Паровозик

Паровозик

1
Жарища. Подрагивает на горизонте горячий воздух. Девушки в  открытых купальниках стоят возле лотков, перебирая побрякушки. Бусы из ракушек, пепельницы в форме морской звезды, банданы с надписью «Анапа-2008». Девчонка в прозрачной тунике перебирает в руках чётки, даёт посмотреть своему парню, тот теребит недолго, потом незаметно опускает в карман. После этого пара идёт к другому лотку.

Я сменил свой Московский кожаный плащ с джинсами на гавайскую рубашку и шорты ещё в Краснодаре. Затем был автобус до Темрюка. Там пересадка до Веселовки и вот я здесь. Разглядываю из-под тёмных очков грустные лица шашлычников, продавцов сувениров, торговцев фруктами.

-Персики! Вино! Пирожки! Пицца! Покупаем дыни!

Я расстёгиваю ещё пару пуговиц на рубашке, и делаю пару шагов в случайном направлении. В руках кожаный чемодан с одеждой, бритвой, зубной пастой и щёткой, маленьким ноутбуком и романом Кинга в мягкой обложке, который я читал в дороге.

В голове у меня был список людей, с которыми нужно поговорить. И первым в списке был вожатый отряда, в котором была девочка. Осмотревшись по сторонам, понял что ориентирование на местности здесь не самая большая проблема. Детский лагерь «Самоцветы» был в конце улицы, на которой я стоял.
На входе в лагерь стояла кирпичная будка с вахтёром увлечённо уставившимся в телевизор. Старушка лет шестидесяти меня даже не заметила. Кто угодно мог войти в лагерь и сделать что ему угодно.

Я подошёл к будке и постучал в окошко. Старушка жестом попросила меня подождать, не отрывая глаз от телевизора, затем чему-то хохотнула вместе с ящиком и повернулась ко мне.

-Вам чего?- строго спросила она.

-Я ищу пятый отряд.

-Родительский день – 15го числа.

-Я не родитель. Мне нужно поговорить с вожатым пятого отряда.

-Зачем?

-Я хочу поговорить с ним о пропавшей девочке.

-Из милиции что ли? Корочки покажи.

-Нет, не из милиции.

-Тогда чего надо?

-Понимаете, родители девочки попросили меня разобраться.

-Внутрь не пускам,- внезапно выпалила она.

-Как так? У вас же ворта открыты.

-Не пускам.

-****ь,- сказал я, отходя от окошка и направляясь внутрь лагеря.

«Самоцветы» выглядели совершенно заброшенными. Пустовал стадион, в футбольных воротах почти отвалилась сетка. Пионерка, стоявшая на входе, заросла кустарником, выцвела на солнце и выглядела теперь как повешенная или утопленица. Справа от входа было ещё какое-то здание, поросшее травой. На старых прогнивших качелях, запертых целую вечность назад на замок, сидели два парня с бутылками пива.

-Где я могу найти пятый отряд?- спросил я у них.

-Чего?- спросил паренёк в футболке «Rock!»

-Здесь ведь детский лагерь?

-Был раньше. Его закрыли года два назад.

-И что здесь теперь?

-База отдыха.

-Самоцветы?

-Ну типа того.

Я отошёл от них, почёсывая затылок в лёгком недоумении. Достал телефон из кармана. Связи не было. Пошёл в случайном направлении вдоль заброшенного здания. Справа виднелось ещё какое-то сооружение, к которому шёл провод. А возле него была колонка, и пара детишек лет десяти набирали воду в пластиковую полторашку.

-Парни, вы откуда?- спросил я.

Они пожали плечами, затем махнули в ту сторону куда я шёл.

-А что там?

-Палатки.

-Палатки?.. Подождите немного.

Я открыл чемодан, порылся там и перевернув все вещи нашёл на самом дне то, что искал: фотографию девочки.

-Вы её знаете?

Мальчишки кивнули.

-Она исчезла,- сказали они.

-Да. Можете отвести меня в ваш лагерь?

-Хорошо.

Мы прошли ещё немного по «Самоцветам», перешагнули забор и оказались в соседнем лагере. Здесь всё было ещё более заброшенным. Пацаны вели меня по тропинке, протоптанной в высокой траве. Миновали большой кирпичный туалет, где бесились мухи, и от которого несло дерьмом. Потом мимо полуразрушенных домиков, бывших раньше жилыми.

-Что здесь раньше было?- спросил я.

