Бог из Машины - Глава 02

Глава 2.


Бой в Слоновьем урочище лишний раз показал, что сила армии — не только и не столько в ее вооруженности, а в силе духа солдат и мудрости полководцев.
Мои доблестные самураи засели в лесу, прочно основав оборону, и русские, зная, что обойти лес по пустыне незамеченными им не удастся, решились на битву в неблагоприятной для них диспозиции. Скопив силы, утром (пусть это будет 10 октября) 1265 года русские тяжелые лучники атаковали японские позиции.
Это была великая битва! Имея численный перевес, русские, неся тяжелые потери, планомерно били мои войска. Контратакуя врага, прикрытого копьеносцами, мои самураи тоже лили большую кровь (и свою и чужую), но тут в разгар битвы я пустил по пустыне в обход урочища легкую конницу, норовя ударить русским в западный фланг. Видя это, казаки, что были в резерве русских, вышли мне навстречу, и я отступил. Враг, преследуя меня вдоль леса и убив несколько сот конников, попал в ловушку — навстречу ему вышла моя тяжелая конница, спрятанная до поры в урочище. Отступать казакам было поздно, воевать с панцирными рыцарями — бессмысленно. Осознав свое безвыходное положение, русские сделали неожиданный для меня шаг — ударили во фланг самураям. Нападать на самураев в лесу, да еще коннице, означало чистое самоубийство. Честно говоря, я думал, что казаки постараются пощипать моих рыцарей на открытом пространстве. Однако расчет русских оказался верным — не смотря на то, что все станичники были перебиты, мои самураи понесли тяжелейшие потери, несовместимые с удержанием фронта.
Я отступил.
Первоначально я хотел было погрузить остаток самурайского войска на триемы, чтобы быстро восстановить их в казармах Хиросимы, однако к этому времени на горизонте показался русский флот, и я решил не рисковать и повел обескровленное войско обратно на юг. Я сдал Слоновье урочище русским, у которых не было сил наступать, но и у меня не оставалось сил для обороны. Ударить нетронутой конницей по русским копьеносцам, засевшим в лесу, означало перебить и их, и большую часть своих рыцарей. Конечно, у меня после этого останется легкая кавалерия, однако наступать с ней на север в глубь русской территории означало лишь то, что я в лучшем случае разрушу ей кое-какие коммуникации, прежде чем русские окончательно добьют остаток моего войска.
Я предложил русским мир, потребовав признание моего владения Слоновьим урочищем, в котором обитали мамонты, за бивни которых, собственно, и шла баталия. Мамонтова кость высоко ценилась на международном рынке, за нее хорошо платили и англичане, и ацтеки, и арабы, и французы (правда, с этими дикарями, за которых, судя по названию городов, играл не-француз, я постоянно воевал на юге своей Великой Империи и потому не торговал).
И хоть территориально Урочище  было ближе к русским, а выбить их копьеносцев из леса было, как я уже говорил, весьма затруднительно, тем не менее русские отступили и пошли на мир, признав эти земли за моей Империей, но с неожиданной оговоркой “Вечного признания границ”.
Я меньше всего ожидал этого, так как на их месте я бы воевал до последнего копьеносца, подтягивая войска, и уж тем более никогда бы не предложил вечного признания Урочища японской территорией. Теперь же, если я навеки признаю границы, то Урочище навсегда отойдет ко мне. Однако если я нарушу этот договор, то в моем государстве начнутся великие беспорядки, что очень затруднит военные действия против моего северного соседа.
 Честно говоря, я ожидал от русских большего. Навсегда отдать кость мамонта и захваченные позиции означало лишь одно — отсутствие сил. Поэтому я предложил “оставить признание границ до лучших времен”, но тут русские проявили волю. Их царь с нерусским именем Искандер Хабиби (судя по названию их городов и территорий за русских играл кто-то с Кавказа) заявил, что “либо мы станем вечными врагами до полного уничтожения, либо мы просто останемся врагами”.
Так как я достиг всего, чего хотел, я согласился, подписав договор о вечном мире (пусть это будет 12 апреля) 1270 года.
На следующий год к востоку от Слоновьего урочища на острове Итуруп русские основали Шлиссельбург.
