О том, который так и не вырос... Часть 1

Всё началось внезапно. Боль раскаленной иглой пронзила голову в самой её верхней точке и упругой волной спустилась вниз через все тело, жарко разлилась в пояснице, и собралась опять в точку в самом низу живота. Потом боль утихла и через минуту-другую, как бы дав ей придти в себя, начала слабо пульсировать… Эта новая боль была ей знакома, – слабые предродовые схватки давали сигнал, что в организме что-то пошло не так. Срок был критическим - 34 недели.

Беременность с самого начала была странной, не похожей на первую, к тому же была осложнена токсикозом, который так и не прошел со временем. Ездить на работу в переполненном автобусе в последнее время стало совсем уж тяжело. Даже пятнадцать минут пути казались вечностью, тем более, что утром ей нужно было еще отвести 3-х летнего сына к няньке, а вечером проделать такой же путь только уже обратно. Вот и получилось, что  дорога до дому растягивалась еще на полчаса. Когда стало невыносимо тяжело физически, она выпросила у начальника очередной отпуск. Начальник, глядя на ее уже большой к тому времени живот, нехотя согласился. Отпуск получился как раз за месяц до декрета.

Сначала вроде бы стало легче, внутренний протест вызывали только еженедельные посещения женской консультации и такая же еженедельная сдача анализов. Ходить в женскую консультацию приходилось через весь город, высиживать длинные очереди в узком и душном коридоре только для того, чтобы врачиха измерила сантиметровой лентой живот, заставила взвеситься и  в очередной раз сказала какую-нибудь глупость. Порой доходило до абсурда: увидев неположенную по каким-то там нормам прибавку в весе, ей назначали диету, чтобы через неделю отругать за то, что вес наоборот увеличился не так, как положено. Вскоре ей это надоело и она выслушивала все рекомендации молча, чтобы выйдя из кабинета тут же выбросить их из головы. С токсикозом она ничего поделать не могла и постаралась к нему привыкнуть. К тому же за повседневными заботами как-то забывалось плохое самочувствие.

И вот надо же такому случиться, что эта странная боль пронзила ее в самый момент засыпания?

 Мужа дома не было, он ушел смотреть что-то спортивное к другу в соседнюю квартиру. Маленький сын уже спал. Она стала терпеливо ждать возвращения мужа, потому что встать с кровати было почему-то страшно. Боли были слабые, схваткообразные, в какие-то минуты даже удавалось задремать. Потом вернулся муж, и они решили вызвать «скорую помощь». Приехал старенький фельдшер, выслушал ее рассказ, и принял решение везти в ближайшую больничку, расположенную в 6-ти километров от города, в соседнем селе. Надо сказать, что город, в котором они жили, был совсем молодым, и наличие небольшой поликлиники уже было счастьем, а со всеми неотложными состояниями возили либо в деревенскую больничку, либо в районный центр за 40 км.

Деревенский фельдшер-акушер на себя ответственность не взял, да и схватки были еле заметные. Решили везти её дальше - в районную больницу. Приемный покой, поразивший своей убогостью, холодный душ, её вещи связанные в большой узел и засунутые в какой-то шкаф, породили отчаянные мысли о нелепости происходящего. Муж уехал домой на городской машине  скорой помощи. И она осталась одна в этом неуютном  и таком чужом здании. Медсестра отвела ее на второй этаж в предродовое отделение. Дежурный врач осмотрел ее, расспросил о болях, бодренько сообщил, что с ребенком все в порядке, и пообещал, что уж не меньше 3-х кг веса у новорожденного будет. То есть поводов для беспокойства у неё быть не должно, так как она теперь в надежных руках. В предродовой палате, куда её поместили, стонали несколько женщин, облокотившись на стол в центре палаты, спала дежурная акушерка. Примерно через час-полтора из-за слабых схваток её перевели в обычную палату на том же этаже, поставив в известность, что попробуют сохранить беременность и довести срок до нормального.