-Турбаза.

-А теперь?

-Не знаю. Мы здесь живём в палатках.

Пройдя домики, вышли на большой пустырь, на котором действительно располагались палатки. Ревела багги посреди пустыря, играла музыка. Я прошёл ещё чуть дальше и оказался среди людей разных возрастов.

-А кто здесь вожатый 5го отряда?- спросил я у парней.
Они показали мне рукой на молодую девушку в джинсах и купальнике, читавшую книжку, привалившись к дереву.

-Что читаете?- спросил я.

Она дружелюбно улыбнулась, показала обложку и продолжила чтение. «Маргарет Дорн. Превратности любви». На обложке нарисована барышня в платье и молодой джентельмен за её спиной, целующий её в шею.

-Можно задать вам вопрос?

Она оторвала глаза от книги и снова посмотрела на меня.

-Я ищу эту девочку,- я показал ей фотографию, лежавшую у меня теперь в кармане шортов.

Она отложила книгу и встала. Взгляд теперь был внимательный и серьёзный.

-Кто вы?

-Родители девочки попросили меня найти её.

-Мы сообщили в милицию.

-И как?

-Никак. Её искали. Но ничего не нашли.

-Когда она пропала?

-Неделю назад. А вы ничего не знаете?

-Знаю. Примерно. Знаю что вы сообщили родителям.

-Так что вы ещё хотите?

-Только вы почти ничего не сообщили. Девочка пропала, её искали и не нашли.

-А что ещё?

-Нет ни следов, ничего?

-Совсем ничего,- сказала она.- Милиционеры расспрашивали детей.

-И?

-Дети говорили про какой-то паровозик.

-Паровозик?

-Да. Только я его здесь ни разу не видела. Поговорите с Алевтиной. Она хорошо ладила с девочкой. Присматривала за ней.

-А кто из них Алевтина?- я окинул взглядом детское многообразие вокруг.

-Вон та, возле душа.

Возле душа стояла загорелая девушка в купальнике с каким-то бельём в руках и косметичкой. На вид ей было лет четырнадцать.

-Она видела её последней,- сказала вожатая.

Я подошёл к девочке, чувствуя неловкость, не зная с чего начать разговор. Алевтина смотрела куда-то в сторону и будто бы не видела меня.

-Алевтина?- спросил я.

-Это ты мне?- спросила она нагло.

-Да. Ты – Алевтина?

-Аля.

-Я хотел спросить тебя о Саше.

-О той, что уехала?

-Уехала?

-Ну да. На поезде.

-Она не уехала. Она пропала.

-Она уехала на поезде. Я сама видела. Я тоже каталась на нём.

-На поезде?

-На паровозике. Только на самом деле это трактор который раскрашен как паровозик. Трактор с тележкой. Он тут ездит. Я каталась на нём.

-Саша села на паровозик?

-Да.

-И больше ты её не видела?

-Да. Я и милиционеру тоже сказала. Он увёз её. Некоторые возвращаются, а некоторые нет. Я скажу вам одно точно. Никогда не садитесь на него.

-Почему?

Кто-то вышел из душа и Алевтина нырнула туда.

-Почему, Алевтина?- спросил я ей вдогонку, но она не ответила. Изнутри послышался шум струящейся воды.

2
Хозяйку заброшенной турбазы я нашёл в полуразрушенном здании, где не было двух стен, зато на месте отсутствующей стены была дверь.

-Почему вы спрашиваете у меня?- спросила она, когда я спросил её про паровозик.

-Потому что вы здесь живёте и всё знаете.

-Не так уж и много я всего знаю, хоть и живу здесь.

-Вы знаете, что это за паровозик и откуда он взялся?

-Нет. Хотя я и видела его пару раз. Обычный трактор. Ездит тут, тарахтит, ничего особенного. Все его видели, и никто ничего не подумал. Он особо и не прячется.

-А я могу его увидеть?

-Конечно. Если повезёт. По-моему он ездит здесь без всякого порядка, когда ему вздумается. Паровозик Томас. Так его здесь прозвали. Паровозик Томас и его друзья.

-И всё-таки, где я могу узнать, за какой организацией он числится? Чья это инициатива?

-Я бы на вашем месте спросила на пляже. В том конце, за лиманом. Они там такого нагородили. Лошади, горки, кафе и уличное освещение. Думаю они вполне могли бы и паровозик этот запустить здесь.

