Мой Северный полюс. Часть 2. Раннее детство

Глава 2.
 
 
Раннее детство.
 
 
 Родилась я в Северном поселке. Прямо напротив первой пятиэтажки, где сейчас находится здание Управы, а до этого были ясли №110, стоял барак № 5. Именно он и стал моим первым адресом, вплоть  до года, указанного кирпичной кладкой под крышей дома № 1 по улице 9-я линия, то есть «1964». Сейчас,  проходя по этому месту, все время вспоминаю: вот  тут был вход в подъезд, с торца барака; а вот тут был наш огород; а здесь мы привязывали козу Милку;  а там был наш сарай,  в котором на насесте сидели куры. И каждый раз, перед сном, я донимала своих домашних одним и тем же вопросом: «А сарай закрыли?».  Мама, к вечеру валившаяся от усталости с ног, горько вздыхала: «Да спи уж, горе ты луковое. Закрыли, всех закрыли!». Она знала, что если я не буду в этом уверена, то никому не дам покоя. Часто бывало так, что я молча одевалась и шла  наводить «ревизию». Видимо, переживала, что куры улетят, а козу украдут.

От  первых девяти лет жизни осталось  много  очень ярких и интересных воспоминаний. Одно из самых ранних, думаю, что было мне года три, когда я сижу на плечах у папы, у меня в руках воздушные шарики, мне сверху видно все, как монтажнику-высотнику. С нами рядом идет еще очень много веселых людей. Наверное, был какой-то праздник и люди шли от Дома Культуры  по 7-й линии через школу (я имею ввиду старое здание школы № 709). А точнее, по дороге, которая  проходила за школьными мастерскими. Много лет заборы близлежащих коттеджей примыкают к стенам мастерских и никакой дороги там нет, но почему-то  в моей памяти отложилась эта картинка из раннего детства.  Ради интереса, я спрашивала у людей старшего поколения, был ли в этом месте пожарный проезд, но никто так и не  смог вспомнить. Но я  это почему-то запомнила с четкостью фотографии.
      В то время асфальтированные дороги были только непосредственно в поселке, и дорога до бараков, которая существует и сейчас при въезде с Дмитровского шоссе у  остановки «22 км», а тогда она называлась «ДОК».  Еще было несколько асфальтированных пешеходных дорожек, таких узких, что на них с трудом могли разойтись два человека. А в основном  люди ходили по протоптанным ими же тропинкам. Как известно из науки геометрии, между двумя точками  самый короткий путь – это прямая.  Вот все и бегали напрямки по полю и перелеску к остановке, по  картофельному полю – в школу, через лес – в поликлинику. Это сейчас из леса сделали парк, проложили асфальтированные дороги, поставили лавочки и фонари. А в годы моего детства здесь был непроходимый лес с протоптанной тропинкой,  по обеим сторонам которой росли вековые дубы и ели, кусты орешника, огромные папоротники, грибы, земляника  и много-много цветов, многие из которых сейчас уже занесены в  «Красную  книгу». К сожалению, ни ландышами, ни тем более удивительными  лесными фиалками  здесь уже давно не пахнет. Со стыдом сознаю, что и мы приложили к этому руку. Но нас взрослые как-то не остерегали от бездумного отношения к природе. Видимо, тогда природа была настолько богата, что никому и в голову не могло прийти, что все это в самом  ближайшем будущем может  исчезнуть.
      Бегая по лесу, мы  устраивали что-то вроде соревнования, кто соберет больше цветов.  Из самых красивых мы делали «секретики». Мои ровесники,  конечно, помнят эту игру, а молодым и зеленым  объясняю  правила. В каком-нибудь потайном  месте, а таких мест в нашем поселке  можно было найти множество, главное, чтобы самой не забыть, выкапывается  ямка, в которую укладываются собственные драгоценности: разные камушки и ракушки, разноцветные стеклышки, бумажные куклы, красивые открытки, фантики и, конечно же, цветы, в общем, кто чем богат. Все это закрывалось  куском стекла, засыпалось песком и землей и тщательно маскировалось под  обычный природный фон. Место расположения  «клада»  могли знать не более двух подруг, и оно обязательно скрывалось от  злых мальчишек, которые выслеживали нас, и разоряли наши  «секретики», как птичьи гнезда. Когда такое случалось, мы горько плакали, а потом гонялись за обидчиками  и лупили их, чем попало.
