ВОХРовские аборигены. 4 часть

На фото заядлые грибники тётя Зоя и дядя Боря. 60-е годы.



       Но жизнь продолжается... И после этих грустных воспоминаний очень хочется вспомнить что-нибудь повеселее о жизни в лагере. Вот я и вспоминаю.Когда все расходились по домам, то лагерь охранял сторож. А сторож выглядел так: маленькая старушка, очень добрая и разговорчивая, часто рассказывающая нам о своей жизни. На закате солнца она выходила на улицу, предварительно открыв окно, чтобы был слышен телефон, садилась на лавочку перед входом и что-то вязала. Однажды, как только начало смеркаться, мы, без всякого злого умысла, решили над ней подшутить. Подкравшись незаметно к мачте с флагом, мы подняли его, как на линейке. Сделали своё дело и попрятались под кустами. Когда старушка увидела развивающийся флаг, то всплеснула руками и побежала на трибуну.  Но не было у нас тогда фотоаппарата, а жаль! Кадр получился бы, что надо! Стоит бабушка, гордо и высоко подняв голову, только что пионерский «салют» не отдаёт, и торжественно спускает флаг, а вокруг ни души. Только она его опустила и привязала, зазвонил телефон. Пока она разговаривала, мы опять за своё. Бабушка снова к трибуне, что-то бормоча себе под нос, видимо ругаясь. Когда она во второй раз спустила флаг, то крикнула в темноту, что вызовет милицию, если мы будем хулиганить. Она нас, конечно, не видела, но прекрасно обо всем догадалась. Потом подумала, отвязала флаг и унесла в лагерь, от греха подальше. Из-за отсутствия интереса, мы разошлись по домам. А на следующий день она нас всё пытала, кто это  над ней так насмехался. Долго зла она на нас не держала, потому что понимала, что это обычные детские шалости. Вот такая весёлая жизнь у нас была.
      Но я не хотела бы, чтобы кто-то подумал, что мы только и делали, что развлекались, отдыхали и шалили. Конечно, нет. У каждого из нас было много обязанностей по дому: убраться в квартире, погладить белье, помыть посуду, вскопать грядки на огороде или выдернуть сорняки. Всё это мы как-то успевали делать в промежутках между гуляньями. Бывало, что мама разбудит нас рано утром и скажет: «Ребята, денег нет, есть нечего. Ну-ка, сбегайте  за грибами». Мы корзинки в руки и по утренней росе бежим в лес. Часик побегаешь по лесу, проснешься до конца, заодно и лесных ягод поешь, и грибов принесешь на первое, и на второе. А сколько грибов в то время было!
То, что сейчас является дорогим деликатесом, белые грибы и лисички, мы ели, чуть ли ни каждый день.
На засолку шли в основном грузди и чернушки. А чернушки были такие, что шляпки закрывали ведро, как крышкой, и ни одного червяка. Помню, как однажды, мы с двоюродным братом Андреем нашли гигантский подосиновик. Таких грибов в своей жизни я больше не встречала. Размером он был около полуметра, огромная красная шляпка и длинная крепкая ножка. Андрей нёс корзинку, уже наполненную грибами, и положил этот подосиновик сверху, похвалиться то хочется. К нам привязался какой-то грибник. Он, видимо, не мог пережить, что такая находка досталась не ему, и всё уговаривал нас выбросить этот гриб, мол, зачем нести такую тяжесть, всё равно дома увидим, что он червивый, и выбросим. А Андрюшка шел и гундосил себе под нос: «Ну, щ-щ-щас, жди, выбросим! Мы выбросим, а он поднимет! Ха!»  Мы так и не поддались на уговоры, и дядька, горько вздохнув, от нас отстал. Гриб оказался чистеньким, даже есть его было жалко.