Палата оказалась пустой, на две койки,  напряжение всей этой ночи сказалось на ней, поэтому она сразу провалилась в сон, едва коснувшись подушки. Проснулась утром с приходом врача.  Схваток почти не было, они как будто затаились там,  в самом низу живота, и давали о себе знать еле ощущаемыми спазмами. Разговор с врачом вселил в нее надежду все-таки доносить этого ребенка до положенного срока. Весь следующий день она не могла проснуться… Сквозь сон слышала, как принесли в палату завтрак, и она съела несколько ложек буквально заставляя себя. По коридору бегали сестрички, торопливо проходили врачи, санитарка мыла палаты, со стуком переставляя ведро с водой. Все звуки доходили до нее как сквозь толщу воды, еле открывая отяжелевшие веки,  она иногда смотрела в коридор и видела там мелькающие кадры больничной жизни: шаркали разношенными тапочками тяжелые беременные женщины, развозили на каталке обед горластые няньки. По ту сторону двери всё шевелилось и жило совершенно отдельно от нее.

Врач в течение дня заходила несколько раз, и тогда она с трудом заставляла себя проснуться. Потом пришли женщины из палаты напротив, пришлось знакомиться, что-то говорить, улыбаться, а потом она опять провалилась в сон. К вечеру её решили перевести из контрольной палаты в другую к женщинам, уже давно лежащим здесь на сохранении. Хлопоты с переездом растормошили ее, и сонное состояние уступило место некоторой бодрости. Разговаривали долго, рассказывая о детях, оставшихся дома с отцами. Легли спать около 11–ти часов вечера.

Отдохнувшая за почти суточный сон, она умиротворенно думала, что всё будет хорошо, что она здесь задержится не больше,  чем на неделю. А потом опять дома со своим сынишкой будет ждать по вечерам возвращения мужа с работы. Сладкие картины затуманились в ёё воображении, и она начала уплывать из больничной действительности.

Потом что-то случилось… и она проснулась, вздрогнув, как от толчка. Под одеялом творилось что-то неладное, казалось, что там открыли кран с горячей водой, она ощущала себя лежащей в теплой  ванне. Откинуть одеяло и посмотреть, что там происходит, было страшно, хотя уже через мгновение она поняла тем особым знанием женщины, что это отходят воды, а значит доносить ребенка до срока не удалось…

-Лида! – позвала она уснувшую соседку. Та легко подхватилась, не смотря на огромный живот, и быстро прошаркала тапочками до ее кровати. Вместе они откинули одеяло, и она увидела, что лежит в своих удивительно прозрачных родовых водах, по которым почему-то плыли розовые пузыри, как в лужах после дождя. Соседка выбежала из палаты за врачом.
В голове было пусто, ни одной мысли, ни одной эмоции, только тупая безысходность и осознание того, что уже ничего нельзя изменить.

Потом была каталка, на которой ее долго везли по темным коридорам. Предродовая палата, капельница в левую руку. Дежурный врач, заведующий женской консультацией, дежуривший в эту ночь, резко заметил акушерке, чтобы другую руку оставили для капельницы в родах. Хина на язык из бумажного пакетика, ужасно горькая на вкус, которую дали запить всего двумя глотками воды… Началась стимуляция родов. Три последующих часа превратились для неё в вечность. Рука, прикованная к капельнице, не давала никакой свободы движениям. Схватки нарастали чудовищной волной, усиливаясь и накрывая ее нестерпимой болью. Точно так же, как сутками раньше, она не могла выйти из сонного забытья, сейчас она не могла выплыть из сомкнувшегося над ней океана боли.

