Месть 2 или Вторая беда. часть вторая. гл. 2

***
Надо заметить, что в плане описания всяких человеческих переживаний и высоких чувств, автор такой же Достоевский, как Женя Пронь фотомодель. Произошло это по разным причинам, но, прежде всего потому, что в тот день, когда в школе проходили художественные приемы, используемые именно для описания этих чувств, автор болел и в школу не пошел. Теперь жалеет, но что делать – поезд, так сказать ту-ту. (Думается, впрочем, вы уже поняли, что автор в детстве вообще был мальчиком болезненным и уроки пропускал часто.) Именно поэтому и достались автору только самые банальные и затасканные способы раскрытия духовного мира героев. Один из таких способов – посадить персонажа в тюрьму и послушать, что он сам о себе расскажет. Времени в тюрьме много, а отвлекающих факторов мало. Сиди себе, копайся в душе сколько ей же, душе то есть, угодно.
Мать свою Пашка не помнил совсем… А отец… что-то такое жило в его памяти, даже не воспоминание, а ассоциация, нечто совершенно нематериальное. Потом уже он узнал, что мать его умерла вскоре после родов, а отец, после ее смерти, сначала месяц беспробудно пил, а потом, однажды протрезвев, взял трехмесячного Пашку на руки и отнес в ближайший детский дом… а сам, рассказывали, подался куда-то на Север, деньгу зашибать. Жили они тогда в маленьком шахтерском городишке, каких много ютится вплотную друг к другу вокруг крупных центров – Макеевки и Донецка. Провинция, в общем. Терриконы, куда взгляд ни брось.
И одинаково далеко, что до Киева, что до Парижа.
И такое ощущение, что всегда пасмурно… даже в самый, что ни на есть солнечный день.
Жизнь в детском доме это конечно не совсем сахар. Скорее, совсем не сахар. Полуголодное оборванное существование. А когда хлеба мало, как известно, - не до зрелищ. Сколько помнил себя Пашка, в детдоме, он всегда хотел есть. Постоянное чувство голода, как-то притупляло все остальные чувства, может и гнездившиеся где-то там, в душе. Детдомовский коллектив, вообще, весьма интересное для исследования сообщество. Но, углубляться не будем… Это была просто модель страны, причем модель действующая. Нищета, размазанная поровну на всех, запрет на связи с внешним миром да полуграмотные воспитатели, из всего педагогического арсенала использующие один старый, как мир, прием, – разделяй и властвуй. С младых ногтей воспитанникам вбивали в головы мысль о невиданном гуманизме, с которым страна заботится о них. Слово «гуманизм» было непонятным и оттого страшным, а фраза, что страна никогда не оставит их в этом самом своем гуманизме, и так же  будет продолжать заботиться о каждом, вообще вселяла ужас.    Уже тогда, в детдоме, Пашка ощутил в своей душе первые ростки ненависти к системе. Это не был оформившийся протест, просто в один прекрасный, как почему-то принято говорить, момент, он понял, что ненавидит эту страну, сжатую, окрашенными в желто-грязный цвет, детдомовскими стенами.
Ненавидит.
 Ненависть пришла на место голода.
 Уже тогда он понял, что, прежде всего, нужно вырваться из замкнутого круга, в который его загнала система. Впрочем, и не круг это был, в масштабе-то одной шестой части суши, а так – точка. Вырваться, стартануть с этой точки, а там… Выходом за терриконы и стало для Пашки военное училище. Во всяком случае, так думал сам Павел Иванович Иванов, абитуриент высшего военного командного радиотехнического училища. Не знал он тогда, что училище – не выход… Еще одна точка, не более.  Да и вся жизнь наша – не более, чем путь от точки к точке.

