Бог из Машины - Глава 15

Глава 15.


Все произошло так, как Айм читал в книгах: быстро, неправильно, сладко.
Начисто пропал аппетит: Айм не ел уже часов пятьдесят, и все равно не хотел. Поэтому он сейчас буквально засовывал в себя цыпленка-табака, отвернувшись от гигантского окна с чудесным видом на ночной Мунсити. Сев спиной к окну, Айм сразу привлек внимание двух студентов-подружек, что сидели за столиком неподалеку. Очевидно, они приняли его за селенита и тут же стали о чем-то весело перешептываться, то и дело поглядывая в его сторону.
Заметив это, Айм с удивлением обнаружил, что интерес девчонок не находит в его сердце никакого отклика. Их приглушенные смешки и скромные улыбки, которые они посылали ему через зальчик ресторана, конечно, немного веселили его, однако ничуть не смущали и даже были ненужными.
«Наверное, приняли меня за богатея» — подумал он.
Было совсем не мудрено принять Айма за селенита (а значит — за человека богатого или, по крайней мере, обеспеченного). Как-никак люди специально летят на Луну, чтобы попасть сюда, в Мунсити, и стремятся в Мунсити, чтобы вот так, сев за столик одного из многочисленных ресторанов “Небесного Столпа”, с высоты птичьего полета посмотреть на это подлунное чудо архитектуры. Мунсити, столица Луны, город-красавец, построенный на вершине (а точней — в самой вершине) самой высокой лунной горы —Курциусе, был как на ладони.
Местные русские аборигены упорно называли “Небесный Столп” “Останкинской Башней”, из-за того, что архитектором этого гигантского сооружения был Никитин — потомок того самого Никитина, что построил Останкинскую башню полтора века назад. Однако это было не верно: “Столп” был и выше, и, самое главное — не был башней. Он действительно являл собой опору купола, под которым раскинулись небоскребы города, а своей верхней стеклянной частью выходил в безвоздушное пространство, откуда туристам с девятикилометровой высоты была видна вся Луна.
И вот, осуществив мечту любого землянина, взглянув на ночное небо Мунсити, с искусно сделанными звездами и стилизованным под детскую картинку месяцем в ночном колпаке, на дирижабли, величественно плывущие над каньонами небоскребов, на дне которых с окраин города к подножью “Столпа” текла раскаленная магма рекламы, Айм вдруг подумал, что это вовсе не вызывает в нем того ошеломительного восторга, как в первый раз, когда он увидел все это по объемному видео. Более того, Айму захотелось отсесть от окна — ощущение смертельной высоты в купе с огромным пространством давило на него, вызывало желание поскорей закончить с ужином (если это был ужин, а не завтрак или обед) и побыстрее спуститься вниз.
“Агорафобия” — подумал Айм, припомнив, как он редко выбирается на природу, и обрадовано отметил, как эта мысль нелепа: будь у него агорафобия, его бы не взяли в разведку.
Он порадовался собственной глупости: в последнее время он все чаще и чаще замечал непривычное течение мыслей, спонтанность чувств и уязвимость эмоций. Он не мог сказать — счастлив он или нет, но точно знал, что он жив…
“Жив с избытком”…
Все произошло так, как он даже и не ожидал: честно и правильно.
“Честно и правильно”…
Дав своему состоянию это определение, он удивился — откуда?
Он не предполагал, что это возможно: ну, Арабелла Бишоп — первая любовь, потом, в тринадцать или четырнадцать — Инопланетянка Тэнси, Стерва Анна, наконец, — все они были в каком-то смысле виртуальны, и любовь к ним тоже была виртуальной.
“ЛЮБОВЬ”… — снова услышал Айм.
Это сладкое слово в последние несколько дней стало для него каким-то наваждением. Оказалось, что окружающий мир скандировал его на каждом шагу: его пели в каждой песне по радио и телевидению, оно сквозило из неона реклам, взглядов студенточек-подружек, блеске звезд и играх бабочек, эту магическую мантру Айм видел в белоснежной салфетке, голубой скатерти и жареном цыпленке, этот пароль он слышал в шуме толпы и вое двигателей его пассажирской капсулы, что несколько часов назад с Любовью мягко прилунилась на космодром у подножья Курциуса.
