Излечение примуса. Булгаков и Мандельштам

               В последних главах романа "Мастер и Маргарита", когда парочка из компании Воланда разгуливает по Москве, оставляя после себя следы разрушения, - их задерживает непреклонная вахтерша писательского ресторана, и после недолгого препирательства между ними происходит следующий знаменитый диалог:

               "…Софья Павловна […] спросила у Коровьева: – Как ваша фамилия?
               – Панаев, – вежливо ответил тот. Гражданка записала эту фамилию и подняла вопросительный взор на Бегемота.
               – Скабичевский, – пропищал тот, почему-то указывая на свой примус. Софья Павловна записала и это и пододвинула книгу посетителям, чтобы они расписались в ней. Коровьев против фамилии «Панаев» написал «Скабичевский», а Бегемот против Скабичевского написал «Панаев» […] Софья же Павловна, моргая от изумления, долго изучала странные записи, сделанные неожиданными посетителями в книге".

               Сколь это ни покажется невероятным, но прообраз этого диалога появляется у Булгакова еще в январе 1924 году, в рассказе, посвященном смерти В.И.Ульянова-Ленина, "Воспоминание..." Точно так же от персонажа - супруги вождя, известной впоследствии под именем Н.К.Крупской, там требуется подпись - под заявлением рассказчика на предоставление ему жилплощади, и точно так же вместо одной, ожидаемой нами подписи - "Крупская" появляется другая, заимствованная ею у правящего супруга - "Ульянова". И даже грамматическая форма фамилий, заменяющих одна другую, сохраняется (Ульянов/Крупская - Панаев/Скабичевский)...

               Но нас сейчас будет интересовать не это, а тот предмет, который держит в своих руках... или лапах? - один из собеседников "грибоедовской" Софьи Павловны: поскольку этот предмет тоже выдает причастность диалога "ленинской" теме! "Примус" по-латыни значит "первый"; это слово напоминает… о "первом" человеке советского государства - председателе Совета народных комиссаров Ульянове-Ленине. И, так же как в рассказе 1924 года, он "появляется" в романном диалоге не один, а в сопровождении своей "половины".

               Булгаков в этом фрагменте ведет разветвленную паронимическую игру с именами: "примус" – это то, что связано с кастрюлями, со скобяными товарами. Потому-то, назвав фамилию "Скабичевский", Бегемот и "указывает на свой примус". А что варят в кастрюлях на "примусе"? Кашу, крупу! Еще в 1924 году, вместо того чтобы назвать героиню "Воспоминания…" по фамилии, Булгаков не раз повторяет: "…давали крупу… без всякого сожаления я оставлял рыжую крупу…"

               Таким образом, можно утверждать, что, заканчивая свой "закатный роман", Булгаков вспоминал о "закате" вождя, запечатленном им в 1924 году. Напоминает об этом и предмет кухонной утвари, превратившийся в руках колдуна-Бегемота в грозное оружие, наподобие портативной атомной бомбы.

               Поразительно, но факт: О.Э.Мандельштам, давний, еще по Владикавказу, знакомый Булгакова, в конце того же 1924 года пишет и в начале 1925 года выпускает книжку стихов для детей под названием… "Примус". В первом же, обусловившем выбор заглавия сборника стихотворении починка примуса последовательно изображается как... картина его лечения. Лечение – успешное, но разве не служит оно воспоминанием о закончившемся трагически длительном лечении другого "primus’а", Ленина?!

               Я мимоходом сделал это замечание в работе, посвященной разбору произведений Булгакова начала 1924 года на смерть Ленина ( http://www.proza.ru/2009/02/09/246 - глава 4). И только совсем недавно, на сайте Национальной библиотеки Украины для детей, я натолкнулся на воспроизведение листов детской книжки Мандельштама, иллюстрированной М.В.Добужинским ( http://www.chl.kiev.ua/ev/mandprim/prim_01r.html ). И то, что я увидел на первых же ее страницах - не просто подтвердило мою догадку, догадку о наличии в книге под названием "Примус" аллюзий на смерть вождя и о связи ее с некрологическими вещами Булгакова начала этого года, - но даже превзошло все мои ожидания!

