ВОХРовские аборигены. 8 часть

Бесплатное папино такси со стрелой.
Папа, как всегда, с гармонью.


Еще раз о памяти. У каждого человека есть свои личные воспоминания. Кто-то помнит то, чего не помню я. Но даже если и забудутся какие-нибудь эпизоды из того далёкого времени, то обязательно найдётся человек, который заставит пошевелить «серым веществом», для того, чтобы взять «с полки» именно то, что нужно.
     Как-то, идя с остановки, я увидела издалека идущую мне навстречу женщину. Что-то очень знакомое, но  далёкое, напомнила мне она. А когда мы с ней встретились, то, конечно, узнали друг друга, хотя обе внешне очень сильно изменились. Это была моя вохровская подруга Таня Власова, которая  давно не живет в Северном, и которую я не видела уже много-много лет. Остановившись на дороге, мы с ней долго разговаривали, рассказывали друг другу о своей жизни, о детях. Потом стали вспоминать жизнь на ВОХРе.
    « А ты помнишь, как мы с тобой познакомились?» - вдруг спросила меня Таня. А я не помнила. В моей голове этот эпизод как-то не отложился, а вот её память держала его все эти годы. «Не успели мы занести в новую квартиру вещи, как звонок в дверь - засмеялась Таня. - Мама пошла открывать, а на пороге ты стоишь и в квартиру заглядываешь». «А ваша девочка гулять выйдет?» - спросила я Танину маму, которую, как и мою, звали тётя Маша. Была зима, и я пригласила Таню: «Пойдём с беседок в сугробы прыгать?»  «Пойдем!» - радостно согласилась она. Так началась наша вохровская дружба.
     Вспоминая эту дружбу, я вспомнила и то, как Таня хорошо пела «Оранжевую песню». По телевидению и по радио её исполняла маленькая симпатичная грузинская девочка Ирма Сохадзе. Мы все напевали эту песенку, но у Тани, с её звонким голосом, получалось не хуже, чем у юной певицы. В то время выходил ежемесячный музыкальный альбом «Кругозор», в который издательство помещало несколько грампластинок с современной музыкой, песнями, репортажами. Пластинки были мягкие, голубого цвета, и их надо было вырезать из журнала. В каждом доме можно было найти такие пластинки, не очень ровно обрезанные и постоянно мнущиеся. У кого-то была одна из таких пластинок, где Ирма Сохадзе пела не только «Оранжевую песню», но и несколько других. Одну песню она исполняла на индийском языке. Так вот, Таня и выучила эту песню. Естественно, индийского языка она не знала, а пела лишь то, что расслышала на пластинке, не зная, о чем поет. Если бы какой-нибудь индус вдруг случайно попал бы к нам на ВОХРу, и услышал это «творчество», то, навряд ли что-либо понял. Помню, что эту песню она потом исполняла на проходившем в нашем вохровском пионерском лагере фестивале, и даже, кажется, заняла одно из первых мест. До сих пор в голове осталось несколько слов, а точнее сказать, непонятных словосочетаний из этой  песни, которые мы переписывали с пластинки, и постоянно спорили, чуть не ссорясь, как это правильно надо петь. Сплошная тарабарщина, но у Тани это получалось так здорово!

    Раньше, до того, как в эту квартиру на первом этаже въехали Власовы, там жила семья Заломовых. И росли в этой семье три девочки. Старшая, Наташа, которую сейчас мы все знаем как нашего доктора, Калинкину Наталью Анатольевну, старше меня на несколько лет. Помню, как она назидательно, будто воспитательница в детском саду, учила своих младших сестренок, Таню и Леночку, а заодно и тех, кто с ними дружил, уму-разуму. Я дружила с Таней, так как мы были почти ровесники, а Леночка, естественно, как хвостик, бегала за нами. А отличало всех трёх девочек то, что они никогда не ходили растрепанными. Все они имели длинные волосы, которые всегда были заплетены в аккуратные косички, независимо от времени суток. Я им так завидовала! И всегда удивлялась, как это они успевали по утрам и в школу вовремя собраться, и косы заплести. То ли они сами научились этому ремеслу, то ли им, всем троим,  заплетала их мама, Римма Михайловна? Даже сейчас, по прошествии стольких лет, встречая кого-нибудь из них, можно убедиться, что привитая девочкам в детстве, и совсем не лишняя для взрослой женщины привычка, осталась по сей день. Конечно, сейчас это уже не косички… У меня с этим делом всегда были проблемы. Я могла заплетать чужие косы, а вот свои собственные меня никак не слушались. А так как утром в нашей семье все собирались по своим делам одновременно, кто на учебу, кто на работу, то, естественно, заплетать косы мне приходилось самой, за исключением каких-либо торжественных случаев. Тогда меня заплетала мама или сестра Люся. Пока добежишь до школы, ленты уже выскочили. И перед уроком подружки-одноклассницы на скорую руку помогали их снова вплетать в непослушные волосы. Чуть повзрослев, я перешла на «хвостики» и резиночки. Так мороки меньше. И только окончив школу, я начала делать стрижки, «химии» и прочие издевательства над собственными волосами.