Хотел в летное, не взяли. Нашел эскулап военкоматовский в здоровье Пашкином изъян – периферийное зрение ослаблено, а значит в летчики дорога закрыта. Вот и нырнул наш герой в первое попавшееся училище. Оказалось командное радиотехническое, ну и хрен с ним. Можно и так Родину защищать.  Жили еще в нем чувства какие-то, надежды… Всерьез почти думал он, что уж в армии-то все не так, как вокруг. Порядок.  Разочаровался, правда, быстро. Курсантские будни поначалу даже тяжелыми не показались после детдомовских. А порядок строился на вполне доступной для понимания  формуле, – если на тумбочке стоит сапог – это непорядок, но если сапог стоит на каждой тумбочке – это единообразие, а значит так и должно быть. И снова, заглушая все остальные ощущения, возникла в его душе та самая ненависть. Понял он, что и училище – часть Системы. И вновь надо было искать выход. Большие надежды возлагал Пашка на погоны лейтенантские – вот, мол, когда свободу полной ложкой зачерпну…
Не получилось…
Во всяком случае, пока.
Он лежал на отполированной телами арестантов шконке, а в голове его сталкивались мысли прерывистые и быстрые как морзянка…  Откуда-то из глубин подсознания появилась Женя. Жена… Как-то она там? Никаких других вопросов, чувств, эмоций и даже желаний образ жены не вызвал. Следом пришла мысль о загадочном инопланетянине в индийских портках… Интересно, что ж у меня за желание-то заветное?  Желаний в душе было множество, но ни одно из них в заветные не годилось…
Так и заснул Павел Иванович.
Не докопавшись в душе своей.
А значит и нам пора прервать рассказ о переживаниях героя в камере красноводской гарнизонной гауптвахты и посмотреть, что в мире делается.

Заметка в газете «Вашингтон пост»
По данным, полученным из конфиденциальных источников, Советский Союз наращивает военное присутствие в непосредственной близости от границы с Государством Иран. В частности, некоторые советские армейские подразделения, включая авиационные, расположенные в 120-130 милях от иранской территории, приведены в повышенную боевую готовность.
Государственный Департамент Соединенных Штатов Америки уполномочен заявить, что подобные действия недопустимы, так как могут повлечь за собой дестабилизацию обстановки на Ближнем Востоке. В то же время, Соединенные Штаты Америки предпримут все возможные меры по сохранению мира в данном регионе.
Сегодня послу СССР в США, Его Превосходительству господину Факову, вручена соответствующая Нота протеста.

