Молодожены

          Дальняя даль. Север. Дождливым и очень неприютным осенним вечером мы, четверо холостяков,  коротаем время в полутемном и уютном холле офицерского общежития, вальяжно развалившись в креслах перед экраном телевизора. 

          Из угла мягко исходит  приглушенный  свет торшера. На противоположную стену черными причудливыми пятнами отбрасывают тень листья большого фикуса. Его крупные глянцевые листья отражают голубое мерцание телеэкрана. По телевизору идет  какая-то незамысловатая передача.
         
          Приятно осознавать, что в такую непогоду есть у нас теплый тихий уголок, где можно отдохнуть после долгого и тяжелого дня. Выкурить неторопливо сигарету.  Просто посидеть, расслабившись и прикрыв устало глаза, ощущая под ногами густой и мягкий ворс ковра.
         
          А на диванчике помимо нас, постоянных обитателей гостиницы, сегодня ещё сидит парочка: солдат и его молодая жена, которая приехала издалека навестить мужа. Командир предоставил  им гостевой номер в общежитии.
         
          Солдат – молодой, нынешнего осеннего призыва. Форма на нём, рослом и неуклюжем, сидит мешковато, и ведет себя он крайне скованно, ощущая себя «не в своей тарелке». Смущен солдат, видимо, тем, что он с юной женой – здесь, в компании офицеров-холостяков. Смущен мыслью о том, что ему могут сделать замечание, когда он закурит.  Его стриженая голова, как и листья фикуса, тоже отбрасывает большую тень на стену, и естественные движения этой самой тени, кажется, тоже его смущают. И он старается меньше двигаться – сидит неподвижной глыбой, не отрывая глаз от телевизора. 

          Жена – худенькая, темноволосая, с узким продолговатым лицом, подвижная. Зябко кутается в короткий теплый халатик. Даже в сумраке холла видно, что на худых ногах ее кожа такая бледная, будто она никогда не бывала на солнце. Сидит, прижимаясь к мужу, взяв его под руку. То и дело шепчет ему что-то на ухо, но так тихо, что я сомневаюсь, слышит ли он что-либо вообще. Солдат еле заметно кивает, и тень на стене шевелится и перемещается синхронно движениям его головы.

          Вдруг солдат как-то неловко повернулся и опрокинул объёмную тяжелую пепельницу, переполненную окурками. Она с грохотом  полетела на пол. Все вздрогнули и невольно повернули головы на шум. Содержимое пепельницы вывалилось на пол, застряв в густом ворсе ковра.  Жена тут же высвободила руку и отстранилась от мужа.

         Солдат бросил на нас растерянный взгляд, шумно встал и, обескуражено потоптавшись, побрел куда-то в конец коридора. Молодая женщина запахнула поплотнее халатик и, сложив руки на груди, продолжала смотреть телевизор.

        Вернулся он с веником и совочком. Согнув свою нескладную фигуру, солдат начал убирать просыпавшийся мусор.

– Включи свет, – сказал кто-то из нас, – но солдат будто не услышал.

        Мы смотрели на его широкую спину, на руки, не очень-то складно орудующие веником, на его жену и ощущали какой-то внутренний дискомфорт и нарастающее напряжение, пока солдат неуклюже возился рядом с диваном. Пепел, попавший на ковер, плохо поддавался. Ну, наконец-то! Он закончил работу, унес мусор. Вернулся и сел на свое место.

        В полной тишине жена вновь прильнула к нему. Никто из нас не проронил ни слова.
        Он, как и раньше, продолжал глядеть на экран. Не знаю, видел ли он что-нибудь на нём...

        Тут я вспомнил преподавателя из училища, который, поздоровавшись с аудиторией, прежде чем приступить к лекции, всегда громко и с неподражаемым юмором спрашивал нашего командира учебного отделения:

– Все нормально, сержант?  Все живы-здоровы? Никто, случаем, не женился?

– Никак нет! – с невольной улыбкой чеканил сержант.

– Нет?! Ну-у, молодцы ребята, молодцы! Ну, что же, так и держать..., – и, посерьёзнев, приступал к изложению материала.




Фото из инета. Благодарность автору.