-Ясно. Тогда, думаю, я пойду туда.

-Идите. Скажу вам ещё кое-что, что к делу не относится.

-?

-Будьте осторожны. Что-то есть плохое в этом паровозике. Что-то зловещее. Не знаю, как другие, а у меня мурашки по телу всякий раз как вижу его. Ни за что бы на такой не села.

3
-Нет, это не наш,- сказал мне человек, поднимающий шлагбаум у въезда на пляж.- Видел его. Тарахтит здесь, но не наш. Мне кажется, он скорее связан с самой Веселовкой, чем с нашим пляжем.

-А часто он здесь ходит?

-Раза два-три в день его вижу. Думаю, он курсирует между Веселовкой и пляжем. Водитель мне его не понравился. Вроде детский паровозик, а за рулём водила небритый, злой, как с похмелья. Талибан какой-то.

-Ладно. Спасибо.

Я пошёл от шлагбаума назад вдоль лимана. На рубашке оставалась застёгнутой всего одна пуговица,  теперь я расстегнул и её. С моря доносился шум волн. Я посмотрел на его голубизну, проглядывавшую сквозь камыши, и мысль окунуться, да охладить зажаренное тело показалась очень заманчивой. Я опустил чемодан и сел на него. Мозги на таком солнце плавились и отказывались работать.

В таком состоянии я не сразу заметил доносившееся издалека ритмичное тр-тр-тр. А когда заметил и посмотрел, увидел выезжавшее из колышущегося марева улыбающееся лицо.

Я встал. Было действительно что-то странное, мистическое в этом приближающемся размалёванном тракторе. Тарахтя, он приближался ко мне. У него была даже труба, из которой валил пар. Когда он подошёл достаточно близко, чтобы разглядеть лицо водителя, меня удивила в нём одна деталь. Он сидел неподвижно, не двигаясь, с каменным выражением на лице. Как будто был не человек, а манекен, декорация. Он проехал мимо меня и остановился в нескольких метрах, прямо перед шлагбаумом. Парень, с которым я говорил, посмотрел на меня с видом, мол вот оно, то, о чём вы спрашивали. Я кивнул ему и пошёл к паровозику. Он стоял, громко тарахтя. В вагончике, плетущемся за ним, не было никаких стёкол. Только низенькая ограда, крыша, две щели входов. С виду вагончик больше напоминал трамвай, чем поезд. У меня была пара секунд на размышления – войти или нет. Когда он внезапно тронулся, у меня ещё было время, чтобы войти внутрь, но я не решился. Вместо этого я достал телефон, и когда он развернулся, сделал снимок водителя. Паровозик развернулся и поехал обратно. Я сделал ещё пару его снимков, так, для себя.

Потом проверил связь. Её не было.

-А телефон здесь не берёт?- спросил я у парня на шлагбауме, держа мобильник в руках.

-Поднимитесь на возвышенность,- посоветовал он мне.- А у вас какой оператор?

-Мтс.

-О... это плохо.

-Почему?

-Мтс совсем здесь плохо ловит. Я видел, на маяк ходили звонить. Попробуйте оттуда.

-Маяк? А это где?

-Там. На той стороне лимана.

4
Я с трудом вскарабкался со своим чемоданом наверх, где был маяк. Поставив его рядом с прогнившим железным каркасом маяка, внутри которого крепилась лампа, вытянулся во весь рост. Отсюда, с верхотуры открывался обалденный вид на лиман. Маленькая полоска песка, омываемая синевой моря, слой камышей, опять немного песка. Дорога, по которой то и дело курсируют машины. До меня донёсся рёв мотора, и я увидел как стартует багги. За дорогой начинается тёмный слой лечебных грязей, который плавно переходит в белый слой. Сначала покрытая солью грязь, потом солёное озеро, спрятанное под кусками белой смерти, как подо льдом.

С другой стороны всё те же сувенирные лотки, море пива и дым шашлычных. Прямо, между рынком и пляжем, развалины старой турбазы, заставленные палатками, похожие на лагерь бродяг, чудом переживших конец света. Напротив турбазы вдаль уходили бесконечные холмы, поросшие вереском.
Я взял телефон. Одна палочка связи. Порылся в записной книжке, нашёл номер Турнина. Набрал. С минуту послушал короткие гудки, после чего услышал знакомый голос.

-Привет, ты где?

-Чёрт-те где,- ответил я бодро.- Слушай, Женёк, мне тут нужна твоя помощь.

