Глава 8. В плену у рыб

Когда-то в Городе было много церквей, у которых собирались толпы и толпы народа. Говорят, было время, когда все хотели увидеть Бога и ломились в ворота у паперти, чтобы удостовериться, что Он есть. В выходной лучше развлечения придумать не удавалось, и суровые бородатые лица как и простодушные, такие же насупленные, в платках суетливо и усердно крестились, глядя в пустоту перед собой, при этом муссируя в голове дела, недостающие до небес. Народ в массе своей действовал в церкви полу инстинктивно, слепо следуя заветам предков, плюя через левое плечо на чёрта, когда перебегала дорогу пусть даже не совсем чёрная кошка. С чувством помилованного арестанта, семейства вываливали наружу из традиционно душных и тёмных часовен, а там их уже ждал последний обряд, равный разве что самобичеванию – «нищему копеечку». К службе как на регулярную работу собиралась толпа оборванных, они тянули свои грязные руки к лицам обеспеченным, да ещё так ловко складывали ладонь, чтобы не просыпать ни капли небесной манны, которая кому-то досталась тяжелым потом или парой просиженных штанов. Кривые пальцы тянулись не то к горлу, не то к нагрудному кошелю, не понять, пока они не исполнят своё дело и не получат железных денег. Отец выводка из пятнадцати дочерей, которых потом придётся отдавать оптом и за бесценок, лишь бы не испортился товар, роется в кошеле, отбрасывая монеты покрупнее. Этому дала, этому дала – каждому воробушку по кусочку. Безработные пьяницы всегда знали, где можно найти помощь в трудные для них часы. Бог заступался за сирых и убогих, давал им средства забыть о тяжёлом своём положении лекарственным дурманом алкоголя. Власть менялась, храмы рушились, на их месте бурили метрополитены, а беднота всякого рода всё так же упорно стекалась на те же лобные места. Юродивые так и не заметили, что церквей больше нет, и так же настырно протягивают руки у входов в метро.

А они, и правда, могут видеть лучше простых людей, понимать суть, ведь сказал же этот, что я заслонил ему солнце. Зрение лишённое рассудка ловит детали, неуловимые пониманию. Теперь ты получил моё внимание, и скатываешься по моему слуху проливной речью. Так говорят, когда никто не хочет слушать, так говорят, когда затыкают рот, так говорят, когда молчали очень долго. И ты с трудом можешь замедлять повествование в  тех местах, где я тебя останавливаю. Ты хочешь отдать мне часть камня, навалившегося тебе на плечи, поэтому ты не будешь терять время на то, чтобы выслушать меня. В этом ты похож на всех остальных. Они ждут очереди заговорить и не упускают своего, если смогли найти лазейку в чужое ухо. Если бы оно слушало! Голоса засыхают извёсткой, липкой серой в ушных раковинах. Немного слов проберётся через баррикады и возвестит о величайшей трагедии ничтожной жизни. Но ты говори, а я сам решу, что достигнет моего слуха. Может, ты даже получишь на выпивку. Для чего ещё тебе жить? Тебе бы стоило продать свою душу, а то и жизнь, за стакан. Не поскупись на разговор. Твоё существование унизительно, так для чего ты коротаешь жизнь на этом мосту? 
Ты отвечаешь, что жизнь дорога тебе, она свободнее без близких и семьи. Ты снял с себя ответственность за весь этот мир и за себя. Много лет назад ты испугался, увидев себя проросшим одуванчиком, который уже пустил корни, но рвётся также как раньше в ветер. Да это был страх неизбежности, предначертания остаться в колее, которая начала оформляться давным-давно, когда ты первый раз пустил всё на самотёк. Что бы ты ни делал, это мало зависело от тебя. Ты попал в своё русло, а потом увидел, к чему оно ведёт. Ты получал самое лучшее, не прилагая совершенно никаких усилий, наметилась удачная карьера в науке, супружеская жизнь с женщиной, знакомой со школы. Идеальный мир, ограниченный учёными собраниями, лекциями, библиотеками, детьми и хозяйством. И вот однажды ты проснулся от кошмара. Ты увидел себя семидесятилетним профессором, зарытым в пыль архива, занятым сравниванием пунктуации документа и его позднейшей перепечатки. На многоточие, которое ты обнаружил, было положено десяток лет. Мёртвая, пустая работа, ненужная никому, и прежде всех тебе, на кануне смерти от сердечной недостаточности.
