Руны

* * *
Небольшая комнатка залита пляшущим пламенем факелов, вырывающих на каменной кладке стен безумную пляску теней. На полу, в ярком пятне света, в окружении нескольких мужчин, величественных и недвижимых, словно изваяния в языческом храме, бьется, заходясь в крике, женщина. При каждом ее движении глухо клацают оземь тяжелые цепи кандалов, обвиняемая не в силах даже лечь – мешает жутковатое изобретение испанских мастеров – металлический ошейник с острыми, внутрь направленными шипами. Она мечется, кидается от одной фигуры к другой, но неподвижны монахи в темном облачении. И пусть ведьма хоть сотни раз твердит, что невиновна – ей не поверят. Никто.
Дверь отворяется, и в помещение входят трое – высокие, в алом облачении, они не прячут своих лиц, подобно братьям местного прихода. Женщина на полу заходится в безнадежном вое – приход инквизиторов практически ставит точку на ее молодой, красивой, еще несколько часов назад такой счастливой жизни. Дальше будут лишь допросы и боль. Монахи расступаются, давая дорогу светловолосому мужчине в коте с золотистым, так и сияющим в отсветах факела, крестом. Он проходит, остановившись прямо перед обвиняемой, и помедлив, присаживается на корточки, игнорируя встревоженный ропот за спиной. Зябко трет руки в белых перчатках из тонкой кожи - будто замерз. А ведь за стенами этого ужасного здания – весна, и солнышко так ярко светит, согревая все живое…
Инквизитор смотрит внимательно, но совсем не зло. Скорее – безразлично, и от этого женщине становится еще страшнее. Забиться бы, сбежать от холодного голубого взора… но нет. Тонкие пальцы крепко прихватывают за подбородок, заставляя поднять голову, но в глаза дознаватель не смотрит. Он даже прижмурился немного, словно прислушивается к чему-то внутри себя… и отпускает. Воздвигается над несчастным комком страха, когда-то в другой жизни бывшим любимой дочерью, верной женой, заботливой матерью… теперь – ведьмой.
- Виновна, - бросает инквизитор, и покидает помещение под тоскливый крик-вой уволакиваемой женщины, горестный и несмолкаемый, как завывание ветра в дымоходе…

