Меня крокодил съел. Всех съел

 Знаменательное событие запаздывает настолько непростительно, что я успеваю устать от безмолвного и бездейственного созерцания комнаты, в которой нахожусь. Незатейливый интерьер - впрочем, чего еще ожидать от мускатного домика. Бесцельно разглядывая убранство помещения, единственным источником света в котором служит старый, до верху набитый дровами камин, я начинаю понимать, почему на шоу допускаются только дети - взрослый попросту не пролез бы в этот смехотворных габаритов дверной проем. Да и темный потолок очень уж низок; Анна-Мария, наверное, даже не смогла бы здесь разогнуться. Человек, вручивший мне билет, с торжественным видом заявил, что, помимо интересных повествований Самого на шоу меня ждет отделка из настоящего мускатного ореха. Судя по всему, наглая ложь. Обыкновенные бревенчатые стены, обыкновенный дощатый пол. Разве что разноцветные стекла в маленьком окошке и диковинные безделушки, педантично составленные кем-то в кучу на облезлом овальном коврике у камина. Да и то, эти сладкие на вид подсвечники - вовсе не сладкие, просто материал, из которого они сделаны, очень похож на прозрачные леденцы. Наконец мне надоедает даже трогать чужие вещи. Надоедает нетерпеливо ковырять занозистые дряхлые половицы и нервно грызть собственные ногти. Какой-то странный обман, в самом деле - решаю я и поднимаюсь, чтобы уйти. Тем не менее двери за спиной, к моему удивлению, больше нет. И в тот самый момент, когда я недоверчиво протягиваю руку к безучастному дереву стены с намерением нащупать скрывшийся выход, из-под пола в дальнем углу комнаты начинают доноситься необычные звуки. Грохот, скрип, лязг, чье-то кряхтенье - крышка люка, ведущего, очевидно, в подвал, распахивается. Снизу льется трепещущий свет - некто лезет вверх, сопровождая подъем агрессивно-недовольными тирадами на непонятном языке. Впрочем, обрывок фразы - di putana bastardo - позволяет предположить, что ругаются по-итальянски. Задремавшее было любопытство в моей груди заново вспыхивает, заглушая желание покинуть подозрительное место, и заставляет вытянуть голову, чтобы увидеть долгожданного Самого.
 К моему неописуемому восторгу, первой из люка показывается черепашья голова, тускло поблескивающая в отсветах каминного пламени. Еще несколько усилий, сопровождаемых поистине старческим пыхтением - и весь виновник торжества протискивает наконец в комнату свое объемистое тело. Передо мной большая черепаха, наверняка чугунная, наспех выкрашенная чьей-то неопрятной кистью в сочную зеленую краску, кое-где застывшую потеками, кое-где облупившуюся, так что черный металл зияет неровными пятнами. Отверстие в панцире - только для головы, лапы на шарнирах вделаны по живому. Понятия не имею, как это существо умудряется удерживаться на двух ногах, ведь у него нет даже хвоста. Мало того - одному дьяволу известно, как черепахе удалось вскарабкаться по лестнице, держа в одной лапе керосиновую лампу, а в другой - большую, потрепанную книгу с картинкой на обложке. Скрипя и лязгая, вновьприбывший поворачивается ко мне и некоторое время молча клацает белыми металлическими веками, нахально и устало меня разглядывая. Наконец, придав своей морде подобие гордого выражения, черепаха ступает еще несколько шагов к камину; останавливается и по-человечески садится на пол, непонятным мне образом отставив панцирь назад. Кладет возле себя книгу, ставит рядом с ней лампу и с шумом набирает в грудь воздуха.
- Здравствуйте, дети! - хоть и говорит существо посредством рта, но голос его звучит гулко, будто исходит из самых чугунных недр своего обладателя. Дети? Я молча оборачиваюсь. Как ни верти, но в мускатном домике мы - один на один, никаких других детей здесь нет. Ладно, так и быть, дети. - С вами снова я, - с расстановкой и пафосом продолжает существо. - Как вы помните, меня зовут Он-Черепаха, я снова с вами, ваш любимый ведущий с новым выпуском программы модернизированных сказаний! - эффектная пауза. Я недоумеваю, подавляя в себе невыполнимое желание потыкать Он-Черепаху палочкой, чтобы ускорить начало неизвестной программы. Здесь нет палочки нужных размеров, чтобы пронять такое большое существо, поэтому я молчу и терплю. Наконец ведущему, по-видимому, надоедает ждать от меня аплодисментов. - Сегодня.. первым и единственным номером нашей программы будут Новые Эротические Приключения Пиноккио в Волшебной стране! Поверьте, дети - вы не пожалеете.