Издали гордость отечественной военно-транспортной авиации, самолет Ил-76, выглядит, как предмет летать неспособный. Ну, выглядит он так. Причем, вблизи это впечатление только усиливается.  Кажется, что нет силы, способной поднять вот это в воздух, да что там, в воздух, просто сдвинуть с места. К тому же он, самолет этот, какой-то печальный, что ли. Во всяком разе, грустно опущенные к самой бетонке законцовки крыльев не вселяют оптимизм в потенциальных пассажиров. Поэтому, наверное, и суждено семьдесят шестому  таскать всякие грузы, да  солдатиков еще, у которых, строго говоря, и выбора-то нет.
Еще существует такое мнение расхожее, что хорошо летают только красивые самолеты… В глаза бы посмотреть тому, кто эту фразу выдумал.  Да и что значит – «красивый» самолет? У одного нос длинный, у другого хвост короткий… Все ведь в нашем мире относительно, а понятия о красоте тем более.
Вокруг несчастливой «коровы», вольно раскинувшейся почти на трех истребительных стоянках, бродили дозором, с калашами наперевес, два добрых  молодца, курсанты третьего курса Васильковского авиационно-технического училища.
Это называлось караул.
Надо сказать, что училище это самое, было средним, учились в нем всего три года, поэтому назначение в караул по охране невесть откуда взявшегося самолета для курсантов-третьекурсников выглядело просто оскорблением. Их, почти лейтенантов, классных специалистов по самолетным внутренностям, мало того, что на стажировку загнали черт знает куда, так еще и в караул поставили, как салаг каких…
Курам на смех…
Как известно, часовому на посту многое нельзя. Нельзя, например, принимать пищу, курить, отправлять естественные надобности. И все эти лишения только для того, наверное, чтобы он, часовой, смог еще четче прочувствовать декларируемую уставом неприкосновенность. И действительно – ни кусок хлеба попросить, ни прикурить у такого часового нельзя. Пусть себе будет неприкосновенным.
Кому он нужен.
Васильковские  добры молодцы считали ниже своего достоинства войти в когорту неприкосновенных. Поэтому они: во-первых, курили, в положении полулежа, прислонившись к огромному иловскому колесу. А во-вторых, разговаривали. И не было в их неторопливом разговоре ничего такого… ну, скажем, интересного для нас с вами. Ну, про лейтенантские погоны уже через 11 месяцев, про то, что заканчивать курс на двадцать пятых мигарях лучше, чем на двадцать девятых, потому как всегда со спиртом будешь… Что бабы очень любят военных… В таком разрезе… Кто из них первым вспомнил, что надо бы подарок какой-нибудь привезти «своей» со стажировки, про то  история умалчивает. А надо сказать, что среди курсантов - авиационных техников всегда существовали умельцы, способные из отслужившего свой срок авиахлама, сваять нечто этакое… или вот такое… в общем, женщинам нравилось. Основной же продукцией, поставленной на поток, всегда были серебряные цепочки, сплетенные из проводов, естественно серебряных, которых в каждом самолете просто до… много очень. Весьма простая, не серебряная, но логическая цепочка привела будущих лейтенантов к мысли о том, что если в мигаре этих проводов до х… то есть, много, то, сколько ж их в охраняемой «корове»? Дальнейшее развитие событий, думается, ни для кого не явится неожиданностью. Найдя где-то около самого фонаря штурманской кабины, неприметную панель, напарники вскрыли ее и вырезали целую охапку разноцветных проводов. Один из курсантов, правда, засомневался, дескать, а вдруг, не взлетит? Но, второй развеял сомнения, заявив, что он, в принципе, не с улицы, а как-никак специалист без пяти минут и четко знает, что все равно этой железяке. Все системы продублированы, а то и несколько раз повторены. Об этом даже салаги-первокурсники знают.
Ну, что вам сказать, дорогие читатели… Видимо васильковские дамы будут довольны подарками…
Самолеты не кричат.
Даже, когда им больно…
***
Полковник Соколов, командир авиационного истребительного полка, не любил особистов. Нелюбовь эта была пронесена им через долгие годы службы и отнюдь не ослабла, а только крепла день ото дня. Еще будучи капитаном, Соколов имел неосторожность в тесной компании высказаться в том духе, что особый отдел в авиации структура абсолютно лишняя, потому как особисты не летают. Ибо рождены ползать. Его слова были услышаны и восприняты где надо. И как надо. И очутился будущий полковник, а тогда капитан Соколов Леонид Леонидович, в одной дружественной жаркой стране.
За речкой.
И начал исполнять свой интернациональный долг.
Летал на сверхнизких, поражал совсем не учебные цели ракетами типа «воздух-земля». Однажды, не смог увернуться от душманского «стингера», катапультировался почти с нулевой высоты. Шел по горам трое суток.
К своим.
А когда пришел, попал в дружеские объятья особистов. «Свои» хотели убедиться, что и он не чужой. Около месяца убеждались. Потом опять летал. Однажды, возвращаясь с задания, обнаружил в ущелье душманскую базу, а поскольку ракет-снарядов уже не было, снизился и, пролетев между скалами, в которых укрывались «духи», перешел звуковой барьер. Сколько он их там положил, по сей день никто не знает. Тянул этот поступок на Звезду Героя, но… в тот же день один генерал-майор тоже совершил подвиг. Сбили его, так он до наших позиций дотянул и уже над своими катапультировался. Подвиг, безусловно. Представление подавали на двоих, но Соколова вычеркнули. И это правильно, не генерала же, в конце концов, вычеркивать.  Так что получил Леонид Леонидович «Красную звезду», премию в размере оклада, да майора досрочно. Все, что мог своей властью ему комдив дать.
В восемьдесят девятом, сразу после вывода наших войск, получил, уже подполковник, Соколов назначение в Красноводск, на должность командира полка. Приехал, ознакомился с делами и ужаснулся. Полк этот тогда на двадцать пятых МиГах летал. Точнее сказать не летал. План учебных полетов постоянно срывался, плановые боевые стрельбы  и то не всегда проводились.  Истребитель-перехватчик МиГ 25 не случайно в армии  летающим гастрономом называют. Сорок три литра  спиритус вини ректификати только на прицел, да плюс еще «масандра» (слово действительно пишется с одной буквой «с», говорят, что это аббревиатура и расшифровывается так – Микоян, Антонов советские авиаконструкторы дали радость авиации), так называемая – антиобледенитель – спиртоводная смесь. Пятьдесят шесть градусов крепость и голова после нее не болит. А уж если ее, «масандру» эту самую, настоять на травах разных… Просто бальзам получается.  Что-что, а уж качество этого бальзама  все комиссии по проверке боеготовности вполне смогли оценить. Конечно, ежели из прицела спирт слить, то какие уж тут стрельбы боевые. Можно на таких стрельбах что-нибудь нужное повредить неаккуратно. А антиобледенитель ведь пить лучше пока он еще в самолете не побывал. Какие уж тут полеты. Не до полетов было личному составу, когда полк принял подполковник Соколов, а предыдущего комполка за развал части понизили в должности, направив в какое-то летное училище преподавать тактику воздушных боев.
То-то он асов наготовит…
Из педагогических приемов Соколов владел одним – «Делай как я». Но владел он этим приемом в совершенстве.  Поэтому на следующий день после прибытия в полк, он приказал построить личный состав, ни слова не говоря, подошел к первому попавшемуся истребителю, сел в кабину и взлетел. Сразу со взлета выполнил петлю Нестерова, сделал ложный заход на посадку, пройдя прямо над головами личного состава, сделал еще одну петлю и посадил самолет. Зарулил на стоянку, и, сойдя на землю, обратился к своим подчиненным: « Кто через две недели это повторить не сможет, будет списан. График полетов получите у начштаба». 
Подействовало.
В описываемое нами время полк летал на двадцать девятых, а Соколова за глаза подчиненные называли «батей». Высшая награда для командира, наверное.