               Посмотрим на обложку этой книги. С первого взгляда, в написании ее заглавия, выделяющегося самым крупным размером букв на листе, - "ПРИМУС" - привлекает внимание одна особенность, объяснение которой находится не сразу. А все дело в том, что эта надпись изображена так, как будто она находится в трехмерном пространстве: окружает полукружием сверху - круглый примус, располагающийся в центре страницы! Отсюда - и естественный перспективный эффект, выражающийся в том, что крайние буквы заглавного слова - "П" и "Р", ближе всего находящиеся к зрителю и оказывающиеся на боковых от него, зрителя, сторонах полукружия, - выглядят суживающимися, более узкими, чем все остальные.

               Этим и вызван тот мгновенный эффект, о котором я говорил: благодаря этой перспективной иллюзии, из заглавного слова выделяется и в первую очередь бросается в глаза... его центральная часть: "...РИМУ..." А если прочитать эти буквы в обратном порядке - то получится с небольшим искажением написанное значимое слово: "Умир..." Именно так, именно этим глаголом: "Умер..." был озаглавлен еще один очерк Булгакова на смерть Ленина, напечатанный в январе 1924 года в газете "Гудок", где в то время работал писатель, за подписью "М." Я уже имел случай перечислить признаки, которые позволяют безошибочно атрибутировать этот очерк Булгакову ( http://www.proza.ru/2009/02/09/246 - приложение 2).

               В другой своей работе я показываю, что подобная игра с превращением бессмысленных обрывков слов - в значимые слова (игра, как бы пародийно полемизирующая с "заумью" футуристов!) - является специфической чертой булгаковской стилистики ( http://www.proza.ru/2009/01/10/258 - в начале страницы, главка "...айтесь к..." и http://www.proza.ru/2009/01/23/701 - в конце страницы, главка "Из вин..."). Чрезвычайно интересно, вместе с тем, отметить, что и взятое в прямой последовательности составляющих букв получившееся на обложке мандельштамовской книги слово обладает большим историческим смыслом. Оно напоминает читателю заглавие поэтического сборника В.Я.Брюсова 1903 года - "Urbi et orbi" ("Городу [т.е. именно "Риму"!] и миру"). Поэт также скончался... 9 октября 1924 года.

               Итак, на обложке фигурирует "спрятанное" название булгаковского очерка на смерть Ленина, а также - название города, европейской столицы, зародыша первой европейской империи и центра католицизма (в другом месте я обращаю внимание на изощренное обыгрывание в произведениях Булгакова выражения "Москва - третий Рим": http://www.proza.ru/2009/01/19/589 ). Переворачиваем страницу - и на титульном листе книги "Примус"... находим продолжение той же ведущей к Булгакову словесной игры!

               Здесь мы вновь видим выделенной среднюю часть заглавного слова. Происходит это теперь за счет геометризации первой и последней из составляющих его букв, превращения их из языковых знаков - в орнаментальные изображения: "П" - выглядит здесь просто как квадрат, а "С" - совсем как... телефонная трубка. Но "оставшееся" слово получается уже совершенно другим, чем в предыдущем случае. Буквы "М" и "У" одна над другой начертаны таким образом, что сливаются в одно ромбовидное начертание третьей буквы - буквы "О". И в целом средняя, выделенная часть слова и оказывается названием города - но на этот раз не европейского, а южноамериканского: Рио, Рио-де-Жанейро.

               Это тот самый город, в который уже пару лет спустя будет стремиться "великий комбинатор" - герой романов И.Ильфа и Е.Петрова. Но одновременно это слово... вновь является анаграммой: прочитанное в обратном порядке, оно образует аббревиатуру "АИР", служащую сокращением подписи "Олл-Райт" ("All Райт" - "А и Р"), которой Булгаков подписывал свои произведения в газетах и журналах конца 1923 - начала 1924 года. Истории этой подписи я посвятил отдельное исследование ( http://www.proza.ru/2009/01/10/258 ).

               Между прочим, оказалось, что уже в ту пору с этой подписью в булгаковских публикациях были связаны мотивы еще не написанных Ильфом и Петровым произведений о герое, который будет стремиться в Рио ( http://www.proza.ru/2009/02/05/418 ). Так что соотношение названия бразильского города и его "обратного" прочтения на титульном листе книги Мандельштама - не случайный казус, а напротив, является чертой, указывающей на Булгакова. Наличие закономерности тем более определенное, что и здесь мы имеем дело с таким же проникновением "орфографической ошибки" при обратном прочтении слова, как и на обложке (Рио/Риа - Умер/Умир). Только там существующую "ошибку" надо было исправить, а здесь, наоборот, - внести, чтобы получить булгаковский псевдоним.