      Еще помню, что упомянутая выше коза Милка была  белая – белая, такая же, как и  я. В нашей большой  семье все были темноволосые,  и только я уродилась не то что со светлыми, а с пепельно-белыми волосами. Папа меня так и дразнил: «Ну, коза!». Милка очень любила  разноцветные леденцы  «монпансье», которые я  с удовольствием  скармливала ей с ладошки. До сих пор помню её шершавый язык, а вот козье молоко я не любила. Всем известно, что козье молоко намного полезнее коровьего, и в меня любыми обманными способами пытались его влить. Но не тут-то было. Я сразу, по запаху, определяла, что это Милкино молоко, и закатывала истерику. Для меня коза была не кормилицей, а другом, как кошка или собака. Иногда мама привязывала козу прямо на стадионе. Сейчас, когда на нашем стадионе проходят международные соревнования, съезжаются спортсмены из многих стран, я удивляюсь: «Надо же, там, где сейчас скачут кони, когда-то паслась наша коза и мама приходила сюда с ведром, чтобы её подоить».

Но прошло время, и моя любимая коза разделила участь домашних
животных. Это взрослый человек понимает,  для чего он растит поросенка, теленка, козу, хотя и не каждый сможет лишить его жизни. А вот нам, детям, такое решение родителей казалось предательством. Сестра  в протест  объявила голодовку, закрылась в сарае и долго оттуда не выходила. А я несколько дней плакала, забившись в угол. Это была первая горькая потеря в моей жизни.
       Я была последним, четвертым ребенком  в семье. До моего рождения у моих родителей была ещё одна дочка, но она не прожила и года, заболела, и умерла. У нас в семье все её называли ласково – Любочка. Похоронили её на нашем Старо-Марковском кладбище, которое в то время в народе называли Ворошиловским, так как рядом находилась дача советского полководца. Кладбище не было официальным, поэтому все хоронили своих близких, кто где хотел. Придя весной на могилу к своей дочке, родители увидели на этом месте другое захоронение. Видимо не заметили маленького холмика. Найти родственников умершего человека им так и не удалось, координатов никаких. Чуть позже умерла моя бабушка, и её похоронили недалеко от этого места. Запомнились детские впечатления: несколько раз в году съезжались родственники и все шли к бабушке. По дороге я рвала для своей сестренки полевые цветы и клала маленький букетик на чужую могилу. Кладбище разрасталось. Еще какое-то время ориентиром нам служило дерево, и мой незамысловатый букетик доставался его подножию. А потом мы вообще потеряли это место.  Нет большего горя для родителей, чем пережить смерть своего ребёнка. Знаю не понаслышке – сама испытала. Даже страшно представить, что все эти годы творилось в душе у мамы с папой, если  от их дочки даже могилки  не осталось! Вот такая грустная история.
   Чтобы нас прокормить и одеть, родители  крутились, как могли. Папа работал водителем автокрана, а мама, как мне кажется, могла бы с успехом преподавать курсы на тему: «Как из «ничего» сделать конфетку».  Денег  всегда не хватало, но мы никогда не были голодными и раздетыми. Еда была простая, без изысков: картошка, квашеная капуста, соленые огурцы и помидоры – все со своего огорода. Грибы  ведрами собирались в ближайшем  лесу  и  солились в бочке. Такие разносолы были большим подспорьем  тощему семейному бюджету. И одевала нас тоже мама – сама шила и вязала. Мама шила всё - от нижнего белья до постельного, и  одеяла она сама  выстегивала,  и даже шила пальто и куртки. Причем  знала места, где  можно было купить материал подешевле. На Тишинском рынке и в Долгопрудном, куда  она частенько бегала пешком через поле, были магазины с названием «Мерный  лоскут», где  разные куски ткани  продавались за копейки. Вот оттуда практически и одевалась наша семья.