 О да, я не пожалею. Может быть, не пожалею. Это до такой степени патетично, что звучит многообещающе. Я слежу за тем, как неторопливо и раздраженно открывает Он-Черепаха свою большую книгу Эротических Приключений Пиноккио и устраиваюсь на полу поудобнее.
- Итак, - начинает Он-Черепаха; вновь замолкает, подслеповато уставясь в видавший виды талмуд. Некоторое время не говорит ничего, с шуршанием водя лапой по бумаге, после неудовлетворенно цыкает и, подняв голову, обращает на меня взор своих ограненных каменных глаз.
- Эй, ты, мальчик, - наконец изрекает он. - Ты, вот ты, в оранжевой футболке. Поди-ка сюда, помоги.
 Будто бы здесь полный зал детей. Я поднимаюсь и, преодолев небольшое разделяющее нас расстояние, сажусь в кружке керосинового света рядом с Он-Черепахой.
- Не могу разобрать ни слова, - глухо поясняет ведущий и утыкает в желтую бумагу свою тяжелую круглую лапу. - Что это тут написано?
 Он сидит так, что отбрасывает тень на собственное чтиво, так что мне приходится низко склониться над страницей и напрячь зрение, чтобы понять, на какое именно слово он указывает. Странно - середина фразы, непохоже, чтобы это было начало книги или хотя бы главы. Ну ладно, слово так слово.
- Пуе.. Пу-е-ру-лус, - запнувшись, по слогам прочитываю я - это какой-то совершенно неизвестный мне язык. Некоторое время Он-Черепаха недоуменно глядит мне в лицо, а после, растерянно моргнув, с грохотом топает передней лапой об пол.
- Вот ч-черт! - негодующе лязгает существо. - Это же латынь! Я не знаю латынь.
 Мой запас терпения здесь иссякает окончательно. Гляжу в свое отражение в черепашьих глазах и захожусь громким хохотом, заглушая следующую фразу Он-Черепахи. Его, однако, все это явно нисколько не забавляет.
- Перестань! Мы же в прямом эфире, - заявляет он. Ни камер, ни микрофонов, ни операторов, сплошная патетика. - Слушай сюда, - заговорщицки обращается ко мне неудачливый ведущий, когда я наконец затихаю, пытаясь восстановить дыхание. - Я знаю выход, мальчик. Сбегай, принеси из подсобки мой латинский словарь, а потом мы все быстренько переведем, так что..
- Иди сам сбегай, - говорю я. Нечего здесь думать. Интересно, конечно, что там у Он-Черепахи в подсобке, но подозрительности во мне на сей раз удается побороть любопытство. - Или найми себе мальчика на побегушках, пусть он бегает, да только не я. Только не жди от него бесплатных услуг.
- Хам! - оскорбленно решает Он-Черепаха и, пробормотав еще несколько явно нелестных в мой адрес словечек на итальянском, неуклюже поднимается с пола.