Я был в гневе!
Военная компания обернулась сомнительной победой.
Тот флот, которого я испугался, оказался всего лишь колониальной экспедицией русских. Более того, подготовка этой экспедиции наверняка поглотила возможные приготовления русских к дальнейшей войне, у них действительно не было сил на нее, и мир, к тому же с признанием вечности границ, вдвойне был им на руку.
Теперь же русские принялись осваивать остров с золотым месторождением, оставив мне в замен бивни мамонта. Конечно, они поначалу принесут мне больше дохода, нежели любое золотое месторождение, но для этого нужно нещадно бить мамонта, чтобы продавать его кость во все страны, что неминуемо приведет к истреблению популяции волосатых слонов. Можно, конечно, ограничить на них охоту, но тогда особой прибыли это мне не даст, а в промышленный век (а то и раньше) зеленые партии стран-импортеров остановят ввоз этого сырья… Уж лучше золото!
А главное – ведь это именно я был первым, кто еще в бронзовом веке открыл этот необычайно красивый остров в Ингушском заливе. Теперь русские, как и полагалось пионерам, имели право частично переименовать его, что они и сделали, дав ему имя Золотой Итуруп.
Остров, на который я имел свои планы, отныне, согласно мирному договору, навсегда уходил из сферы интересов моей империи, и в лучшем случае я мог лишь основать какой-нибудь курорт на его скалистом северном побережье.
Осознав это, я стал готовиться к новой войне, пока пограничный город русских, Гудермес, был слаб и не отстроил крепость. Сил для этого не было, но я мог ослабить южный фронт, сняв войска с осады Ле-Бурже, но в этот момент кто-то позвонил в дверь моей каюты…

Путешествие в космосе — занятие скучное, малоприятное, а главное — утомительное. Представьте, что вы несколько дней и ночей летите в огромном отеле–самолете, который к тому же постоянно падает. Конечно, рано или поздно ты к этому привыкаешь и находишь в невесомости свои плюсы, но и они быстро надоедают, а в замен остаются лишь долгие часы полета, которые превращаются в томительное ожидание конца заключения в этой огромной консервной банке, гордо именуемой “космическим пассажирским аппаратом орбитального типа”.
Я возвращался на Землю “согласно купленному билету” – то есть в той же каюте “Лунного Плота”, в которой я прежде перелетел с Земной орбиты  на Лунную. Возвращаться на Землю оказалось много сложней, нежели покидать ее: не смотря на проблемы с привыканием к невесомости (один туалет чего стоит!), путь на Селену сейчас вспоминался мне как дорога в Золотое Эльдорадо, где меня наверняка ожидало чудо. Дорогу до Луны я воспринимал совсем по-детски, всем сердцем впитывая новый мир космического корабля, что нес меня в изумрудный город чудесной страны. Впрочем, это не помешало мне совсем по-взрослому флиртовать с Мэри, пить за знакомство с новыми друзьями и веселиться так, как, пожалуй, на “Лунном Плоту” еще никто еще не веселился.
Я плотно познакомился с Мариной Макаревич (или “просто Мэри”), фиктивной женой капитана корабля, что добавило моему перелету на Луну особые льготы, недоступные даже пассажирам первого класса. Взять тот же случай с нашим выходом в открытый космос в одних скафандрах. Был бы на моем месте кто-то другой, он бы давно был отправлен на Землю с волчьим билетом без права на полеты в космосе.
А нас просто спасли — и это не удача, норма. Издавна клич “Человек за бортом!” вызывает у людей чувство сострадания, разбавленное сладкой надеждой увидеть драму. Скорее ненормальным было то, что нам это сошло с рук: муж Мэри, капитан этой консервной банки Андрей Макаревич сам оказался нашим спасителем, очевидно не желая, чтобы ЧП на его борту стало достоянием гласности.
Но это было туда.
Обратный же путь я бы с удовольствием променял на самый дешевый анабиоз, но возвращался я “согласно купленному билету”, и изменить было ничего нельзя — уродская рука бюрократии теперь простерла руку даже до Луны.
Не хотелось ничего.
