Кто такой Сабонис

Как-то мы, я и мой шеф, профессор психиатрии, летели из Узбекистана в Литву для участия в научной конференции. В самолёте нам попались места, где пассажиры вынуждены сидеть лицом к лицу, уткнувшись ногами друг в друга. Мeня спасали мои скромные габариты. К тому же мой сосед напротив, улыбчивый молодой человек, сделал любезность, вытянув свою длиннющую ногу в проход и облегчив тем самым мою участь. Хотя колено его другой ноги маячило в опасной близости от моего носа, жить было можно.

Шефу, которому в недавней поездке по Стране восходящего солнца, японцы, принимая его за борца Сумо, оказывали традиционные знаки внимания, на этот раз почестей ждать не стоило. На его долю выпала хмурого вида дама с телесами, весьма далёкими от миниатюрных фигурок японских гейш. Определить её возраст было несложно. Он и так предательски выпирал сквозь солидный слой макияжа и подтверждался манерой одеваться. Было очевидно, что дама упорно не желает расставаться с модой давно канувшего в Лету "кримпленового" века. Ярко-красный цветок, пришпиленный у виска к отливающим сталью локонам её видавшего виды парика, навевал грустные мысли о скоротечности молодости и тщетности попыток остановить неумолимый ход времени.

Некоторое время шеф и дама предпринимали отчаянные попытки обустроить свои ноги в тесном пространстве между сидениями. Вскоре дама на ломаном русском языке с прибалтийским акцентом начала довольно громко выражать своё неудовольствие, беззастенчиво прохаживаясь по внешности шефа. К моему изумлению, она обнаружила  хорошее знание блатного фольклора, пересыпая тираду словечками и оборотами, которые и меня, имеющего опыт работы в зоне, ставили в тупик. Дамочка, видать, попалась образованная.

Как все тучные люди добродушный по натуре, шеф обиженно сопел, бормотал извинения и ёрзал, пытаясь удлинить привязной ремень, который и так уже был растянут до предела.

Я предложил даме поменяться со мной местами, но она не удостоила меня и взглядом. Возможно, она уже оценила размеры ног моего соседа и решила про себя, что хрен редьки не слаще. Нам же она заявила, что не собирается никому уступать своего места, принадлежащего ей по закону, и начала разглогольствовать о свободах и правах человека. Вероятно, она имела в виду своё право занимать место согласно купленному билету. Следуя правилу "женщина права, даже если не права", я должен был признать, что, действительно, в данной ситуации это её право грубо попиралось массивными ногами шефа.

Несмотря на незавидное положение дамы, нельзя было не посочувствовать и шефу. При внешней невозмутимости он был чувствителен даже к безобидным шуткам в адрес своей экстраординарной внешности. А охотников подшутить хватало везде и особенно в нашей психиатрической среде. Шеф пытался отвечать на остроту остротой, но его шутки выходили такими наивными и неуклюжими, что сами становились очередной мишенью для зубоскалов. И шеф смирился. Он страдал молча, стараясь не выдавать переживаний наружу. К его чести, это у него получалось довольно неплохо... до сих пор.

Шутки шутками, их пережить можно. Но наша-то соседка не шутила. Её напор был столь бесцеремонным, что на шефа было жалко смотреть. Он продолжал делать вид, что занят ремнём, однако руки его тряслись отнюдь не мелкой дрожью. Очевидно, его самым большим желанием было – приземлиться как можно скорее.

Но наш полёт только начинался. И по мере того как самолёт взмывал в холодное небо, атмосфера внутри него всё больше накалялась. Наша свободолюбивая соседка, завершив правозащитную часть своего выступления, вторглась в область биологии. Для начала она сравнила шефа с надутым индюком. Взглянув на шефа, я пришёл к выводу, что в данный момент это сравнение не соответствовало реальности. Можно было бы согласиться с тем, что шеф напоминал большую и печальную птицу, но только не самодовольного индюка. Затем дама почему-то упомянула жирафа. Что она нашла общего между шефом и длинношеим животным, неясно. Возможно, в пылу атаки она просто ошиблась адресом, имея в виду не шефа, а моего долговязого соседа.

