Два минус три 2

Один из моих ранних рассказиков-эссе, написанный в стародавние незапамятные времена – то есть около года назад – назывался «Два минус три» и состоял, помнится, из семи крохотных главок, двух главных героев и триады второстепенных человекообразных декораций. Сюжета, как такового, не было, что позволяло задирать нос и безнаказанно строчить несусветную околесицу; и вот напропалую смолящий курец Конь со своим слепым Жокеем гарцуют по гаревой дорожке лейтмотива, отмахиваясь вплетёнными в гриву ленточками от прочих действующих лиц, как-то – старого лютого солдата, колдуньи-шарлатанки и бедного мальчика-клерка из юридической фирмы. Повествование то шло от первого лица, то конфузливо дистанцировалось до третьего; текст являл собой смесь псевдо-мистики, клюквенных цитат и чёрт знает чего ещё, и по завершении обладал, по крайней мере, одним неоспоримым достоинством – доставленным по адресу субъективным авторским кайфом.
Но на днях в бочке с забродившей медовухой обнаружилась нечаянная ложка чёрной смолянистой субстанции с резким запахом – выданный сам себе карт-бланш обернулся двойкой треф при бубновых козырях; какая-никакая, а всё же идея крутила в воздухе задницей – дабы успешно сгинуть среди заросших бурьяном елисейских полей вышеупомянутого текста; что ж, попробуем дать ей шанс вернуться на материк, а под щитом иль на оном – как пегасы вывезут.
Итак, «Два минус три – 2».
С места в карьер – некая сверхъестественная сила забрасывает двух девушек и молодого человека не больше, не меньше – в кладовку двухкомнатной квартиры старой кирпичной пятиэтажки; кладовка заперта, света нет, девушки в панике, парень в ступоре. Присказка коротка до неприличия, но со своей задачей справляется – сказка ожидается, по крайней мере, сюрреалистической – отыгрывает своё какофоническая связка «сверхъестественная сила + кладовка». Идём дальше.
Справившись с первым шоком, наши узники начинают исследовать свой нечаянный кичман; среди залежей хлама отыскивается здоровенная ржавая отвёртка и несколько свечных огрызков; девушки принимаются за их розжиг, парень, поплевав на ладошки, ковыряет дверь; попутно они, понятное дело, знакомятся. И тут мы натыкаемся на первого противотанкового ёжика – имена героев. Как наречь персонажа? И стоит ли?
Имя как таковое, наверное, одна из самых неоднозначных составляющих мироздания; сразу же на ум приходит яхта милейшего некрасовского капитана-врушки с её претенциозным названием, оправдавшим себя на все сто; так же вспоминается дружеский щелчок Александра Кушнира по носу молодых рокеров, которые «сначала придумывают название себе и десятку альбомов, а потом начинают играть»; наконец, заглядывает на огонёк арабский колорит хербертовской «Дюны», «счастливое» длинное имя незадачливого брата Толькочона из одноимённой (!) японской сказки и некий символический Безымянный Солдат. Везде имя – часть повествуемого сказа, часть характера персонажа; читатель «Белого Бима Чёрное ухо» вполне справедливо ожидает историю печальную и трогательную, а тем временем кинговская «Кристина» коварно усыпляет его бдительность мягким, но слегка царапающим язык, акцентом.
Забегая вперёд упрёков в занудстве, спешу откупиться – чур меня! – именовать моих ребят али оставить на произвол сюжета как есть? Рассуди, читатель!
Тем временем парнишка справляется-таки с дверью, та распахивается, раздаётся синхронный девчоночий визг (в котором также угадывается ломающийся басок), и дверь закрывается обратно; дрожащие руки нащупывают и вновь зажигают свечки; тяжело дыша, ребята расползаются по углам, насколько это возможно, чтобы какое-то время осмыслить, переварить то, что он увидел.
А видели они – каждый – разное. Лихо, а?
Лихо. Второй ёж маскируется под интригу и фабульный выверт, да так искусно, что диву даёшься – каждый видит разное – так и понятно, все ж люди разные, тоже мне сказка, тьфу. И не услышит читатель слабый и тщетный стук изначальной идеи в своё бронированное окошко – эй! они видят вообще разное! совсем разное! абсолютно разное! – а и услышал бы, врезал по идеевым пальцам молотком – смотри вперёд куда лезешь! и не сметь тут орать под окнами! я книжку читаю!
А в книжке-то пока – пустота; и какой акварелькой рисовать разное увиденное – неясно; может, жёлтенькой? – пусть расскажут друг другу, кто что видел; может, тоскливым металликом? – каждый со своим разным носом к стенке; а, может, чёрным-пречёрным? – пусть выйдут да поглядят ещё, благо как-никак подготовлены; и опять увидят – одна девушка – труп на драном диванчике, другая – дотла выгоревшую квартиру, третий – мальчишку с мячом.
Тут чёрная акварель кончается, и самое время для рефти – кладовка, свечи, тишина; каждый со своей разной затаённой историей, почти уже задавленной, но вот – невзначай ожившей; не поданое вовремя лекарство – кто ж заподозрит; неумелое, чреватое успехом, заигрывание с Чёрной магией – и получивший свободу красный петух; скопленная всеми правдами и неправдами энная сумма на новенький мощный спорткар – и отказавшие тормоза; кончается и серая краска –положим уж жёлтой, как красиво!
Больше ежей не будет, да и идейка почти вся вышла, только хвостик наружу торчит – вот пресловутая сверхъестественная сила хватает наших ребят, тащит на балкон и с размаху швыряет их с третьего этажа. Занавес.
Стоит ли здесь искать мораль, смысл и прочая? Не знаю, честно; не было у меня намерений закапывать здесь что-то эдакое – а какие были? – всего лишь рассказать идею «Двух минус три», не особо, на мой взгляд, удачно там воплощённую; ну вот, рассказал – но написался ли при этом «Два минус три – 2»? – тоже не знаю.
Да и дело-то совсем не в том.