Скворчонок

                СКВОРЧОНОК

         Мой сосед  по загородному дому – крестьянин Димитрий, алкаш с "тонко организованной, ранимой душой", пьёт каждый день, а раз в месяц, точно по расписанию, получив "пензию" по инвалидности, уходит на неделю в запой по - чёрному. Полезная жизнь на это время в их доме останавливается вовсе и всё, что было наработано в промежутках между запоями, подлежит нещадному истреблению, включая и движимое имущество в виде живности. Мат, драки, истошные вопли жены перемешиваются с визгом свиней, воем собаки, паническим кудахтаньем кур, обезумевших от кровавой бойни. В живых после побоища всегда остаются жена и петух, и ещё - кому повезёт на этот раз. Петух вызывает у Димитрия особое уважение, поскольку тот ему не поддаётся и заставляет,  своим потрепанным после сражения видом, раскаиваться хозяина по трезвой голове в совершённых преступлениях. Петуха зовут Марксом. Маркс неотступно следует повсюду за хозяином, кося на него вопросительно – насторожённо одним глазом, второй ему хозяин по пьяни проткнул вилкой, безуспешно требуя от петуха «поговорить с ним по человечески».
         В каждый запой Димитрий грозит жене Тамаре бросить её и уйти в какое-то загадочное Ларюшино, где "природа необыкновенно хороша, где море разных диковинных цветов и деревьев в садах, где  есть сине – пресинее озеро, на котором живут дикие лебеди и где многие годы ждёт его синеглазая певунья Зойка. Поёт эта Зойка так, что даже Курский соловей ей не соперник". Тамара, пугаясь не на шутку, бросается к мужу в ноги и умоляла её простить. Видимо действительно есть какая-то тайна между Димитрием, Тамарой и загадочной Зойкой из загадочного Ларюшино.
         Первое время, как я поселилась рядом несколько лет назад, Димитрий меня стеснялся и даже пьяный, при моём физическом присутствии  в деревне, не матерился, жену и животных не избивал. Умеет человек вести себя прилично, когда захочет. Про таких обычно говорят: трезвый - золото, а не человек, а вот пьяный – зверь бешеный.
         На второе лето ко мне погостить приехала из Таллина сестра Татьяна. Димитрий от присутствия нового образца женской городской красоты совершенно преобразился. Ходил чисто выбритым, в чистых штанах и рубахе, от него пахло одеколоном. Он изо всех сил старался говорить только культурно  и, хотя подошло время запоя, больше стакана в день не пил, воздерживался. Тамара сияла счастьем, голубкой ворковала вокруг своего ненаглядного супруга, ни на минуту не выпуская его из своего поля зрения и без конца предлагая ему съесть что-нибудь вкусненькое из ее стряпни.         
         Димитрий был родом из глухой деревни Курской губернии, выговор имел мягкий с причмоком, свойственный курянам. В «Москву» попал через армию. Служил в Подмосковье, тут после демобилизации и прижился, женившись на Тамаре. Жил в примаках, копил всю трудовую жизнь на свой дом. Накопил и купил  до Павловской реформы развалюху с двадцатью пятью сотками земли за тысячу двести рублей. Хорошо успел, деньги не пропали. Это событие было главным в его жизни, затмевая собой и саму жизнь. Всё, что зарабатывал скотником, вкладывал в детей и ремонт дома. На зарплату не пил. Пил на побочные заработки, полученные от продажи зерна и комбикорма, ворованных со скотного двора в колхозе. В частые минуты откровения Димитрий признавался, что без левого приработка и на дом собрать бы не удалось.
         Погода стояла солнечная и жаркая. Соседи, копаясь в своём огороде, всячески старались привлечь к себе наше внимание шуточками, да прибауточками. Мы в долгу тоже не оставались. На пятый день идиллии Димитрий совсем заважничал от нарастающего чувства собственного достоинства и бескрайней любви к природе. Осмелел так, что стал заигрывать, преподнося нам дары из своего огорода. Было заметно как Тамара ревнует и лезет вон из кожи, чтобы угодить мужу. Она на радостях тоже принарядилась в новый сарафан - подарок дочери. Вечером, столкнувшись со мной у колодца, сосед распевно заговорил.
       - Знаешь Валентина, ты у нас конечно баба красивая, извини женщина и умная ты очень, но сестра у тебя ... просто куколка. Я готовил тебе сюрприз, теперь вам двоим преподнесу. Вот удивишься. Будет тебе о чём написать рассказ. Увидишь Валентина, я тебе точно говорю. Значит так, завтра бужу вас по зорьке, этак около четырёх утра. Вы тихонечко проходите за мой сарай и там ждёте. Вот всё и увидите. Ты только калитку на ночь не запирай, не через забор же мне лезть вас будить.