Наконец, она обозвала шефа неуклюжим медведем и попала в самое яблочко. Среди коллег он был известен под прозвищем "Винни Пух". Его сходство с популярным героем мультфильмов было поразительным. Только шеф был очень большим Винни Пухом. Да и проблем у него было несравненно больше. Бельё для себя он не всегда мог подыскать даже в магазине "Богатырь". Стулья угрожающе трещали под ним, и он приобрёл привычку проверять их на прочность. Когда же, вопреки мерам предосторожности, стулья разлетались в щепки - бывало и такое - шеф сконфуженно бормотал: "Это был не мой стульчик".
            
На этот раз шеф явно уселся не на свой "стульчик". Дама заявила, что прежде чем впускать в самолёт таких монстров, их надо держать на голодной диете до тех пор, пока они не уместятся на одном сидении. Иначе беды не избежать.

К слову сказать, её последнее заявление было недалеко от истины. В одном из предыдущих полётов спинка кресла не выдержала тяжести шефа и обвалилась на пассажира, сидевшего сзади. Переполох был большой. Я не без доли злорадства вообразил нашу соседку на месте того бедолаги, но представив, чем такая авария могла бы обернуться для шефа, тут же унял фантазию. И того, что он имел сейчас, было более чем достаточно.

Дама входила в раж, расписывая телесные достопримечательности шефа всё более крепкими выражениями. Её голос рокотал как проснувшийся вулкан, и взрыв казался неминуемым. Надо было срочно искать выход.

И тут меня осенило. Я шепнул шефу, что есть идея как укротить нашу строптивую соседку. Единственное, что требуется от него, это – говорить как можно меньше, а лучше вообще не открывать рта. В другое время шеф, славящийся своей дотошностью даже среди психиатров, вытянул бы из меня все жилы, но сейчас он лишь взглянул на меня затравленным взором и безнадёжно махнул рукой. Я воспринял его жест как знак согласия и начал действовать.
          
– А вы знаете, кто сидит перед вами? – спросил я даму.
          
– Не знаю и знать не хочу, какой мне дела до эта? – она оборвала меня, в гневе коверкая русский язык ещё больше.
          
– Это – знаменитый спортсмен, чемпион по борьбе, – представил я шефа, хотя он не имел к спорту никакого отношения.

– Ну и что?! Я плеваю на таких чемпионов, – процедила она, делая устрашающий акцент на каждом слове.

Вперив в шефа хищно прищуренные глаза и вонзив покрытые лаком кровавого цвета ногти в поручни кресла, она поддалась всем телом вперёд, как тигрица перед прыжком. Это был откровенный вызов. Несчастный шеф совсем стушевался. Перспектива дуэли с разъярённой фурией его явно не прельщала.
          
Шеф, надо сказать, был не робкого десятка и умел сохранять самообладание при критических обстоятельствах. Был случай, когда наш пациент, каким-то образом сбежавший из буйного отделения, ворвался в кабинет шефа и, размахивая топориком, торжествующе заявил:

– Ага, попался, голубчик! Как ты смотришь на то, если я тебя порубаю на кусочки и съем?

– Хозяин – барин, – шеф пожал плечами и участливо спросил, – ну а соль-то ты хоть захватил? 

Пациент огорчённо хлопнул себя по лбу.
            
– Не расстраивайся, дружище, – успокоил его шеф, – я припас соль на всякий такой случай. Но вот как насчёт специев, горошка там, горчички, перчика? С перчиком-то вкуснее. А как ты относишься к зире?      
         
Когда поднятые по тревоге медработники заскочили в кабинет, они увидели шефа и пациента, мирно обсуждающих проблемы кулинарии.   
         
Психиатры знают, что успокоить их клиентов легче, чем не в меру разбушевавшихся нормальных людей. И наша соседка словно задалась целью лишний раз подтвердить это наблюдение. Она уже начала переходить от слов к делу, угрожающе размахивая руками над поникшей головой шефа.
         
Чувствуя, что моё вмешательство только подлило керосина в огонь, я тоже разволновался и не нашёл ничего лучшего, чем попросить даму не нервничать по пустякам. Это был просчёт, обычный для людей в подобных ситуациях, но непростительный для психиатра. Расплата последовала незамедлительно.   
         
