Вечер с вампиром Ч. 2

- Что? - я бы конечно посмеялась, но мне было не до шуток: остаться один на один в полутемном баре с чокнутым типом... - Знаете, вам больше не нужно пить.
- Еще как нужно, Таня, - хмыкнул парень, быстро глянув на меня странно блеснувшими глазами. -  И на твоем месте, я бы подливал мне и подливал.
- Почему? Но... а откуда вы знаете мое имя?
- Почему? Потому что водка притупляет жажду крови, которой я не пил уже две недели. Господи, сдохнуть бы как-нибудь поскорей... Откуда я знаю твое имя? Так ведь мы, вампиры, обладаем возможностью читать чужие мысли. Например, та девица, что подсела ко мне — еще та продажная сучка. А парню, которого сегодня кинули с его бизнесом, просто нужно было выговориться. Твой хозяин - форменная козлина и ты правильно сделаешь если не станешь больше работать на него. Ничего, проживешь и без его денег. Мысли у тебя правильные, а твоими мечтами я очарован. Честно...

- Ну знаете ли... - задохнулась я от негодования и покраснела от досады. Мои мечты принадлежали только мне и чужое подглядывание в них меня оскорбило.
Правда, о людях ты почему-то думаешь лучше, чем они есть на самом  деле, - продолжал он как ни в чем ни бывало, либо делая вид, что не замечает моего смущения, либо попросту не обращая на него внимания. - Но ничего, это со временем пройдет...
- Можно подумать, что вы образец человечности, - раздраженно огрызнулась я.
- Я ошибка природы. Тупик эволюции. Урод.
- Слушай, кончай меня разводить, а?  - мне уже начинал надоедать его пьяный бред, а лихорадочный блеск темных глаз просто пугал. - Тоже мне вампир выискался. Ширяться меньше надо. Тебя, что в жизни ничего кроме косяка больше не интересует?

Долгое мгновение он тяжело смотрел на меня, потом раздельно, тая за словами горечь отчаяния, произнес:
- В жизни меня интересует сама жизнь. Я хочу работать. Пить с друзьями пиво. Орать на футбольных матчах. Хочу спать до полудня в воскресенье. Хочу детей, семью. Это все, что нужно человеку. Блин! Это просто щедро!
- Ого! Тут кое-кто говорил о плоти и вдруг такие возвышенные мысли.
- Просто ты не в состоянии понять, что имеешь.
- Философ! - ткнула я его шпилькой иронии.
- Дура! - врезал он мне в ответ.

Я отошла и повернувшись к нему спиной принялась усердно протирать стаканы. Вампир видишь ли...  Почему тогда не Наполеон?!
- Может включишь музыку, - тихо попросил он мне в спину.
Я подошла к музыкальному центру и не глядя ткнула в клавишу. Бар наполнил мелодичный напев Sade, тихий, проникновенный, как будто она сама находилась здесь, третьей.
- Если бросишь дуться и подойдешь ко мне, то поймешь почему я все-таки вампир, а не Наполеон, - услышала я его насмешливый голос, когда раздумывала над странным поведением милиции.

Черт! Все же он не врал, когда говорил, что читает мысли. Я отставила стакан, подошла к нему и демонстративно остановилась перед ним. Он положил передо мной на стойку  смятый пакетик от сока.
- И что? - холодно поинтересовалась я. - Я должна теперь убирать за вами мусор?
- Нет. Мусор я в состоянии убрать сам, но прежде определи, что за сок я пил.

Из подсобки выглянул Андрюша и с подозрением глянув на парня, перевел тревожный взгляд на меня. Успокаивая его, я улыбнулась, хотя мне очень хотелось позвать его. Когда Андрюша прикрыл за собой дверь, я брезгливо взяла пакетик из-под сока и поднесла к лицу, чтобы в следующую секунду выронить его, когда в нос ударил тошнотворный запах затхлой крови.
 