Тем более — смотреть записи “Маски” – моего персонального компьютера, украшения и детали делового костюма. Сейчас Маска была упрятана куда-то в глубь моего багажа, и я, запершись в каюте, брезговал ей даже для просмотра стереофильмов. Почти всю память в ней я как раз извел на запись того полета, что в принципе и сыграло свою роковую роль в моей ссоре с Мэри.
Я не мог поменять билет и теперь был вынужден жить в той же каюте напротив каюты Мэри, что превращало меня в “узника совести”, или точнее – “узника правды”, а еще точнее — “узника мужского самолюбия”, а может быть даже… Короче говоря, выходить (точнее – вылетать) из каюты и фланировать по кораблю в поисках развлечений и знакомств совершенно не хотелось просто потому, что и Мэри летела “согласно купленному билету”, а встреча с ней была выше моих и без того подорванных невесомостью моральных сил.
Мне от чего-то представлялось, что обстановка за стенами каюты была такой же серой, скучной и унылой, как и мое настроение. Гипотетически я знал, что это — выдумки, и мое настроение никак не может повлиять на происходящее с другими пассажирами. Покинь я свою каюту, я тут же вновь окажусь в прежнем мире веселья и беззаботности, царившем на корабле, однако сама мысль о возможной встрече с Мариной вызывала во мне неприязнь и даже брезгливость.
А может — это обычная слабость?
Ничего не хотелось.
А я ничего и не делал: воевал с русскими (интересно, что запаздывание радиосигналов с Земли и обратно практически не влияло на скорость игры в “СверхЦивилизацию”, а стоило это не так уж и дорого), изредка делал гимнастику, да заказывал еду прямо в каюту, стараясь открыть шлюз и отлететь в сторону прежде, чем увижу ее двери.
Получалось, что я все еще ее любил.
Ужасное состояние.
Особенно плохо то, что давно, с первого (и, к счастью, последнего) брака я не испытывал этого чувства и уже было смирился с тем, что в моем сердце не будет этого детского тепла, и тут — на тебе… счастье: любить человека, который тебя предал.
Едва мы сошли с Лунной орбиты и отправились к Земле, меня вдруг осенило, что Мэри может совсем и не летит на “Плоту”. Ведь она, пользуясь тем, что номинально все еще жена командира нашего корабля, могла остаться на Луне до следующего рейса… Чуда не произошло: бортовой компьютер бесстрастно ответил на мой вопрос так, как я и надеялся в глубине души: Марина Макаревич летела первым классом в12 каюте – то есть через коридор напротив меня.
Узнав об этом, я вдруг осознал, что это даже хорошо, что именно Мэри выкрала диск с записью моего разговора с этим марсианским панком, ради чего я, собственно, и отправился на Луну. Ведь если бы вместо нее это сделал кто-то другой, мне не известный, я никогда бы не узнал, зачем и кому это было нужно. А так – я хоть знаю кто это сделал, и значит могу выяснить мотив этой бессмысленной кражи. И пока мы рядом – нужно немедленно этим воспользоваться.
Я уже было подлетел к шлюзу, приготовив начальную фразу нашего разговора, но в последний момент понял, что вовсе не это движет мной, а просто желание увидеть Мэри. А раз так, то я даю неоправданную слабину: какие бы у нее не были причины на этот поступок, если бы ей было бы хоть немного стыдно, она бы первой заговорила со мной.
С этой минуты я почему-то успокоился и почти не вспоминал о Мэри, прожив этот день в липкой безмятежности, готовя войска для битвы в Слоновьем Урочище. Впрочем “день”, “ночь” и даже “сутки” были на корабле весьма условны: “Лунный Плот” жил, как и все космические корабли, по “стандартному земному” – то есть по Гринвичу, а пассажиры первого класса и вовсе были вольны устраивать свой перелет по своим внутренним понятиям о времени. Что же касается меня, то я давно забыл следить за часами, условно называя “днем” время своего короткого бодрствования, а “ночью” – время еще более короткого сна.
На утро второго «дня», после битвы при Урочище, мой покой был нарушен приходом нежданного гостя.