– Что пустяк? Эта хам – пустяк?! Я не позваляю издеваться на меня! – визгливо вскричала она.

Дама заорала так, что не только наши соседи, но и пассажиры всего самолёта, услышали о "великих спортивных достижениях" шефа на поприще борьбы со "слабыми, беззащитными и доверчивыми женщинами", к коим, по-видимому, она причисляла и себя.

Гневно сверкнув глазами в мою сторону, она не преминула упомянуть и о всяких там сомнительных типах, которым впору в камере у "параши" сидеть, а они крутятся вокруг чемпионов, как мухи вокруг кучи дерьма... Приведенные выражения были самыми приличными из того, что эта милая особа выплеснула на нас.
         
Пассажиры с любопытством наблюдали за сценой и оживлённо обсуждали происходящее. К нашему огорчению, симпатии зрителей были явно не на нашей стороне. Кто-то запустил камешек в огород шефа, вызвав всеобщий хохот. Шеф съёжился, вдавился в кресло и уже не казался таким громадным, как прежде. Время от времени он исполобья поглядывал на меня и укоризненно качал головой. Да я и сам сильно пожалел, что так неосмотрительно затеял опасную игру. Но отступать было поздно, да и некуда. Пока стюардесса, привлечённая шумом баталии, соображала, что делать, я, собравшись с последним духом, выложил свой козырь.
         
– А вы знаете, – громко заявил я как можно спокойным голосом, хотя сам уже не верил в успех, – что этот человек – близкий друг Сабониса?! А вы знаете, что у Сабониса день рождения? Так вот... к вашему сведению... Сабонис пригласил его...
         
Последние слова прозвучали в почти полной тишине, которая установилась после первого же упоминания имени Сабониса. Лишь дама ещё продолжала ворчать, но её бухтение представляло не больше опасности, чем треск остывающей печурки. Все как-то сразу потеряли к ней интерес.

В центре всеобщего внимания остался только шеф. Пассажиры приподнимались со своих мест, чтобы взглянуть на друга Сабониса. Посыпались вопросы. Шеф собрался было отвечать, но я перехватил инициативу, заявив, что все вопросы ко мне, так как мой друг не силён в русском языке. Шеф открыл рот, чтобы возразить, но я ещё раз в вежливой восточной манере напомнил ему о своей просьбе держать рот на замке.
            
Наконец и дама замолкла. На её лице впервые за время полёта изобразилось подобие ума, а точнее, недоумения. Через мгновенье выражение растерянности сменилось восторженной улыбкой (ещё та актриса!), и дама воскликнула:
          
– Неужели вы друг Сабониса! Ах какая прелесть! 
          
Шеф испуганно взглянул на неё и что-то промямлил по-русски. Дама неожиданно легко для своего веса вскочила с места и по-свойски обняла шефа за плечи. По-видимому, она забеспокоилась как-бы не упустить пальму первенства в знакомстве с её стремительно набирающим славу соседом. Обращаясь к пассажирам, дама произнесла торжественную речь на литовском языке. Я уловил лишь магическое имя Сабониса. Аудитория одобрительно зашумела. Раздались аплодисменты.       
         
После этого началось нечто невообразимое. Многие пассажиры, покинув свои места, столпились вокруг нас. Каждый почитал за честь пожать руку друга Сабониса. Кто-то подарил шефу флажок, эмблему литовской баскетбольной команды, а кто-то даже протянул настоящий баскетбольный мяч. Шеф пытался отказаться, но дама вдруг ловко подхватила мяч, эффектно закрутила его на указательном пальце и подняла над головой шефа. Взрыв рукоплесканий потряс самолёт.

Встревоженная стюардесса тщетно пыталась восстановить порядок. Она вызвала на помощь пилота, но тот, выяснив в чём дело, тоже присоединился к общему ликованию. Пилот был литовцем и знал, кто такой Сабонис.
         
Я беспрерывно давал интервью от имени моего шефа, и это было непросто импровизировать на тему дружбы шефа и Сабониса. Всё шло гладко, пока мой долговязый сосед не заявил, что он баскетболист и на короткой ноге с Сабонисом. Я напрягся, ожидая нежелательных расспросов, но всё обошлось. Скорее всего этот парень был таким же "другом" Сабониса, как и шеф, и ему просто захотелось отведать кусочек от сладкого пирога славы.
         