 Когда он, тяжело грохоча своими металлическими конечностями, отправляется обратно к люку в полу, я решаю не терять времени даром и обращаю свое внимание на черепахину книгу. Названия на обложке нет; полистав страницы, я обнаруживаю, что ведущий снова что-то напутал, скорее всего, потому что взору моему предстает иллюстрация к тексту - на ней в весьма вызывающей позе изображена обнаженная Золушка, а что Золушке, пусть даже и обнаженной, делать в одном повествовании с Пиноккио. То, что это Золушка - ясно становится в основном из хрустальных башмачков, небрежно валяющихся у ног стройной красавицы. Я некоторое время изучаю рисунок, после листаю дальше. За терпение и прилежание неизвестный издатель вскоре награждает меня другой картиной - на этот раз в центре внимания Красная Шапочка, также совершенно голая, в компании сомнительно антропоморфного Волка и почему-то семи гномов. Все семеро гномов раздражают меня одинаково сильно с тех самых пор, как в руки впервые попались сказки братьев Гримм, посему я без колебаний листаю дальше. Текст, текст, на этот раз чуть ли не полкниги текста без иллюстраций. Наконец, перевернув очередную страницу, я натыкаюсь на саму Белоснежку, тощую, бледную как смерть, облаченную в глухое монашеское платье, скрывающее ее от подбородка до пят. В гордом одиночестве стоя посреди какой-то тюремной камеры, она мрачно глядит на зрителя - о том, что это Белоснежка, можно лишь догадываться, потому как на ее принадлежность к фэнтезийно-сказочным канонам не указывает ничего, кроме яблока на подоконнике стрельчатого окна. Где же здесь подвох и где эротика - неясно; листаю дальше и к своему удивлению обнаруживаю на следующей странице точно такую же Белоснежку. Сравниваю с предыдущим рисунком - нет, все-таки не точно, чуть-чуть изменено положение ее левой руки, да немного больше прикрыты глаза. Хм. Когда же выясняется, что за очередным листом читателя поджидала новая Белоснежка, до меня вдруг доходит - это покадрово. Если быстро пролистать, то получится анимация. Недолго думая, привожу идею в действие и убеждаюсь в своей правоте - чертова Белоснежка раздевалась до самого конца книги. С другой стороны того листа, на котором она, примостившись на подоконнике, с томно-безразличным видом ест яблоко, напечатано оглавление. Краем уха отметив за спиной знакомый лязг, я еще некоторое время смотрю на знаменитую своей фактурностью принцессу. Да, она, пожалуй, поприятнее крупногабаритной Золушки и потасканной Шапочки, особенно эти выступающие ребра, по-девичьи худые, гостеприимно раздвинутые колени и едва очерченная, почти совсем плоская белая грудь.
 Тем не менее даже она успевает мне опостылеть, до того долго преодолевает на этот раз подъем Он-Черепаха. Когда он наконец влезает в комнатушку, я готов огреть его этими третьесортными сказками по чугунной башке за столь долгое промедление.
- Ч-черт бы тебя побрал, мальчик, - ворчит Он-Черепаха, обнаружив, что книга Эротических Приключений закрыта. Швыряет рядом с ней небольшой пухлый томик в бурой обложке и неторопливо садится на прежнее место. Я занимаю избранную позицию неподалеку от него и делаю попытку потянуться за новым предметом, но неожиданно получаю довольно болезненный удар черепашьей лапой по руке.
- Эй, это еще что за..
- Как-к же я теперь слово найду? - спесиво прищурясь, вопрошает Он-Черепаха.
- Пуерулус? - забывая о неуважительном обращении, вспоминаю я. - Дай, я помогу.
 Не найдя достойного возражения, он более мне не препятствует. "Латинский словарь" - золотистой бязью выведено на мягкой обложке. Некоторое время роюсь в словаре, нахожу сначала P, потом PU.. вот, puerulus. Puerulus - написано в квадратных скобках после тире, вместо транскрипции. И вместо перевода тоже - puerulus. Что за чертова библиотека у этой горе-черепахи.
- Ну что там?.. - нетерпеливо интересуется Он-Черепаха. Я сдерживаю смех и, не удостоив его ответом, лезу в оглавление словаря. Хотя бы оно составлено на понятном языке и содержит всего три весьма примечательных пункта. Латинский словарь - стр. 5. Латинско-русский словарь - стр. 265. И, что особенно радует - латинско-латинский словарь - стр. 738.
 Решив отложить на потом вопросы к Он-Черепахе по поводу места приобретения чудных книг, я листаю на стр. 265 и возобновляю поиски. Несколько раз, не заметив, пропускаю страницу, но наконец достигаю желаемого. Puerulus - и далее, после русской транскрипции - мальчик. На меня снисходит новое озарение, так что вместо того чтобы зачитать перевод, я пододвигаю словарь ведущему и тыкаю пальцем в нужное место.
- Это, - подбадриваю я, следя за Он-Черепахой в поисках подтверждения своей догадки. Как я и ожидал, он некоторое время тупо лицезреет лист, а после с едва различимым шорохом снова переводит на меня блестящий каменный взгляд.
- Никак не разобрать, правда, - говорю я. Почему-то немного жаль становится металлического идиота.