* * *
Голубоглазый инквизитор устроился на неудобной скамье, привалившись спиной к шершавой стенке, и греет руки о кружку с дымящимся напитком. Собственно, ему не очень важно, чем соизволил угостить высокопоставленного «гостя» пресвитер, бесполезно старающийся скрыть опаску за угодливым гостеприимством. Судя по аромату, какой-то отвар. Потом надо будет спросить у брата, что это было, чтобы не выглядеть неблагодарным… Молодость накладывала на поведение инквизитора свой отпечаток – он стремился следовать некоторым светским условностям помимо простых правил вежливости. Мужчина тихо смеется, вспоминая недоуменно-обиженные глаза пресвитера, когда протянутый старшему инквизитору напиток перехватил невысокий рыжий парень с невинно-детским выражением лица и широко распахнутыми, с удивлением и интересов взирающими на мир карими очами. Перехватил, поднес к губам, морщась на горячую жидкость, отпил… прижмурился, облизываясь и отдавая старшему угощение. Кажется, местный священнослужитель хотел сказать что-то о неподобающем поведении,  но юноша опережает его.
- Не отравлено, командир, - рапортует он, отбрасывая с глаз непослушную челку.  Дознаватель благодарно кивает – уж в чем-чем, а в ядах и прочих неугодных организму пищевых добавках брат Варфоломей разбирается. Можно доверять – он не обманет, нарочно или волей случая.
-  Благодарю, - а это уже пресвитеру, на лбу которого разглаживаются морщинки, вызванные непонятным поведением рыжего юноши.  – Я ценю вашу заботу, но вынужден просить у вас одиночества…
Вслед за священником помещение покидает и третий инквизитор – высокий брюнет с пронзительными изумрудными глазами. Он выглядит несколько старше своих коллег, но все же на вид ему нельзя дать больше тридцати. «Дети, сущие дети,» - решает встречавший их пожилой монах. – «Дети, вершащие судьбы сотен людей».
Рыжик прислушивается некоторое время к удаляющимся шагам, а потом разворачивается к командиру.
- Снова руки стынут? – участливо спрашивает он. – Да что ж с тобой такое, брат? Али болеешь?
Дознаватель качает головой. Ничего серьезного, и даже Варфоломею, которому он доверяет, быть может, больше чем себе, совсем не нужно этого знать. Всего лишь небольшое последствие, не угрожающее жизни. Не мешает работе, даже наоборот.
Юноша тем временем подходит, на ходу снимая жутковатого вида оружие, осторожно, даже любовно укладывает его на лавку подле старшего, а сам устраивается на полу, возясь с застежками форменной куртки. Именно куртки – ибо ни сутану, ни коту брата не в силах заставить надеть даже сам Папа.
«Это нефункционально», - и весь разговор.  – «Длинная одежда мешает выполнению служебных обязанностей».
Телохранитель тем временем отгибает жесткую кромку воротника, отбирает у командира полуостывшую кружку, сделав попутно пару глотков.
- Вкусно… ты зря не пил, Петер, - укоряет он, аккуратно снимая с командира белые перчатки с золотисто-алым гербом. Встряхивает головой, убирая из-под воротника рыжие прядки.  – Я погрею, - поясняет, чуть развернувшись и откидываясь затылком на колено старшему, прижав тонкие ладони инквизитора к теплой коже, под которой, вопреки ожиданиям, не видны линии кровеносных сосудов. Дознаватель блаженно жмурится – живое тепло ему нравится гораздо больше, нежели почти плавящийся под перчатками металл.
- А руки у тебя опять теплые, хоть и мерзнешь, - констатирует Варфоломей, повернув голову и заглядывая в довольные голубые глаза. Меж пальцами при каждом движении вырисовываются под кожей твердые острые прямоугольники – маленькая тайна, заставляющая рыжего монаха всегда поднимать высокий воротник. Не кости, металл – и живое тепло кожи. Дознаватель согласно кивает, прижав запястье к щеке товарища. Никакой реакции… впрочем, иного Петер и не ждет. Пусть холод зачастую обвивает тонкие запястья инквизитора, пусть ему хоть сотни раз кажется, что заледенели пальцы – они остаются теплыми, никто и не замечает. Довольно легко скрыть… но когда студеные браслеты сжимаются, он не выдерживает, и тогда окружающие замечают. Каждый раз, когда он сталкивается хотя бы с малейшим проявлением черной магии, пусть даже самой примитивной и вульгарной. И ему каждый раз кажется, что он видит оживающие тонкие завитки древних рун… хотя, это, конечно же, совсем не так.

