Великий поход роман-фэнтези, сокращенный Лина Бенд

               
                ЧАСТЬ 1
                ЗЕМЛЯ   НЕОБЕТОВАННАЯ.
       Глава 1.
                Исход.

                Х                Х                Х

 Густые заросли кустов и деревьев кишели зверями и птицами.  Пернатые, мохнатые, щетинистые и прочие разнообразные обитатели диких непроходимых лесов настороженно встречали вторжение человекообразных в свои заповедные вотчины.  Все кругом было чужим и враждебным, из-за каждого дерева, казалось, злобно смотрели горевшие зелеными огнями хищные глаза.  Нет, существу, похожему на человека, умеющему, как он, ходить и говорить, обладающему пусть зачаточным, но уже неоспоримым разумом нечего делать в мрачном обиталище всяких опасных неожиданностей.

  Старый вождь калимпонгов Хотонг не мог этого не понимать, и потому уже много дней подряд упорно вел племя на восток, в сторону восходящего дневного светила.  По преданиям именно там, где возвещающий начало и конец светового дня золотой небесный шар начинает свой путь, обитает Мать - покровительница всего живого.  Так говорят тикурейские проповедники, так оно, наверно, и есть на самом деле, потому как едва племя покинуло зараженную лихорадкой местность и двинулось на восток, трясучая болезнь отступила.  Те, кого не успела доконать хворь, выздоровели, едва кончились сырые болота, издавна излюбленные калимпонгами для поселений.  Новых жертв больше не появлялось, и хотя лихорадка унесла добрую часть населения клана, Хотонг смотрел в будущее с оптимизмом.  Последующие маленькие удачи робко свидетельствовали о том, что племя калимпонгов на верном пути.

  Они шли, изнемогая под палящими лучами жаркого дневного светила на открытых местностях и подвергаясь нападениям диких зверей в джунглях, но никак не могли остановиться и выбрать себе подходящее место для поселения.  То хищники поднимали их с облюбованного становища и гнали дальше, то вокруг стоянки не имелось поблизости чистой воды.

  Болота кончились, начались равнины.  Непроходимые леса калимпонги постарались обойти стороной, но все равно дикие ловы несколько дней подряд преследовали племя, каждую ночь унося новую жертву.  С очередным пройденным отрезком пути полулюдей становилось меньше.  В основном гибли женщины и дети.  Не было холма, под которым не осталось бы двух - трех могил.  У калимпонгов не имелось возможности разжигать погребальные костры и справлять печальную тризну по каждому из своих умерших.  Огонь они потеряли в пути, и нового добыть не сумели.  Но вождь и шаман пытались вселить в соплеменников надежду.   Тотчас после водворения на новом становище они разожгут большой костер и станут оплакивать погибших несколько дней и ночей подряд.   Обитающие в невидимом мире души усопших не должны обижаться на оставшихся.  Иначе они станут  вредить им ночной порой и перед рассветом, выходя на свои таинственные игрища.  А где будут справляться тризны – неважно, ведь души умерших вездесущи.  Так говорят тикурейские проповедники, то же повторял и Хотонг.

  По обычаю, калимпонги хоронили умерших весьма своеобразно.  Они всерьез верили, будто и рядом с ними, и на Небесах, и под землей существуют некие незримые Миры, куда после смерти переходят души тех, кто расстался с телесной оболочкой.  Быстро гниющая плоть есть земля, в землю и уходит, но для невидимого человеческому глазу духа плотная материя почвы представляет то же самое, что для живого калимпонга воздух изумительно прекрасного реального мира.  Обитатели подземных угодий передвигаются у себя также свободно, как это возможно по поверхности земли.  Поэтому умершего закапывают лицом к восходящему светилу, туда, куда стремятся все души после смерти.  Уж тикурейцы знают, что к чему, им можно верить.  А чтобы душа легче освобождалась от сковывающих ее отмерших телесных оков, над могилой разжигается большой погребальный костер, и ночь напролет калимпонги танцуют вокруг него, провожая покойного в неведомые странствия по новым незнакомым мирам.

