Однажды преступив черту. Время проскользнуло...

  ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
  "ВРЕМЯ ПРОСКОЛЬЗНУЛО..."


   В нехитрых таёжных буднях минуло еще восемь зим - бесцветных, томительных,  длинных, похожих друг на друга. У  Дарьи  родился еще  сын, нареченный ею  в честь своего отца Фролом. Ей не было  известно о тяжелой  болезни и кончине  матери.  И с каждым годом    Дарье все больше   хотелось повидаться с ней, повиниться за  то горе, что она причинила ей своим  необдуманным поступком. Не раз просыпалась Дарья среди ночи со слезами на глазах после тяжелых сновидений. Она часто видела во сне свою постаревшую мать, порывисто обнимала её хрупкие плечи, тесно припадала к её теплой груди и нежно целовала материнские уста. Дарья глядела в её измученные глаза и молила прощения за причиненные  страдания.
   
     С высоты прожитых лет она иначе осмысливала и воспринимала свой поступок, совершенный в юности. И  запоздало осознавала, какую глубокую душевную травму, какую незаживающую сердечную рану нанесла она  Матрёне своей безрассудной любовью к Антипу, своим необдуманным бегством с ним в тайгу, без малого двадцатилетним молчанием о себе, о своей скитальческой судьбе. Теперь Дарья   ясно представляла, как разрывалось тогда на части сердце  матери, как терзалась её материнская душа по внезапно исчезнувшей  дочери, по заполнившему все её доброе сердце и  неожиданно  ушедшему в неизвестность  Антипу.  Какой это был для  неё  тяжёлый  удар!
    Долгими зимними ночами, когда тёмная, закоптелая избушка судорожно вздрагивала от резких порывов ветра, и могучие кедры тихо стонали от  стужи и непогоды, нападали на   Дарью минуты тяжелых ночных  раздумий о пережитом, о дальнейшей жизни, о будущем   своих детей, о своей  судьбе  и судьбе Антипа. Раздумается Дарья, и защемит в груди её сердце.

     Оленья совсем уже взрослая –  сравнялось  четырнадцать. Пара-тройка лет и заневестится  девка. Надо устраиваться  в  жизни. Девичьи  годы  короткие! Не в тайге же ей вековать! Мишутке минуло двенадцать. Маленькому Фролу – семь лет. Время бежит стремительно. Дети взрослеют. Какая судьба ждет их здесь, в глухой тайге?  На тяжёлую долю она обрекает своих детей!   Семья жмется  в тесном  зимовье: пять  шагов в длину да столько же в ширину. Дети спят вповалку, набросав  на пол кедрового лапника, укрываются оленьими шкурами. Неотступный голод,  беспросветная нужда.
 
     Антип  с каждым годом становится дряхлее и немощнее.  Таёжные скитания рано состарили его.  Прохворал всю  минувшую зиму.  К ненастью  упорно напоминала о себе  покалеченная выстрелом  нога.   Мучила  боль в   натруженной  спине, и он с трудом заготавливал и заносил  в зимовье  дрова, все реже   охотился на  зверя. От натуги в паху   выросла  шишка с кулак ( "кила",- так называл её Антип), которая к непогодью  так ныла, что не спал ночами Антип, корчась от боли, до  рассвета   прикладывая  на  пах  холодные   примочки. 

     Дарья  и сама рано стареть стала. Время и таежная жизнь оставила на её лице свой  неизгладимый след. Морщинки  пошли по  её худому, поблеклому  лицу, и тонкие ниточки серебра потянулись в её  темных волосах.

     Выручкой и  главной подмогой в жизни  Дарьи  становились   теперь  её дети.

     Оленья  с завидной   для девчушки сноровистостью овладела ружьём  и пристрастилась к охоте на косуль, на лесную птицу. Особой сноровки  она достигла в охоте на рябчика, научилась мастерски подражать его голосу, искусно воспроизводить губами звуки, похожие  на  его лопотанье при вспархивании с земли, научилась зорко высматривать запавшего  и затаившегося   в непроходимой     чаще ельника    рябца,  бесшумно, незаметно подкрадываться к нему.  Всего удачливее была её охота  в начале осени, когда рябчики ещё держались полными выводками. А как-то по зиме к всеобщему удивлению и восхищению втащила  в зимовье подстреленную рысь.   