“Наверное, это оттого, что она — настоящая, живая, а не придуманный мной образ, не чертова актриса Тэнси, которой я по молодости лет даже отважился написать письмо, не жена-робот…”
В последние часы он часто вспоминал свое знакомство с женой.

Это случилось ровно через девять месяцев после того, как он подписал согласие на добровольное участие в эксперименте “2-И”. Такие вот шутки в СТР: раз заказал себе человека, жди, как положено, девять месяцев и скажи спасибо что он сразу рождается взрослым. Техники предупредили, что робот готов лишь частично, и разговаривать с ним следует осторожно, стараясь не задавать вопросов ни роботу, ни техникам. Однако когда она, одетая в какой-то белый балахон, с растрепанными и почему-то влажными волосами до плеч, босая, вошла в комнату и, увидав Айма, улыбнулась и мило произнесла: “Здравствуйте, очень рада”, Айм вконец растерялся.
Заранее надев маску лицемерия и подготовив для технарей дежурную фразу: “А она понимает, что говорит?”, он ожидал, что это знакомство — всего лишь еще один шаг в бесконечном обучении искусству разведки, и его надо сделать так, как на любом экзамене: быстро и красиво. Однако, увидав тот образ, который он сам придумал и разработал, он вдруг понял, как чертовски приятно смотреть на это милое лицо и волнующие контуры, проступающие из под балахона. Скоро, совсем скоро все это будет принадлежать ему, еще несколько дней — и он будет обладать этим сокровищем, будет целовать эту шею с синей полупрозрачной веной, припухлые губы, и волосы, и глаза, и нос, и уши, и грудь… будет ласкать это тело, еще скрытое под покрывалом, но уже столь близкое…
А заглянув ей в глаза, он неожиданно всем сердцем ощутил присутствие той женщины, которой ему всегда не хватало.
И от этого растерялся еще больше.
Чтобы скрыть опутавшее его волнение, Айм опустил глаза, и, рассматривая андроида, обошел его кругом, отмечая, что надо было бы сделать и волосы подлиней, и грудь побольше, да теперь уж поздно.
— Что ж… я надеюсь, что и все остальное вы сделали так, как задумано… — наконец сказал он без дрожи и смущения инженеру по кличке «Дроссель», что все это время стоял рядом.
«Дроссель», лысый дядечка с рыжей бородой и очками в тонкой оправе, удовлетворенно кивнул и улыбнулся, не скрывая своего удовлетворения. В последнее время курсанты разведучилища все чаще предъявляли претензии к своим «шедеврам», впервые увидав их «в живую». А этот – ничего… Только волнуется сильно, наверное настоящую бабу-то и не нюхал ни разу…
Но вместо этого Дроссель лишь улыбнулся еще шире, и сказал:
— Не извольте сомневаться, сделано точь-в-точь как по картинке. Только вот цвет глаз пришлось немного изменить – не гармонируют… зато теперь стало намного живее и естественнее, заметили?...
 
«… Живее… естественнее… Какая чушь!»— думал — решал — и чувствовал теперь Айм. “Она настоящая!!! Живая женщина и я ее ЛЮБЛЮ! По настоящему. Честно и правильно.”
Она была здесь, рядом, и надо было действовать, а он терял драгоценное время, разделываясь с цыпленком.
Однако от одной только мысли о том, что он встретит Её и ему надо будет что-то сказать Ей, Айм приходил в восторг и ужас, который железным холодом сковывал живот, а потом и все тело.
“Ради этого надо жить!” — кричал себе он. — “Ради этого и живут! Этот шанс может никогда не повториться…”
И опять же — липкое ощущение одиночества, бесполезности и страха быть высмеянным и отвергнутым: ведь они даже не были знакомы.
“Но могло быть и хуже” — подбадривал он себя. — “Я мог никогда ее не встретить. Мне очень повезло. Так никому не везет. Более того — она тут, рядом”.