  Хотонг поднял правую руку, приказывая племени остановиться.  Нетерпеливо пристукивая копытами о твердую землю равнины (давно уже не было дождей), он долго всматривался вдаль, и длинное его лицо с далеко выставленной вперед нижней челюстью все больше мрачнело.  Ну, сколько еще идти?  И где конец этому долгому и трудному пути?  Хотонг ничего не знал.  Он, как и прочие соплеменники, никогда прежде не выходил на равнины, предпочитая держаться берегов рек и болотистых зарослей, но последнее место стоянки попалось настолько нездоровое, и обстоятельства складывались так неудачно, что Хотонг всерьез опасался невольно выказать перед соплеменниками растерянность.  До сих пор ему доверяли, его слушались, и он не желал, чтобы кто-нибудь, указав на него пальцем, публично провозгласил: «Этот вождь неспособен держать в руках булаву власти!»  Что означало бы скорое появление нового претендента на шипастую дубинку главы племени.

  Но сейчас Хотонг не мог не признать, что безнадежно заплутался на равнинах.  Первое время племя калимпонгов передвигалось, держась пологого берега широкой реки Вогво и осторожно избегая встречи с другими многолюдными и сильными племенами.  Вождь знал, что ослабленному потерями в живой силе клану не выдержать столкновения за территорию.  В таких случаях победившее племя убивало взрослых мужчин и юношей дубинками, прогоняло в лес стариков и старух, которых потом рвали хищные звери, а остальные пленники становились членами клана победителей.  Хотонгу пришлось вести соплеменников выше и выше по реке, но когда непроходимые джунгли подступили к самой воде, им невольно пришлось выйти на равнину и продолжать забирать к северу, туда, где находятся покрытые вечными снегами высокие горы.  Так они потеряли свою реку.  Местность становилось суше, и подходящих водоемов, возле которых можно было бы обосноваться, долго не попадалось.

  Опаснее всего были густые леса.  Беспомощным, имевшим лишь примитивные орудия для защиты собственных жизней калимпонгам дикие звери с их когтями и клыками казались непобедимыми врагами, от которых есть единственное спасение – быстрый бег.  Самцы обладали четырьмя ногами с крепкими копытами, но женщины и дети не могли ни резво бегать, ни успешно постоять за себя.  Все это делало полулюдей слишком уязвимыми перед плотоядными хищниками.  Не проходило и ночи, чтобы зверьё не вырвало из редеющих рядов племени одного или двух его членов.

  Постепенно путники оказались окончательно вытесненными на равнины, а там на них нежданно - негаданно свалилась новая напасть – засуха.  Положение представлялось совершенно безнадежным.  Женщины, а особенно старики, ослабели и выдохлись.  Самкам, им труднее всего.  Мужчинам в пути проще.  Четыре крепких устойчивых копыта надежно поддерживают их поросшие густой рыжеватой шерстью длинные мускулистые тела.  Уже человеческий торс с не менее сильными руками является удобным дополнением к звериному крупу.  А у женщин всего две ноги, копыта удлиненные и мягкие.  На них можно ходить неспешным шагом, но нельзя быстро бегать.  Поэтому самки становятся легкой и доступной добычей для любого хищника, а это очень плохо.  Ведь женщина олицетворяет собой любовь, материнство, саму жизнь наконец!  И хотя во всех племенах с незапамятных времен господствует сугубо патриархальный уклад, женщин любят и почитают как хранительниц уютного домашнего очага, дарующих мужчинам гордость своим семенем и наслаждения, недоступные святошам тикурейцам.

  О, здесь они, калимпонги, на высоте!  Нет, никому не удастся лишить их законно отпущенных Природой наслаждений.  Пусть тикурейцы умны и много знают о существовании тех невидимых Миров, куда уходят умершие, но только калимпонги умеют сделать прекрасной эту, уже текущую жизнь.  И не нужно ждать того, что настанет потом, после смерти, если все удовольствия телесного благоденствия можно получить прямо сейчас, в настоящее время.  Но тут главное не перестараться и не нарушить некие непонятные им, полулюдям, законы, о которых толкуют приезжающие в становища проповедники, иначе тикурейский Бог разгневается, и тогда…  О том, что случится, если поссориться с их Божеством, Хотонг старался не думать, его ума на это не хватало.