Капитан “Лунного Плота” Андрей Макаревич вошел в мою каюту так, будто он был на Земле, а отнюдь не в невесомости. Шаг вперед, черный лакированный ботинок прилип к ворсу на полу моей каюты, левая нога, сказав с мягкий “чмок”, отлипла от пола коридора, подогнулась над остовом шлюза и встала рядом.
Все. Капитан в моей каюте.
Новичка в космосе видно с первого взгляда. Он постоянно путает «пол» и «потолок», вертится туда-сюда, забывает про вещи и затем носится за ними как угорелый, а когда находит их, то не может поймать, от чего они выскальзывают у него из-под носа и летят в самом неудачном направлении, норовя причинить окружающим как можно больше неприятностей.
Сам был таким совсем недавно, помню.
Однако проходит день-другой и вы уже можете вполне сносно передвигаться в пространстве, а вскоре и вовсе свыкаетесь с новым для вас видом передвижения.
Что же касается нашего капитана, то он, очевидно, и вовсе родился в космосе да к тому же ни разу не был на Земле, от чего был вынужден делать вид, что невесомости для него вовсе не существует.
Его не качало и выглядел он так, будто находился на Земле, или, по крайней мере, на Луне: черные туфли, белые отглаженные форменные штаны и такая же белоснежная сорочка, черный галстук и ремень, бело-черная фуражка. Ни тебе скафандра, ни шлема, ничего космического. Ни одна деталь одежды не напоминала о невесомости:  ничего не порхало и не болталось, фуражка не крепилась ремешком к подбородку и одета была не в натяг, но тем не менее непостижимым образом держалась на капитанской голове, а кончик галстука глядел строго в пол.
То, что кэп решил зайти в мою каюту, было для меня весьма неожиданно. Я поначалу подумал, что это все-таки она решила поболтать со мной, поэтому очень обрадовался, нажимая кнопку пульта и открывая дверь, а увидав кто пришел – стал теряться в догадках.
— Извините, что побеспокоил, — произнес капитан, не столько извиняясь, сколько обозначая свой приход. — Однако у меня к вам дело чрезвычайной важности, не требующее отлагательств.
— Входите… — сказал я для приличия, отлипаясь обувью от пола и взлетая.
Застигнутый врасплох, я по-привычке выключил компьютер, и только потом понял, что не отдал приказ о снятии осады с Ле-Бурже и подготовке к захвату Гудермеса. Теперь, если я в ближайшее время ничего не изменю, то Великая Японская Империя, руководимая сетевым автопилотом, будет жить “при вечном признании границ” с русскими, которые за это время отстроят крепость и прости-прощай, Золотой Итуруп.
Впрочем, это пустяки. В конце концов, я могу в любой момент изменить ход истории в моей «СверхЦивилизации». А вот визит капитана не укладывался у меня в голове.
“Неужели это Мэри послала его ко мне?” — подумал я, даже не зная, как относится к этой мысли.
Капитан и Мэри давно уже не были супругами, но из-за карьеры мужа так и не оформили официального развода, и получалось, что сейчас встретились официальный муж Мэри и ее официальный любовник.
— Лучше, если вы пройдете со мной — ответил капитан на мое приглашение.
Его голос был серьезен и чист — без доли беспокойства и тревоги, но чувствовалось, что на корабле не все в порядке.
— Что-то произошло? – спросил я.
— Да.
Он немного помолчал и добавил:
— Вы нам очень нужны. Пожалуйста, следуйте за мной.
“Нам” – как оказалось – не руководству корабля, как поначалу подумал я, а “им” – законным супругам. Я пролетел коридор и влетел вслед за “идущим” капитаном в ту самую 12 каюту без волнения и тревоги — в конце концов, не я начал этот разговор.
«Как учил дон Хуан, я, как истинный воин, должен всего лишь отдавать себе отчет  о том, что то, что происходит со мной — всего лишь контролируемая глупость, а все остальное — не важно» — припомнил я, влетая в гости к своей любимой. На этом мой путь знания индейцев яки закончился, а когда я увидел Марину, то и вовсе попал в отдельную реальность.
Мэри, (как всегда — без защитного шлема), висела под потолком вниз головой лицом к нам, ее руки были замкнуты в замок, глаза блестели, пронзая нас ненавистью, а красная медь распущенных волос походили на щупальца хищной голодной медузы, только что вышедшей на охоту.