* * *
Орсини тоскливо мерял шагами брусчатку одной из улиц Рима. Начало первого, самое что ни на есть оживленное время суток для всякой нечисти, когда добрые граждане мирно спят, восстанавливая силы для нового дня и новых богоугодных дел. Изысканно-вычурные тени, прятавшиеся в складках тяжелой коты, преследовали его, смеялись под ногами при каждом шаге, извивались, исчезая, когда он проходил под очередным фонарем. Патруль обычно – занятие для мини-отряда, по крайней мере, для двоих, но подставлять молодого напарника, очень неудачно оступившегося на лестнице, инквизитор не хотел, и потому – отправился один, в нарушение всех (ну, почти всех!) правил.
Казалось бы, что может угрожать в пяти шагах от ярко освещенной улицы? Петер шагнул к странным теням в подворотню. Огляделся, даже дошел до противоположного выхода, пристально всмотрелся в ночную темень маленького дворика – одного из тех, что так любят беспризорные подростки, любители уличной романтики. Не обнаружив ничего подозрительного, он усмехнулся, разворачиваясь… на голову никогда не любившего носить шлем инквизитора опустился глухой и тяжелый удар. И оглушенная беззвучным проклятием темнота.
Звуки возвращались постепенно. Сначала – мерное потрескивание пламени свечи, казалось, совсем рядом, затем – столь же мерные удары сердца, как оказалось – своего. И лишь потом – ровный, такой знакомый голос. Мужчина нахмурился, стараясь вспомнить, чуть приподнялся. Еще один звук. Тихий, басовитый, такой отдаленный и одновременно – поглощающий своими низкими нотками рык. Голос, к которому прислушивался инквизитор, смолк, вызвав досадливую гримасу на тонких губах. Петер открыл глаза, готовясь к ослепляюще яркой вспышке, но был приятно удивлен царившем вокруг полумраком. Еще один рык. Орсини медленно поднял взгляд, уже заранее зная, ЧТО увидит. Точнее - кого. Белые клыки, мощные серые лапы. Складки светлой шерстки на оскаленной морде, не вызывавшие ничего, кроме желания коснуться, проверить, бархатные ли они… Янтарно-желтые глаза. Мужчина медленно оперся на локоть, не отводя взгляд от этих восхитительного зрелища. Еще одно горловое рычание. «Он не кинется», - внезапно понял инквизитор. – «Он лишь охраняет…» Гримаса неудовольствия превратилась в жесткую улыбку, в желание посмотреть, где же хозяева красавца-зверя, но отвести взгляд значило… он подождет. Чей-то вопрос на чуждом, незнакомом языке, оборвавшийся на полуслове. И это тоже подождет. Ладонь левой руки бесшумно впечаталась в каменный пол, принимая на себя часть веса закованного в броню тела. Теперь волчьи глаза были на одном уровне с человеческими. Рык. Скорее удивленно-озадаченный, нежели угрожающий. И серая лапа переместилась на дюйм назад, давая пространство поднимающемуся инквизитору. Улыбка превратилась в оскал, а мир сузился до узкой полоски звериного взгляда и белых клыков под подрагивающей губой. Еще дюйм… зверь присел на задние лапы, готовясь кинуться на врага. И мужчина выпрямился, опираясь на одно колено, уже не таясь и не скрывая торжествующей улыбки. Бросившийся первым всегда считался слабейшим. По крайней мере, в мире его собственного безумия.
Раздраженный оклик – и зверь перестает рычать, отступает, повинуясь нескольким отрывистым словам. Что ж, теперь, можно и посмотреть… Орсини поднимается на ноги, чуть пошатнувшись, оглядывается – и встречается с рассерженными глазами. Янтарно-желтыми. Такими же прекрасными, как и у его недавнего противника, но очень человеческими. Оборотень?...
- Довольно, - снова тот голос, такой знакомый, спокойный и немного усталый. Интересно, а мог ли Господь говорить так? – Иного от Великого Инквизитора я и не ждал…
- Если бы ты ждал от меня меньшего, я не носил бы этот титул, - государственный дознаватель Ватикана медлит еще несколько секунд, с усмешкой следя за падающими на пол искорками пепла, - не так ли, Исаак?

* * *

- Что хочешь сделать? – в голосе инквизитора нет ни страха, ни даже беспокойства. Только искренний интерес к происходящему.
- Ничего, что повредило бы твоей жизни и здоровью, - не поймешь, насмешкой звучит ответ или серьезно. Петер хмурится, насмешек над собой он не переносит, даже от коллег, а уж тем более – не от них.
- А не моей? – уточняет он, и теперь уже хмурится Исаак. Дотошность дознавателя может утомить кого угодно, в том числе и второго по рангу в Ордене. Все-то ему надо знать…
- Будь добр, вытяни руки вперед, - в голос мага практически спокоен, но стоящий у двери Гудериан улавливает легкий оттенок раздражения, и делает шаг вперед, готовясь покарать чересчур разговорчивого инквизитора. Но, поскольку на него не обратили внимания, отступил обратно, недоумевая, отчего мастер склонен позволять врагу столь многое.
- Ты не ответил, - Орсини пожимает плечами и выполняет просьбу, протягивая руки ладонями вверх, совсем уж недоуменно вздергивая брови, когда аристократически тонкие пальцы расстегивают рукав и на несколько оборотов закатывают белую ткань рубашки. А вот это мгновение хотелось бы продлить подольше… «Со стороны напоминает ненавязчивую заботу, а уж никак не подготовительные мероприятия по проведению ритуала черной магии», - иронично решает инквизитор, но мешать действиям Кемпфера не собирается. Во-первых, просто не видит смысла – в данной ситуации маг все равно сильнее, а инквизитор был слишком рационален для совершения «героических глупостей», как охарактеризовал подобное непродуктивное сопротивление один из братьев во Христе. И во-вторых – и это, пожалуй, было решающим, - Петер отчего-то доверял тому, кого совсем недавно допрашивал. Но -  попроси его кто-либо объяснить свое доверие - он не сумел бы найти слов. Иррационально.
Неизвестно откуда появившееся острое перышко в пальцах мага невесомыми росчерками касается бледной кожи – у самого основания ладони, словно рисуя перевернутую букву «Т». Орсини понимающе хмыкает – да уж, кощунственно было бы упустить такую возможность и не опробовать на воине Святой Церкви магию, замешанную на крови… Перышко исчезает так же незаметно, как и появилось – словно в пустоте растворилось, не иначе – а маг отходит назад, оставляя высокого блондина в центре комнаты… по совместительству – в центре тускло поблескивающей на полу пентаграммы. Петеру было неимоверно интересно, чем рисовали еретический символ – кровь бы уже засохла и не отблескивала, а иные предложения по используемому материалу у инквизитора отсутствовали. Идею присесть и потрогать он отверг как непродуманную и глупую, ибо любопытство, как известно – не только путь к новым знаниям, но и зачастую – к большим бедам… А спросить у хозяина помещения не позволяла гордость, хотя скорее – гордыня.
«Если выберусь… когда выберусь», - поправил себя Орсини, -  «Пару ночей точно проведу вне постели… во искупление греховных мыслей».
Тем временем в комнате потемнело, складывалось впечатление, что из углов поползли длинный извивающиеся тени, они клубились вокруг аристократичного мужчины, с губ которого лилась незнакомая речь. Орсини прислушался. Ничего известного – ни имен демонов, ни заклинаний – не звучало, кажется, маг даже не звал подвластные ему силы. Впрочем, экспертом в данном вопросе Петер себя не считал, но кое-что ему все же было известно. Внутренний круг пентаграммы дрогнул, начертанные на камне символы утратили четкость очертаний, поплыли, изменяясь и застывая в новой форме. Инквизитор залюбовался таинственным танцем блестяще-черных лент серовато-пепельного тумана. Мало понимая, что делает, присел на корточки, протянул руку вперед, желая коснуться завораживающе-медленного танца… И вздрогнул, когда одна из «лент» леденящим ожогов метнулась к выступившей на ладони крови. Он попытался отдернуть руку, вскинул голову – и встретился с темными глазами вершащего свое чародейство Кемпфера. Насколько мог видеть в полутьме Орсини, на лице мага не отразилось почти никаких чувств. Словно все шло так, как и было задумано…