-Без проблем. Что нужно сделать?

-Я пришлю тебе фотографию. Пробей по базе, узнай, кто такой.

-А зачем? Чем ты сейчас занимаешься?

-Меня попросили разобраться в одном деле с похищением ребёнка,- сказал я многозначительно.- Так что у тебя есть шанс спасти человеческую жизнь. Этот парень, чью фотографию я тебе пришлю. Думаю, он-то её и похитил.

-Ок. Высылай.

Я открыл чемодан, нашёл там свой мини-ноут, включил его, скинул фотографию на ноут, вышел в сеть через телефон и послал фото Женьку. Затем положил ноут на траву и стал ждать.

Солнце уже начинало садиться. Жарко-голубое небо казалось умопомрачительно большим, необъятным. Издалека снова донёсся рёв двигателя, и я увидел, что багги уже возвращается. Зазвонил телефон и я взял трубку, надеясь что это Турнин.

-Последцев?- раздалось в трубке.

-Да,- ответил я. Это звонил отец девочки, человек который нанял меня.

-Ну как? Вы выяснили что-нибудь?

Я колебался рассказывать ему про паровозик или нет. Звучало, если признаться, как полный бред.

-Нет, пока ничего. Ничего конкретного, по крайней мере. Только гипотезы.

-И какие гипотезы?

-Ничего особенного. Есть зацепка, говорящая о том что вашу дочь похитили. Слабенькая зацепка.

-Кто? Зачем?

-Евгений Петрович, я попросил бы вас не нервничать и не отвлекать меня от работы. Как только появится что-то более или менее существенное, я вам позвоню. Ваш дочь была не в «Самоцветах», как вы сказали, а на турбазе возле них.

-Я и не говорил, что она была в «Самоцветах». Вы видимо слишком рассеянны. Я, если честно, начинаю сомневаться в вашей компетенции. Когда вы прибыли?

-Всего несколько часов назад. Дайте мне время и я найду вашу дочь.
На том конце тяжело вздохнули и повесили трубку. Но не успел я убрать телефон от уха, как он тут же зазвонил опять.

-Григорий Николаевич Садовцев. Подозревался в нескольких убийствах в 93м году в поселке Веселовка Краснодарского края. Не был осужден за отсутствием улик, а именно не было найдено ни одного трупа жертв. В том же 93м скончался. Зверски убит. Его забили палками, закидали камнями и бросили в Вирсарадский лиман. До 91го работал машинистом, был уволен вследствие сокращения. В Веселовке бродяжничал, зарабатывал на жизнь сбором ракушек.

-И что по поводу его убийства? Кто-то арестован? Подозреваемые есть?

-Нет. Здесь написано, что это несчастный случай. Что он сорвался со скалы и разбился. Но, судя по фотографиям, его забили до смерти. Дело замяли, вот и всё.

-Ладно, спасибо.

-Тебе это поможет?

И тут до меня дошло, что он сказал.

-Подожди, так значит он мёртв?

-Да. Ты плохо слушал? А откуда у тебя эта фотография?

-Он не умер. Я сегодня сделал это фото. Видел его. Он жив.

-Хочешь, я пришлю тебе фотографии с его телом, покрытым синяками, ушибами? Абсолютно мёртвое тело.

-Это ошибка.

-Ладно, удачи тебе. У меня тут и своих дел хватает.

5
Перед тем как вернуться на турбазу, я достал пистолет из секретного отделения в чемодане и, застегнув обратно все пуговицы, спрятал его под рубашку. Обычно я его не использую, но на этот раз мне было слегка не по себе. Ото всей этой истории с паровозиком действительно тянуло чем-то зловещим. Конечно, я предпочитал здравую идею о том, что Турнин что-то напутал. Что человек выжил, даже если это и есть тот самый человек. Но уж больно отчётливо попахивало от паровозика Томаса какой-то чертовщинкой.

Я оставил чемоданчик у хозяйки, попросив присмотреть за ним. Она как-то странно поглядывала на меня когда я выходил. То ли как на обречённого, то ли как на психа.

-Скажите, что вы знаете,- попросил я её стоя на пороге.

-Знаю только то, что вам не следует садиться на этот паровозик,- сказала она.

-Почему?

Но на это она не ответила. Не думаю, что она сильно расстроится, если больше меня никогда не увидит.
Садилось солнце. Я нашёл Алевтину, сидящую возле забора и смотревшую сквозь него на Лиман.