Краем сознания она ощущала присутствие в палате других рожающих женщин, так же как в прошлую ночь акушерка спала, сидя на стуле,  облокотившись на стол посередине палаты. Только сейчас она сама была в эпицентре событий, и весь мир крутился вокруг нее, не выпуская из своих цепких объятий, имя которым была всё поглощающая боль. Через одни ведомые ей промежутки времени акушерка просыпалась и давала ей очередную порцию хины, после которой опять волнами накатывала боль, вытерпеть её, казалось, в реальной жизни просто невозможно. А всё, что с ней происходило на этой больничной кровати, с продавленной сеткой, можно было назвать кошмаром, ничего не имеющим общего с тем миром, в котором остался её маленький сын и муж. Вытерпеть боль помогала только мысль о том живом комочке, который сейчас страдал вместе с ней. К нему обращалась она в минуты наисильнейшей боли: - Потерпи, маленький… Потерпи, мой родной… Мы с тобой все сможем… Я рядом… не бойся, лапушка моя…

Около трех часов ночи акушерка проверила раскрытие, оказалось, что уже полное, и повела ее в родильный зал. Обессилевшая от боли, подобрав мокрый подол больничной рубашки одной рукой, она шла на подгибающихся ногах по бесконечному коридору, как в замедленной съемке выплывая в его освещенную часть из мрака. Рядом деловито семенила акушерка, поддерживая капельницу, которую так и не вынули из вены. Освещенный прямоугольник коридорного проема  качался перед ней, как рамка большой фотографии. Время замедлило свой счет. Сознание отказывалось воспринимать это, как реальность.

На родильном кресле она собрала всю свою волю и все свои жизненные силы для последнего усилия, ценой которого были две жизни -  её и ребенка. Через несколько схваток ребенок родился, акушерка подхватила его за ножки и высоко подняла опустив вниз головкой. Потом положила в эмалированный таз, затормошила за бока, ребенок запищал обиженно и громко.
 -Девочка, - казенным голосом сообщила акушерка, и начала обрезать пуповину. Потом ребенка переложили на стол, и им занялась детская медсестра.

Живот у неё почему-то не опал, как в первые роды, а торчал странным углом с правой стороны. Еще через 3-5  минут ягодичками вперед родился мальчик.

-Господи, какие же они маленькие! - думала она. Как же они выживут? Девочке обработали пуповину, взвесили, опять положили в тазик и, накрыв сверху пеленкой,  вынесли из родовой палаты. У мальчика оказались какие-то проблемы с пуповиной и его тут же стал оперировать присутствующий врач на том же столе, откуда только что унесли девочку.

Акушерка и медсестра начали нервничать и просили врача отложить все эти манипуляции до понедельника, т.е. на два дня. Врач, видимо из чувства мужской солидарности, не обращая внимания на раздражение младшего медперсонала сосредоточенно продолжал свою работу.
Она смотрела на все это отстраненно, как будто находилась в темном зрительном зале, а всё действие происходило на освещенной сцене. Потом мальчика запеленали и оставили лежать там на столе.
Она смотрела на него издалека, и видела только пузырящуюся пенку на его губах. Ребенок был удивительно светленький,  с белой кожицей на личике.
 
Медики переключились на другую роженицу, всё это время рожающую без присмотра на соседнем кресле. Наконец и она разрешилась от бремени мальчиком.  Детей унесли в детскую палату, а женщин оставили лежать с ледяными грелками на животах. В палату перевели только под утро.

Ей очень хотелось есть. И очень угнетало чувство неопределенности по отношению к рожденным ею деткам. Ей казалось, что таким маленьким, наверное,  не выжить… Но тут же включалась надежда, которая говорила ей, что они родились живыми, сразу закричали и задышали… К тому же принимающие роды медики вели себя буднично и обыденно, что тоже вселяло хоть и слабую, но  уверенность в благополучном исходе. Женщины в палате сочувственно переговаривались и приводили примеры выживания таких младенцев. Оказалось, что 2 кг у девочки – это даже очень хороший вес, а 1800 грамм у мальчика тоже не совсем плохо.

На утреннем обходе детский врач сообщила ей, что детки чувствуют себя хорошо, но кормить их ей не принесут, так как таких маленьких детей кормят  через зонд.