Ты открыл глаза и понял, что ещё цветёт твоя весна, а на то чтобы положить новое начало достаточно сделать что-то наперекор, против обычного. Для этого хватит и секунды, не понадобиться заплатить целой жизнью за осознание ошибки, новое знание получено даром. Так ты пустил колею жизни под откос. Здесь всё пошло в ход: карты, женщины, алкоголь, больше алкоголя, ещё больше алкоголя. Ты выбрал отвязную жизнь, лишь бы не жалеть себя, лишь бы ставить на карту всё ради пути ведущего непременно к смерти. Ты не боишься её, ты знаешь, она может улыбнуться из-за любого поворота. Но страха нет, потому что есть этот поворот, неожиданный, спонтанный, не щадящий накопленное. Этим ты нравишься мне. Ты свободен от общественных догм. Твой закон – ты сам, сам себе мерило. Ты не делал свою жизнь лучше, не заботился о ней, не кормил и не тратил на её успокоение. Ты расшатал лодку, и кровь ударила тебе в голову от возбуждения при виде опасности. «Завтра» исчезло из твоего повседневного лексикона, оставив много места для нового словарного запаса.   
И  вот ты старик. Ведь ты старик? (От алкоголя лица дубеют и опухают так, что не возможно определить ни возраст, ни пол). Всё, что есть у тебя, умещается в дырявом кармане. Остальное потерялось за твою ущербную жизнь. Где теперь твоя жена, твои разноцветные шариковые ручки для подчёркиваний, мягкий диван и вечер перед телевизором? Неужели ты доволен? Отдай мне свою жизнь, проходимец! Отдай, она ведь много не стоит! Зачем она тебе? А вот я посмеюсь…Голодный, оборванный отброс этого комбината общества. Трудно представить что-нибудь омерзительнее тебя. Зачем тебе такая жизнь? И ты отвечаешь, что бываешь счастлив! Ты, что валяешься под скамейкой на грязном мосту. О тебя вытерли ноги проходящие здесь днём идиоты. Собаке скорее кинут кость чем тебе, когда ты вылезешь из своего укрытия, чтобы протянуть руки к деньгам обеспеченных граждан счастливого государства. Ты говоришь мне о своём счастье. Каждую зиму ты балансируешь на краю. Ветер, пронизывающий твои лохмотья насквозь, готов скинуть тебя в пропасть; обжигающий холодом лёд уничтожает твои ноги. У тебя больше шансов умереть наконец, чем остаться волочить свою гирю годов. Но сквозь последние самые злые вьюги ты слышишь пение вернувшихся птиц. И уже ты готов прожить ещё хоть день, чтобы вновь их услышать. В конце концов, приходит весна, солнце нагибается к земле ниже, ты оттаиваешь и счастлив, что живёшь, а лучи бескорыстно ласкают тебя после утомительной зимы.
Очень складно, Диоген. Вот только тебе было б ещё лучше, если бы ты остался сытым обывателем, а не голодным паразитом. И тот и другой нахлебники, но первому кажется, что он для чего-то нужен.
Ты никогда не рождался. Ты никогда не совершал ошибок и над тобой никто не творил зла, потому что ты не хочешь этого помнить. Всё, что было прожито, каменеет за твоей спиной, а следы, оставленные на песке, уносит ветер. Прошлое не стало для тебя неподъемным гранитом на душе или на шее, оно каменело само, без твоего участия. Ты бы мостил дороги застывшими днями, если бы хотел быть полезным. Биться о стены ошибок, негодуя, что не возможно повернуть, ты не станешь. Трудно не знать, что лепить возможно только будущее, а о былое только сломаешь пальцы. Поэтому ты решил не помнить! Легко и просто.