***

 В ситуации с приблудившимся Илом Соколов разобрался сразу. Никакие они не нарушители. Штурман ошибся, так с кем не бывает. Вон, Колумб тоже в Индию плыл, а открыл Америку. Поэтому рвение особиста,  сильно раздражало полковника Соколова. Ну, поругал бы пацанов, написал бы куда надо, им бы вкатили, конечно, что положено по месту службы, но сажать, да еще статью об измене Родине шить…
Тьфу. 
Получив от майора, как там его фамилия, блин, письменное распоряжение о размещении на площадке боевого дежурства еще одного звена истребителей, Соколов понял, что у него в руках не только судьба злосчастной «коровы» и ее экипажа, но и, если захотеть, карьера особиста, которую  можно изрядно подпортить. Надо только чуть-чуть подождать. А бумага майорская, кстати, красивая была: «В целях обеспечения безопасности Союза Советских…» и так далее.
Вы не замечали, что в девяти случаях из десяти телефон звонит не вовремя? Звонит тогда, когда вы чем-то заняты: едите, смотрите футбол… ждете другого звонка, наконец. Особенно бывает некстати телефонный звонок ночью. Тем более что если днем от несвоевременного звонка можно ждать сюрпризов приятных, то уж ночью, это звенящее чудо техники приносит, в основном, известия, мягко говоря, не очень радостные.
Полковника Соколова телефонный звонок разбудил около двух часов ночи. Пробормотав все положенные случаю русские слова, полковник взял трубку. Трубка разговаривала голосом дежурного по штабу.
-    Срочно… Товарищ полковник, к вам тут прибыл комдив… машину за вами я выслал…
- Еду, - коротко бросил полковник и стал одеваться.
Вот оно.
Дождался.
Начиналась игра.

***
Заметка в газете «Известия»

Заявление ТАСС
Вчера в Вашингтоне Чрезвычайному и полномочному послу СССР в Соединенных Штатах Америки, товарищу Факову О.Ф., была вручена Нота правительства США, в которой выражено недовольство наращиванием советской военной угрозы в районе границы СССР и Исламской Республики Иран. В данной ноте Правительство США ссылается на данные, полученные якобы из конфиденциальных источников.
В связи с вышеизложенным, ТАСС уполномочен заявить:
СССР неуклонно проводит в жизнь политику мира и согласия, поэтому любые выводы о  наращивании военной мощи по меньшей мере ошибочны, а скорее всего попросту сфабрикованы американскими империалистами с целью разжигания Холодной войны. Подобные действия американского правительства могут сорвать реализацию достигнутых соглашений между нашими странами.


