Колоски

Повесть

КОЛОСКИ

(ПОВЕСТЬ)

МОСКВА
2009 г


КОЛОСКИ

Шла война, и работ для всех ребят хватало – все были заняты даже летом во время школьных каникул. Каждое лето, когда косилки срезали хлебное жнивье, малая, очень малая часть колосьев опадала – жатка не могла все тщательно убрать и, тогда наступала пора школьников первых классов. Более взрослые школьники работали в это же время на току или занимались сбором овощей.

Собирать колоски было весело – класс выстраивался в шеренгу “по одному”. Расстояние между собирающими школьниками было порядка двух метров. Таким образом, класс из тридцать учеников захватывал полосу около шестидесяти метров. Глубина поля была разной, но нам нравилось, когда поле было “глубокое” – в этом случае не приходилось часто перестраиваться: идешь себе и идешь, наклоняясь и подбирая редкие колосок, как в море собирают жемчуг. Такая картина рисовалась в  Сашкином воображении, навеянная иллюстрациями из журнала “Нива”, стопка которых сохранялась на дедушкиной почте, в маленькой кладовке. В нее сажали за провинности, но Сашка любил посещать эту кладовку даже не в порядке наказания. Знал бы дедушка Константин Иванович (Карл Иоанн), что такое наказание для Сашки совсем не было наказанием, а наоборот, поощрением.

Ныряльщицы за жемчугом были очень красивые и стройные, от вида которых у Сашки екало сердце и сосало под ложечкой, будто он был голодный. Они были такие красивые, такие изящные, как Туська Ульянова – его подружка, на которой он собирался жениться – дай только подрасти.   Он показал ныряльщиц Туське, та мельком посмотрев на них, только фыркнула, что означало: “Тоже мне - красавицы!”. Но Сашка увидел, что даже мельком брошенный взгляд, выдал неподдельный интерес.
- Ты дашь мне журнальчик домой, я там увидела кое-что интересное – попросила Туська. Она знала, что я не смогу ей отказать. А я знал, что она заинтересовалась изящными ныряльщицами, но не признавалась – еще бы выдать свой интерес к девушкам, которые были красивы, как маленькие богини.

Собирать колоски мы любили. Каждый имел по собственному мешку обычных размеров. Кроме того, каждый сборщик колосков был снабжен маленьким заплечным мешочком в виде рюкзака. В горловину этого рюкзачка был вставлен ивовый прут: при такой конструкции собранные колоски было легко забрасывать в рюкзачок за плечами. Время от времени рюкзачок наполнялся, и его содержимое относили к крупному мешку.

Какое все-таки замечательное время – сбор колосков. Дни стоят  теплые, даже если сбор продолжается и в сентябре месяце. Солнце уже не такое жаркое, птицы уже разжиревшие на тех же колосках, летают стайками, небо высокое-высокое и синее-синее. В такие дни не надо учиться и ничего не задают на дом – только повторять. Но разве Сашки надо что-либо повторять: учился он легко, как бы играя. Вот только дед заставлял по вечерам изготавливать тетради из бумаги  крафт-мешков. Занудливое дело, скажу я вам! Особенно проводить линейки так, чтобы они все были ровные и параллельные. Любимое дело – сшивать тетради.
У меня-то была какая-никакая бумага крафт-мешков, а другие ребята делали тетради из газетной бумаги. Фиолетовые чернила на ней расплывались.   



Колоски для Ивана

Одноногий Иван пас скотину поодаль на поле оставленном под пары и всегда мог зайти к ребятам, а учительница Александра Алексеевна даже поощряла посещения Ивана – это освобождало ее для домашних дел.
Сжатые поля располагались на разном расстоянии от деревни-станции Калмык и от школы, и от домов ребят. Ребята видели, когда Александра Алексеевна покидала их, зная, что Иван присмотрит и за скотом и за ребятами, которые страсть, как любили Ивана за его военные рассказы. Он собирал ребят во время перерыва работы и рассказывал им, как чуть было не попал в плен, но его с поля боя вынесла на себе здоровая санитарка Матрена, которую он, “в жисть”  не забудет.

У Ивана было четверо детей – мал мала меньше – а жена – Мария - в год возвращения Ивана без ноги отдала богу душу. Сейчас бы сказали, что у нее был рак всех женских  детородных органов. Но тогда в деревнях слыхом не слышали об этой болезни: просто бог взял и все. Мучилась перед смертью Мария страшно – не приведи господь! Умерла она, когда младшему сыну исполнился год, т.е. в год начала войны.