        - А в чём собственно дело? Объясни.
       - Потом, потом всё узнаешь. Извини Валентина, сюрприз, так сюрприз.
Интонации голоса Димитрия были нежно – таинственными. Видимо сюрприз того стоял. Зная, что Димитрий не трепло там какое-то и по трезвой голове мужик деловой, я согласилась на раннюю утреннюю побудку.
         Как договорились, калитку запирать на ночь не стала. Без пятнадцати четыре сосед позвал через раскрытое окно спальни, выходящей в сад. Мы с Татьяной наскоро оделись и тихонечко, не создавая шума, проследовали по команде Димитрия за его сарай. Стояла такая тишина, что было слышно как куры за противоположным углом сарая клюют зерно, стуча клювами по дну деревянного корыта. К нам подошёл Маркс, потопорщил для острастки крылом, крутонувшись пару раз вокруг - мол: не претендуйте на куриный завтрак. И победно удалился по более важным делам. Сестрица моя не была довольна затеей с деревенским сюрпризом, бурчала, считая Димитрия обыкновенным забулдыгой и совершенно никчёмным человеком. Ну а я, по её мнению, просто одичала в деревне и бешусь с жиру.  Димитрий выглянул из-за сарая, повернулся к нам и приложил палец к губам: тссс.  В это время кто-то старческим надтреснутым голосом и видимо с большого бодуна приглушённо заворчал:
       - Кышь бли-ияди, кышь бли-ияди. Кыышшь, кыышшь отсююда, отсююда.
         Маркс хлопал крыльями и подавал голос, но как-то неуверенно. Говоривший старик продолжал матерно ругаться. Кроме «кышь», «отсююда» и мата он не произносил других слов. Речь его была затруднена. Я изумлённо посмотрела на Димитрия: в чём фишка? Куры начали галдеть. Их явно этот кто-то гонял. Я взглядом указала Димитрию на рядом лежащую в траве палку, а потом за сарай, надо же гнать непрошеного гостя – хулигана или вора, который решил украсть курицу. Других вариантов в моей голове не появлялось. Тоже мне – сюрприз. Кто-то ворует у соседей кур, а этот гусь Димитрий ничего умнее не придумал, как пригласить нас – двух женщин на поимку вора. Я решительно шагнула за угол сарая, но Димитрий схватил меня за руку, чтобы остановить. Он отрицательно покачал головой. Человек за сараем опять начал скрипеть своим странным голосом, как будто у него в глотке стояла трубка.
       - Кышь бли-ияди, кыышшь бли-ияди …
         Лицо Димитрия излучало восторг, а в глазах выплясывало по бесёнку и он давился смехом. Мы с Татьяной, не выдержав и нарушив его инструкции, высунулись из нашего укрытия. Куры с гамом бегали по площадке. Никого больше не было видно и вдруг из ниоткуда опять этот голос матерящийся. Около корыта с зерном прыгал скворчонок, который и летать то толком ещё не научился. Как только куры приближались к корыту, этот юный наглец раздувал горло, топорщил перья, наскакивал на них, начиная ругаться человеческим голосом. У Маркса от напряжения мозга вылезал из орбиты единственный глаз. Его хозяин раздвоился. Мы долго не могли поверить в реальность происходящего, утратив дар речи от неожиданности. Димитрий расхохотался, мы застыли. Он хохотал как сумасшедший, топал ногами, хватался за животы, от смеха на глазах выступили слёзы. Хохот усиливался при взгляде на нашу растерянность. Скворчонок ретировался, взлетел и спрятался в скворечнике на моём участке. Скворечник был единственный в округе и достался мне в наследство от прежних хозяев. В этой деревне не разводили в палисадниках цветы, не разводили сады и не развешивали ранней весной скворечники, здесь только сажали огороды для прокорма и продажи овощей. Каждая пядь земли служила прокорму. Мне эта странность – деревня без цветов и садов в пятнадцати километрах от Москвы, резанула по глазам ещё при покупке усадьбы. Прежние хозяева моего дома были исключением из правил местной жизни наверное потому, что они тут тоже были дачниками в первом поколении, уехав в ранней юности жить и работать в Москву, получили там в конце концов квартиру и только летом, да в выходные навещали отеческий дом.
        Димитрий чувствовал себя именинником.