— Кто к нам пожаловал! Заглянул на огонек? — спросила она игриво и зло.
Она явно была взбешена, и, скорее всего – моим визитом. Поэтому, едва услышав ее насмешливый голос, я от чего-то тут же начисто забыл о путешествии в Икстлан и уже собирался ей ответить что-нибудь этакое про горение синего пламени, но кэп, прекрасно зная повадки Горгоны, опередил меня:
— В твоем положении я бы не стал… — он замялся, подбирая нужное слово к данной ситуации, и, не найдя его, закончил:
— Кстати, о положении: ты не могла бы перевернуться: у тебя гость.
Марина приняла “нормальное” положение и отлетела в угол каюты не глядя на нас, мурлыча под нос древнюю шутку о том, как кто-то вошел в ее положение и оставил ее в положении.
Тем временем капитан задраил за нами шлюз, и поймал парящую в воздухе белую коробочку детектора лжи.
Наличие этого прибора было само по себе необычно. Конечно, можно предположить, что капитан перед приходом ко мне о чем-то допрашивал Мэри, однако, зная ее характер, нетрудно было вообразить, к каким трагическим последствиям это могло бы привести. Еще труднее было представить, что допрашивать Мэри придется мне, так что было совершенно не понятно, причем здесь детектор.
Впрочем, в неведении я был не долго. Как только шлюз захлопнулся, кэп пристально посмотрел мне в глаза и произнес строго и весьма официально:
— Сегодня в семь часов десять минут по Гринвичу на борту корабля произошло убийство. В целях безопасности пассажиры класса “А” блокированы в своем секторе. Именем Российской Федерации я поручаю Вам внутреннее расследование этого инцидента на борту «Лунного Плота».
Он расстегнул карман форменной сорочки и достал из него коробочку с мини-диском.
— Здесь резервная копия видео, аудио и иной служебной информации бортового компьютера. Напоминаю, что любое нецелевое использование этой информации, нарушение конфиденциальности и коммерческой тайны пассажиров, корабля и кого-либо вообще повлечет за собой отстранение Вас от расследования и преследование в установленном законом порядке.
Он протянул мне диск. Я же, не ожидая такого поворота дел, замешкался:
— Почему вы решили доверить расследование именно мне? — сказал я, впрочем, без особого изумления, но при этом не торопясь взять диск, тем самым как бы не признавая своего согласия взяться за это дело: в конце концов, официально я летел инкогнито, а не как частный детектив.
— Согласно устава корабельной службы, расследование может производить любой сыщик или лицензированный детектив, находящийся на борту корабля. Кроме вас на борту находятся еще два человека, статус которых схож с вашим. Однако они из Службы Тотальной Разведки. Учитывая, что убитый тоже принадлежал к этой организации, возглавить внутреннее расследование данного инцидента я поручаю частному детективу Максимилиану Петровскому.
“Максимилиану”! — давненько меня никто не называл полным именем, все чаще — Макс, Максим, или, как любит мой дружок Хруа — “Маск”… Даже я успел подзабыть свое полное имя… Что же, выходит, давненько у меня не было стычек с законом.
А уж тем более я никогда не имел дел с СТР… И тут так влипнуть. Совершенно понятно, что раз капитан не доверил разведчикам расследовать убийство их товарища, то они, скорее всего, и его убили его.
Плохо. С СТР шутки плохи. Точнее – невозможны. И при этом отказаться от поручения прямо сейчас мне тоже нельзя. Хотя бы завтра утром – объявить себя больным, иначе мой отказ от расследованиях означал бы отказ от профессиональной помощи пострадавшим без серьезных на то причин.
Говоря прямо – мне светило пожизненное лишение лицензии частного детектива.
Тем временем капитан выпустил диск, тот повис в воздухе в сантиметрах двадцати от моего носа, и мне ничего не оставалось, как забрать его себе.