Потом были дни ожидания, проблемы с прибывшим  молоком, которого оказалось на удивление много… Впрочем, акушерки велели выливать его в раковину, так как это даже и не молоко было вовсе, а молозиво, и здесь оно было не нужно никому… И,  наконец, через три дня  принесли на кормление девочку. Так она встретилась со  своей дочкой в первый раз. Девочка крепко ухватилась за материнскую грудь и жадно начала сосать молоко. Старая нянечка, которая принесла ее, призналась, что при кормлении через зонд ребенок всю еду срыгивал. А если бы не срыгивал, то и не принесли бы маме. Думать об абсурдности ситуации ей не хотелось, так как её переполняли чувства радости и счастья от того, что она держала, наконец, свою кроху на руках. Она  могла нащупать сквозь пеленки маленькие ступни с крохотными пальчиками, могла смотреть в личико с мутными глазками, и самой себе говорить, что большие опухшие веки  и крупноватые губки  в будущем сделают ее дочь красавицей…

Потянулись дни выкармливания. Девочку обещали выписать на 10-ый день. А мальчика так ни разу и не принесли даже показать. Каждый день детский врач говорила, что с ним всё в порядке, но сосать грудь он не может. Однажды ночью молоденькая медсестра тайком привела ее в детскую палату,  и она смогла посмотреть на своего сынишку. Он был жив, спал в колыбельке, маленькое личико было безмятежным – это было главное.

Наступило время выписки девочки, она хорошо набирала вес, активно сосала, громко кричала. Держать ее в роддоме дольше уже не имели права. Но у мальчика оказался врожденный порок сердца, который,  по словам детского врача, пока проявлял себя только шумами. К тому же у мальчика были недоразвитые голосовые связки. И он почти не подавал голос, и не плакал. Сосать молоко из бутылочки он не мог, не хватало силенок, а при кормлении через зонд, он тоже, как и девочка, со временем стал срыгивать все залитое в его крохотный желудочек молоко. И поэтому персоналом роддома было принято решение перевести его в детское отделение районной больницы. Так через десять дней после родов мать и двое её недоношенных до срока деток оказались в больничной палате.

Конечно, это был удар судьбы. Дома оставались старший 3-х летний сын и муж, работающий по 10 часов в день. Время возвращения домой отодвигалось в бесконечность. Счастье рождения детей столкнулось с горькой действительностью: больничная палата на неопределенный срок, отсутствие какой бы то ни было помощи в уходе за детьми, необходимость жить по больничному расписанию, кормление деток практически круглосуточно, отсутствие элементарных и необходимых вещей.

Сначала в больницу перевели мальчика, а потом ей сообщили номер корпуса и номер палаты, и она просто перешла из корпуса в корпус. Благо на дворе был апрель месяц, и стояла теплая погода. С трепетом в душе зашла она в палату к своему сыну, которого не видела с самого рождения. Дрожащими руками распеленала его маленькое тельце, и наконец, увидела, что может собой представлять ребенок, родившийся с весом 1800 грамм. Боже мой! Какой же он маленький и худенький! Тонкие ручки и ножки безвольно раскинулись, освободившись от пеленок, уже потом она узнала, что у ее сынишки был пониженный тонус мышц. Синюшный оттенок кожицы на животе делал ее почти совсем прозрачной, казалось, что еще чуть-чуть и станет видно, что у него внутри. Мальчик слабо запищал, протестующе взмахнув слабенькими ручками. Всё это время он знал только безжалостные, уверенные и… чужие руки медсестры. За свои десять дней жизни он еще ни разу не был на материнских руках. На глаза у нее навернулись слезы от щемящей жалости к этой маленькой жизни. Она подхватила сына на руки, с горечью ощутив невесомость его маленького тельца. Сейчас мама тебя покормит! – зашептала она сквозь слезы.
 
Но уже через несколько минут,  после тщетных попыток, она поняла, что грудью этого ребенка она кормить не сможет. Сосать молоко из материнской груди ребенок хотел, но не мог, у него  просто физически не хватало на это сил. Оставался только один вариант - молоко сцеживать и кормить из бутылочки, выдавливая по капелькам ему в рот. И даже при таком способе кормления ребенок быстро уставал. Она еще не представляла себе, во что выльется выкармливание смертельно больного ребенка.