-Алевтина,- позвал я тихонько, и девочка обернулась. Я увидел в её глазах остатки страха, которые она стралась прогнать, заменив наглостью и презрением.- Что не так с этим паровозиком?

-Откуда мне знать.

-Но ты ведь знаешь. Ты сама сказала, что ездила на нём.

Я увидел, как страх вернулся. Жестоко, но я был рад ему. Сейчас-то она мне всё и выдаст.

-Всякий, кто прокатится на нём, проклят. Где-то там,- она постучала пальцем по виску.- Где-то там, понимаете?

Я кивнул. Хоть ничего и не понимал, кивнул.

-С тобой что-то сделали? Что-то неприятное? Он тебя трогал, да?

-Кто трогал?

-Машинист.

-Этому паровозику не нужен машинист. Сядьте на него и прокатитесь. Я не знаю куда он ходит, но я была там.

-Где Саша?

-Не знаю. Осталась там.

Она замолчала. Презрение, злость. Всё это куда-то уходило, утекало словно вода из её глаз. И на смену этому приходил страх. А потом хлынули слёзы.

-Это она всё хотела прокатиться на нём. Саша. «Такой красивый паровозик,- говорила.- Давай прокатимся» И я согласилась. Откуда я могла знать?

-Где она, Аля?

-Вы не слушаете. В нигде. Меня он привёз обратно, а её нет. Я слишком большая уже для него. Ему такие не нравятся. Я не знаю что он делает там. Он любит совсем маленьких. Он сделал там что-то со мной. Что-то очень жуткое. Я не знаю, что. Как будто внутри меня есть что-то. Там,- она опять постучала пальцем по виску.- Понимаете, там?

Я не особо понимал. Я понял по-настоящему только одно. Чтобы понять, что здесь происходит, мне придётся самому прокатиться на этом чёртовом паровозике.

Солнце опустилось уже совсем низко, почти касалось горизонта. Сильный порыв ветра растрепал рубашку и Аля увидела пистолет, спрятанный там.

-Это вам против него не поможет.

-Посмотрим.

Девочка вдруг замерла. Перестала плакать, всхлипывать, даже дышать. Тр-тр-тр,- услышал я.- Тр-тр-тр. А вдалеке, по залитой красным, словно кровь, светом заката дороге ехал Томас. Наивные глазки, розовые щёчки и улыбка, протянувшаяся между ними. Никто не разглядит ничего зловещего в этом узоре. Если только не захочет разглядеть. Зато если приглядится, заметит затаённую в глазах злобу, а щёчки словно бы измазаны кровью. За улыбкой кроется хитрость, коварство.

Я вышел в ворота турбазы, словно заправский ковбой в старых вестернах. Глаза чуть сощуренны, ветер развевает рубашку-гавайку. Из шорт торчит пистолет с полной обоймой. Водитель внутри всё так же напоминал манекен, зато сам паровозик как будто изменил выражение лица. В уголках губ блеснули голодные клыки. Аля убежала. Я был один. Когда паровозик проезжал мимо, водитель потянул за рычаг, и Томас встал. Я вошёл, чувствуя, как сжимается всё внутри. Словно овца, покорно идущая на бойню. Нельзя доверять суевериям, когда родители заплатили тебе, чтобы ты нашёл их ребёнка. Такая работа, и что я могу поделать.

Изнутри всё выглядело иначе. Лиман, море, песок, ветер – всё это осталось прежним. Но сам паровозик изменился. Здесь на самом деле не было никакого водителя. Было видно, что трактор едет сам по себе. Сам дёргает за рычажки и вращает руль. Второе важное изменение – решётки. Окна и двери были закрыты решётками. Войти можно, выйти – никогда. Я не чувствовал пока такого уж сильного страха. Конечно, всякому будет не по себе от чертовщинки, протягивающей руки к вашему горлу. Но я пока ещё не знал, что меня ждёт и не видел ничего ужасного. Правда я пожалел, что в кармане шортов не лежала пачка сигарет и зажигалка. Я бросил курить с месяц тому назад.

А паровозик меж тем катился всё дальше. Миновал турбазу, проехал рыночек, поднимался на горку и, проезжая мимо турбазы, внезапно исчез.

6
Вот тут-то мне и стало действительно не по себе. Некоторое время я просто висел в пустоте. Ничего не видел, не слышал, даже не осязал. Лишь темнота и больше ничего. Затем появился стук колёс. Паровоз, в котором я находился, издал гудок, а в следущую минуту выехал из туннеля.

