Глава 13. Кривое зеркало

Чудеса иногда не обязательно делать самому. Мир настолько пуст, что в нём с избытком места для случайности. И глупо было бы думать, что она меня выследила, что она сопоставила графики или раскинула карты. Просто она ухватила золотую нить удачи и добралась по ней до меня. Хватит ли прыти удержать нитью Минотавра? Всё зависит от того, крепка ли нить, и насколько долго Елена готова держаться. Лучше бы верёвочке порваться быстрее, чтобы все остались живы, но, разве, я что-то могу против судьбы? Итак, она и я, глаза в глаза. А за спиною сказанное приветствие…
Пойдём со мной. Ты, знаешь, если мы встретились, то, значит, ещё не всё было сказано. И я понимаю твою робость. Но решать мне. Следующий шаг за мной, поэтому мы поставим точку и больше никогда не увидимся. Не думала же ты, что я буду любить тебя. Прошлое не любят, им только болеют. Прошлое гранит, с которым уже ничего не поделаешь, лучше его сбросить с души, так просторнее для тебя и меня. Ты не откажешь мне – ты смотришь в мои глаза. Смотри, но не заблудись в моём лабиринте. Я возвёл высокие стены, чтобы никто не подглядывал, когда я работаю внутри, когда растёт и расцветает мир за моими глазами. Внутри просторнее, чем вовне. Снаружи корни душат друг друга, добираясь до влаги. Приди в мой сад, он прекрасен, он ждёт влаги.
Пойдём со мной. Куда? Ты скоро узнаешь, я не буду долго держать тебя в неведении. Завтра ведь Последний день, и поэтому поспешим. Осенний вечер так напоминает сумерки перед вечной ночью. Мы можем завтра встать и не увидеть солнце. Твой сад засохнет через несколько минут без греющих лучей, а мой давно уже привык к тени. Видишь, зачем мне стены, которые ты сейчас хочешь преодолеть, разрушить одним прикосновением. Не пытайся – высокий забор не для любопытных, и я не дам тебе проникнуть дальше, чем поставлены ворота. Ты не смеешь гнуть мои стены по своему удобству.
Ты не возражаешь и пытаешься мягче держать мою руку, которой я увожу тебя с улиц. Мы минуем картонные дома, впитавшие в память наши шаги, рвёмся сквозь карнавал оттенков серого. Ты лепечешь о своём раскаянии, ты была не права, ты, наконец, посыпаешь голову пеплом и готова встать передо мной на колени. Как же стали дёшевы твои объятия, ведь ты обнимаешь меня в числе многих. Теперь всё слишком просто, чтобы много вкладывать в наш разговор, и так затянувшийся. Мои губы требуют твоих, и ты не можешь отказаться предоставить мне их, разогретыми и приоткрытыми. После поцелуя я говорю то, что ты хочешь услышать. Не больше, но и не меньше. Слишком много нам ещё надо пройти, а самое главное я приберегу на потом. Зато ты пересказываешь мне все мысли, которыми сейчас снабжает тебя голова: о спешке, о расставании в прошлый раз, о любви, о ненависти, об удовольствии – словом, вся та чушь, которой захламляют свои голову девочки с тех пор, как замечают, что они нужны мальчикам. Не набивай себе цену, тем более, что я её знаю. Я пресекаю неукротимый поток твоих чувств. От тебя сейчас потребуется всего пара – нежность и страсть. В лифте мы уже совершенно одни, здесь я позволяю себе большее. Это моё пространство и я разделю его только с тобой.
Мы у твоей двери, и я не собираюсь ждать, пока ты дрожащей рукой попадёшь ключом в скважину. Губы снова тонут в губах. Освободив их, у тебя ещё хватает скромности вспомнить, что у тебя есть любовник, и что я должен ненавидеть тебя. Ты абсолютно верно оценила ситуацию, но передо мной нет границ, потому что я не бывший, а ты не занята. Главное, что ты женщина, а я мужчина, и мы рядом. Дверь распахивается от навалившихся на неё тел, твоего и моего, готовых уже стать единым целым. Счётчик зашкаливает, и ты уже не владеешь собой. Теперь я владею тобой. Мы кружимся в коридоре, осыпая друг друга поцелуями, отчего ворчливо скрипит шкаф и разбивается вдребезги зеркало. Осколки летят на пол, а на стене остаётся треснувшая половинка. Нам всё равно, мы переводим жизнь в плоскость горизонтали. От прикосновения к неприкрытой коже Елена вздрагивает, как будто жар моих пальцев обжёг её. Я отрываюсь от женщины, наказывая за мимолётный страх. Либо она вся принадлежит мне, либо мне она не нужна. Но вот Елена опять полностью в моей власти, тело становиться податливо и расслаблено. Она доверяет себя мне. Она моя, лежит в моих ладонях, украшая их естественностью. Я жадно проглатываю женщину, кожа плавится под губами. Одержимые нашими телами, мы крепко сплетаемся, как змеи. Быстро и уверено я прохожу по карте её кожи, как по знакомым местам. Спазм выгибает её тело в резком рывке. Это зелёный сигнал, после которого кровь срывается с места и пролетает через весь организм, напрягая его и будоража. Дикий хмель воспламеняет голову и нежность от неуверенности, которая ещё хоть как-то угадывалась в наших движениях, сменяется на бесстыдство и безрассудство. Восторг блуда бушует в нас, выбивая ритм сердца, закипающего в бешеных судорогах. Она хочет биться в моих объятиях с той же силой, с какой вырывается бой внутреннего барабана. Всё выше и выше, пока диаграммы не сольются в одну. И когда это происходит, мы обрушиваемся цунами прямо с неба об кровать.