     Мишутка, хотя его косточки, как выражалась Дарья, были ещё совсем жиденькие,   всё  лето неутомимо запасал  дрова, проворно складывая их в аккуратные поленницы,  удил рыбу.   Зимой  устраивал охоту на зайцев, настораживая по проторённым ими тропам разные хитрые ловушки и петли.   После пороши  ловко разыскивал по свежим следам норы, дупла, трухлявые колоды  и другие убежища колонков, горностаев, хорьков и ставил около  них плашки. Каждую зиму добывал их по нескольку десятков.
   
     - Время моё проскользнуло, жизнь уплывает,- говорил Антип Дарье. - Смерть уже не за горами - за плечами. Вишь, дряхлеть,  тощать стал,  болонь в паху  люто  ноет.  Скоро мне каюк! Крышка!  Когда в полной силе был, никогда не задумывался,  что есть в жизни  болезни, старость, смерть. Мне казалось, что никогда не будет конца жизни, молодости, здоровью. А если и  вспоминал порой о смерти, то  она  казалась мне  всегда  такой непостижимо далёкой! 
     Да  и  теперь  не  боюсь   её!  Я дожил до седого волоса и  осознал – смерть не страшна. Пока  жив я  - нет  смерти, а смерть придёт – меня уж нет. Смерть - есть сон, сладкий вечный сон!    На все в жизни своя череда.  Все  умрём,  только  каждый в своё время.  Мимо гроба никто не пройдёт. С земли, акромя как в землю, никуда не прыгнешь!

    -Ну, Антипушка, рано засобиралса, поживем ишшо, - прервала его Дарья.   
   
    -Устал, ослаб я,  Дарьюшка,  осатанело всё, песенака моя спета! Жизнь наша - глубокая яма, жизнь червя.  Сколько можно топтаться, следить  на белом свете! Не хочу только помирать лютой смертью, с мучениями да со страданиями.   Хотел бы  умереть в стороне от  чужих глаз, умереть   по закону дикой тайги, в той тайне, в которой умирает всякий свободный таёжный зверь, всякая лесная тварь, забившись в непроходимые чащи, в буреломы, под колоду,  в самую лесную глушь. Но человеку такого  не дано!  Человек вечно у кого-то на виду, и  нет ему, горемыке,  нигде покоя! Негде, негде укрыться человеку от грехов своих...
   
    А как помру, могилу  ройте мне рядом с Фролом, на крутояре. Место там светлое, вольное. Там  так много  простора и дали. Чтоб лежать мне высоко над тайгой и  вечно любоваться  строптивой  Тунгуской.
    
    И обязательно крест поставьте, и надпись сотворите на нём, мол, лежит тут таёжный отшельник Антип Раздольный.
 
    Да кто же сотворит  надпись-то без меня?  Совсем  не обучены  вы грамоте.   Да и на што  это  писание?  Кто здесь, в  этой глухомани,  прочтёт    его  да вспомнит   беглого каторжника? Разве что дикий зверь, блуждая по чащобе, ненароком пробредёт  мимо  моей   могилы…    Да мёртвому всё одно: колом иль поленом!
      
    Так   и не сумел я  срубить свой дом. А ведь томил себя мечтой  об этом  всю жизнь. Сбежало  моё времечко. Была силушка, да  сгинула!   
Совсем отстали мы с тобой в тайге от жизни, Дарьюшка,- продолжал Антип. – А  охотники с Лены  толкуют, будто  «большаки» в Петрограде переворот учинили, царя с  трону сбросили, власть в руки взяли. Сказывают, что большевистская власть справедливая, старается для простого мужика».
   
   - Ешшо не легше, што за «большаки»? –  спрашивала Дарья.
   
    -Да вроде как смутьяны,  по ихнему - революционеры, – отвечал Антип.
   
    -Это как же без царя-то? Кто ж править зачнёт? – ничего не понимая, допытывалась Дарья у Антипа.
    
