Inutile Interlude

Минималистический шик рядового люкса очередного отеля; праздничная занавесь из новогодних гирлянд, радужной бахромой свисающая с кованых перил символического балкончика; волшебный туман, розово, йодисто и зеленовато вспыхивающий под светом автомобильных фар на стоянке; планомерно угасающее вечерне-летнее небо, огромное и круглое, будто перевернутый бокал богемского стекла, из тех, в которые льют шампанское.
Полковника раздражает все. Мирная, ленивая тишина, прочно обосновавшаяся на верхних этажах, молочно-белый пушистый ковер, мороженое, которое тает от одного взгляда; еще один день отсрочки - вынужденного продления командировки, которую тянет именовать ссылкой. Раздражает непоколебимая, могильная лень, которая въелась в кость населению Транквиллити как побочный эффект прописавшегося на острове тумана, раздражает язык, на котором вся речь сливается в единое гипнотическое слово и правил произношения толком не запомнишь. Бесят куклы, равнодушно расхаживающие в толпе под руку со своими хозяевами, и живые подростки непонятного пола, заместо манекенов обитающие в витринных аквариумах, похожие на утопленников своей бледностью, длинными черными волосами, застывшими в надлежащих позах телами и всецелым безразличием, выползающим из больших глаз вместо слез. Выводят из себя даже собственная неспособность толком сосредоточиться и ускользающая от понимания причина утомительного беспокойства. Бесцельный взгляд выхватывает из хронической чистоты номера небольшое темное пятно на тисненых нежно-кремовых обоях - ладонью припечатанная к стене крупная ночная бабочка с перламутром на крыльях, которая отмельтешила-таки свое в судорожных облетах небольшого зеленоватого бра. Изучив еще подергивающееся насекомое попристальнее, полковник приходит к выводу, что отлично понимает причины неприязни, которую питает в адрес сих тварей божиих его старшая племянница. Конечно, по его мнению, ничего достойного того ужаса, в который Регина неизменно впадает при каждой встрече с мотыльками, в них нет, однако ничего симпатичного в мохнатой холке, мощных ворсистых лапах, пухлом брюшке и гноеобразной начинке оных он изыскать также не может. Полковник не желает спать, не желает есть, не желает вновь окунаться в наркотическую морось улицы с целью очередного посещения приевшегося квартала красно-желтых фонарей, равно как не желает смотреть никакого представления или разделять чью-либо компанию. Он и сам не в состоянии понять, чего именно он желает.
Машинально набирает еще ложечку растерявшего весь холод мороженого; закурив новую, заглядывает в книгу, дожидающуюся своего часа подле его бедра на кровати. Первое, что попадается на глаза - "..не евнух, отнюдь.." - заставляет его нервно расхохотаться и отшвырнуть чтиво на ковер, к джинсовому плащу и паре нечитабельных местных газет, кои в течение предыдущего часа постигла та же участь. Стандартная литература с претензией на готику, предназначенная для широкой публики - непонятно, отчего Виолетта увлекается прочтением подобных вещей; вероятно, по молодости лет. Для нее приобретенное произведение и предназначено.
Некоторое время полковник праздно обследует белую фарфоровую пепельницу кубической формы; после, безжалостно удушив в оной темный ароматный окурок, решительно тянется к телефону. Небрежно тыкает в кнопку с нулем.
- Еще один междугородний, пожалуйста.
- Минуточку, - с легким акцентом отвечает на родном для него языке девушка-диспетчер. Следом за парой щелчков в динамике трубки виснет нескончаемое выжидающее гудение. Четыре цифры кода; семь цифр номера. Все как у людей. После нескольки длинных сигналов на звонок отвечают.
- Алло? - говорит Аида с серой вопросительностью.
- Привет, - отзывается полковник.
- Сейчас, - индиффирентно, как телефонный киборг, говорит Аида. Пока она в молчании поднимается со стула, вознамерившись преодолеть как минимум полшколы, ее собеседнику приходит в голову, что, пожалуй, более невыразительного голоса он еще в жизни своей не встречал. Еще одна деталь, наделяющая ее в его глазах исключительностью; Аида напоминает полковнику десерт, на который никогда не остается голода, однако тот момент, когда ее время все-таки придет, вызывает у него смутные опасения.
- Как там? - неожиданно вопрошает девушка, слегка запыхавшись - по-видимому, от подъема по одной из лестниц.
- Слюнотечение, - лаконично и без раздумий отвечает полковник.
- У кого еще?
- У всех.
В ответ Аида коротко всхахатывает, потом чем-то гремит и вновь погружается в молчание. Чтобы скоротать время ожидания, полковник с расстановкой закуривает новую.
- Да, - слышит он в трубке, когда заканчивает, наконец, возиться со спичками.
- Как сажа бела, - наугад отзывается полковник и выдыхает дым; майор на том конце несуществующего провода неуверенно фыркает и озадаченно замолкает.
Полковник прилежно стряхивает пепел на шелковое покрывало, задумчиво глядит в окно, за которым вянут последние отблески пылающего заката.
- Знаешь, - говорит, в конце концов, он после длинной паузы и затягивается. - Я никогда не бывал в комнате, в которой ты спал на протяжении всего своего детства.
- Разве? - секунду поразмыслив, недоверчиво уточняет майор.
- Я не имею в виду Тамарын дом. Речь идет..
- Я понял, - перебивает майор и молчит, недоумевая, что тут еще можно было бы сказать. Полковник криво усмехается.
- Я буду на побережье меньше чем через два часа. Если ты меня встретишь, то мы прямо в это каноническое место и поедем. Если, конечно, у тебя при себе ключи от ворот.
- Но как ты собираешься.. - удивленно начинает майор.
- Сниму вертушку с пилотом и перелечу через пролив, их тут великое множество, - не дослушав, нетерпеливо поясняет полковник. - Да, я знаю, это очень дорого, это все очень дорого, да, я знаю. На летном поле у западного выезда из столицы. Через два часа.
- Но до дома ехать..
- Сорок минут по окружной, - гневно заканчивает за собеседника полковник; дает отбой, гасит окурок и приступает к сборам.