Скажи...

«Скажи, каково это: знать, что твое тело - это всего лишь созданная кем-то прихоть?»
Хьюго закрывает глаза. Он не получит ответ на свой вопрос – хотя бы потому, что не произнес его вслух. А HC-III-X, при всей своей совершенности, не умеет читать мыслей.
«Скажи – это тяжело? Скажи.»
Такой вот разговор с самим собой. Это отчасти успокаивает. И заставляет задуматься. Заодно – приносит неприятное чувство, такое… как у актера на сцене, который безуспешно пытается вжиться в чужой образ. Хьюго морщится. Сколько раз он твердил себе, что это бессмысленная трата сил и эмоций – попытаться понять, что чувствует машина? Ответ – много. Раньше – чаще. Сейчас – реже. Потому что сейчас руки – чужие руки – слушаются его четче, позволяют забыть, что они – всего лишь чья-то прихоть.
«Скажи… Профессор однажды сказал, что твой аналог нервной системы основан на органической составляющей. Скажи, эта… составляющая – она помнит, что была живым человеком? Кто это был? Солдат? Вряд ли случайная жертва. Или ребенок? Новорожденный ребенок?...»
Хьюго не знает, куда заведет его такой односторонний диалог. Последний раз – до того, что на очередной фразе выдержанный священник вздрогнул и спешно подошел к окну, открывая шторы, срывая занавеску неловким движением неслушающихся рук. Слишком уж живо он себе представил тюрьму размером с человеческое тело. Как раз – с карими глазами, с идеальным оттенком искусственной гладкой кожи.
«Скажи, а если это был взрослый… Нет,» - обрывает он сам себя. Проще думать, что Гарибальди позаимствовал органическую составляющую для своих детей у кого-то… не сознающего себя. Не сознававшего.
«Клетки новорожденного менее склонны к отторжению имплантантов.»
Где же он слышал это утверждение? Правильное, сухо-логичное. Такое… холодное. Произнесенное старческим голосом, с покашливанием. Хьюго пытается восстановить в памяти хоть что-то, но кроме этого покашливания ничего не вспоминается.
«Скажи… Трес, тебе ведь действительно нет еще и десяти лет?»
Так гораздо проще думать. Так проще… убежать от себя самого. От своих подрагивающих рук, лежащих на широких подлокотниках. Только руки… чужие. Он чужой сам себе.
«Скажи, это так?»
Хьюго открывает глаза. Невысокая фигура священника у дверей не изменила своего положения, да и вряд ли вообще шевелилась. Идеальная форма неподвижности.
«Ты вообще чересчур уж идеален, так? Скажи…» - Мечник обрывает недодуманную мысль, приподнимает подрагивающую ладонь и долго смотрит на предплечье, на черные черточки номера.
«Скажи... а мы с тобой ведь чем-то похожи?...»