     Когда Заломовы переехали с ВОХРы, я, конечно, была расстроена. Две мои подруги, Оля Гнитиенко и Валя Соломатина, жили, одна в соседнем доме, другая -  в соседнем подъезде. А тут, несмотря на любую погоду за окном, будь то трескучий мороз или сильный дождь, мы с Таней могли всегда играть, бегая в тапочках по подъезду, то она ко мне, то я к ней. Я так обрадовалась, что у новых жильцов тоже есть девочка, и поэтому скорей побежала знакомиться. А когда я узнала, что эту девочку тоже зовут Таней, то обрадовалась ещё больше.

     Вообще, на два вохровских дома было что-то много Тань. Однажды мы, девчонки, решили играть в футбол. В одной команде объединились Тани всех возрастов, а в другой все остальные. Наша команда так и называлась: «сборная команда Тань». Мы бегали за мячом, как сумасшедшие, ссорясь и ругаясь, так как совершенно не знали правил игры. Ввиду нашего непрофессионализма, команды просуществовали недолго, и мы снова перешли на «девчачьи» забавы.
       Имея в одной комнате три огромных окна, два на одну сторону леса, и одно – на другую, как в круговой панораме, хочешь - не хочешь, а начнешь фантазировать, что-то сочинять, о чем-то мечтать. Если спишь на диване, у тебя перед глазами одно окно, если на кровати, то два. А если на полу, то, вообще, можешь ложиться, как тебе вздумается. В зависимости от времени года и направления ветра, очертания ночного леса менялись до неузнаваемости. Ёлки, березы и осины принимали то вид добрых великанов, то страшных монстров, которые своими «ручищами», благодаря порывам ветра, пытались дотянуться до моих окон. Я хорошо запомнила один эпизод, связанный с таким созерцанием.

       Однажды я никак не могла уснуть, потому что за окном была такая красота!!! Была уже весна, но снег на деревьях ещё лежал и сверкал на фоне огромной, почти красной Луны, зависшей прямо на уровне леса. Мама сняла в стирку красные плюшевые шторы, а на окнах осталась одна тюль, сквозь которую я  и любовалась природой, о чем-то мечтая, сочиняя стихи. В доме стояла тишина, потому что все спали.

       Рядом с окном у нас был «музыкальный» угол. Слон, который иногда кому-то наступает на ухо, в нашей семье не обитал. Папа, совершенно не зная нотной грамоты, мог за несколько минут на любом музыкальном инструменте, будь то детское или настоящее пианино, балалайка или гитара, баян, аккордеон, и уж тем более гармонь, подобрать любую мелодию просто по слуху. Да, гармонист он был от Бога! Мама неплохо пела. Они очень хотели, чтобы мы, их дети, по настоящему учились музыке. Люся и Саша учились в нашей поселковой музыкальной школе. Сестра – на аккордеоне, брат – на баяне. До сих пор помню, как Сашка долго разучивал музыкальную пьесу, которая называлась «Ехал казак за Дунай», а я тогда болела, и мне было очень грустно. Впоследствии, как только я где слышу эту мелодию, так те ощущения возвращаются снова и снова, слёзы подступают к глазам, и даже горло начинает побаливать. А теперь, когда Саши уже нет, то к этим ощущениям прибавляется еще и боль в сердце. Проучившись несколько лет, они бросили это занятие, хотя играть научились прилично. Родители, конечно, очень расстроились, что они не довели дело до конца, не получили аттестаты об окончании музыкальной школы. Да и лишних денег у нас никогда не было, а музыкальные инструменты и тогда стоили недешево. Мама и папа мне часто говорили: «Танюшка, хоть ты иди музыке учись. Мы тебе пианино купим». И знаю, что купили бы. И есть, и пить бы перестали, но купили, если бы я захотела. Я представляла, как они купят пианино, потратят бешеные деньги, а мне, как брату с сестрой, надоест. Что тогда будет с родителями? Я не была до конца уверена в своём стойком желании учиться музыке, а родители не настояли. Мне всегда больше нравилось петь, чем играть на музыкальных инструментах. В детстве я пела в школьном хоре, в молодости участвовала в художественной самодеятельности. Однажды даже тот коллектив, в котором я занималась, записывали на всесоюзном радио, и в нескольких песнях я солировала. Но на серьёзном уровне я никогда не занималась музыкой. Теперь остаётся только пожалеть об этом неправильном своём шаге. В общем, пианино в нашем доме так и не появилось, а  в  «музыкальном» углу сначала лежал Люсин аккордеон, на нём – Сашин баян, на баяне – папина  гармонь, и завершала эту «пирамиду», стоящая на гармошке и прислонённая к стене, гитара, на которой брат играл с большим удовольствием, чем на баяне.