    Лето – прекрасная, весёлая пора. Кроме тех занятий, о которых я уже рассказала, было еще одно – катание на велосипедах. Те семьи, где материальный достаток был немного выше, могли себе позволить новый велосипед. Но в основном все катались на стареньких, с залатанными и перелатанными камерами. А у кого-то и вообще их не было. Тогда все катались по очереди или сажали «безвелосипедного» на багажник. Ко мне велосипед, дамский, без рамы, «приехал» из Рязанской области. Мои двоюродные сестры Ира и Маша выросли, и дядя Вася, папин брат, решил их велосипед подарить мне. Отправляли его в багажном вагоне. Папа в это время был в командировке, поэтому получать багаж пришлось маме. Теперь уж и не знаю, как она его довезла с Павелецкого вокзала до Северного, то ли  попутку поймала, то ли на такси. Но то, что от Дмитровского шоссе она его везла, буквально на ободах, потому что все шины были сдуты, это я помню точно. Заметив, как из-за поворота вышла мама с велосипедом, которую  весь день с нетерпением ждала, я аж взвизгнула от радости, и побежала ей навстречу.  Мама таких эмоций почему-то не испытывала. Она была очень усталой и ругала всех: и длинную дорогу, и жаркую погоду, и даже дяде досталось за доброе дело, мол, надо же додуматься, велосипед посылкой отправлять. Но, увидев, как радуюсь я, она улыбнулась и вручила  подарочек мне: «А теперь вези сама». Я была так счастлива, как будто мне подарили новенький автомобиль, даже не замечая, что моё средство передвижения подскакивает на каждом камушке. Много лет он прослужил мне верой и правдой, за что я так благодарна своим родственникам из Михайлова, потому что новый велосипед мне бы не купили никогда. Для нашей семьи такая покупка была очень дорогой. На велосипедах мы объездили все окрестности: Долгопрудный, Троицкое, Грибки, Виноградово, заливчик на Хлебниковском пляже. Сейчас со страхом понимаю, что опасность подстерегала нас на каждом шагу, потому что, то, как ездили мы, вполне могло окончиться несчастным случаем.
       Помню, как однажды на мой велосипед уселись сразу трое. Я, стоя на педалях, а позади мои подруги: Валя Соломатина на сидении, а Оля Гнитиенко, как самая легкая, на багажнике. Мы катились с ветерком около «Культтоваров». Вдруг я услышала милицейский свисток и резко затормозила, девчонки чуть не попадали с велосипеда.  Был у нас тогда в посёлке участковый милиционер по фамилии Челюк, думаю, старожилы его хорошо помнят. Подошел он к нам и строго сказал: «Ну что, барышни, катаетесь? А если под машину попадете, сразу трое? Как ваши фамилии, протокол буду составлять!», и достал для важности свой блокнот. Мы перепугались не на шутку и дали обещание, что больше так делать не будем. Правда, сейчас, за давностью лет, не могу утверждать, что мы это обещание выполнили, потому что было еще столько приключений, связанных с поездками на велосипедах по ближайшим окрестностям нашей малой родины.

     Очень большой неприятностью было – заболеть летом.   Зимой это понятно, зимой холодно, легко простудиться. А вот летом, когда на улице жара под 30 градусов, а температура тела  под 40, это уж никуда не годится. Я все «прелести» этого состояния испытала на себе, и по собственной глупости. Однажды у меня оказалось в кармане 50 копеек, на то время для ребенка очень большое состояние. Не помню, откуда они у меня взялись, то ли накопила, то ли кто подарил, но этими деньгами я могла сама распоряжаться. На них можно было купить карандаши, либо толстую тетрадку для песенника, или большую шоколадку, или целый месяц ходить в кино по выходным. Но я пошла другим путем. На площадке, между продуктовым магазином и столовой стояла палатка, в которой продавали мороженое.

Наше поколение прекрасно помнит не только вкус того, настоящего мороженого, но и цены на него. Молочное – за 9 копеек, сливочное и эскимо на палочке – за 11, фруктовое в брикетах – за 15, сливочное в вафельных стаканчиках с розочкой – за 19, ленинградское с орехами – за 22,  «Лакомка» - за 28, большие брикеты сливочного мороженого – за 48 копеек. В 90-е годы прошлого века цены на любые товары росли, как на дрожжах. Часто, покупая большой брикет, я говорила продавщице: « Ну, вот это, за 48 копеек». Если мы с продавщицей были примерно одного возраста, то она сразу понимала, о чем речь, и, улыбаясь, протягивала мороженое. Если же за прилавком стояла молодая девушка, то она удивленно смотрела, и тогда улыбаться и говорить более конкретно приходилось мне. Каково же было мое удивление, когда через несколько лет на прилавках появилось мороженое, которое теперь так и называется: «48 копеек». Видимо, «генетическая память» советского периода мучила не только меня, и производители мороженого решили облегчить взаимопонимание продавцов и покупателей. Вот если бы еще и вкус того мороженого вернули! Но я что-то отвлеклась от темы.