Из архива семейных воспоминаний. Когда моя старшая сестра Люся была маленькой  и, в отличие от большинства детей,  вместо буквы «л»  у нее получалось «р», то на вопрос: «А что мама делает?», она гордо рапортовала:
«П-р-р-ратье  из  р-р-р-оскутов шьет».
 

Это и было основным  маминым девизом: из  «лоскутов» сшить жизнь своей семьи так, чтобы, несмотря на нехватку  материальных средств, мы были не хуже других. К чему я об этом вспомнила? Да к тому, что мы часто оставались одни, а родители занимались добыванием «хлеба насущного».  Мне, в общем-то, грех  жаловаться на судьбу, потому что я  никогда не была обделена вниманием. Со мной нянчились все: родители, старшие братья и сестра, многочисленные родственники и соседи. Но, тем не менее, я  себя ощущала очень одинокой, когда дома не было мамы с папой. И только повзрослев, когда  сама стала матерью, я поняла, как тяжело им было оставлять нас одних и все время за нас волноваться.
Когда я была совсем маленькой, меня доверили брату Юре, который был старше меня на десять лет. От обязанностей никуда не деться, вот он и таскал меня с собой по всему поселку. Мальчишкам ведь хочется побегать, в футбол поиграть, а тут я, довесок, которая и ходить то толком не может. Посадит он меня на травку, сунет какую-нибудь игрушку в руки, а сам гоняет  с друзьями  мяч. Картинка почти как из сказки «Гуси-лебеди».
 
О старшем брате хочется сказать отдельно. Сейчас, когда Юры уже нет, мне вспоминается только хорошее. Даже тогда, когда последние годы он вёл не совсем правильный образ жизни и нередко доставлял этим много проблем и хлопот близким, на него нельзя было по-настоящему обижаться. Его доброта, внимательность, лояльность к окружающим напрочь уничтожали все его приобретенные недостатки. О человеке можно судить ещё по тому, как к нему относятся дети, которые сразу чувствуют фальшь. Так моему брату хватало минут пяти для того, чтобы угомонить самого капризного и избалованного ребёнка, а ещё через пять минут этот ребёнок мог оказаться у Юры на руках, крепко обнимая его за шею. Таких людей, как он, называют «ходячей энциклопедией». Не получив ни высшего, ни даже средне-специального образования, он на любой вопрос мог ответить так, что иной академик позавидует. А уж о юморе и говорить нечего. До сих пор вспоминаются его шутки и прибаутки. Помню, как он, с серьёзным таким выражением лица, назвал меня дальней родственницей. Я было обиделась. «Ну, ты сама посуди. Ведь я самый старший, а ты  са-а-а-а-мая младшая. Вот и получается, что ты мне не близкая, а дальняя родственница» – шутил он. Сейчас, вспоминая о нём, остаётся только сожалеть, что то, чем его от рождения наделил Господь, так и осталось не реализованным.

До пяти лет я была домашним, не садовским ребенком. Бабушку, которая помогала родителям воспитывать старших детей, я, к сожалению, не застала. Она умерла за два месяца до моего рождения, успев дать наказ: если родится девочка,  чтобы назвали её Таней. Так, ещё не родившись, я была уже с именем.
   Родители работали, оставлять нас было не на кого. Поэтому  и  приглядывали  за мной по старшинству: сначала брат, как я уже говорила, потом сестра Люся, которая старше меня  на семь лет. Иногда меня  «подкидывали» соседям по бараку.  Вообще-то я была  спокойным, не доставляющим хлопот ребенком.  Могла часами  сидеть тихо в уголочке и играть в куклы, или что-нибудь вырезать из бумаги. Видно, такое  культурное поведение притупляло у моих  воспитателей чувство ответственности, и я совершала поступки, которых никто не ожидал.
