Глава 12. Праздник смерти

Мне дурно. Мне всегда дурно, когда получаю пощечину. Людей нужно ненавидеть именно за то, что в них есть хорошая частичка. Частика доброты. Только вот почему она спрятана? Лучше совершить глупость, лучше сделать гадость, но не пустить никого в сокровенный музей сердца. За то, что я люблю Человека, я ненавижу людей. Сколько же ещё я буду в них разочаровываться? Сколько ещё раз мне будет дурно, чтобы я получил на толику больше знания. За каждую каплю опыта приходится платить пинтами крови.
Итак, я снова один. Только мухи летают у моего лица. Одиночество на вершине. Некого поставить рядом, а потому любой, кто протянет руку, получит мою в ответ. Любой, кто дотянется хотя бы до носка моего, получит спасительную руку помощи. Только никто не перенесёт моего одиночества. Они не откажутся от тёплой подушки ради сквозящего ветра. Им не встать плечо в плечо со мной. Моя любовь – это боль. Приготовь свою нежную шкуру.
Ты, проходящий мимо, если я тебя ударю, что ты сделаешь? Ты боишься драться. Ты терпишь, принимаешь боль, чтобы не получить ещё больше страдания. Опусти голову и преклони колени. Ты не достоин встать со мной в один рост. Ты смиряешься с обстоятельствами, проходящий мимо. Принимаешь боль, молишься и терпишь, что поставлен на колени. Не навреди. Это твоя сила – быть счастливым в клетке. Я признаю, что это очень сложно. Молись, молись, выпускай пар своей злобы. Волы нужны твоему Городу, их широкая спина вынесет любой удар палкой. Ты зовёшь Бога, а он не слышит, но ты принимаешь молчание за испытание и за благо. А ещё ты полезный элемент для друзей. Ведь ты избегаешь конфликтов и всегда доброжелательно настроен. Очень хорошее качество для продвижения по службе и создания крепкой семьи. Неси свою склонённую голову на плаху, за тобой пойдут твои дети.
Новый прохожий, что сделаешь ты? Ты замашешь кулаками и будешь прыскать злыми словами? Правильно, ты ещё помнишь, что есть война. У тебя достаточно широкая грудь и плохая работа как достойный повод злиться. Ты привык всего добиваться, а не зависеть от скорости течения. Ты пришёл на Землю, чтобы оставить глубокий след, даже если этот след останется на челюсти врага, даже если он останется ямой 2,7 на 1,4. Дерись со всеми и вас станет меньше. Вы перебьёте себе подобных, а заодно и всех, кто склоняет голову перед вами. Борись, обезьяна становится крепче от борьбы за выживание.
Мне смешно задирать вас, прохожие. Так легче измерить ваш рост, коротышки. Вам не дорасти до меня. И мне хорошо на вершине моего одиночества. И оно опять преображает меня, когда я понимаю, что я в избытке. Не скучная компания для неспешных бесед. Краснейте от злости глубоко под землёй, где я вас оставил. Вам отдаю целый подземный мир, а мне оставьте меня одного и не лезьте на мой холм, откуда взгляд шире и свободнее. Ночь кончилась, пора выйти на поверхность.

Со дна я поднимаюсь на эскалаторе - крепко вдавив ноги в ступени, уставший и раздражённый. Через два дня весь этот свод и то, что за ним, и то, что ютится под ним, пропадёт. Исчезнет. Истлеет, наконец. Меня уже ждёт другое состояние, размеренное и тихое, без попутных встреч и разнообразных одинаковых людей. Наверно мой поезд уже в пути, прорезает тысячи километров в моём направлении. Два дня ещё машинист не сомкнёт глаз, пока приедет к сменщику на новой станции отправления. Два дня.