       Самым дешевым было фруктовое мороженое в бумажных стаканчиках, к которым ещё прилагалась деревянная палочка, и стоило оно всего 7 копеек. На мой взгляд, это было самое вкусное мороженое. Во всяком случае, в такую жару, кисленькое и холодненькое есть было очень приятно. На свои кровные 50 копеек я купила шесть или семь штук фруктового мороженого, клюквенного и вишневого, взяла одну палочку и пошла на сквер. Села я на лавочку и принялась есть. Я, вообще-то, не жадная, и если бы со мной была хоть одна подруга, я бы, конечно же, поделилась. Да и болеть вдвоём было бы не так обидно. Но, к сожалению, я была одна. Первые несколько штук я съела одним махом, стаканчики то маленькие. Потом ела, потому что жалко было оставлять. Оставшееся я просто выпила, так как на такой страшной жаре мороженое таяло на глазах. С чувством выполненного долга я вернулась домой, а к вечеру слегла с ангиной. Пришедшая на следующий день Целиканова Нина Александровна спросила своим бархатным голосом: «Танечка, да как же ты так смогла простудиться, лето ведь на дворе? Наверное, холодной водички выпила?»  «Угу» - соврала я хриплым голосом. Много лет я на фруктовое мороженое смотреть не могла, не то, что есть. Но в том, что я тогда заболела, были и свои плюсы: я научилась вязать. Сначала связала кукле шарфик, затем шапочку. Так, петелька за петелькой, приходило умение создавать что-то своими руками. В дальнейшей жизни это очень пригодилось.
       А на другое лето я  опять заболела. Симптомы моей болезни, головные боли, частые головокружения, очень напугали родителей. Но когда сделали обследование, то определили, что у меня очень низкий гемоглобин. Нина Александровна буквально в приказном порядке направила меня в больницу, хотя я категорически сопротивлялась. «Обычными витаминами и уколами тут не отделаешься. Срочно нужны внутривенные вливания» - услышала я её разговор с мамой. Я из пальца то всегда боялась кровь сдавать, а тут услышала про вены, и мне совсем худо стало. Но пришлось подчиниться. Эту историю я запомнила потому, что медперсоналу тогда пришлось со мной туго. Дело в том, что у меня не оказалось вен. Они так и говорили: «Да у этого ребёнка совсем нет вен!» Собственно, так про меня врачи говорили всегда, и говорят по сей день, когда приходится делать эту неприятную процедуру. Уже во взрослой жизни, особенно когда я ждала детей, и кровь надо было сдавать почти каждый месяц, из всей поликлиники с моими венами мог справиться только Колобухин Валерий Павлович. Он поднимался из кабинета хирурга в процедурный, уникально быстро брал у меня кровь из вены и... обратно на приём. До сих пор все жители Северного вспоминают его только добрым словом, потому что он настоящий доктор, всегда готовый прийти на помощь.
А в то время, когда я была ещё девочкой, также мастерски  эту работу могла делать  Митрофанова Анна Ивановна, детская медсестра. Но, когда я заболела, Анна Ивановна была в отпуске. А так как жила она  недалеко от больницы, на 1-й линии, то её позвали на помощь. Мне назначили десять уколов через день, и она, только ради меня, бросала свои личные дела, хотя по закону могла бы этого и не делать. С шутками и прибаутками Анна Ивановна поглаживала мою руку: «Ну-ка, поработай кулачком». Я не успею и пискнуть, а она уже говорит радостное слово: «Вот и всё!»
От  такого доброго лечения я быстро пошла на поправку, и месяц, проведенный в больнице, ничем отрицательным не запомнился. Ко мне каждый день приходили родственники, подруги, мы гуляли на территории, почти, как дома. Я очень любила возиться с малышами, которые на время лечения остались без родителей.