Она летела вместе с ним на “Лунном Плоту”, тем же классом. По случайному стечению обстоятельств он встретил ее почти перед самой посадкой на Луну: она влетела в концерт-холл без шлема, чем сразу обратила на себя внимание.
Он увидел ее — и обомлел.
Тот образец, тот идеальный образ женщины, придуманный им когда-то для своей супруги, существовал реально. Не смотря на то, что она, как он выяснил потом, была на несколько лет старше Айма, внешнее сходство с женой-андроидом было поразительным: рыжие волосы, смеющиеся нагловатые глаза, по-настоящему женская улыбка… настоящая мечта, настоящая женщина.
До него не сразу дошло, что он ее знает.
Косвенно, но знает.
Тогда, когда он рассказывал Пирогу о детективе и его “какой-то подруге”, он рассказывал о ней. Айм вспомнил ее имя.
Марина.
“Морская” — в переводе с греческого.
Айм проклял себя за свое легкомыслие: он давно знал ее имя и не удосужился найти в компьютере корабля ее фото — разведчик он или нет? Или взять и лишний раз проникнуть в Маску детектива — зачем только Пирог нагнал на него страху! Ну и пусть опасно, зато он бы увидел ее на несколько суток раньше…
Марина была не одна.
Рядом был ее спутник — проходимец-детектив Петровский. Как все же бывает тесен мир! Конкурент по слежке за марсианами оказался соперником в любви. Отчего авантюристам и везет чаще, и женщины их любят сильнее? Неужели есть такой закон, закон Хаоса, по которому все происходит не так, как должно быть, а с точностью до наоборот? Отчего частный сыщик попал на этот корабль и познакомился с Мариной раньше, чем он? Неужели он, Айм, менее достоин?
Айм с удовольствием в который раз вспомнил минуту их первой встречи, когда Марина проплыла совсем близко мимо него в сторону сцены, где вот-вот должен был начаться  концерт его марсианских “овечек”, даже не заметив Айма среди зрителей. И он, вопреки правилам слежки, но повинуясь какому-то инстинкту, последовал за ней, вдыхая аромат ее духов, впитывая глазами роскошную медь ее прически, гибкость фигуры, плавность жестов…

—  Простите… вы будете еще что-то заказывать?
Робот-официант, чье внутреннее строение не было скрыто, а наоборот — приукрашено диодиками, яркими конденсаторами и прочими микросхемками, спустил Айма с небес на лунную землю.
Хотелось отчего-то ответить: “Еще вина!”, но Айм не пил и вина не заказывал, и потому оба эти слова не уместны, хотя…
— Еще вина! — промолвил он.
— Вы разве пьете? — удивился робот, лицо которого походило на мордочку усталой черепахи.
“Интересно, — подумал Айм. — если он не спросил меня: “Разве вы заказывали вино?” или: “Какое вино предпочитаете?”, а задал такой, личностный вопрос, то он что — тоже подключен к Мозгу и, как Анна, все обо мне знает? А впрочем — скорее всего”.
— Мне чай.
Робот не уходил.
— Что-то не так?
— Видите ли… — замялся официант.— Только что пришли новые посетители, они желают столик с видом на город. Есть большая вероятность того, что они подсядут к Вам… Муж, жена и ребенок пяти лет…
— Ничего страшного, я пересяду… — ответил Айм, понимая о чем будет разговор.
Попав в новую жизнь, Айм, что стал намного легче относится и к житейским мелочам, и к глобальным проблемам современности.
— Буду весьма благодарен… — в голосе робота действительно звучала радость.
“Хорошая речевая программа…” — отметил Айм.
— Я все равно не смотрю на город. Тот столик не заказан?
Айм указал рукой на стол в другом конце зала рядом со стеклянной трубой диаметром метров двадцать – двадцать пять, в которой восходящий воздушный поток тащил на вершину “Башни” людей-летунов, облаченных в полутораметровые крылья.
— О да, стол свободен… что к чаю?
— Просто чай. Без сахара.