- Шрифт слишком мелкий, - находится Он-Черепаха, и в голосе его по-прежнему звучат заносчивые нотки.
- Этот шрифт можно разобрать с расстояния в два метра и даже при таком освещении, - я не вру - словарь зачем-то напечатан большими, очень большими буквами, будто офтальмологический тест. - По-моему дело не в том, что ты не умеешь читать по-латыни. По-моему ты вообще не умеешь читать, - высказываю свое предположение. - И весь этот цирк, который ты здесь устраиваешь, должен служить по идее во славу твоей исключительной гордости. Хотя гордиться в твоем положении можно разве что глазами, потому что ты никакой не Самый, а просто старая чугунная черепаха, которая выжила из последнего ума, раз решила выставлять себя на посмешище в прямом эфире!..
 Некоторое время он просто глядит на меня, и в воцарившемся молчании я замечаю, что уже достаточно сильно хочу есть. Достаточно для того, чтобы начинать искать выход из странного места.
- Я не чугунный, - величаво изрекает наконец Он-Черепаха. - Я - бронзовый.
 Я протягиваю к нему руку и, не встретив сопротивления, стучу кулаком прямо по широкому, тускло отблескивающему черепашьему лбу.
- Конечно чугунный, - настаиваю, прислушиваясь к гулкому эху внутри его головы. - И позолоченный.
- Позолоченный? - медленно и удивленно повторяет Он-Черепаха.
- Да, - это из-за позолоты он блестит. - Да, только позолота с тебя давно уже облезла. И краска тоже. Так что теперь ты годишься разве что на роль городского украшения. Или, может, аттракциона на детской площадке.
 Он не отвечает, лишь - клац-клац - клипает глазами. Клац-клац. Клац-клац-клац. Наконец добивается того, что левое его металлическое веко выходит из пазов и с мелодичным звоном падает на пол.
- Ч-черт бы его побрал, - устало комментирует мой тщеславный собеседник, не делая никаких попыток вернуть утерянную часть тела. Вместо него веко подбираю я. В пальцах плоский, слегка изогнутый полукруг, заманчиво играющий бликами в свете каминного и керосинового пламени. Вернуть предмет владельцу я не спешу. На внутренней стороне замечаю пробу - они у него еще и серебряные. Внешняя вся искусно расписана чеканкой - стремительно бегущими цепью оленями, будто на охотничьих сувенирах. Немного помедлив, решаю черепаху не грабить и возвращаю веко его хозяину. Пальцы у Он-Черепахи едва ли можно назвать пальцами, такие они короткие и толстые, однако, произведя ими какие-то совсем уж экзотические манипуляции, ведущий умудряется восстановить прежний вид своего зрительного аппарата.
- Ч-черт бы тебя побрал, мальчик, - угрюмо повторяет он и, поднявшись, со вздохом делает попытку ретироваться обратно в подсобку.
- Эй, стой, - поспешно вскакиваю вслед за ним я. - Где здесь выход, напоследок не подскажешь?
- Выход? - с надменным злорадством переспрашивает Он-Черепаха. - Здесь нет выхода. Разве что.. - немного призадумавшись, он снова мечтательно вздыхает и неожиданно нежным женским голоском вдруг выкрикивает. - Кися, кися, кися!
- Чего? - удивляюсь я внезапной перемене.
- Кися, кися, кись-кись-кися!..
- Боже, - это что-то знакомое. Что-то где-то оглушительно и страшно грохочет, "кися-кися-кися" в ушах по-прежнему нарастает. Наконец боль в моей голове заглушает все остальное, и завершается сие эротическое приключение моим внезапным пробуждением. Некоторые признаки указывают на то, что я лежу на полу, следовательно - только что упал с кровати. Регина, склонившаяся надо мной, выглядит озабоченной.
- Очень больно? - с беспокойством спрашивает она, но ответом я пока не располагаю.
- Кися, кися, - повторяю, спросонок не совсем понимая, приснилась ли мне кися, или же источником ее была Регина по эту сторону медали. - Это я - кися, что ли?
- Нет, прости, - она не выдерживает и хихикает. - Кися под кроватью и я не могу ее оттуда достать - не дотягиваюсь. Прости, если я тебя разбудила.