У меня даже сохранилось несколько фотографий, которые сделал чей-то папа и потом подарил их мне. Глядя на них, я с благодарностью вспоминаю то время и тех людей.
Я совершенно не помню, как провожали на службу в Советскую Армию моего старшего брата Юру, а вот как он вернулся оттуда, это я запомнила хорошо. Дело в том, что призвали его ещё тогда, когда мы жили в бараке, на ДОКе, а пришёл, когда мы на ВОХРе совсем обжились. В те времена солдаты служили по три года, а если учесть, что он ещё служил и в ГДР, то можно понять, что оттуда, даже за хорошую службу, приехать в отпуск было очень проблематично.
Он нам часто писал, специально для меня присылал немецкие открытки в конвертах без марки. Даже сохранилась одна открытка, подписанная для меня братом. Брата уже нет с нами, а я до сих пор помню номер его полевой почты. 
Юра был очень отзывчивым и внимательным человеком. Зная, что встречать его соберется вся наша многочисленная родня, он приготовил подарки из далекой страны для всех. Он привёз, конечно, много различных вкусностей, которые у нас не выпускались. Жевательные резинки и жевательный мармелад, карамельки в разноцветных фантиках, фигурное печенье и фигурный шоколад. Но больше всего я обрадовалась переводным картинкам, которые потом переводила на обложки дневника, тетрадей, учебников. Эти картинки очень отличались от наших, советских. Их стоило только чуть-чуть смочить водой, и изображение переходило на новое место, как полиэтиленовая плёнка. А наши надо было сначала опустить в теплую воду, где они скручивались в трубочку, а потом наложить изнаночной стороной, и тереть, тереть пальцем, пока бумага не сойдет с картинки. Очень трудоёмкий процесс, и часто бесполезный, потому что картинки могли просто расползтись и порваться. Я была сказочно рада этому подарку. Помню, как мне не хотелось делиться этими переводилками с двоюродной сестрой Надей, но пришлось сделать над собой усилие. И это тоже воспитание.

Самому младшему двоюродному брату Вовке Юра привёз водяной пистолет, диковинная для нас тогда игрушка, и немецкую губную гармошку. Помню, что пистолет был ярко-желтого цвета, и Вовка пускал из него струю во всех, кто попадался у него на пути. «Перестреляв» всех в квартире, он выбежал на улицу, и из-за угла дома или дерева неожиданно выскакивал перед прохожими и кричал: «Руки вверх!», не забывая окатить водой. В общем, пистолет у него пришлось конфисковать. Потом он увёз его домой. А если учесть, что жили они в подмосковном военном городке, то там это «оружие» как раз пришлось кстати.
Брату Саше Юра привез в подарок «хипповую» шелковую рубашку, такую яркую и разноцветную, на которой были изображены зарубежные почтовые марки разных стран. Эту рубашку Сашка носил много лет, пока совсем из неё не вырос, но она совсем не полиняла за эти годы.

А сестре Люсе он привез туфли-лодочки на шпильке. Я так жалела, что ещё маленькая, и не могу носить такие очаровательные туфли. Вспомнив всё это, я вспомнила и день, когда Юра вернулся.
      Люся пришла домой к вечеру, и мы решили сделать ей сюрприз. Она, конечно, знала, что срок службы у брата уже закончился, и он вот-вот должен вернуться, но точную дату не знал никто. В общем, поставили мы туфли на стол, а Юрка спрятался в стенном шкафу. Я говорю хитренько: «Люсь, а Люсь, смотри, мама тебе какие красивые туфли купила».  А мы все стоим и глупо улыбаемся. Подошла она к столу, посмотрела туфли, взглянула на коробку, потом огляделась вокруг и со словами «Юрка…Юрка…» «грохнулась» в обморок. Юрка выскочил из шкафа и стал бить её по щекам. Когда она пришла в себя, то вцепилась в него и долго плакала. Потом, успокоившись, она сказала: « Я что, глупая? Да я по коробке сразу поняла, что туфли немецкие!»