  Он задумчиво переминался с одного копыта на другое, а калимпонги выжидательно смотрели на вождя, не мешая ему размышлять.  Измученные, осунувшиеся лица, почерневшие подглазья, растрескавшиеся от жары губы…  Все они сейчас зависели от одного его слова.  Хотонг приказал располагаться на отдых.  Конечно, до вечера еще можно пройти изрядное расстояние, но самки, старики и дети слишком измучены.  Нужно беречь их жизни.

  Племя тотчас полегло на бурую выжженную траву.

  Природа Тикуреи отличалась резкими контрастами: бурная круглый год растительность в низинах и по берегам водоемов, кишевшие всевозможным зверьем непроходимые джунгли.   Но по мере того, как рельеф местности повышался, переходя сначала в равнинный, а затем в холмисто - гористый пейзаж окрестностей главного города, носившего одноименное со страной название, - по мере изменения ландшафта соответственно менялись природа и климат.  Пышный расцвет растительности на равнинах сменялся периодами жестокой засухи, когда шелковый ковер из трав и цветов превращается в жесткую бурую щетину, и целыми лунными периодами не выпадает ни одного дождя.   В районах предгорий кое-где можно увидеть и снег, похожий на тот, который вечной белизной лежит на вершинах гор, проливаясь вниз хрустально - прозрачными ледяными ручьями, превращающимися в реки, обильно стекающие в низменную часть страны.   Там вода застаивается непроходимыми болотами, порождающими полные губительных миазмов заросли, куда не отваживается проникнуть ни одно человекоподобное существо.  Засухи сменяются периодами затяжных осенних дождей, предвещающих начало короткой зимы, когда другие, уже весенние благодатные дожди возвестят о начале нового периода расцвета, потом завершающегося, как обычно, очередной засухой, знаменующей конец плодотворного лета.

  Конечно, племя могло остаться в низинах, но для излечения лихорадки требуется сухой и здоровый климат равнин.  Многие племена послушались советов тикурейских проповедников и давно переселились в верхние районы страны.  Теперь нужда заставляет выходить из болот и их тоже.  Хотонг прекрасно понимал, что ещё два - три дня такого пути, ночи без капли воды – и племя падёт.  Но он не мог придумать выхода.  Его просто не было.  Похоже на то, что все они обречены…

                Х                Х                Х

  Дневное светило село, и почти сразу наступила ночь.  На Тикурее смеркалось быстро.  Племя сбилось в кучу, словно внезапно застигнутое темнотой стадо травоядных животных.  В лесах это было не так заметно, но на равнинах в сумерках сильно холодало.  Скоро усталые калимпонги уснули.  Одному вождю не спалось.  Горькие мысли упрямо лезли в его большую лобастую голову, поначалу смутная, но постепенно становившаяся все более мучительной тревога раздирала сердце.  Наверно, Духи Подземелья за что-то ополчились на племя и принялись ему вредить.  Или шаман Ошкуй плохо просил их, или принес неудачную жертву в первый день восхода полного ночного светила?  Возможно, излишне одурманенный винным зельем, шаман позабыл принести жертву одному из Духов - покровителей, и тот обиделся…  Нужно хорошенько расспросить обо всем Ошкуя и, если потребуется, пусть он попросит еще раз и как следует.

  С такой целью Хотонг начал пробираться среди лежащих вповалку тел, пристально всматриваясь в каждого спящего.  Ошкуя среди них не оказалось.  Наверно, не изменяя своему странному пристрастию к уединению, шаман устроился где-нибудь в стороне от остальных.  Отойдя на несколько шагов от дружно храпевшего стада, Хотонг огляделся и замер, услышав чьи-то приглушенные голоса, отчетливо доносящиеся до его настороженного слуха.  Стараясь не стучать копытами по твердой земле, он приблизился к говорившим и затаился в кустах с подветренной стороны.