Познакомились Иван и Мария в Борисоглебске, где Иван работал на знаменитом аэродроме механиком, а Мария приехала на время из Калмыка к своей подружке. Знакомство закончилось большой любовью – так и называли эту парочку - Иван да Мария, как полевой цветок. И в действительности, они были хорошей парой. Иван – синенький, а Марья - желтенькая, спрятанная внутри синенького цветка. Марья уже находила сынишку - Колю, который родился от проезжего молодца в тридцать четвертом году, и когда они познакомились, Кольке было четыре года, но Ивана это ничуть не смущала, тем более что Марья не была расписана.

- Кольку моя душа полностью готова обнять, а других - настрогаем! – говорил радостно Иван.

Настрогали сначала девочку, которой к началу войны было пять лет, а во время трагических событий - девять лет, и она единственная училась в школе. Затем родили двух мальчишек. Младший был зачат накануне войны, а в момент тех событий ему было четыре года, в то время, как среднему – шесть лет.
Поскольку Мария отдала Богу душу сразу после рождения младшего сына в сороковом году, то ей не довелось видеть ужасы войны и страдания голодных детей. Колька проучился в школе четыре класса, а дальше нужно было отправляться в Урюпинск в интернат. Николай не захотел этого и стал помогать комбайнерам на жатке.

Иван оказался ненужным механиком, поскольку его аэродром в Витебске разгромили в первые же дни войны – самолеты  даже не взлетели с аэродрома – их расстреляли и разбомбили немецкие Мессеры. Ивана, за неимением работы, отправили на фронт простым солдатом  на Ленинградске направление. Он участвовал в тяжелейших боях под Лугами (так называемый Лужский оборонительный рубеж), где полегли сотни тысяч советских солдат. Об этом долгое время ничего не говорили, но Иван-то знал, что там творилось: немецкие войска рвались к Ленинграду и, прорвав Лужскую оборонительную линию, бросились к Ленинграду, который почти на четыре года оказался в блокаде. Ивану повезло – он отделался стопой и частью голени правой ноги.  С поля боя его вытащила здоровенная баба-санитарка Матрена.
Его отправили в тыл в госпиталь Куйбышева. Там он все время вспоминал Марию и даже жаловался санитаркам, которые всегда говорили одно и то же: “Благодари Бога - с таким ранением можно жить припеваючи. Твоя война кончилась”.

Но почему мы все время отступаем: здесь под Ленинградом, под Москвой, слава Богу отбили немцев. Но что было под Киевом, здесь под Лугами, под Севастополем и на Кавказе. Порадовали наши войска под Сталинградом, если бы сдали этот город – хана!  Знал бы, что стоило удержать этот уже не город, а его руины. Его знакомый парнишка - Сашка из этого города. Пройдет восемь лет, а в городе можно было по пальцам пересчитать восстановленные дома и улицы.   

Остался Иван без ноги, на деревянной кондыбалке, без Марии и с четырьмя детьми. Старшему было пятнадцать лет, а младшему было четыре года. Ивана сделали пастухом: слава Богу, поселок Калмык – Первомайский содержал около двух сотен дворов, следовательно, скота набиралось изрядно, несмотря на первичную экспроприацию для нужд фронта. Коров было около сорока, но коз насчитывалось порядка сотни.  Так что, работы хватало и молочка тоже.  Тем и жил, но селяне понимали его, закрывая глаза на некоторые огрехи в работе Ивана.

Самые трудные времена для Ивана были – зима и весна. Вот тут начиналась настоящая голодуха, когда шли копать недоубранную картошку и морковь. Хлеба, которого отпускало государство, конечно, не хватало. Приходилось приворовывать!  А кто был совершенно чист?! Государство официально воровало у населения, а население приворовывало у государства. Так было, например, с углем, сбрасываемым с платформ, когда поезд уже набирал ход и часовые не могли бороться с мальчишками - одни отвлекали часовых в конце состава, а другие сбрасывали уголь.

Все знали, что при сборе колосков Иван отбирал из каждого мешка толику колосьев в свой мешок, объясняя это тем, что он должен кормить своих детей. За те захватывающие истории, которые он рассказывал, ничего не жалко было! За эти истории ребятам не жалко было не толики колосьев, но и хлеба, который они приносили с собой. Потом, если бы эти колоски не собрали с земли, они все равно бы сгнили в земле.