             Мне было года четыре, когда родители отправили меня на лето в Рязанскую область, в город Михайлов,  к родственникам. Родственников было очень много, и, как говорится: «У семи нянек …» Наскучила мне эта жизнь, и я решила уехать домой, благо вокзал был совсем рядом.  На этой станции останавливались практически все поезда, курсирующие  из Москвы, аж до самого Ташкента, и обратно. На платформе стояли урны с мусором, куда люди выбрасывали ненужные билеты. Я даже помню, как они выглядели: небольшие прямоугольнички из  коричневого картона, с дырочками. Собрала я кучку таких билетов, подошла к проводнице и протягиваю ей. «Девочка, ты  куда едешь?»- спросила проводница. « К маме» - ответила я. «А где твоя мама?». «В Моськве, на оголоде» – прокартавила я. По платформе вышагивал милиционер, очень похожий на «дядю Стёпу», такой же худой и высокий. Помню, как он меня поднял на руки и отнёс ближе к вокзалу, посадил на что-то высокое, чтобы ему было удобнее меня держать. Из привокзального буфета  продавщица принесла кулёк с конфетами, и я с удовольствием их уплетала и рассказывала милиционеру  и собравшимся вдруг вокруг меня людям о своей горькой жизни. В общем, я им «заговаривала зубы» до тех пор, пока  к вокзалу не прибежали мои родственники. Они были все вспотевшие и заплаканные. Сначала они побежали к речке Проне, думали, что я утонула. Потом обшарили все близлежащие колодцы, думали, что я туда провалилась. Бегали даже к цыганам, которых в городе было  очень много, и оседлых, и кочевых, думали, что меня украли.  Но, вдруг,  кому-то пришла в голову умная мысль, сбегать на вокзал, где они меня, к всеобщей радости,  и  нашли. Забота и участие взрослых  не позволили случиться беде. А ведь случиться могло, что угодно: и то, о чем в первую очередь подумала моя родня,  и  любой недобрый человек  мог  взять за руку, посадить в вагон и увезти в любом направлении.  В конце концов, я могла просто угодить под поезд. Сейчас так много детей годами живут на вокзалах, и это позорное явление для нашей страны почему-то  стало обыденным и привычным. Видимо, «дяди Стёпы» ушли на пенсию. Мама, когда  узнала об этом, больше не стала рисковать ни мной, ни спокойствием родственников, и я снова оказалась в Северном.
 
Из архива семейных  воспоминаний.
Однажды меня искали целый день. Сначала пробежались по соседям в надежде на то, что я у кого-нибудь в гостях. Потом «на уши поставили»  весь барак. Родителей, как всегда, не было. За мной в тот день присматривал брат Юрка, и приехавшая в гости мамина сестра, тётя Зоя. До сих пор она смеётся, вспоминая, как  к вечеру  я  заявилась домой. «Буратино, ты где была?» - закричал на меня брат. «В сене спала» - соврала  я.  «Не правда, не было тебя в сене, мы смотрели!» - пристыдил  он меня. Стог сена, заготовленный для Милки, стоял прямо за сараями, примерно, где сейчас находится детская площадка. Потом он так хитро на меня посмотрел и строго приказал: «А ну, выворачивай карманы!». Мне пришлось повиноваться.  «Опять к магазину ходила фантики собирать? Ну,  мамка тебе  задаст!» - пригрозил Юрка, увидев содержимое моих карманов.
