Второй Пантеон

Дом пылал.
Что самое скверное – все знали, чьих это рук дело.
Исайя Фелиппе, сжимая кулаки, оглянулся. Как обычно, люди успели выбежать, и даже кое-что вынести – чтобы тут же бросить на землю перед гигантским костром и молча глядеть, как догорает их жилище – не Бог весть что, но, несомненно, достойное лучшей участи.
Меж тем стреляли уже совсем близко. Судя по всему, головорезы этого приблудного итальяшки Антонио Марчизелли, Кровавого Тони, не встречая особого сопротивления, упорно продвигались к вилле дона Анхеле.
Фелиппе зарычал от бессильной злобы и ударил кулаком по ладони. Охрана у дона достойная, но макаронники возьмут числом – их, считай, по четверо, а то и больше, на каждого гаучо, и оружие не чета нашим дубинкам да отцовским ружьям. А потом ясно – церемонится не станут – Марчизелли прекрасно известно, кто в этом городе реальная власть; а потом – и того яснее – попивающий свою граппу итальяшка, развалясь в патио дона, с ленцой шантажирует мэрию; Анхеле отрубают по пальцу в день; мэрия униженно целует руку итальяшке; потом запоздало прибывают войска – и баста, конец городу; а хитрый Марчизелли, скорее всего, успевает смыться – по своему гнусному обыкновению безжалостно разменяв собственную армию.
Фелиппе окинул полубезумным взглядом пустую улицу; винтовочный перестук раскатывался уже чуть не за углом; парень кивнул своим ребятам – верные друзья, сорвиголовы и все как на подбор храбрецы – и шагнул по направлению к выстрелам, но отец вдруг загородил ему путь и схватил за руку, а другой – трижды торопливо его перекрестил; маленький и невзрачный бухгалтер, он смотрел на рослого сына снизу вверх, и всё никак не мог отпустить его; Фелиппе выдавил жалкую улыбку, мягко сбросил папину руку и махнул ребятам – за мной, туда, быстрее!
Они двигались осторожными перебежками, но не мешкая; пока что потеря случилась всего одна – шальным острым кирпичным осколком рассекло плечо двенадцатилетнему Мигелю; Фелиппе сам перетянул рану и с облегчением сдал пацана на руки старому Гомесу, мимо чьего дома они проходили, пообещав на обратном пути достать настоящий карабин. Будет ли он ещё, обратный путь…
Вышли к церквушке; воздух здесь был пропитан стрельбой как курильня дымом; со всех сторон неслись испанские и итальянские ругательства, все эти «cabron» и «cagna»; орали раненые. Фелиппе повёл своих герильери к приземистой асьенде, торопливо выкрашенной красным, зелёным и грязно-белым – там бесцеремонно расположились итальянские карабинеры.
Один из товарищей Фелиппе тронул его за плечо и, когда тот разъярённо обернулся, вопросительно вздёрнул брови – куда мы прём, че? на армию в лоб? ты спятил? Верно говорит – поддержал другой – найти проклятого дуче и перерезать дьяволу горло! войско само разбежится!
– Итальяшку нам не достать, – процедил Фелиппе и отвернулся. – Голову надоело носить? Мстить можно по-всякому. Гляди.
Он вытащил из-за пазухи бутылку с адской смесью, поджёг свисающую из горлышка тряпицу и, размахнувшись, сильно швырнул жарко занявшийся снаряд; бутыль звонко хлопнулась о стену, чудом не влетев в окно, и пышно расцвела дымным ярко-оранжевым спрутом; солдаты посыпались наружу будто термиты, раздались проклятья; укрывшиеся в зарослях миндаля диверсанты сдавленно хохотали.
Фелиппе, не отрываясь, смотрел на захлёбывающуюся огнём асьенду и довольно кривил губы; потом нехотя оторвался и кликнул своих – уходим, амигос, дело сделано. Друзья Фелиппе недоумённо переглянулись, но перечить вождю не посмели. По пути Фелиппе подобрал валяющийся возле мёртвого итальянца карабин с разбитым вдребезги затвором – то-то уж Мигель обрадуется…

* * *

Дом пылал.
Что самое скверное – все знали, чьих это рук дело.
Антонио Марчизелли, сжимая кулаки, оглянулся. Как обычно, люди успели выбежать, и даже кое-что вынести – чтобы тут же бросить на землю перед гигантским костром и молча глядеть, как догорает их жилище – не Бог весть что, но, несомненно, достойное лучшей участи.
Меж тем стреляли уже совсем близко. Судя по всему, головорезы этого приблудного ибера Исайя Фелиппе, Бешеного Шакала Фелиппе, не встречая особого сопротивления, упорно продвигались к палаццо дона Фурчезе…

* * *

Ужинать пока не зовут, и мы решаем сыграть ещё. Я хочу махнуться сторонами – брат упирается; приходится кинуть монетку, и мне выпадает играть за итальянцев; получил, спорщик? Брат недоволен, но тут уж ничего не попишешь – игровой жребий судия непререкаемый – проглатываю ехидное замечание и начинаю молча расставлять фигурки.