Холодок пополз по запястью, обвивая, ластясь как метафизическая призрачная кошка… инквизитор с трудом удержался от желания тряхнуть кистью в попытке сбросить. «Это же туман, причем очень непростой», - твердил он про себя. Где-то далеко проснулся страх – глубокий, древний…  Инквизитор сглотнул. Остановил порыв рвануться, бежать подальше от пляшущих на полу – а теперь уже и на его собственных запястьях - черных змеек дыма. Туман медленно прояснялся, и Петр сумел различить, что «змейки» словно собраны из замысловатых символов, больше напоминающих результат бездумного черканья карандашом по бумаге, нежели магические письмена. Дознаватель привык к завитушкам и прочей атрибутике… странно, но четкие линии символов, можно сказать, даже были симпатичны.
- Naudhiz.. – маг замолчал, а по запястью, вбирая в себя алые капельки заплясала змейка, сотканная из чего-то, очень сильно напоминающего неумело нарисованный крест Спасителя. Орсини в изумлении прищурился – разводов, как можно было бы ожидать, она не оставляла, но впитывалась в кожу, медленно выцветая.
- Raidho… - вторая змейка была свита из переплетенных букв, отчаянно напоминающих небрежно написанное «R». Свернулась на тыльной стороне запястья и поблекла, как и первая. Маг замолчал, прикрыв глаза, а туман стал отступать, просачиваясь сквозь незаметные трещинки в полу. «Все? И что это было?» - Петр не чувствовал ничего, кроме легкого холодка, браслетами обвивающего кисти рук. – «Что он сделал?»
- Algiz… - если бы ошеломленный инквизитор не смотрел на мага, он пропустил бы легкое движение губ. В ту же секунду последний клочок тумана взвился вверх, растворяясь в падающей из пореза капельке, собрался в последнюю, старавшуюся добраться до рук мужчины в пентаграмме. Орсини и сейчас бы не смог объяснить, что им двигало, когда он поймал извивающуюся полоску в ладони. Эта «змейка» совсем не казалась ему опасной, наоборот, ее стало даже жалко – сил маленькому вихрю явно не хватало. Выцветал туман, клубочком свернувшись у самого основания ладоней, чуть-чуть не добравшись до бьющегося под кожей пульса…
Инквизитор поднял голову, хотел было спросить у Исаака, что тут было, но от резкого движения мир вокруг поплыл и померк. Последнее, что отчетливо видел Петер, это до крайности удивленные глаза магистра Ордена Розенкройц…


Справка.
NAUDHIZ - Руна принуждения
RAIDHO - Руна пути, дороги
ALGIZ - Руна защиты