Больше не было никакого трактора. Паровозик ехал по рельсам по какому-то странному миру, где господствовал в основном красный. Небо, на нём солнце с глазками, веснушками и улыбкой. Всё в оттенках красного, никаких других. Ниже поля. На полях пасутся коровы. У них тощие туловища, вымя как будто кровоточат, на головах большие ветвистые рога, а глаза – две жирные красные точки. Я опять расстегнул пуговицы на рубашке, потому что здесь было очень жарко. Пистолет на поясе отсутствовал. Он тебе не поможет против него,- вспомнил я. Против кого? Здесь никого нет.

А потом в голову ударила вспышка боли. Просто боль. Ничего больше. Лишь боль. Поначалу. А потом что-то большее. Она разлилась из головы по телу. Ощущение вывернутости. Кто-то внутри тебя. Внутри меня. Внутри нас всех.

Красный мир замелькал и исчез. Снова тьма пару секунд, потом вспышка. Какие-то демоны, словно сбежавшие из компьютерной игры. Плоские жуткие твари и вместе с ними боль. Чудовищная вспышка боли. Боль не физическая а как будто сознательная. Где-то там,- подумал я и вспомнил девочку, стучащую себя по виску.

Понял ли я хоть что-то попав сюда? Ничего. Ни черта, кроме одного: мне не нужно было садиться на чёртов поезд.

Неожиданно всё встало. Боль осталась в голове. Она разговаривала со мной. Не словами, но я её понимал. Ты в моей власти, помни об этом.

Паровозик стоял на перроне, а над ним было солнце, с нарисованным хищным оскалом между веснушек. Дурацкий трэшовый фильм. Двери вагона раскрылись. Я остался сидеть, пока на меня не обрушился новый сноп боли. Господи, какая яркая и выразительная была это боль. В ней было столько унижения. Это была боль, с которой отец в детстве порет тебя ремнём, когда сташекласник бьёт тебя ногами по животу, а ты не можешь ответить, потому что слаб. Боль унижения и покорности. От которой хочется плакать, потому что она бьёт не только физически, она ломает душу.

Я вышел, потому что не мог терпеть. Душный перрон, залитый этим адским красным светом.

-Есть здесь кто-нибудь?- спросил я.

И боль ответила, ударив в спину: иди дальше. Она гнала меня вперёд тычками, пинками и затрещинами, словно своего непослушного раба. Я прошёл через маленький вокзал и оказался в городе. Одноэтажные деревянные домишки, салуны, висельница с болтающимся в петле покойником. На лице покойника улыбка и смеющиеся глаза. Всё это не настоящее, какие-то сумасшедшие декорации. Вокруг ходят бродяги. Иногда они поворачиваются, и ты видишь, как картинка, где они нарисованы сбоку, меняется на ту, где спереди. Они могут повернуть только голову, и тогда виден стык между картинками. Глаза их всегда нарисованы двумя ярко-красными точками, а лица как будто гниют. Гниют, но непременно улыбаются. Вот он, кошмарный мир, в котором живут паровозик Томас и его друзья.

Гонимый своим невидимым мучителем, я прошёл город насквозь и, пройдя сквозь нарисованную траву, которая всегда была вокруг, но никогда прямо под ногами, вышел наконец к единственному зданию, выглядевшему настоящим. Квадратная бойлерная, от которой шёл такой жар, что вся моя одежда вмиг промокла. Я снял рубашку и отбросил её. Когда я оглянулся, её уже не было. Я вошёл в бойлерную, чувствуя свою полную беспомощность. Я был как человек, падающий с последнего этажа дома в тысячу этажей. Что бы я ни делал, остановить падение было невозможно.

Внутри, среди настоящих округлых труб, было мокро и жарко. По полу стелились лужи, поднимаясь паром к потолку. Внутри же возле стола с ремнями обнажённым по пояс в самых старых в мире штанах стоял Григорий Николаевич Садовцев. За его спиной к стене были приколоты шестилетние девочки и мальчики, представлявшие собой маленькие распятьица. Их одежда промокла от пара и пота. Они блаженно спали и лица их, тихие и спокойные, не имели следа побоев. Среди них была и Саша Гроненко, которую нужно было найти. Отлично,- замученно подумал я.- Девочку нашёл.