“Почему без сахара?” — спросил себя Айм, но не ответил.
— Сию минуту.
Усталая черепаха манерно развернулась на своих чудо-колесиках и последовала за Аймом, услужливо пододвинув ему стул.
По залу Айм прошел медленно, почти как на Земле — не подпрыгивая, но и не нарочито осторожно, сказалась выучка разведчика: тренировки в невесомости были обязательным предметом. Он заметил, что люди (и те две студентки, для которых он, может быть, и старался) наблюдают за ним, и Айм шел не спеша — селениты никуда не торопятся.
“Была бы тут Марина…” — подумал он, присаживаясь за столик, и внезапно обнаружил, что уже давно, где-то там, ощущает ее присутствие.
Там, где-то глубоко внутри Айма, они уже давно знакомы, хорошо знают и, конечно, крепко любят друг друга. В последние часы почти любое свое действие, любой свой поступок он делал так, будто она была рядом. Мэри, одетая в шелковое платье ласково глядела на него, то и дело отпуская шуточки по каждому пустяку:
“Лунный цыпленок… Какая гадость! Как ты можешь его есть!?” — сказал она ему совсем недавно, улыбаясь и брезгливо морщась.
“Ну… не всем же быть вегетарианцами!” — ответил он ей, и особо кровожадно впился зубами в крылышко.
“Почему бы и нет?… Эра Водолея…”
“Причем здесь эра? Человек — стопроцентный хищник”.
“Ничего подобного… в рационе человека должно быть максимум 10 процентов мяса, да и те можно заменить”.
“Может быть, но диферентация зубов, строение пищеварительного тракта и микрофлора кишечника говорят о…”
Вспомнить этот придуманный диалог ему помешал он.
Петровский.
Странным, мистическим совпадением Айм увидел фаворита Марины в стеклянной трубе. Детектив, облаченный в крылья летунов, с блаженной улыбкой поднимался в восходящем потоке воздуха, его глаза излучали какое-то сверхчистое состояние духа, и сейчас, пролетая в каких-то трех-четырех метрах от Айма, он вряд ли обратил на него внимание, не смотря на то, что они глядели друг другу в глаза.
Совсем противоположной была реакция Айма.
Первобытный страх от встречи с противником ударил сначала по сердцу, заставив его в это мгновение сократиться быстрей, чем обычно, затем беспокойной электрической вибрацией пронесся по рукам и ногам, и теплой волной адреналина растекся по лицу. За это короткое мгновение Айм прикинул: есть ли шансы у детектива, если бортовой компьютер, управляющий его крыльями, даст сбой, и эта зеленокрылая птица-человек упадет вниз. А ведь наверняка эти крылья связаны с Мозгом…
“Слабак…” — опомнился Айм, когда сыщик исчез, умчавшись в небеса, под купол “Останкинской”.
Стало стыдно.
“В конце концов — я обычный, нормальный человек, достойный любви. Неужели все мое сознание только и умеет, что мгновенно придумывать спец. операции по устранению своих противников, словно оно, в отличие от тела, все еще живет пещерным веком, и привыкла биться за свою самку каменным топором? Неужели я столь слаб, что не могу набраться мужества и отбить Марину у этого проходимца… или хотя бы сделать попытку, ну хотя бы познакомиться с ней…”
— Ваш чай.
— Счет, пожалуйста, — сказал Айм, не глядя на черепаху. Решение, которое он сейчас принял, было необратимым, а раз так — скоро презентация, надо принять душ, переодеться и подготовится.
Робот мгновенно подал листок: цыпленок табака, салат пикантный…
— А где…
— Чай — за счет заведения! — голос робота (“Отличный образец речевой программы…” — снова отметил Айм) дрожал от восторга, словно он сказал не “Чай — за счет заведения!”, а “Шампанское…”
Кстати, по ценам Земли так оно и выходило.
«Эх, знать бы заранее, можно было бы заказать вино!» — улыбнулась Марина, а дождавшись, когда он допьет чай, взяла его под руку, и они вышли из ресторана походкой урожденных селенитов.