Огонь души

Фельдфебель Муха, готовился к балу с рани,  вверенно традиционам перманента жгучего двора.

Двор принадлежал в ту знать Королю Ивану XII, и по его законам на бал, нужно было прибывать сокартинно.

На Мухе, как на старой жабе, сверкала зеленая,  рябристая караванка, с вышитыми золотыми леопердятами  на груди, китоновые  же, облегающие жопари, в тюль мужественных ног  на показу,  откладно сиделись и лосились не то по-бизоньи, не то с барсучьим новомодьем.

 И если даже,  не считать ужмаканных, сдобно-рвущих нос кораблей, начищенных  до фантанты, то, на Мухе недешевым моноклем, было наглядно извидно, как  плакала  льняная шляпа,  ниспав с откосившихся соломенных болокон, эдакой прошмондоброй.

Шляпа, в отдельном овале отхожника, приплюснуто-гиганировала, с узкой, фельдфебельской грымзой-рожей Мухинского рода, и потрясала интерес художника Станислава Егожевского до зевоты и некоторого «хрю».
 
Фельдфебель Муха, позировал, сидя на подрячнике, избитом в крем-дюшёновый цветочек, и сосал набалдажник трости, сбацанный  из оленьего рога,  специально для фельтфебелей.

Станислав Егожевский -  и в трусах, и даже босиком, непереставал бродить по грязно-немытому полу, спущая голову всё ниже, егозя отростками волосатое пузо своё,  с начесом, и даже нередкостно, спотыкаясь и падая на кушет.
 
Егожевский был сонн –весьма сонн,  - и нередко обращался к холсту за маслом, дабы закусить ближайший к сердцу напиток – идийский хвощевой спирт.
 
С одной стороны Муха не мог дождаться окончания работы,  с другой – сам Егожевский не представлял с чего начать эту работу.
 
Оба были в замешательстве и немного тошнились друг от дружки.

- Позвольте Станислов земетить, - Муха немного одернул, платок душивший около часа его гусиную шею, - деньги уплочены задом недели полторы, и все никак, знаете,  не увижу вашу  работу, мой портрэ, и даже в голову, брать, лишнего  нет зазраний... Но сегодня бал, и без портрэта, нет, возможного даже отесаться около двора. Ну, вы меня понимаете...

Сначала паутина начала опадать на художника Станислава. Он начал размахивать руками и пришел чуточку в себя, поднимая голову с подушки, как ясен сокол с накрошенного батона.

- Вы, это всё зря... Это... Вы доуважаемый Мух зря-зря, телите это, нам людям творческой нацинантэ,  порой нужны годы. - В этот момент, Станислав поднял указательный палец вверх и даже потряс им. - Мы, знаете ли, творческие художники, которые имеем право иметь  красоту долгожданную.

Муха, поперхнулся и опять же не понял, что было понятно:  «Ну, раз тогда так, то верните гульдены Станислав и всех делов, нам ли ваше время занимать».

В зале повис будто какой-то дух. Этот дух заглянул в несвежие зрачки творческого художника Станислава, и покачал прозрачной башкой: «М-да… Однако… Встряла твоя ж…».

Станислав, кряхтя снялся с кроватей,  подбежал к окну, открыл его настяж,  спустил единственные по причине трусы, и пустил мощную струю, играющую в лучах, золотыми отливами, солнечных обаяний. Послышались крики.

Станислав тут же занавесил окно, плотной шторой, от каменей, вероятно прилетящих  в скором, и достал из угла пыльный шедевр.

На картине был изображен костер, и Станислав, протерев локтем его,  вручил портрэ фельдфебелю тут же.

Муха взглянул на костер, потом на Станислава, потом на камни прилетевшие из улицы через шторы, потом вновь Станислава.

- Позвольте?.. Но...

- Этого Вам не понять! Этого чувства  - волнительного вдохновения!  Вам не понять. Это вы! Таким, каким вас увидел я! Это вы, и больше никто!
С вас еще... Попрошу внести стодесять гульденов, ибо работа кропотлива была и очень сложна. Прошу-с, не тянуть!..

Бал пламенел от картин, этим вечером. Было жарко, как никогда. М-да...