А в следующее мгновение боль толкнула меня вперёд и, скрутив по ногам и рукам, положила на стол. В руках Садовцев держал топор, увидеть какой можно скорее в фильмах о Средневековье, нежели в руках лесоруба. С одной стороны он был широким и круглым, с другой узким. Как сектор круга, насаженный на рукоятку. На лезвии была кровь, вьевшаяся так глубоко, что никакая влажность и пар не могли её смыть.

Боль вдруг отпустила меня. Я чувствовал только пар и духоту. И ужас, парализовавший прояснившийся было мозг. Я видел, как лезвие топора готовится опуститься на мою шею. И в следующий миг ощутил такую вспышку боли, которая лучше всего остального убедила меня в моей смерти.

7
Боль чуть ослабла, но по-прежнему была очень сильной. Боль, смешанная с тоской, грустью, страхом, безнадёгой и отчаянием. Я попробовал повертеть головой, но была лишь темнота. Я плавал в ней и мне казалась, что  я ребенок в утробе матери. Нет,- безжалостно поправила боль.- Скорее еда в желудке хищника. Да только и это не точно. Ты не просто в его желудке. Ты в нём. В его мозгу. Чувствуешь его, как себя.

Я увидел детей. Они подплыли ко мне. Маленькие мальчики и девочки, весело смеясь и теребя ножками и ручками, подплыли ко мне и вдруг укусили. Вцепились мне в руки. А потом прямо так, держа меня зубами, потащили куда-то. А потом и это исчезло, как смутный образ, перед погружением в настоящий сон.

Или наоборот. Я увидел мир глазами Садовцева. Ощутил боль, раздирающую его изнутри. Безумную тоску, которую он утолял таким диким и неестественным образом. И другие дети, те, что кусали мне руки, тоже были здесь. Они ждали, трепетали. Я чувствовал их жажду. Жажду чего?

На столе, перед Садовцевым… перед нами… передо мной лежала Саша. Она не спала. Но была спокойна и как будто собрана. Я держал топор и раздумывал. Мне не хотелось кромсать её. Было что-то очень прекрасное и нежное в маленьком детском тельце. Топор был слишком грязен и недостоен, чтобы касаться его. Тогда я склонился, взял ножку девочки в рот и впился зубами в пальчики. Кости были молодые, хрупкие. Мизинец легко сломался, я пережевал его и выплюнул косточку. Девочка вскрикнула. По щекам её текли слёзы. Но она подозрительным образом терпела. Я же какой-то частью своего естества пронзительно визжал. Но лишь малой частью. Потому что большей это нравилось. Той её части, что принадлежала Садовцеву и Детям.

Я обсосал пальчики, прожевал нежное мясо. Ел его прямо сырым. Затем вторая ножка. Поднимался выше, обгладывая икры, голени. Что-то безумное творилось в этот момент во мне. Помимо вкуса мяса я почувствовал что-то ещё. Что-то гораздо более нежное. Словно сливочный крем, но не на языке. Как алкоголь, согревающий душу и тело, но гораздо нежнее, лишённый грубости и жёсткости. Только лёгкость, красота, радость. Лишь может чуть подпорченная. Потому что её уже ели, подумал я. И она ела. Потому она и пытается не кричать. Потому что она знает: сейчас едят её, а потом будет есть она.
Безумие, бред, извращение, гнусность, ужас, кошмар, безобразие, кайф, наслаждение, чудесно, восхитительно, волшебно, нежно, приятно, мягко…

Я ел. Добрался до живота. Съел кишечник и желудок, хотя они не были вкусными. Съел их, потому что нужно съесть всё. Только кости можно не есть. Обглодал руки. Когда дошёл до головы, увидел её глаза. Завороженные, великолепные, живые. Девочка не умирала. Что она чувствовала сейчас? Ничего. Только вкус своего мяса. И своей души, потому что частью она уже была мной. Я взял топор, чтобы аккуратно узким краем вскрыть череп. Вскрыл и съел мозг. На десерт оставил глаза. Их проглотил, как пилюли. Они не были особо вкусными и есть их было неприятно.

Затем я провалился куда-то внутрь Садовского.

-Что здесь происходит?- Спросил я.- Что это такое?

Лишь то, что видишь,- ответила боль, сдавив сердце.- Ничего больше.

Я продолжал быть внутри Садовского, но больше не чувствовал его. Вокруг снова была лишь тьма, а потом и её не стало. На некоторое время я совсем исчез.