Дама без умолку щебетала умилённым голоском. Навалившись всей своей массой на шефа, она ласково поглаживала его по голове. Краска на её сияющих восторгом глазах поплыла, парик сбился набок, бывший у виска красный цветок теперь задорно торчал на макушке и не вызывал меланхолических ассоциаций как прежде.

Эта роскошная парочка была бы достойна кисти Рубенса, если бы не ошеломлённый вид шефа. Держа в одной руке флажок, а другой отвечая на рукопожатия, он растерянно улыбался и мямлил слова благодарности на русском языке, начисто забыв о моём предупреждении.
            
Откуда-то появилась бутылка шампанского, но стюардесса категорически запретила открывать её, пригрозив штрафом. Она, очевидно, не была литовкой и не знала, кто такой Сабонис. Шампанское всё же открыли, и нам тайком были протянуты стаканы с шипящим напитком. Мы выпили за здоровье и успехи Сабониса. Празднование продолжалось в течение всего полёта.
          
Когда самолёт приземлялся в Вильнюсе, столице Литвы, стюардесса передала нам предложение пилота довезти нас на машине до Каунаса прямо к дому Сабониса. Шеф панически замахал руками, говоря на чистом русском: "Нет, нет... спасибо... у нас ещё в Вильнюсе есть дела". Я незаметно ткнул его в бок и он осёкся.
          
Тем не менее, шеф был прав. Хотя мы и собирались ехать прямиком в Каунас, где, по удивительному совпадению, должна была состояться наша конференция, злоупотреблять любовью литовцев к Сабонису было бы уж слишком. Да и встреча с самим Сабонисом вряд ли оказалась бы достойным венцом нашего триумфа. Ещё несколько пассажиров любезно предложило свои услуги, но для нас наступило время гладко выходить из игры.
          
Нас спасло то, что мы были налегке. Пока пассажиры ожидали в аэропоpту свои поклажи, мы поймали такси. Полдюжины новых литовских друзей, включая, конечно, даму, провожали нас до машины. Дама всё норовила поцеловать шефа, но ей это не удавалось до тех пор, пока она не подпрыгнула и, повиснув на шее шефа, притянула его голову вниз.

Наше прощание затягивалось. Водитель такси терпеливо ждал. Он был литовцем и знал, кто такой Сабонис. Наконец, после нескольких попыток мне удалось вырвать шефа из обьятий дамы, и мы уехали.
          
Теперь можно перевести дыхание и посвятить читателя в мой план. Тогда, в далёкие 80-е, Сабонис был лучшим баскетболистом Европы и одним из сильнейших центровых игроков мира. Зная, что литовцы больны баскетболом, нетрудно было догадаться, как они относятся к Сабонису. Он был истинным национальным героем Литвы. За неделю-две до нашего вылета из Ташкента я прочитал в газете о предстоящем праздновании дня рождения Сабониса. Я не запомнил ни точной даты, ни места намеченных торжеств. Возможно, к тому времени они уже прошли. Но я решил рискнуть.
            
Говорят, кто не рискует, тот не пьёт шампанского.
            
И шампанское искрилось в наших бокалах!

Шефа же я просил хранить молчание по той причине, что он, вопреки своей профессии, был довольно бесхитростным человеком и мог по простоте души испортить всю игру. Честно говоря, я ведь только хотел отвлечь внимание дамы от фигуры шефа. И не больше. Но что случилось, то случилось.
            
Всю дорогу от аэропорта до железнодорожного вокзала шеф не проронил ни слова. Это было необычным для него, большого любителя поболтать. И только в купе, когда мы остались одни, шеф шёпотом, словно опасаясь быть услышанным, спросил:
            
 – Kто такой Сабонис?
          
 

На снимке: В спорткомплексе Медисон Сквер Гарден - мировой баскетбольной Мекке. Здесь когда–то играл Арвидас Сабонис, а сейчас играет его сын Домантас Сабонис. Нью–Йорк. Фото автора.