  По голосам узнал троих: шамана Ошкуя и двух молодых мужчин – Скарона и Кучуга.  Двое прочих говорили совсем тихо, лишь изредка вставляя слово - другое, и поэтому невозможно было разобрать, кто из них есть кто.  Но судя по присутствию там Скарона, с ним могли быть только его приятели Хлун  и Грыч.  Из всех выделялся и ясно доносился по ветру резкий скрипучий голос шамана:
- Сегодня мы говорим тебе, Скарон, что твое время пришло.  Хотонг становится стар и неповоротлив, он ослабел и потерял разум, вот и привел племя к погибели.  Скажите, калимпонги, можно ли простить ему такое?

  Что ответил Скарон, вождь не расслышал, но очевидно утвердительно, потому как остальные мужчины одобрительно зашумели.  Он вспомнил этого молодого, сильного и честолюбивого калимпонга, великолепного самца, привлекательного здоровой телесной красотой, которая особенно нравится молодым самкам.  Несомненно, за ним пойдут, и многие.  Право на любую женщину, издавна принадлежавшее вождю племени привлечет к нему самок, а мужчины останутся довольны добрым приплодом от славного жеребца.  Хотонг горько усмехнулся.  Судьба явно поворачивается против него.  Сначала проклятая лихорадка, из-за которой пришлось покинуть привычные обжитые места, потом многочисленные потери во время долгого и трудного перехода.  Племя выдохлось, обессилело.  На Тикурее огромное количество свободных, никем не заселенных территорий, но злой рок упорно преследует его народ, и им нигде не находится места.  Не значит ли это, что им до последнего придётся бродить по равнинам, подобно неорганизованным стадам диких мегалонгов?   Но, в отличие от тех недочеловеков, калимпонги привыкли вести оседлую жизнь, и беспрерывные скитания без дома и огня очень быстро приведут их к неминуемой гибели.

  Хотонг снова горько вздохнул.  Но – чу!  О чем они там говорят?  Всегда лучше заранее знать планы противника, даже если в будущем оно ничем не поможет.  Ну, надо же!  Мерзкий старикашка подговаривает молодого Скарона напасть на спящего вождя, и силой узурпировать власть.  Предатель!  Вот где, оказывается, притаилась гадина.  Не зря он, Хотонг, в душе никогда не доверял шаману.  Но Скарон самоуверен, считает, что справится со старым вождем в открытом бою, и не собирается лишать себя  удовольствия, а другие мужчины азартно его поддерживают.  Калимпонги всегда любили увлекательные зрелища.  Слава Подземных Духам и тикурейскому Богу!  Было бы позорно погибнуть во сне от руки тайного злоумышленника.  Что скажет он мертвым, когда явится к ним, как оправдается, если позволит зарезать себя, точно жертвенное животное?

  Тихо отступая, Хотонг отошел в сторону.  Значит, так…  Сегодня ночью, максимум завтра нужно ожидать вызова.  Но каков Ошкуй!  Ежели сейчас он предал того, которого сам когда-то поставил над племенем, настанет время, когда он предаст и Скарона…    Впрочем, это уже не его, Хотонга, головная боль.  Он не был точно уверен, что устоит против нового претендента в открытом бою, хотя еще очень и очень надеялся на собственные силы…

                Х                Х                Х

  Под утро нежно окрашенное восходом, ненадолго порозовевшее перед рассветом небо снова сделалось темным и мрачным, и низко нависло над унылой серой равниной.  Ветер постепенно усиливался.  Так и не сомкнувший глаз в эту ночь, Хотонг насторожился.  Самые страшные грозы на равнинах случаются во время короткой весенней засухи и как раз под утро, и ничто не спасет племя от небесного огня на открытой местности.  В осенний засушливый период, плавно сменяющийся долгими тихими дождями,  тикурейский Бог никогда не гневается до такой степени, чтобы посылать на землю громы и молнии.  При одной мысли о неминуемом гневе Небес – расплате за грехи, которых в племени, конечно, хватало, - Хотонг содрогнулся, и гладкая рыжая шкура на его боках пошла мелкими волнами от мучительного внутреннего трепета.  Смерть, до последнего момента маячившая сначала в отдалении, а потом в ближайшем будущем, теперь приблизилась вплотную, дохнула холодным ветром без малейшего признака влаги.  Похоже, надвигается сухая гроза, случающаяся из-за большой разницы температур между днем и ночью, а она самая опасная.  От небесного огня мгновенно вспыхивает высохшая за зиму трава, и равнина полыхает, пока не выгорит до черной земли.