Парень засмеялся низким, утробным смехом, а я, подавляя тошноту, опустилась на табурет, стоящий с моей стороны барной стойки. Глядя на него, смеющегося, я поняла, что в этом парне так перепугало Митрича. Хотя я и была подготовлена его  бредовым признанием, но все равно, от вида его влажно блеснувших клыков мне стало не по себе, а по спине пробежали мурашки озноба.
Он перестал улыбаться и теперь пристально смотрел на меня. На его щеках разгорался темный румянец.
- Не хочешь выйти из-за стойки и присоединиться ко мне?

Этот его вкрадчивый голос напугал меня больше, чем вид вампирских клыков.

- Сядем за столик, посидим, поговорим.
Его голос странно завораживал. Я уже не чувствовала отвращения и страха, меня словно укачивало на воздушных волнах покоя и неги.
- Я дам тебе вечность, - слышала я произносимые им слова и это при том, что его губы не двигались.
Я невольно заглянула в глаза вампира и их темнота безраздельно завладела мной, но вместе с тем, я увидела в них бесконечную усталость и равнодушие.
- Н-нет, спасибо... Вечность мне не нужна... мне бы экзамены сдать... - зачем-то пробормотала я.

Он невольно моргнул и холодная отстраненность в его взгляде исчезла и хотя смотрел на меня нахмурившись, в его темных глазах заиграли искорки смеха. Он недоверчиво спросил:
- Ты... серьезно?
- Ага.
Вглядевшись в меня, и, видимо, прочитав мои мысли, растерянно проговорил:
- Да... кажется серьезно... - и вдруг, заметно расслабился, даже выдохнул, словно сбрасывая с плеч тяжелую ношу, покачал головой, неожиданно добавив: - Ну и правильно.

Как-то не по-вампирски это у него получилось, а по-человечески устало. Тогда расхрабрившись, стараясь казаться вежливо отстраненной, я спросила:
- И много ты покусал? -
- Только одну девочку, которую сбила машина. Родители ее очень меня умоляли...

Мы немного помолчали. Он задумчиво потягивал свою «Кровавую Мэри», а я смотрела на него, борясь с искушением, но  наконец не выдержала и опять спросила:
- Скажи, как ты дошел до жизни такой?
- Можно подумать, тебе это интересно... - проворчал он лениво, однако взгляд оставался добродушным.
- Если бы не было интересно, я бы не спрашивала.

Парадоксально, но я начинала привыкать, что передо мной сидит всамделишный, настоящий вампир. Парень вдруг  прыснул в стакан и глянул на меня смеющимися глазами. Черт!
- Я хотела сказать, то есть подумать, что ты не киношный, не чокнутый, а реальный... - начала оправдываться я.
- Расслабься, меня уже ничто не может обидеть. Ты просто посиди со мной, ладно? Давно не говорил с хорошей девчонкой.
- Ты хотел сказать: «с хорошим человеком»?
- Нет, именно «с хорошей девчонкой». В вас, бабах, порой такой дряни по намешано.


- Понимаю. Тебя бросила твоя девушка.
- Не бросила. Просто не дождалась. Человека бросают, когда понимают, что жить с ним невозможно, не тот человек оказался. А когда девчонка не может дождаться парня, это значит, что ей так хочется замуж, аж свербит. И не важно за кого, лишь бы взяли.
- Ты всегда был таким циничным?
- А разве я не прав? - он снова глянул на меня с обостренным вниманием: - Возражай вслух, чего боишься?
- Я не боюсь, просто думаю как поточней высказаться.
- Ты говори, а я пойму.


- Ну, хорошо. Такие девушки, о которых ты только что сказал, не очень уверены в себе. Парень, которого она ждет, возвращается из армии чуть ли не суперменом, пройдя суровое испытание мужской жизнью и смотрит он на свою избранницу не как раньше, восторженными глазами юнца. Некоторые девушки уже по письмам своих парней чувствуют, что их друг здорово изменился, или что у него появилась другая и может потому спешат устроить свою судьбу.
- Убедительно. Скорей всего та, что не стала ждать меня с войны, из моих писем почувствовала, что я изменился, что я уже не тот которого она знала, что возможно, я уже не человек...

