Германка

               
               


                ГЕРМАНКА.
               
                Николай Нечаев.

      Женщина, она высокая,стройная,смазливая.«Ну,писаная красавица ты у нас, Настасия,иконы с тебя, видать, писали в старые времена,--говорила набожная бабка Евления,-- Вылитая ты божья матерь.Вот жаль,что  в бога не веришь».—«А я и в сатану не верю, потому что все вы - притворяльщики.Я верю в себя только,да в Михана своего, он для меня самый главный бог».
   
     Анастасия, действительно, как нарисованная: синие глаза правильный нос,маленький рот,пухленькие губки--ну, прямо, картинка из детской книжки.               

        Всем хороша,пока рот не откроет. А как распахнёт,оттуда «мать-перемать» вылетает.Хотя в душе она романтик,стихи даже «складывает»--«Што ж ты спишь,мужичёк, растудыт твою мать,уж весна на дворе,загрёбаный ты волк».

      И припевки у неё собственного приготовления.Под рождество выпьют как следует,шубы повыворачивают,и всей гурьбой высыпают на улицу.Михан пиликает на гормошке,бабы визжат, пляшут и наперебой сыплют «солёные» куплеты.Вроде этого: «Месяц светит над корзинкой,бабы любят хер с горбинкой! А-а-а-й! И-и-и-х! А-а-а-й! И-и-и-х! Главное,чтобы до печенок доставал! А-а-а-й! И-и-и-х! Как у моего Михана! А-а-а-й! И-и-и-х!!!

      И еще у неё  одна особенность:уж очень она любит Михана своего,ревнует  к каждому столбу.«Вот ты лыбишься,скалишь зубы,а скажи мне,почему на тебя так Варька зенки лупила?Она смотрела так,будто в лопухи тебя зазывала: приходи вечерком, я там с подстилкой буду,чтобы ты свой хрен  не наколол!»

      Не так посмотрела,вот  и разлад в семье—кончился «впуск»,
началось «сжатие».

      За поганый язык,за агрессивность и грубость народ дал Анастасии громкое прозвище:«Германка».

      Константин Петрович, старый учитель-сорок лет в школе.И вот теперь у него заслуженный отдых.Вместо завалинки,которая пачкает штаны,он сделал деревянную широкую скамейку,и целый день на ней просиживает.
      Нет, папиросы и сигареты он не признает: у него свой самосад, доморощенный,«саксон».Все об этом знают,и частенько подсаживаются,чтобы покурить и поболтать.
      
      Вот нынче спустился с горки чумазый Мишка Самохвалов:«Иду мимо,со смены, и заглянул к вам на минутку».
    Присел на краешек,скрутил самокрутку и закрыл глаза от удовольствия.
     --Табачёк у вас знатный,Константин Петрович,куришь – одно удовольствие.
     --Ты бы лучше рассказал мне, Михаил, как тебе живется -можится?--заводит разговор учитель,--Жизнь нынче,говорят, совсем наперекосяк пошла?
   
    --Сплошная механизация--и в поле,и дома.Вот у меня трактор «ХТЗ»,если на русский перевести:«хрен,товарищ,заработаешь».Вон Семен Бастрыкин в войну в Нижнем Тагиле танки получал,так там механик-испытатель,как он рассказывает, за каждую поломку большие деньги получал. Вот если бы мне так-- я бы был богаче американского миллионера.

      --Зачем тебе деньги-то большие: вдвоем живете? И,говорят,«как кошка с собакой».За что ты ее так колотишь? Пять дней назад  я видел собственными глазами,как ты её вот на этом  бугре дубасил. Палкой что ли бил?

        --Вентиляторным ремнем,--смеется Михаил.
        --Он ведь тоже не очень мягкий?
        --На палку похож.Дело в том,Константин Петрович,что я с утра одел чистое нижнее белье, проще говоря,другие кальсоны. Она взбеленилась:«в чужую постель собираешься?» Я на работу,она за мной увязалась.Дорогу загораживает – не пускает. Пришлось  пробиваться.

        -- Она ведь настоящая русская баба,видная, неплохая.
        -- Неплохая баба! Вы её не знаете! Это,Константин Петрович,не баба-это «Германка». Без битья она жить не может.Как в моторе -есть рабочий цикл,ну там, сжатие,сгорание,рабочий ход и так далее. Так и у нее. Вот отлупишь её, три дня она дуется,не разговоривает, на стол молча все собирает,в глаза не смотрит.
   
     --И всё время так?
     --Нет. Потом начинает отходить,такой ласковой и милой становится, сердце радуется –вот бы так всегда,Этот такт называется «впуск».Затем начинается у нее «сжатие»,какие-то неудовольствия во всём: на стол не собирает,а швыряет,глаза красные,ходит какими-то рывками.«Ну,-думаю,-быть взрыву в «камере сгорания».И,правда, срывается: шарахнет вдруг тебя чашкой по голове--с криком,с матом.Что делать? Хоть - стой,хоть - падай! Опомнишься.Хватаешь её за грудки, даешь сдачу.«Рабочий ход», шатунами отмахиваешься.Она ведь на этом не успокаивается, дерется дальше-верх хочет взять.Ерепенится,пока не выдохнется. Когда из сил выбьется,бросается на постель и ревет, как недоенная корова.  С этого момента начинается «выпуск».Вот так и живем. Полным циклом.
    
     --А что,слов она разве не понимает?
     --Понимает,на неделю.Пока опять не заведется.Я ведь у нее третий мужик.Первым был Ванька Смольянинов,тот в армию ушел,во флоте служил,погиб где-то с подводной лодкой.Три года до армии они жили.Бил,говорят,её страшно. Потом был приезжий агроном,очень в неё влюбленный.
 
      --И как же она с агрономом уживалась?
              --Тоже её бил.Агроном,к тому же, партийным был,Так его на          
        партийных собраниях за это шерстили.Исключить грозились. Он со
        строгим выговором уехал из села,сбежал,можно сказать.Это мне
        бежать некуда,дальше своего «ХТЗ».

      --  Ну,да ладно,-завершил  рассказ Михаил,-Спасибо, Константин Петрович,за табачёк.Пойду на германский фронт,к четырехтактной, нынче горючая смесь,должна, кажется,вспыхнуть.

                1993 год.