу. Она вытащила меня на поверхность, научила видеть свет, ходить в кино, в театр, да мало ли куда. Она научила меня целому миру. Мы вместе тратили время сутками, неделями. У меня даже настоящих друзей не было. Это смех думать, что сейчас женятся по любви, поэтому я копил деньги. Время не изменило бы моих чувств, но на всякий случай я готовился. Наверное, как раз это она и узнала. Испугалась, что я становлюсь прагматиком, что слишком завишу от неё. Что я привязался навсегда, что я привязал её к себе. Свобода поманила, и Елена упорхнула.
Ещё глоток лилового дыма.
Выдохом спускаю пар.
Разве не чудесное это было время, до преступления? Невероятно, что я мог успокоиться собой, без посвящения жизни другим людям. Как я мог не замечать, насколько потускнел мир?! Насколько отупели чувства?! Я мнил себя самодостаточным, а на самом деле я замкнулся на собственной гнилой идее и перетаскивал ноги изо дня в день исключительно благодаря мысли о мщении. Месть Ей в лице всего мира. Погибли все благие начинания под каменной плитой, которую я сам же водрузил как основание для пьедестала всего нарождающемуся и надгробного камня всему ушедшему.
Мир сжался до размера пачки сигарет. Серое тяжелое небо падает, прижимая меня к такому же серому холодному асфальту. Луж незаметно, потому что отраженное в них небо кажется кусками асфальта, а по бокам с обеих сторон давят серые грязные дома. Они не похожи друг на друга, но какая разница… Они ведь серые. Они ведь давят. Я не вижу красок. Мне нужны цвета! Тебя нет рядом. Почему? Где ты? Далеко. Как ты? Нет ответа.
Лишь по одной выползают на свет призрачно-бледные цилиндры сигарет. Загораются. Рассыпаются, но горят. Горят, чтобы стать серым пеплом. ГОРЯТ!!! И я хочу гореть. Мне не нужна пустота, заключенная в сверкающем кубке. Пусть ее заполняет дым.
Я хочу гореть, но что-то капает, то ли дождь, то ли слезы. Не понять. Мир сжался.
Я раздавлен, размазан... Я ничтожен. Я настолько слаб, что у меня нет сил даже плакать. Мои руки трясутся мелкой дрожью. Мне не за что ухватиться. Моя жизнь рушится, трещит по швам... Мачты ломаются, паруса рвутся в клочья. Какое течение подхватит меня? Куда принесет? А может быть, я попросту утону, как незрячий котенок, которого засунули в мешок. А ты... Что ты будешь делать в это время? Смеяться, или придумывать, как спасти себя? И не дай Бог я выплыву, молись, чтобы это не случилось - потому что тогда я раздавлю тебя. Наплевать и перевернуть страницу? Я не могу начать заново, когда еще не дописал старое. Более того, у меня нет желания заканчивать!
Я так любил независимость, но, я абсолютно зависим от каждого альтруиста. Моя жизнь зависит от Препарата, который содержит чужую кровь. Чужая кровь заменяет мне мою собственную, больную. Тоже самое делала для меня Елена. Она пустила по моим жилам свою тягу к жизни в полном объёме. Научила чувствовать её вкус и не терять самообладание даже в самой сложной ситуации. Я мог бы отлистать обратно, но я сам не хочу. Сам по себе со своей независимостью я мусор, на который никто не обратит внимание. Она тоже, но, по-видимому, Елена может забыть об этом. Я слишком слаб, чтобы быть один, но я могу сделать к этому шаг... Только куда я попаду? Сделаю ещё шаг к вершине Вавилонской башни, ведь я никогда получается с неё не падал – только спрятался в её тени. Если я пущу свой шаг по ней один – это будет означать разрыв. Ничего не изменится, только я останусь в одиночестве с осознанием калечности моей души… Мне нужна Елена! Разве она виновата? Я сам себя морально калечу!
Бешеная скорость, спешка, рвение. Ожидание того, что казалось таким желанным. Сладость поцелуев оказалась гнилой. Падение, пустота, серый туман разъедает мозг. Напрягаю все силы, чтобы мутный занавес не упал на глаза. Такое чувство, что чистый белый лист истерзали в клочья. Я не могу этого понять, я еще не готов, потому что слишком долго думал, что всё как было. Мне хочется ещё больше боли, хочется, чтобы меня нещадно палило пламя, чтобы многотонный поезд не оставил во мне ни одной целой кости. Нет. Хватит и одной царапины, чтобы я весь вытек через неё. Я зол... На всех, на каждого, на себя самого, потому что все знают, но молчат, а я не знаю, но хочу разорвать пустоту своим криком... Это страшный сон, но боль от щипка слишком сильна...

А ведь последнюю сигарету, должно быть, курят вместе с фильтром. Так отсрочивают залп расстрельной команды. Так тянут время перед тем, как предстать перед Богом. Всё решится сегодня. Наступит Судный день. Как я люблю поглядеть вокруг и представить этот мир охваченный пламенем. Небо, обагренное кровью, опрокидывает на землю огромные огненные шары, жар от которых плавит воздух. Земля разверзает свою пасть и заглатывает все, что не доел огонь: дома, машины, люди – все скрывается в этой роковой бездне. Мир рушится и скоро не останется и следа от былого позора, которому предали этот мир люди. Хаос. Его безраздельная власть очистит кровь Земли от скверны, подарит ей новую жизнь… А пока буйствует мое воображение мир творит все это со мной…
Наступил Судный день. Уже сегодня. Так чего же я тогда испугался? Куда бегу я? Зачем убиваю себя сигаретой? До чего я себя довёл! Своей жалостью она унизила меня, заставила застыдиться себя самого, и вот я уже готов отвергнуть добытый годами опыт. Пустить всё прахом, когда уже до полного отречения осталось несколько остановок метро. Вдруг повернуть, когда я уже стал совершенен, рухнуть ради одного человека?? Я умываю руки и оставляю этот свет целиком в распоряжение сил ада. Елены уже почти нет, она исчезнет, стоит мне добраться до вокзала и сесть в вагон, который мчался мне на встречу несколько суток. Там я забудусь сном на кровати, которая станет моей, пока я не покину поезд. Там за лесом меня никто не достанет, ни Бог, ни Дьявол. А если достанут, так лишь бы дали выспаться. Я не спал уже трое суток.

Меня окликают, значит, всё-таки найдут где угодно.