- Так, ты... вы преобразились на войне?
- Да, в Великую Отечественную, когда наша часть стояла в Карпатах. Я служил в разведке и осматриваясь в здешних лесах, забрел на заброшенный хутор. Но там обретался древний дед, который приветил меня: накормил, напоил, спать уложил, ну а потом укусил. Ну и... Тогда мое преображение  было довольно легко скрыть и... тогда я был сыт всегда. Но я, знаешь ли, был довольно идейным вампиром и пил только фашисткую кровь. Особенно любил гестаповцев, которых рвал на куски. Однажды заслонил собою от автоматной очереди комбрига и, черт меня дернул, после этого вернуться с поля боя в нашу часть. Оказывается многие ребята видели, как меня прошило автоматной очередью, а я как ни в чем ни бывало продолжаю расхаживать по белу свету. Меня начали сторониться и, в конце концов, комбриг вызвал меня к себе. Пришлось все ему рассказать. Он долго матерился, но кажется поверил, потому что, как только стало известно, что к нам в часть едет особист, комбриг отправил меня к партизанам. Там, в лесах, я резвился до конца войны. Плохо ли: уйдешь ночью в разведку, подпитаешься немецкой кровушкой, а утром в землянку - на целый день отсыпаться. К концу войны какая-то сука, из так называемых однополчан, стукнула на меня и я был взят в особый отдел.

Он замолчал, уйдя в воспоминания. То, что они были не из приятных, выдавало болезненное подрагивание его губ.
- Тебя... изучали? Они знали кто ты? - решилась я вернуть его в действительность.
Он перевел на меня свой темный неподвижный взгляд и холодно улыбнулся.

- Меня допрашивали, как последнего мокрушника, расстреливали, били и пытали, а на мне все заживало, как на собаке. Труднее всего было выдержать пытку серебром. Одна из  них, когда особист, мой одногодок, очень перспективный службист, протягивал мне серебряный портсигар, битком набитый сигаретами. Ему нравилось наблюдать, как я скуля и шипя, пытаюсь вытащить хоть одну из них не дотрагиваясь до серебра.

- После, в шестидесятых, я встретил этого особиста, старого, больного, разжалованного после Хрущевской «оттепели». Он меня сразу признал, ведь я остался таким же пацаном, каким он меня помнил. Он тогда кричал, визжал, валялся в ногах, умоляя, чтобы я его укусил. Судя по той истерике, что он устроил,   он умирал от рака. Я посмотрел на него и ушел, слыша за спиной его проклятья. Но меня уже нельзя было проклясть сильнее. Побои и боль, как-то забылись, а вот тот серебряный портсигар помню до сих пор

- Жить можно везде, тем более если окружающим тебя подонкам известно, кто ты такой. В общей камере, где вперемешку сидели и уголовники, и политические, я навел порядок, «попробовав» нарвавшегося на меня отмороженного пахана, не дававшего житья никому. Он-то думал, что в его камеру засунули обычного салабона из политических и решил сделать из меня Маруху. Ну и нарвался. Я перегрыз ему горло на глазах у всех, чуть ли не умывшись его кровью, потом быстренько залез под нижние нары, чтобы не попасть под солнечные лучи и там заснул. Даже не смотря на то, что я добровольно занял место под нарами, место для опущеных и политических, вся камера негласно признала меня своим новым паханом.

- После, этапом меня отправили в Сибирь, но определили не в лагерь для заключенных, а в ссылку, поселив в колонию пленных немцев.  Позже я узнал, что кому-то из вышестоящих пришла гениальная идея поселить меня к фрицам, чтобы «облегчить» им жизнь, видимо зная, как я «воевал» в партизанском отряде. Пленные немцы оказались люди как люди. Простых солдат, у которых от пропаганды мозги немного прочистились, я не трогал, а вот бывших эсэсовцев, офицеров вермахта и наших уркаганов, что обретались в лагере неподалеку, рвал беспощадно. Я боялся тогда одного, как бы не отравиться их поганой кровью.