- Калимпонги, вставайте!  Скорее вставайте!  Попытаемся уйти от грозы!

  Разбуженные первыми отдаленными громовыми раскатами, полулюди давно не спали, тревожно всматриваясь в ту сторону, откуда приближалась беда.  По первому же знаку стадо вскочило и стремительно понеслось по равнине.  Мужчины везли на спинах женщин и детей.  Обессиленные бешеной скачкой, старые и слабые отставали.  Калимпонги мчались быстрее, по пятам догоняемые черными клубящимися тучами.  Дробно стучали по земле копыта, широко развевались на бегу хвосты и гривы.  Привилегией самых желанных женщин было расчесывать мужчинам их великолепные пышные хвосты и густые гривы на хребтах, чтобы ни одна колючка не задержалась в предметах первостатейной гордости самца - калимпонга.

  Однако разгневанная Природа всегда сильнее слабого существа из плоти и крови.  Оглядываясь назад, беглецы с ужасом видели, как неумолимо сокращается расстояние между ними и бурей.  Свинцовые, снизу подсвеченные багровым вихри мчались по равнине, взметая в воздух клочья сухой травы и густые клубы пыли.  Время от времени лиловые подбрюшья туч вспарывали белые, голубые и желтые молнии, и тогда внизу начинала дымиться земля.  Кое-где уже пробивались первые языки пламени.  Это грандиозное действо сопровождалось непрерывными громовыми раскатами, словно Небесные Духи мчались, стуча тысячами копыт.  Калимпонги привыкли наделять Духов - врагов и Духов - покровителей собственным обликом и подобием.  Копыта, хвосты и гривы являлись непременными атрибутами образа.

- Мы не успеем! – поравнявшись с Хотонгом, крикнул на бегу шаман.

  Он бежал из последних сил, выдыхался, хотя единственный из всех мужчин не нес на спине седока.  И вовсе не из-за того, что не хотел, а просто физически не мог этого сделать.  Мужчины и женщины калимпонги не походили друг на друга внешне.  В отличие от четвероногих самцов, помимо человеческого торса имевших еще туловище копытного зверя, самки рождались двуногими, и их удлиненные в ступне копыта заканчивались мягкими пальчиками, короткими и неудобными.  Ходили женщины прямо и всегда на двух ногах.  У половины из них тело покрывали коричневые и рыжие жесткие волосы, другие частично или полностью лишились волосяного покрова, а некоторые дети рождались вообще без волос, и среди них оказывалось много гибридных, обладавших телом женщины и мужскими признаками пола.
 
  Очень давно, когда это было еще не в обычае у калимпонгов, таким родился Ошкуй, и шаман племени взял его в ученики, посчитав, что мальчик отмечен милостью Духов - покровителей.  За последнее время гибридные дети стали рождаться чаще, с их тел постепенно сходили волосы, а у нескольких детишек вместо вытянутых вперед зубастых рыл получались плоские, отдаленно похожие на тикурейские лица, хотя и с признаками звериной масти.  Из получеловеков калимпонги превращались в настоящих людей, и процесс шел ускоренными темпами, возможно, из-за особенностей их развития, задуманных всемогущей Природой как переходную ступень между человеком и зверем.  Таких детишек старались особенно беречь, поскольку они появлялись на свет в результате ежегодного обряда бескровного жертвоприношения, когда одна из лучших девушек племени проводила первую ночь с шаманом.

- Буря нагоняет, слышишь?

  Ошкуй задыхался, едва поспевая за четвероногим соплеменником на своих двоих, и Хотонг неохотно сбавил шаг, почувствовав, как судорожно сомкнула руки на его шее подруга, со дня на день ожидавшая появления младенца.  Приостановившись, Хотонг подставил спину. 
Шаман проворно вскочил позади женщины, и они снова помчались.  Вождю казалось, будто он несет за плечами ядовитого гада, выбирающего момент, чтобы вонзить в его шею острое жало.