     Да, путешествие четырехлетнего ребенка из бараков в булочную-кондитерскую было  настоящим событием.  О, как тянуло меня туда! Конечно, был шанс, что кто-нибудь угостит  сладостями, все ведь друг друга знали. Но совсем не в этом была причина. Те, кто помнит тот, старый магазин, поймут меня. Высоченные потолки, огромные закругленные стеклянные витрины, а  в  витринах расставлены вазочки с конфетами. Сейчас этим никого не удивишь. Но разве сравнить те, настоящие конфеты, с сегодняшними, напичканными химией и генетически модифицированной соей!  К  вазочкам были прикреплены ценники, которые, конечно,  очень «кусались». И сейчас, если вдруг встречаешь конфеты с названиями: «Белочка», «Красная шапочка»,  и разные "Мишки", то  ассоциируются они только с праздниками.
 
 
Особенно помню конфету, которая называлась  «А ну-ка, отними!». На фантике была нарисована симпатичная девочка, и рядом сидит собачка. Девочка  подняла высоко конфетку «А ну-ка, отними», как бы дразня собачку. А на фантике опять девочка и собачка и т.д. Не знаю, выпускаются ли сейчас эти конфеты, я их очень давно не видела, но вкус помню до сих пор. Леденцы, ириски, халва и «Дунькина радость» (так в народе назывались сахарные подушечки с повидлом) – эти лакомства могли себе позволить большинство семей. Жили-то тогда почти все одинаково.
        Есть такое выражение: «запах детства». Наверное, «запах» моего детства - это и есть запах  той, старой, булочной, похожей на пряничный домик из сказки.  А ещё запах поливальной машины, которая  летом  каждый день мыла улицы поселка и поливала сквер. Мы, ребятишки, бегали сначала от  «поливалки», визжа от радости, и пытаясь поймать радугу, которая  то появлялась в фонтане воды, то исчезала, а потом за  ней, босиком  по лужам, которые пахнут свежестью.  И запах цветущих пионов  в начале лета, и запах роз в июле – августе, а флоксов – в сентябре, которые густо населяли сквер в центре посёлка, всё осталось в далёком детстве.
В посёлке была своя теплица, где выращивали саженцы цветов, и нас, школьников, иногда посылали туда на летнюю практику. Мне там так нравилось. Цветов - море. А всё озеленение поселка проводила небольшая бригада женщин, которые сажали, пропалывали цветники, ухаживали за посадками.            
 
Повзрослев, мы все задаемся вопросом: «Куда уходит детство?»   А мне бы хотелось ещё спросить: «А куда же делись цветы нашего детства со сквера?» Если их по ночам  выкапывали сами жители  (существует такая детективная версия), то сейчас личные приусадебные участки  должны были бы превратиться в плантации, цветы то многолетние.  А если серьёзно, то так хочется  вернуться в детство, в те запахи, в то настроение. Почему бы не сделать подарок сегодняшним детям?  Чтобы  они, гуляя со своими мамочками на сквере, вдыхали не только дым от их сигарет,  но и благоухание миллиона алых роз и пионов. А то им и вспомнить будет нечего.
       В раннем детстве из меня чуть не выросла жадина. Так как я была самая младшая, то «сливки» доставались всегда мне: самая вкусная конфета, самое сладкое яблоко, самая большая шоколадка. Родители, особенно папа, многочисленные родственники и соседи по бараку баловали меня, как могли. Всё самое лучшее – Танюшке! Естественно, что братьям и сестре было обидно, они ведь тоже были ещё детьми. А я, на предложение поделиться со старшими, крепко прижимала к себе гостинец, и говорила своим писклявым голосом: «Я маленькая! Мне расти надо!»  Но, к счастью, родители вовремя поняли свою ошибку. Я не помню, из-за чего именно разразился скандал, но, видимо, я совсем обнаглела. Помню только, что меня наказали, пристыдили, и даже налупили по попе. Было не больно, но очень обидно, и я долго плакала. А потом, когда наревелась, стало ужасно стыдно. В общем, болезнь под названием «жадность» вылечили в короткий срок без применения лекарств. Только в дальнейшей жизни перекос пошёл в другую сторону: я ничего не брала без спроса. Но это не был страх, что могут наказать или отругать. Это было понимание того, что я в доме живу не одна. Порой, мама даже в сердцах воскликнет:  «Господи, что за ребенок! Да что же ты всё спрашиваешь, как будто в гостях!» Став постарше, я уже проявляла самостоятельность, как правило, когда дома никого не было. Но потом всё равно говорила маме примерно так: «Мам, там, в столе, шоколадка лежала. Можно я её съела?» Мама засмеётся: « Да конечно можно… Раз уж съела».