Дальнейшая судьба колосков

Судьба тех колосков, которые предоставляли ученики Александре Алексеевне, была загадочной. Считалось, что они идут в обмолот и учитываются отдельно, но кто ведает этой бухгалтерией, Бог знает. Приварок зерна затем становится приварком муки, а из нее получают дополнительные буханки хлеба. Долгая история...

Все то, что попадало к Ивану, имело очень ясную судьбу. Мешки колосков, спрятанные в амбаре Беккера (русского немца), который жил рядом с нашим домом (почтой латыша), постепенно обмолачивались сыновьями Ивана. Из мешка колосьев пшеницы получали два – три килограмма зерен. В амбаре Беккера хранилось одновременно не более десяти мешков колосьев. Хранились они под сеном, по которому прыгали мы, даже не зная, что способствуем обмолоту пшеницы Ивана. Сейчас, задним числом, я оцениваю количество зерна собранного Иваном так величиной не больше пятидесяти килограммов. Заметная прибавка к жизненному балансу семьи Ивана, было из-за чего раздувать тот пожар, который разгорелся осенью сорок четвертого года.
Кто-то из рьяных октябрят рассказал железнодорожному милиционеру - Петру, что Иван ворует колоски. Петя был пьян и поднял высокую волну. Она докатилась до милиции в ближайшем узловом центре - Поворино, и там решили проверить звонок.

Проверяющим был назначен молодой лейтенант Василий Петренко. Тот прекрасно понимал мизерность этого дела, но отказаться уже не мог, хотя на сердце было тяжко – все же проверяешь фронтовика без ноги, содержащего четверых детей. В помощники был назначен все тот же калмыковский Петр, который давно протрезвел и, также как и Василий, был склонен замять дело, но проверяющие не знали и боялись друг друга. Они могли выказать мягкотелость и плохую лояльность Советскому Государству.

Но все же решающую роль сыграло поведение самого проверяемого Ивана. Напившись самогона, тот пригласил в дом проверяющих милиционеров. И без показа была очевидна предельная бедность Ивана и его детей. Никто из детей не ходил в школу, все были бледны и сильно истощены. 

Что тут говорить! Молчать надо, но Ивана понесло ... и в Бога и в Мать и Родную Советскую власть, которую он зачем-то защищал. Зачем и сам не знает.
 
Проверяющие молчали. Всем было ясно, что имеют дело не с колосками или пшеничным зерном, а с типичным антисоветским элементом. Иван подписал сам себе приговор.
Прибывший лейтенант велел запереть Ивана в пустом хлеву, в котором даже курицы не было.

Развязка

Иван спал мертвецким сном в хлеву. Отвязанная нога откатилась далеко в конец хлева. Чувствовалось, что он не просто отвязал ее, а швырнул подальше. Утром у него сильно болела голова от плохого самогона и Иван позвал старшего сына Колю.
- Коля иди быстрей к Дуське и попроси в долг бутылку самогона – только и выдавил он.

Вся деревня уже знала, что Иван арестован за антисоветскую пропаганду – были такие, кто осуждал Ивана, но большинство не верило, что он против советской власти. 

Прибежал Коля, которому Дуся дала бутылку просто так, понимая, что это последняя бутылка, которую она дает Ивану. Ивану подсовывали под дверь картошку и пшеничную кашу, но он не ел, а только пил самогон:
- Суки, сколько народа положили под Лугами. Степан лежал с разорванным брюхом так его даже не замечали, обходили стороной. Хорошо, что на меня натолкнулись - вот это и спасло! Даже Жуков не помог - уехал – падла – восвояси!

В это время уже приехала милиция, чтобы забрать Ивана, который  был совершенно пьян и кричал антисовчину.

Финал

Решили переночевать у Ивана, а утром забрать его. Вечерело. У Ивана кончилось действие самогона. Тот кто пьет, знает, что опохмел – самое трудное время. Его должен был пережить безногий Иван. Он не смог пройти эту стадию.
Хорошо, как в поход, привязал деревянную ногу, нашел веревку и пенек для рубки чего-то, влез на него, перекинул веревку через стропила, набросил петлю на шею и повесился.

Утром пришли забирать его, но забирать можно было только труп. Вся деревня провожала его гроб в последний путь.

ВТ.