***
- Кто? Агроном? Ну, а на хрена мне агроном? – кричал в телефонную трубку директор леспромхоза,  товарищ Терешонок,  –  что значит по распределению? Только агрономов мне тут не хватало. Кедры окучивать будет? Тайгу удобрять? Да ты что не знаешь, что не растет у нас ни хрена. А то, что растет, без всяких агрономов растет. Ну, если лично просишь… Он хоть пьющий, агроном твой? Не знаешь? Эх, и кто тебя в начальники посадил, толку от тебя…
Если бы директор леспромхоза, товарищ Терешонок, когда-нибудь читал «Гамлета», он, наверное, вспомнил бы сейчас фразу о том, что неладно что-то в Датском королевстве. Но историю страданий датского принца  директор не читал… Поэтому он молча подошел к стоявшему в углу конторы бюсту Ленина, заглянул в непроницаемый гипсовый прищур глаз вождя, вздохнул и, приобняв бюст за плечи, наклонил в сторону. Под полым гипсовым изваяньем стоял стакан с водкой, и лежали две замшелые барбариски.
Воистину, что-то неладное происходило в Больших Юрчаках. Сначала в поселок пожаловал корреспондент какого-то аж киевского журнала, обвешанный фотоаппаратами. В белых штанах. Зачем его прислали? Было что-то в этом подозрительное. Ведь сколько лет никого, а тут, на тебе… корреспондент. Добавил беспокойства в директорскую душу и невесть откуда взявшийся японский инженер, пригнавший к ним в хозяйство огромный страшный аппарат по имени «Комацу». Местные жители поначалу приняли было японца за еврея и немножко побили, но потом разобрались, налили водки… и где теперь этот японец? Хрен его знает. А аппарат при ближайшем рассмотрении оказался снегоочистителем. Вещь конечно полезная и нужная, но на кой ляд она сдалась леспромхозу? Тем паче летом. Да и зимой, пожалуй, весь снег ведь не уберешь. Ну а уж звонок районного начальства об агрономе, который едет в поселок   по распределению, почти добил директора. Товарищ Терешонок не знал тогда, что все эти странные люди, свалившиеся ему на голову, суть звенья одной цепи. Не знал он и то, что в самое короткое время все эти фотокорреспонденты, агрономы и японцы радикально изменят жизнь в поселке.
«Интересно, - подумал директор леспромхоза товарищ Терешонок, - а нормальные люди еще где-нибудь остались?» 
И закусил барбариской.

***

Прапорщику Дорошенко снились петухи. Белые. С хулиганским блеском в глазах и с огромными алыми гребешками. Гребешки у петухов были такие большие, что в прапорщицкий сон влезали с трудом. Прапорщик лежал на травке, на  пустыре возле третьей РЛС, то есть на том самом месте, которым так интересовались забугорные разведслужбы и еще чуть-чуть отечественная контрразведка. На том самом месте, где, даже если вырыть яму до самого центра Земли, ни хрена ценного, между нами говоря,  не найдешь.
Прапорщик спал.
Служба шла.
Дорошенковский сон был вещим и судьбоносным, как оказалось впоследствии. С петухов-то и начался  в жизни поселка период, который нынешние старожилы  и не называют иначе как Золотые дни Больших Юрчаков.
Но по порядку…
Валик Карминский прибыл в Большие Юрчаки на третьи сутки после вылета из Киева. До Свердловска он добрался быстро, а вот потом… Пронюхавшие о его приезде свердловские партийные боссы решили проявить знаменитое уральское гостеприимство к фотокору главного партийного журнала дружественной республики. Проявляли они это самое гостеприимство мастерски. А зачем, спросите вы?..  Ну, скажем так, на всякий случай.
Гостеприимство, как известно, засасывает. В общем, о своем пребывании в Свердловске Карминский вспоминал впоследствии в том духе, мол да, я был в этом городе… И после паузы добавлял: «Двадцать шесть часов…». Часы эти слились для Валика в сплошной калейдоскопический кошмар, состоящий из водки, пельменей, черных волг, моченой брусники с медвежатиной… или лосятиной… или это вообще рыба была.., каких-то неприхотливых девушек - комсомолок -  то одетых в сарафаны и кокошники, то голых… И всего этого было навалом…Особенно водки.
Очнулся он уже в газике, который вез его по таежным тропам на аэродром, откуда, по словам водителя, до Больших Юрчаков было рукой подать…
Километров пятьсот-шестьсот всего.
На военном аэродроме со смешным названием «Сосьва» Карминского сперва огорошили сообщением, что борт в нужную ему сторону будет только на будущей неделе и совсем уж было начали проявлять гостеприимство… Но тут, к счастью, один из больших авианачальников заметил странную шатающуюся фигуру с фотоаппаратом… Фигура мочилась на взлетную полосу. Мало того, фигура была в ШТАТСКОМ… У командира с замполитом, состоялся краткий разговор, после которого, Карминского бережно уложили в командирский вертолет и отправили по назначению в строгом соответствии с приказом: «Отправьте его к  *** матери на моем вертолете!». И полетел Валик по указанному адресу…