      А ещё я хочу поведать, как в пять лет стала детективом. Я мечтала о большой кукле, с закрывающимися глазами и говорящей «мама». Приближался мой день рождения, мой первый пятилетний юбилей. Перед Новым годом мама с папой приехали на его автокране и достали из кабины что-то большое, похожее на коробку. У меня ёкнуло сердце. По тому, как меня пытались отвлечь, я сразу поняла, что коробка для меня. Как и положено, я не подала виду, что догадалась, хотя один раз и попыталась дрожащим от волнения голосом спросить у мамы: « А что вы привезли?» Мама быстренько отмахнулась от меня: «Да это папе на работе валенки выдали».
     До дня рождения оставалась ещё неделя. Сначала я выслеживала, кто куда пошёл, чтобы улучить минутку и остаться одной дома. Потом я проводила «следственный эксперимент» с размышлениями о том, куда они могли коробку спрятать. Оказалось, что особо и прятать у нас негде: либо под кроватями, либо в шкафу. Логически помыслив, я поняла, что это « ЧТО-ТО» может быть только в шкафу. Наконец такая минутка мне представилась, и я уверенно открыла дверцы гардероба, и не ошиблась. Там, за вешалками с одеждой, у самой стенки, я нашла то, что так долго искала. Мама «замаскировала» коробку какими-то тканями, видно думала, что поможет. Увидев куклу, именно такую, о которой мечтала, я захотела её прижать к себе и не отпускать. Но, услышав, что сейчас в комнату должны войти, я опять быстренько закидала коробку тряпками и сделала невинный вид. Несколько дней  тянулись целую вечность. Наконец я дождалась подарка. Но у меня, к сожалению, не было уже такого счастья в душе. Конечно, родители ожидали с моей стороны другой реакции, очень хотели меня обрадовать. «Танюшка, тебе что, кукла не понравилась?» – спросил меня разочарованный папа. «Понравилась» –  пролепетала я,  нежно прижимая куклу к себе. И вдруг мама посмотрела на меня внимательно и спросила: « А это кто же у меня в шкафу рылся?» Я покраснела, как вареный рак, и опустила глаза. «Всё ясно. – Вздохнула мама. – Сюрприза не получилось!» Наверное, именно поэтому, с тех пор и по сегодняшний день меня очень радуют лишь неожиданные подарки, независимо от их цены и значимости.
       А эта кукла прожила у меня более пяти лет. Конечно, если бы она сидела для красоты где-нибудь на шкафу, то прожила бы намного дольше. Но я то в куклу играла. Играла по настоящему. Я её кормила, мыла, причесывала волосы, одевала и раздевала, примеряя новую одежду, сшитую из лоскутов мамой.
Так что, когда мы переехали на ВОХРу, кукла выглядела не очень привлекательно. Один глаз не закрывался, другой не открывался. Волосы превратились в паклю. А для того, чтобы она произнесла слово «мама», её надо было долго трясти, на что она издавала жалкий стон.