      - Вот видишь Валентина, а ты меня ругаешь. В деревне без мата не проживёшь. Скворчонок и тот вынужден материться, чтоб с голоду не подохнуть. Его мамашу кошка подкараулила и задрала. Диалектика. Понимать надо.
         Мне стало резко грустно, заныло и засосало под ложечкой.
       - Дим, так это же страшная картина. Даже птица не спаслась от твоего образа жизни. Это же он от тебя научился. Тебя имитирует.
       - Ну, ты сказанула Валентина.
       - Скворечник то в саду, прямо на границе с твоим участком. Так этот скворчонок, можно сказать, с молоком матери впитал твоё красноречие и уголовное буйство. Он же никаких других песен не слышал. Скоро и соловьи материться начнут. Заглушил человек природу, обгадил собой.
         Мы пошли к себе, но Димитрий не мог угомониться. Он нас не понял и он ещё не закончил свою премьеру, плёлся за нами.
       - Ты знаешь, Валентина, вот послушай. Я ещё молодой совсем был, ну как молодой, уже Андрюхе моему, второму ребёнку, лет двенадцать было. Я скотником работал в колхозе. Это теперь я инвалид, а раньше орёл был. Никакой работы не боялся. Ишачили страшно. Лето в том году такое же стояло, как нынешнее. Ши-и-карноё лето. После работы, на работе тогда нельзя было ни-ни, так вот мы с мужиками после работы достали две бутылки самогоночки, литр на троих. Как раз накануне ночью хорошо подкалымили. Решили в лес на природу пойти отдохнуть, во Французскую рощу, знаешь какая там красотища, душа радуется. Ну, чтоб всё, как у людей, культурно было. Закусочку взяли: хлеба там, лучку, кильку в томате – это в сельпо.
       - Димитрий, а ты знаешь почему эта роща называется Французской?
       - Кто же это знает. Так исстари повелось.
       - Там французов наши много положили во время войны с Наполеоном, оттуда и повелось, и деревня эта образовалась после войны 1812 года. Её выстроили для семей солдат - героев войны, раненных и увечных, дав им вольную. Земля эта была выкуплена и дома построены вдовой генерала, их командира, умершего от ран. Вдова выполнила предсмертное желание генерала и все имеющиеся в семье средства вложила в строительство этой деревни, дав ей название в память своего мужа.
       - Да какая разница. Я о другом говорю, не перебивай. Так вот мы с мужиками в ту рощу направились, кругом красота, птицы поют, небо высокое – высокое, солнце на закате аж багровое. Сели на траву под берёзой, газетку расстелили, бутылочки, стаканы поставили, закусочку разложили чин - чинарём. Ну, в общем – всё как положено. Налили по первой. Хорошо так, благодать на сердце и глазу приятно.  Чокнулись за здоровье, только ко рту поднесли, а на берёзе лягушка – ква-ква-ква, ква-ква-ква. Мы обалдели, глаза выпучили, смотрим друг на друга и ничего не понимаем. Померещалось, хотя ещё и не выпили даже по первой, а сверху опять – ква-ква-ква . Стаканы поставили, встали, головы позадирали, берёзу разглядываем, ни черта не видно кроме листвы и ствола, а оттуда – ква-ква-ква и как заладила – ква-ква-ква, да ква-ква-ква. Летающие лягушки разве бывают. Допились значит до глюков. Но тут Василий, друган мой самый близкий, мы с ним как братья были ещё с армии, последнюю рубаху делили, даже женились в один день и детей вместе крестили, и назвали одинаково. Он пьяный потом на тракторе перевернулся, не отходили его тогда, помер Василий.
         У Димитрия при вспоминании Василия голос дрогнул, просел, но он сглотнул накатившиеся воспоминания, крякнул, рукой махнул и продолжил свой рассказ.
       - Вот Валентина, ты не поверишь, Василий первый скворчонка разглядел и нам указал, увидели. Это он стервец такие аккорды лягушачьи выдавал. А мы ведь поначалу  решили что всё, допились до чёртиков в голове, чуть не поклялись завязать с этим делом. Ох, и посмеялись же мы тогда. Потом конечно бутылочку, да другую распили и так нам душевно, да раздольно стало.
         И вдруг Димитрий делает совершенно неожиданный пассаж.
       - Не-ет дамочки городские, ничего то вы не понимаете в жизни. Природа – великая сила. Душу твою раскрывает и проникает в неё до самого донышка. В такие минуты и жить сладко и умирать не страшно. Скворчонок - не дурак, сориентировался. Какая малая птаха, а ума палата.

15.11.1999.