    -Не наша это забота. Для нас кто ни поп, тот и батька! Править - охотнички завсегда найдутся. «Советы» поминают.  Якобы  советская власть верховодить будет. Вроде как новый строй: народ сам меж собой совет держать станет, как жить ему дальше. Сулят мужику землю, вольную жизнь. Кто знает, может оно и к лучшему. А то совсем задавили нашего брата!
   
     Антип замолк, и  в синих потускневших глазах  его   проступили смертельная тоска и усталость.
   
   - Советска власть…» – шептала  Дарья. – Ишь  што  удумали…  Советска власть…   Как же можно-то без царя-батюшки?  Вот како  времечко  подоспело!.. 
   
     Дарья на время замолчала, занятая своими мыслями, потом продолжала:
 
    - Много думала я, Антип, ночи не спала, и порешила  по теплу с детьми воротиться домой,  на  люди. Хошь  расколи меня!  Ты всю жисть не давал мне воли, я  не располагала собой. Ты всё  решал за меня, а теперь я сама решу. Што надумала, то сполню! На землю нам надо оседать, Антип, угол свой заводить, хозяйство свое становить, детей к  делу приучать. Ведь жить им середь людей.  Кака нам разница: царска власть, советска  власть? В судьбе своей сам ты  повинен, Антип. Сам, своими руками исковеркал свою жисть. И мне сполна досталось. Но дети наши не в ответе за нас и наши неправедные дела. Они не должны страдать. Ради них мы должны, Антип, воротится  с тобой в деревню.  Как  в народе сказывают: «сколь коню не брыкать, а узды не миновать». Человек  должон жить середь людей,  а не со зверьём.  Вот тебе и весь мой  сказ!.
   
     - Пустое  мелешь, Дарья.  Не быть по-твоему!  Дети вырастут – найдут свою дорогу без нас.  А мы с тобой умрём здесь, в тайге. Так распорядилась судьба, а её  человек не выбирает. Человеческая судьба – стихия, хаос из   непредсказуемых и неподвластных человеку жизненных удач, ошибок и разочарований.  Судьба начертана  человеку  свыше. Своего пути не обежишь! - с резкостью в голосе прервал Дарью Антип.
   
     - Ну, опять на дыбы!  Чево озлился,  не серчай, Антип!  Я сказываю это спроста.  Нет…  судьбу свою   человек сам вершит. Изуродовать жисть человек может в момент, а  исправить - и целого веку не хватит. Антип, ты как знашь, а я с детьми подамся    в деревню. Хочу сказать тебе прямёшенько.

     - Скажи. Что ты ещё удумала?
 
     - Удумала, Антипушка, удумала. Не пустишь – потаймя, крадучись уйдём!  Хватит хорониться. Может, и мать  жива, поможет  на первых порах. А то и советска власть подсобит, кто её знат? В глухомани выжили, а на  народе не пропадём. Люди    помогут,– твердо ответила Дарья.
   
     -Да что ты знаешь о людях, Дарья? Много ль ты смыслишь в них? Нет, совсем не знаешь ты   подленькую человеческую   душонку. А  ведь свет исполнен  больше  недобрыми людьми, только скрываются они под невинной  личиной.

      Что ж, вольному  воля. Только я уж никуда  не  тронусь… Обратной дороги  у меня нет…   Да и много ль осталось моего веку! -  ответил Антип.   
     И, помолчав, глядя Дарье в глаза, вдруг глухим голосом  спросил:
   
    -Нешто кинешь меня в этом проклятом медвежьем углу одного, Дарья?
     Из старых выцветших глаз его потекли слёзы.

    -Худа тебе, Антип,  я не желаю. Но возьму грех на душу, кину …  ради деток наших кину…  Ноет моё сердце за них!

     Антип молчал. Он  уже давно с жуткой для себя, мучительной ясностью осознал, что Дарья права, что она избрала  единственно верный путь -  уйти из этой таёжной глуши и увести с собой детей. Он понимал, что впереди его ждут трудные времена, и в самых страшных красках рисовал свое будущее пугающее  одиночество. Но перечить  намерениям Дарьи  он  больше не мог.


     (продолжение следует)

      Рисунок иркутского художника Валерия Фитисова-Васкецова