- Как же ты узнавал, кто из них кто?
- Забыла? Я мог слышать их мысли. Словом, и тогда  я был сыт. К тому же Сибирь, с ее вечными ночами, оказалась благодатным для меня местом. Как-то местные аборигены привели мне в дар своих вымазанных медвежьим жиром девах. Когда я спросил зачем, они простодушно ответили, что я злобный дух и они хотят задобрить меня. Я спросил с чего вдруг они решили, что я злобный дух? Говорят, шаман увидел во мне иного, нежитя.

- Вскоре, меня выпустили по амнистии, но я на какое-то время остался в Сибири. Затаился, немного отдохнул, пожив в одиночестве, осмотрелся и вновь отправился в армию. Куда меня только не забрасывало, тяжелее всего было во Вьетнаме. Вообще, я избегал горячих точек южного полушария. Так и перебивался. Если меня «убивали», воскресал в другом месте, под другим именем. Я попадался. Меня допрашивали и отпускали, словно окольцованную подопытную птицу, чтобы потом снова отловить. Слушай, я устал от всего этого... ни сдохнуть, ни успокоиться...

- А твоя девушка?
- Что моя девушка? Ах, да... Она сейчас ветеран труда и тыла, у нее больные отекшие ноги. Ее внучка похожа на нее в молодости как две капли воды, но девица вышла отвязная, непутевая. Я отыскал ее сразу же, как только вернулся из Сибири, где-то в конце пятидесятых. Посмотрел со стороны на ее житье-бытье, потом встретил ее муженька, пьяницу и дармоеда в темном переулке и малость поучил его уму-разуму. Не удержался...
- Ты ее до сих пор любишь?
- Издеваешься? У вампира любовь к человеку может быть только плотоядной. Скажем так — я ее помню. Налей себе вина, я оплачу.


- Почему ты не перебрался за границу. Для тебя ведь нет ничего невозможного. Там демократия, там твои вампирские права стали защищать и ты бы не только свободно пил кровь, но тебе бы ее еще и поставляли по средам и пятницам.
- Ох, сколько иронии... вижу, не любишь ты заграницу, - усмехнулся он. - Ну, был я там. Прожил лет пять и смотался обратно на родину. На большее меня не хватило.
- И что? Там тоже есть такие, как ты?
- Есть, - зло сказал он и замолчал, подумал и стал рассказывать дальше: - Познакомился я с тамошними братьями-вампирами. Ну так - у них одно на уме — без разбора лакать кровь, только о своей жажде и думают. Одним словом — упыри.
- А здесь?
Он засмеялся:


- Да уж, встретил я одного, горького пьяницу. Выпили, поговорили о нашем житье-бытье. Он мне, кстати, и рассказал, что спасается от жажды алкоголем. Он дольше меня на этом свете мается. Долго плакался у меня на плече, а потом попытался укусить. Я пару раз сунул кулаком в его наглую пьяную морду, плюнул и ушел.
- В тебе еще так много человеческого.
- Ты это говоришь, потому что не знаешь, насколько я отвратителен, что я вытворял и на что способен, - он остро глянул на меня. - И выбрось из головы эту дурь, что можешь спасти меня, облегчить мою участь и прочую ерунду. Мне легче одному...


- Как хоть тебя зовут?
- Никак. Если я назовусь, ты меня позовешь и я вынужден буду прийти.
- То есть, я больше не увижу тебя?
- Я возьму твои воспоминания о нашей встрече и ты никогда не вспомнишь меня...
- А если я не соглашусь забыть тебя?
- Кто это, интересно, будет спрашивать твоего согласия? - скривился он.
Я смотрела на него и совсем не понимала себя. Меня, против воли, тянуло к этому парню.


- Помнишь ментов, что приходили за мной? - спросил он, махнув в сторону стеклянных дверей и этот скупой жест выдал, насколько он оказывается был пьян. - Так вот, один из них, тот пузан, что разговаривал со мной, в бытность свою был худющим, большеглазым  пацаном, постоянно разбивающим стекла моих окон мячом. Это сейчас он не помнит, как я таскал его за уши, потому что я забрал у него память о себе, как и у своих соседей по той огромной коммуналке, где я жил.  Да...   - он хохотнул, - соседи, помнится, сторонились меня. Считали странным то, что я днем все время сплю, а ночью куда-то хожу.