  Очень скоро стало ясно, что убежать от бури не удастся.  Первый вихрь догнал стадо внезапно, опрокинув на землю нескольких калимпонгов, и они долго беспомощно кувыркались, прежде чем им удалось подняться на ноги.  Племя рассеялось по равнине, переживая страшный момент кризиса, зачастую предшествующий всеобщей погибели.  Поднявшись на дыбы, Хотонг резко остановился, когда мощный порыв ветра толкнул его в круп, но сумел удержаться на ногах, а шаман и подруга кубарем скатились вниз.  Ошкуй высоко подпрыгнул и сразу вскочил, но беременная самка упала тяжело, как камень, и осталась лежать.  Встревоженный Хотонг опустился перед ней на колени.

- Не успеем, - тихо повторил он, обреченно глядя на клубящиеся тучи.

  Клочья белой пены падали из углов его рта, срывались с крутых бугров взмыленных боков, пот струями бежал по мокрой спине, и дыхание с хрипом вырывалось из пересохшего горла, перекликаясь с душераздирающими стонами ушибленной подруги.

- Не успеем!  О, Духи!  Клянусь потрохами, мы погибаем!

  Калимпонги очень ценили жизнь и клялись так лишь в самых крайних случаях.  Взрыхлив землю всеми четырьмя копытами, на полном скаку рядом остановился Скарон.  На его широкой спине чудом держались две женщины и пара детишек.  Грациозным движением хребта он стряхнул мешавшую ношу.

- Смотри, вождь, как погибает племя!  Зачем такой вождь, который неспособен нас спасти?

- Ты хочешь сразиться со мной за булаву вождя?  Так сейчас не время.  Мы не успеем закончить поединок до начала бури, - почти спокойно проговорил Хотонг.

- Но потом время может не представиться вообще!

- Тогда наш спор перестанет иметь значение, - с усмешкой ответил Хотонг.

  Но Скарон приосанился, гордо выпятил грудь и, поняв, что схватки в любом случае не избежать, Хотонг инстинктивно сделал то же самое.  Казалось, мужчины готовы сцепиться в рукопашной прямо здесь и сейчас, перед лицом приближающегося урагана.

- Смотрите, смотрите?  Что это?  Кто там? – воскликнул вдруг Ошкуй, указывая в сторону, противоположную буре.

  По равнине мчалась запряженная парой ловов колесница.

- Тикурейцы!

- Тикуреец.  Он там один, - поправил обладавший более острым зрением шаман.

- Зачем здесь тикуреец?  Ведь он погибнет тоже, - в недоумении пробормотал Хотонг.

  Колесница между тем приближалась.  Рослые красивые хищники передвигались прыжками, и колесница, пружиня, словно летела за ними по воздуху.  Сильно натягивая вожжи, в ней стоял высокий белобородый тикуреец.

- Гляди-ка, ловы!  Им удалось приручить ловов, - с невольным уважением проговорил Ошкуй.

  Ловы – дикие звери, обитающие в лесах и на равнинах, обладали пушистыми гривами и длинными сабельными зубами, по праву считаясь самыми страшными хищниками Тикуреи.  Только сильная засуха, во время которой плотоядные уходят в низинные джунгли, спасла остатки племени калимпонгов от их острых когтей и клыков.

  Тикуреец мчался навстречу буре.  Подняв обе руки вверх, он творил неслышные для ушей непосвященных заклинания…  И, о чудо! – на глазах у изумленных и испуганных калимпонгов идущие плотной стеной грозовые тучи разорвались посередине, открыв взору заманчивый кусочек голубого неба.  У полулюдей вырвался дружный и громкий приветственный крик.  Почуяв реальную защиту, они на коленях ползли к тикурейцу, но вынуждены были остановиться в отдалении от свирепых ловов, раздувавших ноздри при виде странных существ, пахнувших зверем и человеком одновременно.

   Тучи на небе разделились на два широких крыла и пошли в обход.  Смерчи двигались сплошной стеной, также обходя сбившееся в кучу племя двумя фронтами.  По обеим сторонам грохотали небесные раскаты и низвергались лавины огня.  Внезапно хлынул нежданный в это время дождь и покрыл окружающее непроницаемым белым пологом.   На небольшом пятачке, где сгрудились калимпонги и невозмутимо созерцал дело рук своих их нежданный спаситель – тикуреец, по-прежнему оставалось сухо, а вверху ослепительно сияло чистое небо.