      Помню, как однажды брат Саша предложил: «Давай я ей операцию сделаю, и она снова заговорит». Я, конечно, согласилась. Сашка вытащил из куклиного живота говорящий механизм, поковырялся немного, но ничего не сделал. Он долго бегал с этой штуковиной, брал с собой в школу и со стороны его парты раздавались странные плачущие звуки. Я нажаловалась маме, и она потребовала вернуть всё на место. Но живот пришлось перебинтовать, чтобы «пупок»  совсем не вываливался. Через какое-то время брат решил испробовать себя на поприще офтальмолога, пообещав отремонтировать глаза. Я согласилась лишь потому, что мне самой было интересно узнать, как это в голове все устроено, что глаза закрываются. Он быстренько, поддев отверткой черепушку, снял с куклы «скальп». Глаза выскочили совсем, и, понятно, что назад уже не встали. Я с тоской и жалостью смотрела на свою любимицу. Сашка, видя такое дело, решил  меня немного развеселить. «Танька, хочешь, я тебе фокус-покус покажу?» – предложил он. Мой пытливый детский разум сразу ответил: «Конечно, хочу!»  Был уже вечер. Брат выставил меня на лестничную площадку и велел ждать, пока не позовёт. Я долго ждала, а он меня не звал. Я открыла дверь и очутилась в кромешной темноте. «Саш, ты где?» - проблеяла я дрожащим от страха голосом. Никто не отозвался. Вдруг заскрипели  и стали открываться дверцы старого гардероба, и оттуда высветилось какое-то страшилище со светящимися глазами. Я заорала и подскочила к выключателю. В это время из того самого шкафа, где я когда-то и нашла свою куклу, вывалился и сам Сашка. Он вставил в пустую куклину голову фонарик и из глазниц вырывались два светящихся луча. Прямо фильм ужасов какой-то! Всё-таки мальчишки и девчонки сделаны из разных материалов. Мальчишки, как поётся в одной детской песне, сделаны из пружинок, хлопушек, линеек и батареек. Девчонки же –  из цветочков, звоночков, платочков и т.д. Так что мы друг друга не поняли. Саша, в отличие от меня, думал, что это очень весело. В общем, я долго дулась на него, но, в конце концов, поняла, что ничто не вечно под луной, и морально рассталась со своей «подругой детства». Правда, Сашка потом ещё какое-то время «веселил» таким образом припозднившихся ВОХРовских жителей, сидя в кустах с фонариком и куклиной головой, которую он сразу же открутил, когда понял, что я успокоилась. А он «успокоился» только  тогда, когда кто-то нажаловался родителям.
Прошло время, мы все выросли и повзрослели. А во взрослой жизни случается всякое: и недопонимание, и обиды, и ссоры. Происходит это потому, что каждый представляет жизнь по-своему. Особенно часто такое случается в больших семьях. И наша семья не исключение, хотя родители своей жизнью подавали нам неплохой пример. Они очень ценили родственные узы, и благодаря им мы сохранили с родней добрые отношения. Правда, жизнь сейчас стала какая-то суетная, не хватает времени на общение. И когда вспоминаешь детство, где было всё так легко, весело и понятно, то, вдруг, приходишь к мысли, что дороже родных тебе людей ничего нет на свете.
      Эти воспоминания я начала писать уже давно. И тогда же сказала брату о том, что пишу о нашем детстве. Он  очень хотел прочитать мои вирши. Но, как назло, то времени нет, то компьютер зависнет, то здоровье подведет. Потом что-то убирала, что-то добавляла, что-то исправляла. Но нам время не подвластно. Оно, как песок, как вода, проходит сквозь пальцы, и назад его не вернуть. Я очень надеялась на то, что брат прочтет и поймёт то, что не мог понять словами. Но я не успела: в мае 2008-го года его не стало. Я не берусь судить, правильно он жил или нет. Теперь он уже предстал перед Господом, и только там оценивается  жизнь человеческая. Я только знаю, что несмотря ни на что, всегда любила его и желала ему только счастья. Но человек сам выбирает свой путь, и ничего с этим не поделать.
