Дом

Есть в самом начале культового фильма «Унесённые ветром» сцена: на закате отец говорит героине: «Красная земля «Терра» даёт тебе силы, ты её дитя, она – твоё». Эти слова применительно можно повторить применительно ко мне и этому месту… Здесь – моя земля. Моя малая родина. Мой дом. Дом моей души. Ни одно место я не ощущала так. Даже свою московскую квартиру. Она – рабочее место, библиотека, в какой-то мере – пост. Но не Дом. А здесь – Дом… И каждый раз, оставляя его до следующего лета, я прощаюсь с ним, как с живым существом, прощаюсь, как в последний раз, прощаюсь со всякой комнатой, а в заключении земно кланяюсь ему:
- До свидания, ваше величество Дом!
В чём власть этого места надо мной? В чём особая атмосфера его? Вряд ли поймёт это кто-либо, приехавший впервые. Да и проживший здесь долго не всякий поймёт. Ничего особенного нет здесь. Кроме одного: самые счастливые дни моей жизни прошли под этим кровом, под покровом этих лесов, на просторе этих полей. Каждая пядь этой земли пропитана воспоминаниями… Ушедшие мгновения, как и люди, никуда не уходят, оставаясь в нашей душе, в нашей памяти. Всё былое продолжает невидимо жить, и свет его воскресает в те моменты, когда память вступает в реакцию с местом. Место, как и память, сохраняет невидимые плёнки, на которых запечатлены дорогие сердцу мгновения, и отсюда является особая аура места, целебная, дающая силу.
Здесь отступает на второй план всё, во что до изнеможения погружена я в течение года: работа, политические дрязги, суета житейского моря… В руке моей появляется карандаш, и на бумаге возникают лица и фигуры… Меня всегда влекло к живописи, но она требует слишком много времени, сил и терпения, и до неё лишь месяц в год добираюсь я. Шумят перед окном старые яблони, стучат колёса поездов. На белых листах являются графические портреты – подстать серому дождливому пейзажу…
Но, вот, разведривается… Хлюпая сапогами, я бреду по поселковой дороге. Сколько стихов родилось на ней! Вот, и теперь роятся строки в голове, выстраиваются в стих, и я запоминаю его, чтобы, вернувшись занести в блокнот. Рдеют кисти рябин, рубинится калина, похожая на красную икру, взбрёхивают кое-где собаки. Из «гнилого угла», что на востоке, из-за лесной гряды ползёт косматая, страшная туча. Быть грозе! Я возвращаюсь домой, и вскоре уже заливает молоньёй небо. Молния не разрывает небосвод стрелой, а сияет ослепительными шарами сразу с четырёх сторон над самой железной дорогой, разбиваясь о неё, заливая всё небо призрачным светом, похожим на северное сияние. Грозы я не боюсь. Грозу я люблю, и, стоит разыграться ей, как меня тянет вон из дома. На крыльцо, увитое хмелем. Чтобы стихию эту разглядеть лучше, вобрать в себя, вдохнуть… Меня выгоняет с моего наблюдательного пункта только ливень, чьи капли хлещут так, что маленький козырёк навеса не в силах защитить меня.
Ночь. Гулко-гулко гудит гром со всех сторон, тёмные комнаты залиты мерцающим светом. Электричество отключилось, и я затепливаю лампаду перед иконами. Складень с образами Спасителя, Богородицы и Святителя Николая, Амвросий Оптинский, святая княгиня-мученица Елизавета, икону которой привезла я из Махры, благословение Лукиановой пустыни – Преподобный Лукиан и Рождество Богородицы… Бушует стихия за окном, а здесь, дома, перед ликами светлыми, перед лампадой трепетной теплом и покоем полнится душа, и рождается – молитва, единый вздох молитвенный:
- Слава Тебе, Господи, за всё! И да не будет воли моей ни в чём, но едино Твоя воля да исполнится!