Вагон метро согласно распоряжению фабрик консервов забит под завязку. Время от времени безразличный, скучный голос сообщает об остановках, кто-то выходит, кто-то заходит, и всё течет однообразно, кропотливо копируя предыдущие сутки. От этого тупеешь. А может, я уже сплю, и мне снится тоже, что и наяву, может, включен повтор? Если бы оказалось, что каждый второй день, который мы проживаем – это сон, то никто бы не удивился. Обязательно бы нашлись умники, которые бы сразу сказали - "а мы это всегда знали". И никто не удивится, а продолжит переплывать из сна в сон. Люди вообще перестали удивляться. Любое событие, которое им не понятно, будет толковаться, как вполне ясное явление. Если спустится на землю Христос – их долгожданный Христос – они решат, что это очередной шарлатан. Если их Город схватят за горло Семь казней Египетских, они услышат, сидя на плюшевом диване, что в этом году природа подкинула неожиданные и интересные катаклизмы, которые, вскоре, конечно же, закончатся. Никаких нервов - волноваться вредно. Принимай следующий день как сон. Стоп… или это явь, а спал ты вчера... то есть сегодня? Какая разница. Всё можно объяснить. Господин Н, например, уверен в этом. Не математикой, так биологией или физикой, а то и вовсе можно выдумать науку для непонятного и объявить, что теперь и оно взято под контроль научного мира. Всё в порядке, никаких стрессов. Следи за давлением, принимай таблетки. На Землю несётся метеорит! Спокойствие, они там, в лабораториях, придумают чего-нибудь этакое. Научное сознание убивает чудо. Наповал прямо в верящее детское сердце. Если не сможешь объяснить, то, что перед глазами, значит, этого нет. А потом изобретут в своих лабораториях высокие лбы, которые находят правду только наткнувшись на неё пухленьким животиком. Люди при таких учёных изживут себя, теперь я это вижу. Такой мозг выродится, как истлели одежды Богов и фантазии философов. Родятся те, кто будет думать иначе. И первые уже сидят в психушках за инакомыслие, как до них горели первые сторонники науки. Новые сделают очевидным то, что сейчас ускользает от людей, то, что для них не имеет значения. Это эволюция, и не спорь с ней, или она раздавит тебя, дорогой господин Н, как раздавило последнюю букашку, не способную подчиниться изменениям.
Я поднимаюсь из ада, из пекла преисподней, где люди варятся в собственном соку и подают друг друга на обед. Как штамповочный конвейер, эскалатор поднимает и спускает новые детальки. Настоящие плохо скроенные клоны. Симметричные пухлые щёки, отяжелённые алкоголем головы, равномерно сложенные локти – всё в них выдаёт дубликатов. Общие мысли, одинаковые желания, даже похожие позы равняют их между собой и пригибают под единый купол стандартизированного общества. Они читали одинаковые книги, их учили в школе одному и тому же, подзатыльники им выдавали за похожий список правонарушений. Всё, вплоть до не сложившегося вкуса в одежде, которая оптом закупается на общих рынках.

Улицу засыпает осень. Первые листья срываются с веток, и ветер уносит их подальше, туда, где отражают небо лужи. Парк местами ещё совсем зелен, но проплешины голых веток уже нередкое явление. Больше всего вокруг золота, Город  обнажил свои вставные зубы. От его улыбок рябит в глазах. Лучше не поднимать высоко носа, так легче сохранить зрение и совесть. О наступлении осени мне всегда напоминают мёртвые пчёлы на асфальте. Я переступаю через них, через лужи, через листья и обращаюсь в себя – так теплее. Но реальность настойчиво заявляет о своём присутствии могильным холодом и признаками умирания. Не лучший способ о себе напомнить. Также мой умирающий отец требовал, чтобы перед смертью ему уделяли больше внимания. А рядом был только я. Мы быстро наскучили друг другу. Он сдался первым и ушёл, а я остался. Порыв ветра сдувает воспоминание. Нос утыкается в сырость и подступающую непогоду.
Да будет тогда сегодня праздник смерти! В предчувствии гибели как не радоваться? Не смаковать тоску, а вдохнуть полной грудью трупный запах Города. Осень – хорошее доказательство чахлости жителей и их скорой кончины. Стены и дороги увязнут глубже в грязи и мусоре, их забросает листьями и размоет дождь. Считайте часы до Конца Света. Я закрою за собой дверь на замок, а что будет дальше – не моё дело.