Я любил только поверхностью и не продвигался под кожу, туда, где пульсировало сердце. Пелена начинает сходить с глаз, в руки и ноги распространяется усталость. Я лежу на шершавой поверхности ковра, прикрывающего застеленную кровать. Жар ещё не угас и поэтому холод, который я начинаю ощущать, пока приносит лишь облегчение. Стоит перевести дыхание и осмотреться. За окном уже совсем темно. Сколько прошло времени? Впервые я упустил его из своих рук, и оно сразу умчалось неизвестно куда, оборвав поводок. Елена уткнулась мне в плечо, обнажённая и беззащитная. Тощая и нелепая на тёмном покрывале. Вернувшийся к ней стыд прикрывает забором пальцев и пеленой волос минуту назад незащищённые места. Она похожа на использованный тюбик, вся сжавшаяся и одинокая, покинутая. Она мне больше не нужна.
Разве ты думала, что это продлится вечность. Я вот точно был уверен, что понадобиться всего несколько часов. Но ты, кажется, говоришь мне про другую вечность. Всё дальше вгрызаясь в бессилие ночи, я прихожу к единственно правильному решению оставить всё на потом, на завтра. И вообще не плохо бы нам прикрыться, я чувствую себя полным идиотом, лёжа вот так. Ты возвращаешься с тёплым одеялом, скрывая меня до пояса, и сама помещаешься рядом. Всевластие. Ты моя, но кому нужен использованный тюбик; всё, что ты могла мне дать, я взял сам без разрешения.
Дело сделано, и как не поддаться ещё большему удовольствию – спуститься в тёплые лапы сна. Сутки ушли в бешенной гонке до вокзала. Будто я свернул из колеи в какую-то яму и рухнул на дно. И вот, вроде, опять всё то же. Теперь спокойно и тепло. Но женский голос настойчиво вытаскивает меня из колыбели, в которой я утопаю: Елена продолжает делиться своими мыслями о судьбе. Не зачерпнув даже капли покоя, я поднимаюсь обратно на поверхность, где меня ждёт важная для Елены беседа. Лицо, сокрытое темнотой, обращено ко мне, а общий контур силуэта указывает на то, что разговор будет длинным. Иначе, зачем приподыматься на локте и подаваться вперёд так, чтобы заглядывать в глаза сверху вниз?

Она покинула меня, потому что боялась, что счастье не сможет длиться вечно. Счастье – это я, вечность – это тоже я, но об этом она ещё не знает. Пока в её рассказе героиня не верит в то, что наши идеальные отношения, которые зародились очень рано, не разобьются о глупость и не исчезнут, оставив только осколки ссор и соль слёз. Она отпускает самое дорогое взамен прагматичного варианта, со всех сторон положительного, очень хорошего парня. К нему нет чувств. Почему-то это ей видится преимуществом. С ним можно быть расчётливее без любви, такого и оставить не сложно в случае чего, даже не растратив при том ни капли себя. Страшно было потерять и поэтому единственным выходом, конечно, оказалось  выкинуть самой. Героиня елениного рассказа, оказывается, спасает от своих грубых желаний беспомощного идиота в очках, которому судьба подбросила роль покинутого. Он ведь такой светлый, нежный и любящий. Пусть найдёт достойную, нравственную, а не такую обычную, какой является сама глупая девушка. С другим «любимым», по другой дороге она начинает свой путь. Со всех сторон положительный, хороший парень оказывается самовлюблённым слабохарактерным желе. На его место приходит волевой и мужественный, который также долго не удержался рядом. Так она и переходит от одного к другому, пробуя любое достоинство, оборачивающееся в конечном итоге недостатком, а потом она устаёт и смиряется. К обычаю менять партнёров настолько же легко привыкнуть, как и к умыванию каждое утро. Да так и получается у неё – каждое утро новый любовник. Она плачет и говорит, что перестала различать, в чём их разница. Были среди нашедших тепло в её постели и старики, но это только от безысходности – по сути, ей было всё равно. А того первого – ну, идиота в очках – женщина из рассказа Елены всегда помнила. Зажмуривалась и представляла, что он рядом, даже если храп выдавал абсолютно другого. Он остался в её душе, как единственный светлый мазок на всей мрачной и кривой картине её жизни. Она долго ни о чём не жалела, так сложилась жизнь, и ничего не поделаешь. Сделав шаг, назад уже не повернуть. Да и мог ли просить тот, кто носит шрам на груди от укуса пригретой змеи?! Она любила в своей жизни только его. И героиня решилась на звонок по давно забытому номеру. На этих словах действующее лицо драмы и её автор сливаются воедино, орошая при этом одеяло потоком воды из глаз.