- Я объяснил, что работаю в подвале истопником и на меня перестали обращать внимание. Гораздо больше всем докучала одна сварливая бабка. Эта старая калоша поедом ела соседей, в том числе и меня. Дня не проходило, чтобы она не затевала скандалов, после которых странно успокаивалась. Сейчас это называют энергетическим вампиризмом а тогда этого не знали и нас сторонились. Так мы и остались в огромной сталинской квартире одни, стараясь выжить один другого. Угадай, кто победил? Пра-авильно, бабка. Эту паршивку не напугал даже вид моих клыков, которые я специально ей продемонстрировал. Я же просто брезговал ее кровью.

- Ну вот, что ты наделала? Зачем поддалась мне? Я разговаривал с тобой, как с хорошей девчонкой, а ты оказалась обыкновенной сучкой с сентиментальной чушью вместо мозгов. Ладно, я избавлю твою голову от всего того, чем я ее сейчас забил. Я даже не успею дойти до дверей, как ты забудешь всю эту чушь, в том числе и меня, - привстав он наклонился ко мне и прошептал на ухо: - Она тебе ни к чему. Ты забудешь, зато я буду помнить... хотя память порой причиняет боль не хуже серебра.


- Но почему? - прошептала я.
- Потому что, не было и нет человека, который бы мог противостоять мне, тем более женщина. Смирись и забудь. Не выбирай дорогу страданий, живи спокойно и беззаботно... как все.

Но я не хотела забывать. Он взглянул мне в глаза и я невольно дотронулась до ворота блузки, под которой прятался медный, потемневший от старости, бабушкин крестик. Я выбирала другое, я не хотела чтобы кто-то решал мою судьбу, даже из самых лучших побуждений. Этот вечер - кусок и моей жизни тоже. Но что я могла сделать? Даже если бы я захотела, то  не в силах была ни отвести глаз в сторону, ни закрыть их, под его пристальным неподвижным взглядом, словно буравившим мой мозг, заставляя мысли путаться.

Единственное, что я могла, это глубоко спрятать свои мысли и чувства, представив  себе пустой экран. На уме вертелись, раз за разом, слова какой-то немудреной песенки, и я не давала острой игле своего разума, сойти с этой убогой дорожки памяти, сосредоточившись только на этой песенке. Я сама торопилась на миг стереть свои воспоминания, чтобы сохранить их, и сидела с застывшим, неподвижным лицом, почему-то посчитав, что именно так и должен выглядеть человек которому вторгаются в мозг. Не мигая смотрела я в его глаза и меня затягивало в тяжкий омут безвременья. Время словно остановилось.
 
Он встал и перегнувшись ко мне через стойку, поцеловал в губы холодным поцелуем, пахнувшим кровью и водкой.

Я слышала, как он уходил, не смея шевельнуться, боясь, что он почувствует, поймет,  что я обманула его и вернется, чтобы... Мое сознание застыло, мысли затихли. Сейчас, где-то за гранью своего осознанного бытия, я понимала на какую боль обрекала себя, чтобы там в будущем вечно терзаться от потери...  Он хотел избавить меня от этой муки, взяв ее себе. Но я хотела помнить его.

Не знаю сколько я так сидела, одна в пустом баре, уронив голову на ладони. Тихо пела Шаде. Я смогла. Я противостояла ему, а он так и не узнает об этом.

Подошел Андрюша.
- Слушай, когда пойдешь к Митричу, позови меня. Возьмем расчет вместе.
- Он тебя тоже уволил? -
- Нет. Но он уволил тебя. Я не хочу оставаться здесь без тебя.
 Я невольно взглянула на него глазами мудрого безымянного вампира и кивнула. Меня не тронуло его признание. Слышишь: не тронуло.

 
Я пишу в слабой надежде, что он прочтет это, что узнает о том, что есть на свете кто-то, кто смог противостоять ему. Видишь, я все помню и я ничего не забыла из того, что ты рассказал мне за те несколько часов, что мы провели с тобой, сидя в баре одни.

Я не забыла.