Дом с балконом

Сегодня 8 Марта, Международный женский день. Все  мужчины Советского Союза спешат с букетами цветов поздравить своих женщин.  А я, крепко держа родителей за руки, перепрыгиваю через лужи. Мы тоже спешим – на день рождения к дяде Зеве. Такое у него смешное имя, у моего дяди, и вообще он очень смешной, наверное, поэтому он решил родиться восьмого марта, чтобы всех насмешить. Я видел дядю Зеву в кино. Папа сказал, что это актер Луи де Фюнес. Папа прав, потому что в жизни дядя Зева смешнее. Живет мой дядя с женой тетей Соней и двумя детьми на улице Саксаганского. Тетя Соня – сестра моего папы. Я люблю ходить к ним в гости. Мне пять лет, и я очень люблю, когда вкусно кормят. Когда невкусно – я не ем. А тетя Соня готовит так, что пальчики оближешь. Но это не самое главное…. Главное, что по улице Саксаганского ходит трамвай. Большой и красный. Звеня и гремя колесами, он изредка вышибает искры своими волшебными рогами. Но до трамвая мы путешествуем в метро. А метро мне не нравится. Честно говоря, я его боюсь. Все мои ночные кошмары связаны с метро: то вдруг у эскалатора складываются ступеньки, и я падаю, цепляясь за плафоны светильников, в пропасть. Просыпаюсь с ревом. То меня по темному туннелю преследует этот ужасный поезд-циклоп. Но и метро, и трамвай остались позади, я скачу через лужи, а впереди идет мой старший брат Ленька. Ленька очень смелый – он метро не боится. Задрав голову, я увидел балкон. Два гранитных дядьки держат его на своих плечах, мне объяснили, что их зовут Атланты, только я не знаю, имя это или фамилия. Мы пришли. Этот дом с балконом – цель нашего путешествия. Наконец-то! Тяжелая дубовая дверь, скрипя пружиной, отворилась, и мне сразу же пришлось штурмовать крутую лестницу, чтобы попасть на третий этаж. От резкого запаха недавней побелки я чихаю. Неприятный треск звонка. Двери распахиваются, и нас радушно встречают.
Зацелованный и затисканный, я усаживаюсь на подушку, ее специально для меня приспособили на диване. Рядом сидит мой брат, ему подушка уже не нужна, он почти взрослый. Ему одиннадцать. Я пробую за ним все повторять, но у меня не получается. То уроню вилку на пол, то стакан переверну. Взрослые радостно разговаривают и смеются. Произносят тосты и чокаются рюмками. Я не отстаю. Лимонад щиплет в носу. И в этот момент под окнами раздается трамвайный звонок. Я вскакиваю с места. Лечу к балконной двери, чтобы сверху посмотреть на это чудо – трамвай. Но балконная дверь заперта. Я пытаюсь отворить эту непослушную дверь. Безуспешно. Я начинаю яростно стучать по стеклу. Взрослые умолкают. Меня забирает мама. Я цепляюсь за ручку и кричу. Ленька смотрит на меня осуждающе. Уговоры и рассказы о том, что дом старый, а балкон опасен для жизни, на меня не действуют. Я реву. Громко и безутешно оплакиваю мою мечту. Ведь я так давно хотел увидеть, откуда у трамвая растут волшебные рога. Не вышло. Вечер для меня был окончательно испорчен. Волоча ноги, я возвращаюсь домой.
Время шло. Мы каждый год много раз встречались в доме на улице Саксаганского. Балконная дверь всегда была заперта. Капитальный ремонт дома не заставил ее открыться. Трамвай уже давно потерял для меня свое волшебство, но не утратил очарования. А дверь и балкон превратились в заколдованную крепость. Я не штурмовал и не рвался ее разрушить. Я почувствовал, что существует какая-то тайна, которую не под силу нести детям. И понял, что должен отступить. Я рос. Окончил школу. Наступило 8 Марта. Когда праздник подходил к концу, я спросил тетю Соню:
–  Почему никто никогда не выходит на этот балкон?
Улыбка сошла с ее лица. Тонкие губы дрогнули. Она печально посмотрела мне в глаза. Села на стул. Скрестила натруженные руки:
–  Эта квартира раньше была коммунальной, в ней жили две семьи. Комната с балконом принадлежала Зевиным родителям. Из этой комнаты в сорок первом ушел на фронт старший брат Зевы Адик. После двух месяцев боев Киев сдали. Больше полумиллиона солдат попали в плен. Немцы уже хозяйничали в Киеве, когда под покровом ночи Адик пробрался домой, чтобы переодеться. Ему, наверное, казалось, что в большом городе легче спрятаться. Лучше бы он этого не делал. Адик не знал, что в Бабьем Яру с утра до ночи расстреливают евреев. Семья дяди Зевы успела эвакуироваться. Но его дедушка и бабушка отказались ехать. Их расстреляли….
 Когда Адик пришел домой он без сил свалился на кровать. Адик глубоко и безмятежно спал, а его сосед поспешил в гестапо. Не знаю, почему он это сделал. Почему не пощадил.  Адику только исполнилось двадцать два... Говорить можно все что угодно, а ответа нет. Сосед мог испугаться, что его самого расстреляют за укрывательство еврея. Таких было много, они говорили, что они не герои, а простые люди и хотят жить. Может быть, сосед был антисемитом, и таких хватало. Может, он так решал квартирный вопрос. Не знаю. Однако, до войны у них были нормальные отношения. Адик еще не успел проснуться, когда фашисты высадили дверь, схватили его, вытащили на балкон и сбросили на мостовую….
 Когда наши освободили Киев, соседа-доносчика посадили. Он отсидел свой срок и вернулся. Дожил до глубокой старости. Такой улыбчивый старичок. Жил здесь неподалеку. Со всеми учтиво здоровался. Никто не догадывался, что по его доносу убили человека. Но мы не забыли Адика. Мы помним.
Я попрощался. Стремительно сбежал по ступенькам вниз к выходу. Протянул руку, чтобы толкнуть дверь, а она вдруг передо мной сама со скрипом отворилась. В дверном проеме вырос незнакомец. Он улыбнулся и радушно поздоровался. Я хотел ему ответить, но – не смог.