       Из написанного выше хотелось бы сделать вывод и сказать тем, кто читает эти строки: «Учитесь слушать друг друга. Учитесь понимать друг друга. Учитесь любить друг друга. Пока ещё есть время. Пока все ещё живы…»
      Сколько себя помню, я неотступно, как хвостик, следовала за старшими. Если я уставала, то брат Юра и его друзья по очереди таскали меня на руках или на спине, как рюкзак. Люся, та вообще была путешественницей, и, естественно, я вместе с ней. Для скорости они с подружкой перехватятся руками крест накрест, посадят меня на руки, а я сижу, как принцесса, ногами болтаю. Мне нравилось. Подружек у неё было много и их место жительства не всегда находилось в пределах границ посёлка. Время летело незаметно, и когда вечером мы возвращались домой, Люсе, как инициатору, доставалось от мамы. «Опять неизвестно куда замрачилась - ругала она её – Чтобы ноги твоей больше там не было!». Она слушалась маму и в ту сторону  в следующий раз и не ходила, а ходила  в совершенно противоположную.
      Однажды она собрала почти весь детский состав нашего барака, и мы отправились в гости к Забавиным, которые жили в лесничестве, там, где сейчас находятся дачные участки, за узкоколейкой. У них была корова и нас всегда там угощали парным молоком. Видимо, для нужд СВС, рядом  с рельсами, находились кучи твердого битума. То лето было настолько жарким, что этот битум начал растекаться, как лава из вулкана. Чтобы перебраться на другую сторону, кем-то были положены несколько досок. Вся дружная компания ушла вперёд, а я что-то замешкалась, и свалилась прямо в смолу. Ноги стали вязнуть, как в болоте, в этом горячем варе, а на мне были новые красные сандалики, в первый раз в тот день надетые. Я, естественно, очень испугалась и закричала. Первым и единственным, кто бросился меня спасать, это был Паршин Валентин, а проще, Валька, как мы его звали. Он буквально выдернул меня из сандаликов, всю перемазанную в смоле. Я разревелась: «А как же мои сандалики!»   И тогда он полез спасать и мои туфли, которые с трудом отодрал от поверхности. Доставили меня к Забавиным, и их отец долго оттирал сначала меня,  потом и мою драгоценную обувку,  а заодно, и Вальку,  керосином. Родителям, естественно, ничего не сказали. Через какое-то время они, конечно, всё узнали и мама всегда, как только мы встречали Валентина, напоминала мне: «Смотри, вон твой спаситель идет».   
       Когда мне исполнилось пять лет, родители  стали задумываться о моем будущем.  Оставлять меня, тихую непоседу, без присмотра, было уже опасно. К тому же и  «няньки» мои  тоже  повзрослели: Юре уже исполнилось 15 лет, Люсе – 12, а брату Саше – 10 лет. Оставляя меня  иногда со старшими, мама была спокойна. А вот  Саше меня доверять она уже боялась. Разница в возрасте всего пять лет -  вроде бы  и я уже не малышка, и он еще не взрослый. И если вдруг нам приходилось оставаться вдвоем, то у нас получался такой странный тандем,  что  мы почему-то обязательно  что-нибудь натворим или влипнем в историю. 
Однажды  мама принесла яблоки, чтобы  заготовить на зиму варенье и компот. «Танька,  хочешь, я тебе из яблок ёжиков сделаю?»- спросил он. «Хочу!» - естественно ответила я. Ну, мы  и сделали. Сашка вытащил из  деревянной  ручки  металлическое  перо, верхней частью воткнул  его в яблоко, прокрутил один раз и вытащил «иголку».  Затем,  в образовавшуюся дырочку  вставил её, и получился шип. Я тоже решила попробовать.   
      …В общем, когда пришла мама, я с радостным криком  побежала ей навстречу: «Мамочка, смотри, сколько у нас ёжиков!».  На подоконнике  строем  стояли штук тридцать яблок-ёжиков. В общем, сварила мама из них обычный компот, а остальные  мы с Сашкой ели дня три. Кислятина невообразимая! Только для варенья и годились. Но мы и тут сообразили: брали сахар, настоящий, не быстрорастворимый, и натирали им яблоко.
Сахар становился кисленьким, а яблоко – сладеньким.