8
Я появился вновь уже внутри паровозика. Он стоял на перроне и должен был вот-вот отправиться назад. Боль больше не трогала меня. Она просто засела внутри меня. Не чья-то чужая воля, но собственное отчаяние. Если вы спросите чем оно вызвано, я не смогу вам ответить. Если вы спросите, что со мной там произошло, я не смогу вам рассказать. Не помню, как паровозик отвёз меня в реальный мир. Наверное так же, как и вывозил оттуда. Я вышел из него посередине дороги, той, что тянется вдоль пляжа. Горели идиотские фонарики на столбах вдоль всего пляжа. Большие фонари освещали туалеты. Я брёл мимо всего этого обратно к заброшенной турбазе. Очень медленно. Мне казалось, что я болен. Моё сердце было сжато чудовищной когтистой лапой, и я не знал, как заставить её отпустить меня.

Паровозик доехал до конца лимана, развернулся и нагнал меня. Когтистая лапа сжалась с такой силой, когда он проезжал мимо, что я думал, из меня брызнет кровь. Я опустил глаза в песок и заткнул уши, чтобы не слышать его ритмичного тр-тр-тр.

Мне понадобился, наверное, целый час, чтобы добраться до турбазы.

-Аля, Аля,- звал я, идя мимо палаток.

-Дай поспать, кретин,- отозвался кто-то зло, но меня это ничуть не задело.

-Аля.

Девчушка вылезла из палатки в пижамных шортиках и маечке. В её глазах больше не было ни злобы, ни презрения. Лишь горькое тоскливое понимание. Я не знал, о чём хочу спросить её. Я просто хотел взглянуть ещё на одну, кто пережил этот ад.

-Вы были там,- сказала она.

Я кивнул.

-Что это…- «…было?» хотел спросить я, но ужаснулся банальности и бессмысленности этого вопроса.

-Ад,- ответила девочка.- Его собственный ад.

-Теперь ещё и наш,- сказал я.

И она кивнула, а потом вдруг заплакала. Присела на корточки и тихонько рыдала. Я не мог ничего с ней поделать. Я боялся, что если начну её утешать, то тоже расплачусь. Я просто ушёл. Забрался в один из заброшенных домишек, которые отдыхающие использовали вместо туалетов, лёг там, прижавшись к стенке и постарался уснуть. Сон не шёл. Кошмар бесконечно прокручивался перед глазами. И что было самым чудовищным, я хотел вернуться. Хотел ещё раз попробовать её душу на вкус, а лучше кого-то почище, посвежее поновее. Кого-нибудь, кого паровозик увезёт завтра. Послезавтра. Свежие души, такие вкусные и приятные.

Несколько раз за ночь я брался за пистолет. Подносил дуло к виску и держал палец на курке. Я так и не смог решиться. Трус!

Утром я пришёл к маяку. Сидел там и смотрел как всходит солнце. Когда оно стало греть меня, отвалился на спину и, слава тебе господи, заснул. В два меня разбудил телефонный звонок. Поднявшись, почувствовал, что солнце сожгло ноги и руки.

-Да?

-Последцев?

-Да.

-Как ваше расследование?

-Ваша дочь мертва. Не посылайте больше людей сюда, никто её не найлёт.

-Вы нашли её тело?

-Нет. Но прошу вас больше не искать её. То, что я говорю вам – правда.

-Кто убил её? Последцев! Что вы раскопали?

Я повесил трубку и снова повалился на спину.

Спустя день я был уже в Москве. Шёл дождь, начиналась потихоньку осень. Я продолжал жить. Играл с друзьями в покер, пил пиво, смотрел вечерами футбол в своей холостяцкой квартире. Вспоминал ли я обо всём этом? Я просто не мог не вспоминать. Я всё на свете отдал бы, чтобы забыть тот кошмар. И тот вкус. И те ощущения.

В конце концов я решил закончить то, что не смог в ту ночь. Принял ванну, погладил свой самый лучший костюм, побрился очень тщательно, включил свою любимую музыку и приготовил пузырёк с таблетками. Да ещё вина получше. Перед тем как осуществить свой замысел, решил написать, что случилось тогда. Вспомнить всё хорошенько, перед тем как навсегда забыть. И теперь, потрясывая пузырьком, словно погремушкой, в такт музыке, я готов поставить точку.

Конец.

P.S. Послать автору денег на булочку можно используя электронные кошельки WebMoney номера R135627298369 и Z221845771628