  Обычно грозы на равнинах продолжаются днями, но, пролившись обильным дождем, туча вскоре иссякла.  Ловы нетерпеливо переминались с лапы на лапу.  Наверно, им надоело ходить в упряжке, и они ждали, когда тикуреец снова отпустит их на свободу.  Однако проповедник не спешил трогать вожжи.  Когда немного утих небесный грохот, вождь и шаман несмело приблизились к спасителю.  Скарон хотел подойти вместе с ними, но передумал, отодвинулся в сторону и затерялся в стаде.  Они единственные не опустились на колени перед тикурейским проповедником, хотя сразу его узнали.  Калимпонги обладали хорошей зрительной памятью, и прежде не раз встречали этого человека.  Рагван-оби, посвященный жрец культа Стихий, приезжал к ним, когда племя ещё не покидало поселение в низинах реки Вогво.  Хищные ловы подчинялись только лицам духовного звания и послушно шли на зов, выбираясь из глубин непроходимых джунглей.  Ловы незаменимы для путешествий по бескрайним просторам равнин, но не могут жить рядом с людьми и пугают их видом и свирепостью.  К тому же звери плотоядны, а тикурейцам негде взять мяса для их прокормления.  Так не лучше ли хищникам гулять на свободе?  Походив раз в упряжке, ловы потом сами приходили к стенам города и послушно подставляли неповоротливые лохматые шеи под тикурейское ярмо.

  Пребывая в переходной стадии между человеком и зверем, калимпонги обладали невинной непосредственностью диких животных, но одновременно с тем успели приобрести свойственные искушенным людям пороки.  Тикурейцы не оставляли надежды привить им лучшие человеческие качества и веру в высшие силы Природы как покровительницы всего живого.  Нельзя сказать, что за долгие годы упорных усилий им удалось сделать все запланированное на данном трудном поприще. Однако калимпонги постепенно начинали приобретать людской вид, научились пользоваться примитивными орудиями труда, и это повысило выживаемость племен в естественных условиях.  И если бы не врожденная лень и упрямое сопротивление основной массы полулюдей добрым и разумным советам, на которые не скупились тикурейские проповедники, можно было надеяться на гораздо больший прогресс в обучении, и тогда калимпонги вполне способны превратиться в настоящих людей уже в третьем - четвёртом поколениях.

  Приближаясь к колеснице, Хотонг виновато отводил глаза в сторону и шумно вздыхал, нервно раздувая ноздри.  Главная его вина состояла в том, что по настоянию шамана, а также под давлением основной части мужчин в прошлом сезоне он, согласно обычаям племени снова принял решение о проведении ежегодного брачного гона с целью смены старых партнеров.   Не далее чем год назад Рагван-оби провел венчальный обряд над вновь образовавшимися парами, торжественно объявив их связанными супружескими узами перед Богом, Небесами и Стихиями до конца жизни…  Да что там говорить!  Вождь не мог заставить себя поднять глаза на проповедника.  Один Ошкуй не опустил наглого взора, а наоборот, весьма дерзко поглядывал на тикурейца маленькими и красными, без ресниц, глазками, в то же время опасливо сторонясь нетерпеливо гарцующих в упряжке ловов.

- Ну что же ты, Хотонг? – не обращая внимания на шамана, мягко и укоризненно проговорил Рагван-оби, обращаясь непосредственно к вождю, и тот низко опустил тяжелую голову с уныло отвисшей на грудь челюстью.

  Сейчас он больше чем когда-либо напоминал одно из копытных животных, пасущихся на прилегающих к излучинам рек плодородных участках равнин.  Но те животные не обладали разумом, а калимпонги медленно, но верно становились людьми, которым наравне с тикурейцами принадлежало будущее страны.  Но почему-то они не хотели,  чтобы кто-то помог им на этом трудном пути, упорно не желая расставаться со своими пусть заманчивыми и приятными, но отвратительными с точки зрения тикурейской морали и религии обычаями.  В какой-то мере проповедник мог их понять, но житейские привычки калимпонгов нуждались в исправлении еще больше, чем их полузвериные тела.