Ты ушла не из-за страха, говорю я, глядя на Елену сбоку. Ты исчезла, потому что слишком любила свободу. Я был твоей гирей в походах по развлекательным местам, обузой или малолетним ребёнком, которого надо было ещё и учить всему. Гораздо проще отправиться искать способа поразвлечься на стороне, получить готовый материал, чтобы он полировал тебя. А ещё ты в тайне надеялась, что я буду любить тебя всегда, и в любой момент сможешь вернуться и попасть в распростёртые объятия. Запасной вариант. Наверно приятнее даже было думать, как мне плохо без тебя, как я умираю с твоим именем на губах. Я выжил. Мне безразличны твои причитания. Ты, а не я, поставила глубокую точку в конце предложения, но я перевернул страницу. Ты плачешь… какая жалость, разбил вазу твоей надежды. Не забудь сказать, что ты умрёшь без меня.

Светает уже. Мне пора. Я стою уже почти одетый и разглядываю смятый фантик – голую девушку на одеяле. Она заснула, выплакав все силы, и потому встанет не скоро. Светлые волосы разбросаны по подушке, а тело источает чудесный запах. Не духи, не шампунь – натуральные феромоны, которые исходят от её кожи. Собранность – защёлкиваю ремень на поясе; точность – застёгиваю манжеты; уверенность – закрываю шею верхней пуговицы. Пока Елена не проснулась, я должен уйти. Мы выполнили своё предназначение, так она сказала. И даже более того. Наши родственные души, исходящие из одной точки встретились дважды, фатально параллельные линии пересеклись. Потом мы думали о том, что же будет дальше, о потере смысла и цели. Да, что-нибудь будет потом, но только это уже никому не поможет. Я живу сейчас, а завтра никогда не наступит.
Паршиво, что не удалось сомкнуть глаз. Я, должно быть, ужасно выгляжу, не спав уже трое суток. Разбитое зеркало из прихожей отражает серьёзное вытянутое лицо с тонкими чертами. На щеках небольшая шероховатость щетины. Лоб обрамлён жёсткими волосами, а чуть ниже него такие же жёсткие глаза, выглядывающие из-под усталых век. Совсем не та размазня, которой я был когда-то. Я стал Колоссом, слепленным собственными руками из собственного тела. Мне не нужен никто. В отражении не уместится ни одно даже самое маленькое личико. Здесь не уместился бы и тот, кем я был раньше. От него не осталось ничего, а после сегодняшней ночи, никого не осталось, кто бы хотел его помнить. В портрете нет ни одной черты от мягкотелого очкарика: ни пухлых губ, ни наивного взгляда.  Я не та серая мышь, которую она любила. Она любила… А сейчас мне кажется, что у меня нет лица. Я смотрюсь в разбитое зеркало... Я пытаюсь сложить мозаику осколков, но я не вижу в ней своего лица.
Зато яснее, твёрже лёг кровавой раной тот портрет, который мне пересказала Елена голосом, давшим сбой. Парк пригорода накрыл февраль, такой заснеженный, каким я его больше никогда не видел. Из пуховых сугробов выбирались высоко к небу чёрные стволы, неуклюже растопырив тонкие голые ветки, и низенькие, будто бы даже шерстяные, клубки кустов. Двое – уже не выдуманные персонажи, а вполне узнаваемые я-прошлый и она – лезут через высокую ограду, увенчанную наверху острыми колышками. Им смешно и страшно подниматься выше по такой ненадёжной поверхности. Она предложила увидеть парк скрытый за решёткой, но её спутник первым убрал ногу с твёрдой земли. Он часто оборачивается и смотрит через плечо, чтобы пошутить как-нибудь, и самому не бояться. Очки совсем запотели от тёплого дыхания смеха, а нос и щёки обмёрзли и покраснели – смешной и нелепый в своём мужестве. Её не пугало это приключение, что такого в маленьком правонарушении, тем более, что в феврале после заморозков ни один смотритель не высунет носа из своей будки, но очкарик выглядел героем в её глазах, самым сильным и уверенным в себе. Когда они перебрались, наконец, на другую сторону, Елена обняла его плечи и поцеловала в обмороженный нос в награду за подвиг…

Под подошвами ботинок хрустят осколки битового стекла, когда я направлюсь к  двери. Последний взгляд в зеркало, отражающее комнату: бледная рука сжимает угол одеяла, больше ничего не видно, осколок не может запечатлеть весь образ.