     Так вот, лежу я, мечтаю, сквозь тюль любуюсь Луной и лесом, что-то сочиняя. Но вдруг поняла, что тюль мешает моему творческому процессу, и решила тихонько её отодвинуть. Но, к сожалению, тихонько не получилось. Сейчас каких только нет карнизов для штор, выбирай любые, даже есть на пульте управления, как у телевизора. А в то время выбор был невелик, и в основном многие делали карнизы на заказ, из дерева. Такие круглые палки по длине окон, покрытые лаком, а по краям надевались фигурные набалдашники, которые цеплялись за крючки в стене. Для того чтобы постирать шторы, надо было снимать и палки, потому что большие пластмассовые кольца были к шторам пришиты. В общем, техника на грани фантастики. Дернула я один раз за тюль, но там, наверху, что-то застряло. Дернула второй – опять неудача. Тогда я решила встать повыше, и залезла на спинку дивана. Попробовала ещё раз, но видно переусердствовала: палка соскочила с крючков и с трехметровой высоты с ужасным грохотом свалилась прямо на нашу «музыкальную пирамиду». В общем, палка задела гитару. Гитара, падая, прошлась струнами по гармошке. Гармошка, падая, жалобно растянула свои меха и упала на пол. Баян что-то пискнул немного, но устоял. Молчал только один аккордеон, как самый широкий и устойчивый. В это время неожиданно включился свет – это проснулись домашние. Они ошалело смотрели на меня, а я так и осталась стоять на спинке дивана. « А что это было?» - примерно так, как герой из известного кинофильма «Особенности национальной охоты», спросили они меня хором. «Да я хотела Луну посмотреть, а тюль мешает» - робко ответила я, предполагая, что сейчас получу взбучку. Видимо, убедившись, что все живы и здоровы, мама сонно вздохнула: « Ладно уж, всё равно я тюль к Пасхе стирать собиралась. Зато теперь не надо на такую высоту лезть». И все пошли досыпать. А я такая радостная, что мне теперь ничто не мешает, ещё долго смотрела и на лес, и на Луну, и даже к утру сочинила стихотворение:
 
Ярко мерцают звёзды,
На небе светит луна,
Дом освещая сквозь окна.
В доме стоит тишина...
 
Кто-то сквозь сон бормочет,
Кто-то вздохнёт с тоской,
Кто-то перевернётся,
Кроватью скрипя под собой.
 
Старушка устала за день,
Теперь она крепко спит,
И снится ей: на поляне
Она молодая сидит.
 
Кругом васильки, ромашки,
Плетёт она венок из них.
И никак не может дождаться,
Когда же придёт жених.
 
А наяву она стара и некрасива,
И тот жених ей мужем был давно.
Но пуля на войне его скосила,
И четверть века уж она живёт вдовой.
 
А на руках осталось пять детишек,
Да все девчонки. Вот горе Бог послал!
С парнями то куда бы было проще,
Ведь каждый понемногу б помогал.
 
На них надень рубашку, шаровары,
И бегают полгода босиком.
А тут чуть подросла, так ей давай наряды -
Сапожки, юбки, блузки с вышитым цветком.
 
Но что сейчас тужить, ведь как-то воспитала,
И внуков-правнуков у ней полно.
Чего б и вам от сердца пожелала.
Но часто снится сон ей все равно:
 
Сидит она на поляне,
Ей семнадцатый год идет,
И из разных цветов полевых
Себе красивый венок плетёт.
 
Как была тогда жизнь беспечна!
И цвела она ярким цветком.
...Но цветёт она и сейчас,
Хоть с засохшим уже лепестком.
 
Вот такое стихотворение получилось у меня в ту ночь. Даже самой сейчас странно, что я, в двенадцать лет, сочинила эти строки на такую серьезную житейскую тему. Видимо, какие-то рассказы родителей, их воспоминания, послужили толчком для подобного творчества.