- Почему ты разрушил силу священного обряда, Хотонг? –  повторил Рагван-оби.

  Вождь продолжал молчать, склонив седеющую голову, гривой почти касаясь земли.  Ему было нечего сказать.  Тогда вперед храбро выступил шаман и выпалил:
- Ничего не выйдет, монах!  Племя калимпонгов вправе само решать, как ему жить.

- Но тогда вы погибнете, и очень скоро.  От дурных болезней и скандалов, которые ходят бок о бок с грехом.  Если бы вы были дикими зверями, далекими от человеческого разума, как например, мегалонги, тогда Высшие Небесные Силы могли бы отнестись к вам снисходительно.  Но вы становитесь людьми.  Это нужно сознавать в душе и вести себя соответственно.

- Болезни?  Ах, да, болезни…  Но мы же убежали от лихорадки, и снова убежим, если понадобится! – торжествующе воскликнул Ошкуй.

- И едва не попали под удар Стихий, несчастные! – сердито сказал Рагван-оби. – Помимо лихорадки есть и другие хвори, от которых не убежишь на равнины.  Ну как мне втолковать вам, что человек должен соблюдать единственно приемлемые для него законы чести и совести, в том числе и в отношениях с женщинами, несчастными из-за неуверенности в прочности семейных уз, и с детьми, безнадежно дичающими без нормальной семьи.

- Ты говоришь непонятно, монах, - нахмурился шаман.

- Не надо, Ошкуй, мне все понятно, - Хотонг сделал протестующий жест рукой, словно отстраняя шамана в сторону. – Мы признаем свою ошибку о, жрец!  И мы раскаиваемся.  Но не заставляй нас вот так сразу отказываться от наших обычаев, это развалит единство племени.  Пускай пройдет некоторое время, и когда мы привыкнем…

  В ответ шаман издал невнятное протестующее шипенье, но его голос потонул в приветственных выкриках восхищенных чудом собственного спасения калимпонгов.  И Ошкуй вынужден был замолчать, но взгляд его красноречиво говорил о том, что душа его кипит гневом.

- Мы с тобой о, жрец!

- Веди нас!

- Прости нас о, жрец!

  Вперёд выступил мужчина с обломком дубинки в руках.  При бегстве оружие сломалось, но молодой калимпонг не расставался с ним, как символом своего мужского достоинства.  На коленях он подполз к колеснице сбоку, в стороне от запряженных ловов, и положил палку к ногам проповедника.  У полулюдей этот жест считался выражением высшей степени уважения и доверия к собеседнику.

- Как зовут тебя, сын мой?

- Дунан…  Дунан – твой раб о, жрец!  Вот, - калимпонг указал на беременную самку, - вот Марна.  Она изнемогала в беге.  Еще немного, и она отправилась бы к Подземным Духам, а я хотел прожить с ней оставшуюся жизнь.  Я твой должник о, жрец!

- Хватит пустых слов, - нахмурился Рагван-оби. – Эта гроза далеко не последняя, за ней придут другие, более сильные.  Поднимайтесь и идите за мной.  Мужчины, несите женщин и детей.  Нужно спасать тех, кого можно спасти.

  Запряжённая ловами колесница медленно катилась впереди, хотя неистовым зверям не терпелось пуститься вскачь.  За ней плелись измученные бегством, голодом и жаждой калимпонги.  Хотонг не на спине, а на руках нес свою бессильно обмякшую подругу и с тревогой прислушивался к её тяжелому дыханию.  Самка сильно разбилась при падении, и он опасался, что это могло повредить ее не родившемуся ребенку.

  Скоро проповедник вывел племя на берег широкого озера.  Испуская крики радости, спасенные полулюди бросились к воде, и долго жадно пили, с наслаждением припадая к прохладным волнам и окунаясь с головой.  Их взоры с откровенной благодарностью и восхищением обращались к седобородому монаху, и никто не заметил, как мрачно и злобно переглянулись Ошкуй и Скарон.  Их время еще не пришло…