— Вот так-так!… — протянула Мэри удивленно, и я постыдился смотреть в ее сторону. — Борец за справедливость на деле оказался бесстыдным лгуном…
— Тем не менее, оба сотрудника СТР переходят под ваше руководство, образуя следственную комиссию в составе из трех человек, — продолжал кэп, не обращая никакого внимания на слова Марины. — Кроме того, вы имеете право допросить в установленном порядке любого человека на корабле. Для этого вам выдается детектор лжи – он протянул мне прибор.
«Ага, не так-то все и плохо… Раз эстээровцы тоже призваны к расследованию, то, кто знает – может, они и ни при чем… но утром все равно лучше бы заболеть» — понял я.
— Напоминаю Вам, что я имею право на подробный отчет о проведении расследования в любое время. Кроме того, в случае обнаружения нарушений установленного порядка следствия, я имею право отстранить от проведения внутреннего расследования любого из следственной комиссии.
— Как вы узнали, что я детектив? — спросил я, принимая детектор.
— Ваши данные были зарегистрированы при покупке билета на корабль
— Автоскульптор… — канючила Мэри из своего угла. — Мне-то, астрологу, можно было догадаться, что ты никакой не художник…
— Разумеется, данные о вас были скрыты, — сказал капитан, но уже не мне, а повернувшись к Мэри, — Однако при возникновении подобных инцидентов я имею право доступа к соответствующей информации…
— Понятно, понятно, — перебил я. — Что вам известно о происшедшем?
Говоря это, я заметил, что мой голос поневоле тоже становится все более официальным, а тон – более и более деловым, будто я всю жизнь только и делал, что летал в космосе и возглавлял следственные комиссии по факту убийства пассажиров.
Капитан подошел к монитору каюты и включил его. Я пролетел вслед капитану, снова и снова поражаясь его земной походке.
— Это убитый, — сказал капитан, включая монитор.
На экране появилось стандартная анкета пассажира. Фото молодого человека на ней показалось мне знакомыми, но сразу припомнить, где я его видел раньше, не мог. Одним ухом слушая кэпа, я быстро пробежался глазами по анкете:
“Айм Дмитриевич Намах, 21 год…”
— Он летел на Луну на отдых…
“Рост 176 см.”… – жгучий взгляд, красивое лицо, поджатые губы, их уголки устремлены вниз: пессимист.
— Однако не стоит труда догадаться, что служащий столь низкого ранга…
“Женат на Анне Юрьевне Теплухиной…”
— … едва ли может позволить себе лететь первым классом на отдых в Мунсити.
“Детей нет…”
— Вероятнее всего, он выполнял задание, и летел на Луну по долгу службы.
“Госслужащий. 17-й ранг Службы Тотальной Разведки Российской Федерации…”
— А что известно об убийстве? — спросил я, дочитав досье.
— К сожалению… — тут капитан замялся, как бы подбирая слова и посмотрев на Мэри.
— Давай, выкладывай, как велит долг службы, — сказала Мэри слегка устало и грустно, подлетая к нам и вглядываясь в монитор. — Совсем молоденький… бедная жена…
— К сожалению, для вас, детектив, мы имеем достаточно информации для расследования, и вам, как специалисту, оно будет неинтересно, — сказал кэп, посмотрев мне в глаза, очевидно пытаясь увидеть в них мое отношение к сказанному.
Если говорить по правде, то эти слова вызвали во мне огромное душевное облегчение. И не только потому, что мне не хотелось связываться с СТР и прикидываться больным. На самом деле я ведь отнюдь не был специалистом в раскрытии убийств, так как всю жизнь я следил за живыми людьми, и в тайны частной жизни мертвецов никогда не лез, и потому едва ли мог бы реально помочь в расследовании убийства и найти преступника. По всей видимости, преступник известен, и это так называемое “дело” имело не практически–дознавательный оттенок и интригу, а обычную бюрократическую заморочку и пафос: раз нужна следственная комиссия, то вот она — все чин чином, по закону и приложениям к оному.
Рутина, одним словом. Конечно, жаль, что она связана с СТР, но и это не беда, если к делу подойти с умом.
— Ну и что же вам известно? — спросил я, наконец-то в упор посмотрев на Мэри, и по выражению ее лица догадываясь, что худшее, очевидно, впереди.
— Есть видеозапись убийства... — сказали они одновременно.