На следующий день из роддома со всеми документами принесли девочку. И начались будни больничной жизни. Дни и ночи слились в один сплошной поток времени, в котором часы считались от кормления до кормления, а в промежутках нужно было что-то  есть самой. Каждый день ждала гора казенных пеленок, которую нужно было перегладить единственным на все отделение утюгом,  и на который всегда была очередь. Ежедневная влажная уборка палаты и дежурства по этажу, когда каждая мамочка должна была раз в три дня мыть весь этаж, были особенно тяжелыми.

Муж мог приезжать к ней только в выходные дни, и поэтому вся тяжесть заботы о семье легла на ее мать, которая приехала к ним пока она находилась в роддоме, взяв на работе отпуск в связи с таким неординарным событием, как рождение внуков-близнецов. Мама приезжала в больницу раз в два дня, привозила продукты, нижнее белье, медицинские мелочи вроде зеленки, детского крема, бутылочек, и  прочего.

Кормление занимало все время. Девочка просила есть часто,  почти каждые 1,5 -2 часа. Ела жадно, захлебываясь, кричала громко и требовательно. Мальчик от её крика просыпался и слабо попискивал. В течение получаса удавалось капельками вливать в его ротик не больше 10 грамм сцеженного молока. Затрачивая силы только на сглатывание  маминого молочка, ребенок сильно уставал и при этом оставался голодным. Каждый день она плакала от бессилья что-либо изменить. Потом брала себя в руки, напоминала себе, что любым способом нужно сохранить грудное молоко, и опять кормила…  и кормила своих маленьких деток. Через две недели результаты стали сказываться. Мальчик начал набирать вес. Она повеселела, лечащий, а точнее наблюдающий,  врач тоже стал более оптимистичным.
 
Так прошел месяц. Девочка весила уже 2, 6 кг, мальчик - 2, 2 кг. Врач на очередном обходе призналась, что готовила документы для отправки все их семейство в областной центр выхаживания недоношенных детей. Но поскольку детки стали набирать вес, то она решила обсудить этот вопрос с мамой. Конечно, центр – это хорошо, там специалисты, но только детки лежат там одни без мам. Да и врожденный порок сердца там не вылечат. Поэтому врач приняла решение о выписке из стационара. Так на 37-ой день от рождения, в первый день лета,  близнецы, наконец, попали домой.
 
Дома, конечно, было легче, чем в больнице. Дома была мама, взявшая на себя ведение всего домашнего хозяйства. Дома был старший сынишка, по которому она очень соскучилась. Дома был муж, который был слегка оглушен рождением двойни, и который никак не мог привыкнуть к слишком маленьким деткам. Дома в любом случае было хорошо.

То, что порок сердца оказался серьезным, она поняла еще в больнице. И даже прибавка веса у мальчика не смогла обмануть её интуицию. Конечно, участковый педиатр был далеко не в восторге от появления на участке больного ребенка. И с первых же дней стал настаивать на больничном стационаре, который находился в одном здании с городской поликлиникой.  В чем будет заключаться нахождение в стационаре,  педиатр вразумительно сказать не мог. И что-то мямлил о наблюдении и контроле. Она пыталась добиться направления в специализированную клинику. В то время это был единственный на всю страну институт имени Бакулева. И просила отправить хотя бы в областную больницу. Оказалось, что в таких учреждениях для  больных детей существуют квоты. Вот тебе и медицинская помощь советской страны! Она поняла, что с больными детьми родители остаются один на один. И дети либо выживают,  либо умирают. Тогда она решила, что всё то время, которое отпущено её маленькому сыну, он проведет дома в любящих руках своих родителей, а не на больничной койке. Столько, сколько даст Бог.

Лето прошло, наполненное событиями. Внимания требовал и старший сын, и муж. Уход за детьми превратился в конвейер бесконечных дел. Малыши росли, и доставляли большую радость, если удавалось спрятать глубоко в сознании мысли о неизбежном конце одного из них…

Июнь, 2009 г.