Я достаю свой блокнот с эпитафиями. Умер он в доброй старости, насыщенный жизнию, богатством и славою... Хорошая открытка на праздник смерти. Люди, живите как можно дольше. Здоровое питание, правильный образ жизни, без лишних нервов обеспечит продолжительный срок бытия. Щадите себя, дорожите своим тельцем, тогда вам будет обеспечена достойная старость. Кто же не хочет умереть облепленный внуками и нарочитой любовью?! Только никуда не вмешивайтесь, прячьтесь от сквозняков и вредных людей. И никогда не рискуйте! Вот вам моя эпитафия. Я сам нацарапаю её у каждого на белом лбу. Вот для чего сгодится ваше тельце, сохранённое в совершенстве. Его обступят внуки и дети перед тем как вас отдадут в холодные руки медсестры, которая привычным грубым движением в конце концов задёрнет одеяло вам на здоровое мёртвое лицо. Долгая жизнь – это жизнь без страха, без страсти, без смерти. Без греха.
Но это только половина вас, другая разбудила инстинкт смерти. Вторая половина требует наказание за грех. Стращание плоти. Инстинкт смерти, как оборотная сторона борьбы за жизнь, просыпается в вас с утра. Отрывая голову от подушки, господин Н готов выкурить свою первую сигарету. Есть за что: гнусные мысли сразу наполнили голову. Замаливая их, стоит скоротать пребывание на этом свете ещё на минуту, полторы. Господин Н оборачивает лицо  на разомлевшую, расползшуюся по подушке жену: «Чем она смогла меня заманить в кровать двадцать лет назад?» - и вслед за первой сигаретой поджигается новая. Дальше естественно скандал, как наказание, во-первых, за курение в постели, во-вторых, за то, что не бережёте здоровье. И ладно бы своё, а то ведь чужое. Чем укоротить свой брак? Утренний крепкий кофе помогает слечь пораньше с аритмией, гипертонией и видеть вокруг себя только приветливые, озабоченные вашим здоровьем лица. А ведь вы, господин Н, поссорились с женой. Вы знаете теперь, что испортили лучшие годы её жизни, что лишили её возможности выйти замуж за миллионера. Вы во всём не правы. Понесите наказание. Приговор: ещё грамм смерти, завёрнутый в бумагу и украшенный фильтром. А вечером… вечером же приходят такие тяжёлые мысли, что господин Н с трудом волочит ноги. Не пройдите мимо рюмочной. Там вы довольным встретите смерть. Ведь вам плохо. Как же не умереть? Тем более в такой прекрасный день. Выше стаканы полные смерти! Вам не дожить до ста лет.
А сколько вам надо времени?
Секунда нужна тем, кто не успевает снять с огня молоко. Минуту требует тот, кто не может решиться на покупку новых туфель. Час пригодится тем, кто не готов проснуться. Дня может не хватать тому, кто забыл поздравить друга с праздником. Неделю упускает сломавший ногу, чтобы долечить травму. О месяце тоскует, мать родившая преждевременно. Ещё года не хватает старику на смертном одре, мечтающему успеть всё, что не успел. А вечность списывают с циферблата и календарей, желая забыть, что все ошибки надо исправить. В погоне за секундой, минутой, часом  проходит целая вечность. Радиусы стрелок пробегают быстрее, их не догнать самым лучшим ногам. Мгновения просачиваются между пальцами, а тяжёлая вечность остаётся брошенной, упущенной.
Не торопиться творить вечность – мой закон. Она гораздо больше подходит мне по размеру. На вершине время течёт по-другому. Медленнее и увереннее, не то что моя кровь. Время укрепляет мои руки и мою гордость. Я не размениваюсь на секунду и поэтому могу себе позволить отмечать праздник смерти. Каждое умирание говорит мне о новом сезоне, а не о конце. Каждая осень напоминает мне о новом лете, а не о зиме. Для такого зрения нужно просто быть хладнокровнее и увереннее. В моих глазах навеки погас Свет, черный бархат застелил мой разум. Моё сердце покрылось толстой коркой льда, а в жилах застыл свинец. Это не даст мне постареть, разочароваться, умереть... Одиночество не делает тебя сильнее, оно – мера твоей силы. До него следует дорасти, чтобы не тяготиться им, а желать его... Однажды ты тоже поймешь, что не осталось ничего. Есть только честь и смерть. Чужая смерть. Ты не готов это принять, человек. Умри в положенный час, минуту, секунду. А я посмотрю за тобой, сходящим в ад. И даже спущусь за тобой на последний круг, к предателям. В помощь мне опять метро. Его ступени уносят меня снова на подземную площадь, чтобы рассеяно обернувшись, услышать за спиной: «Привет!».