Диоген, ты говоришь, что умер тогда для своей семьи, друзей, врагов – для старой жизни. Новое перерождение ты начал с чистого листа. Ты возродился и узнаёшь новое, раньше не вмещающееся в щёлочку своего кругозора. А не расплата ли это за старое? Нужно вспомнить опыт своих былых воплощений и исправить их ошибки. Ты возражаешь. Глупцом ты назовёшь того, чья жизнь проходит не для того, чтобы просто жить и познавать невиданное, а глупец размышляет о том, как исправить содеянное ранее. Ты же не помнишь того, что было раньше – ты движешься вперёд. А постоянное содрогание над своим «я», ворошение прошлого, ковыряние старых ран – лишь преграда на пути вперёд. Ты висишь в воздухе без прошлого и будущего, и даже без настоящего. От тебя ничто не зависит, и ты не зависишь ни от чего. Ни тяжкого креста, ни тернового венца. Ты ходишь под смертью, но это учит тебя только тому, чтобы наслаждаться моментом, потому простая еда для тебя покажется отпущением грехов. Рушь здания, дряхлеющий народ. Вот твой пророк, аскет, святой! В пустыне больше поводов быть счастливым, чем на унитазе от модного дизайнера. Без  мыслей в голове, без подвига и надежды, жить потому что живётся. Боль уходит. Нет больше боли. Страх остаётся в темноте детства. Ты не щадил себя, не жалел, не скупился. Ты тратил себя. Раздавал, пока ничего не осталось. Ты сохранил ясность души, радость счастья открыта тебе. Сомнение в грехе, переданным тебе в наследство крещением, избавило тебя от страдания плоти. Ты живёшь за пазухой у смерти и потому не тяготишься ей, в тебе нет сосущей силы земного притяжения…

Я судорожно втягиваю отрезвляющий запах ночного города... От тебя несёт рыбой, проходимец. И всё кругом воняет, но ты больше всего. Тебе всё равно и им всё равно. Ты как все… Ты думаешь, ты убиваешь время – на самом деле оно тебя. Ты гниль того же апельсина, частью которого являются и все люди. Все вы хотите прожить без боли, и чтобы губы были в шоколаде. И ничего не делаете, только гниёте. А боль – это совершенное чувство. Оно делает крепче, оно возвышает. Помни страдание, не забывай о нём, тогда ты станешь сильнее. Ты обретёшь новый слой с каждым шрамом. Если бы ты нёс тяжёлый крест, как делаю это я. Но ведь ты гнусный прожигатель жизни, упавший на её самое дно…
Да ты не слушаешь меня, проходимец. Ты ждёшь своей очереди. Конечно, то, что я сказал, ты не понял и не поймёшь. Эти слова должны стать твоими, чтобы их понять, даже если тысяча первый раз придётся повторить известный афоризм. Лишь бы он был сложен из слов, которые ценны для тебя, из слов со смыслом, в который вложил их исключительно твой опыт. Потому что нечего мыслью лезть туда, где нужно чувствовать. А этому ты не научился. У тебя не было никого, о ком можно было бы заботиться, кроме тебя самого, а себя беречь очень просто. Ты ведь не тратил себя, правда? Ты просто спивался. Ты не знал, чем всё закончится, а потом в след придумал историю про неожиданное провидение. А придумал ты её, из-за того, что болтлив. За годы самообман отполировался и выглядит правдоподобным. Ты возражаешь. Ты говоришь, что поделился со мной частью себя. Ты просишь денег за кусочек, которым ты поделился.
Я знаю правду и я сыт ею по горло.
У правды множество оттенков и не каждый можно уловить так просто, ведь даже в реальном мире есть цвета, недоступные человеческому зрению. Откуда мы можем быть уверены, что знаем всё? Где доказательство что истина, обретённая вдруг, является абсолютной истиной, а не удачной догадкой. А может даже абсолютной ложью, раз она так удачно попалась под руку. Качаясь от одной полуправды к другой, обитает обычный человек. Его научили делать так или иначе, а ещё скорее он подсмотрел это. А сам, что он придумал сам? Что не похожее на виденное смог он изобрести? Люди живут не задумываясь. Они принимают мир как есть. Ставят во главу угла общие ценности, мерят мир общей моралью. А что если её преступить? Даже это уже не секрет для многих. Вы, многие, знаете ли вы правду? Нет, вы не хотите её знать. Ваше существование проходит в душных тоннелях метро. Ваше время исчисляется рабочими днями, ваше счастье – заработанными деньгами. Но кто понимает, что всё это значит? Быт, жизнь без мысли – вот для вас истина, а всё, что выбьется из привычной канвы, вызывает удивление, да и только! Да посмотрите же на себя, выродки! Вы живёте тем, что скопили ваши предки. Вы пожираете богатства скопленные не вами. Ну, придумаете же, наконец, что-то другое. Не работу, не стиральную машину, не атомный реактор, не пиджак с шёлковой подкладкой! Придумайте то, что не имеет названия, что ускользает от языка. Что, будучи названным, испариться в прах, как ваши боги. Я не слышу ответа, вы лежите на самом дне, где тихо и спокойно, где, если будет сказано слово, оно будет услышано. Вы боитесь звука собственных слов! И где же человек, если его потребовать? Если сказать, что я хочу помериться с ним силами. Вы рыбы! А рыбы созданы для того, чтобы быть едой. Тогда примите хотя бы это.