               Вот почему я говорю, что увиденное на страницах книги детских стихов Мандельштама превзошло мои ожидания. Оказалось, что Мандельштам не просто подхватывает булгаковскую словесную игру, связанную со смертью "примуса" - Ленина, и, тем самым, продолжает в своем стихотворении о "лечении" примуса булгаковскую некрологическую тему начала года. Но оказалось, что Мандельштам был в это время посвящен в такие тайные уголки булгаковского творчества, которые нам сегодня начинают приоткрываться только лишь упорного и кропотливого исследования!

               Мандельштам был осведомлен о принадлежности Булгакову очерка "Умер...", об авторстве которого булгаковедению не было известно до самого последнего времени. Мандельштам был посвящен в загадку "АИР" и всего комплекса связанных с ней булгаковских произведений. А это означает неизмеримо большее: тем, кто ознакомился с моим исследованием, известно, что проникновение в эту "загадку" - означает осознание действительных масштабов журналистской деятельности Булгакова тех лет и далее - истинной роли писателя в тогдашней литературе... Мандельштаму, следовательно (как и ближайшему сотруднику Булгакова В.П.Катаеву, попытавшемуся передать это знание потомкам в своих мемуарах: http://www.proza.ru/2009/01/10/258 и http://www.proza.ru/2009/02/12/375 ), было известно и об этом.

               А это, между прочим, заставляет нас серьезно пересмотреть вопрос о личных и творческих отношениях Булгакова и Мандельштама. Мне в моих исследованиях творчества Булгакова 1920-х годов то и дело приходилось убеждаться, насколько большое значение для Булгакова имела поэзия Мандельштама, насколько глубоко она проникала в самый текст его - известных до сих пор и остававшихся неизвестными нам - произведений. Теперь уже можно со всем основанием выдвинуть гипотезу о том, что они были ближайшими сотрудниками и единомышленниками.

               Взглянем, наконец, на иллюстрацию к первому стихотворению сборника 1924 года - и мы найдем подтверждение нашей расшифровки начертаний заглавного слова. Мы видим здесь гигантский примус, гигантский спичечный коробок и т.д. - и занимающегося починкой примуса доктора-лилипута. Это решение художника-иллюстратора обыгрывает устойчивый мотив булгаковских произведений. Связан он по преимуществу с жилищной темой: так, повествователь в рассказе "Воспоминание...", впервые попав в Москву и не имея угла, доходит в своем отчаянии до того, что начинает размышлять - а нельзя ли ему жить... в собственном чемоданчике? Как и на рисунке Добужинского, человек - сжимается, превращается в лилипута, который может жить в чемоданчике (у Свифта так именно и происходит: Гулливер, попав в страну великанов, живет в сундучке).

               Для иллюстрации выбран именно тот мотив, который у Булгакова связан с линией произведений "АИР" - "Олл-Райт". Весной 1924 года за этой подписью был напечатан фельетон "Площадь на колесах" (единственное произведение за этим псевдонимом, которое немного времени спустя будет вновь опубликовано Булгаковым уже под собственным именем); в фельетоне развивается та же, что и в "Воспоминании...", тема необычных мест жительства для бездомных людей (на этот раз... в действующем трамвае; см.: http://www.proza.ru/2009/02/05/418 , главка "Берег, берег!.."). Наконец, и привидевшаяся нам "телефонная трубка" на титульном листе, в которую превратилась буква С, - появляется не случайно.

               Та же тема невероятной жилплощади повторяется у Булгакова в серии фельетонов "Трактат о жилище" ("Москва 20-х годов"). Там изображается общежитие газеты "Гудок" (знаменитое "общежитие имени монаха Бертольда Шварца" в романе Ильфа и Петрова... на который указывает название города Рио на той же странице!). Проживание человека в этих условиях сравнивается пришедшим в ужас Булгаковым... с житьем в телефонной трубке (см.: http://www.proza.ru/2009/02/09/246 , приложение 2).

               Остается сказать, что слабый след изображения этих условий существования (феноменальная звукопроницаемость помещений, уподобляющая их телефонной трубке) сохраняется у Булгакова в очерке "Умер...", название которого спрятано в названии книжки "Примус" на ее обложечной иллюстрации.


С НАЧАЛОМ НОВОГО УЧЕБНОГО ГОДА!